скачать книгу бесплатно
– О нет, мой ангел, нет! – распалялся человек в плаще. – В Вас и только в Вас вижу я свое утешение. Только теперь понимаю, для чего… для кого проделал я многотрудный путь сей. – Человек вздохнул и зажмурился в неизбывной тоске. – Понимаете ли Вы, МарьИванна, как одинок тот, кто ни в ком, ни в ком не находит сочувствия? Знаете ли, как тревожен желтый свет в одинокой комнате? Как страшен звук за обоями, и – крысы, крысы… особенно когда их нет? Но я ушел от них. Ушел к Вам, бесценный ангел мой МарьИванна.
– Милый, милый барин, – льнула к нему хозяйка, – так то-ж в городе, а у нас… Ну какие-ж у нас крысы? Тех, что были, давно потравили ядом. А если, где и остались, так их Миша порубил лопатой. И тараканов нет. И летучих мышей. Только волки, да змеи лесные. А плащ ваш я залатала, – прибавила она с трогательной заботой. – И не заметите, что был порватый. Сто лет проносите – а не сносите.
– О, МарьИванна! – воздыхал человек в плаще. – Ручки ваши, ручки золотые, бриллиантовые. Дайте лишь посмотреть… лишь поцеловать их… МарьИванна… я раб, раб Ваш..!
– Ох, барин, – млела МарьИванна. – Ох и слова ваши. Что мед по сердцу. Я таких и не слыхивала. Уж наверное вы точно поэт.
– Какая у нее грудь, – думал человек в плаще, украдкой скользя взором по округлым возвышенностям своей дамы. – Никогда не видал я такой груди. Пышная, исполненная таинственного колыхания, белоснежная и зыбкая… лишь тонкая грань отделяет ее от меня. О, воображение! Воистину, и оставшись совсем без покровов была бы она менее обнажена, чем теперь…»
– Кхм! – раздалось поблизости.
МарьИванна его вдруг оказалась сидящей за столом; в одной руке блюдце с чаем, в другой – сахарная голова; полные красные губы причмокивают, большие прозрачные глаза безразлично скользят кругом.
Перед человеком в плаще стоял медведь: «Идем уже курить, добрый человек».
***
Над головой стыли звезды. Полная луна, окруженная бледным нимбом, безо всякого интереса глядела на темнеющий лес, алмазно-искрящийся снег, на домик среди сугробов, что отбрасывал короткую острую тень.
– Гляди-ка, – удивился медведь. – Разъяснилось, как ничего и не было.
– Да-а-а, – протянул человек, кутаясь в плащ, – А тишина-то, тишина…
Медведь достал из кармана шкалик с самогоном, и они поочереди отпили из горлышка.
– Что тишина, – пробубнил медведь, закуривая. – Одна видимость. Оно вроде и тихо, а все как будто на взводе. Одно слово – стабильности в мире нет.
– А где-ж ее взять-то, стабильность? – философски заметил человек в плаще, тоже закуривая, – если каждый там (он ткнул пальцем вверх) делает, что ему вздумается, а отдуваться за все – простому человеку.
– Все потому, что Царя нет, – отвечал медведь
– Как нет? – удивился человек. – А кто-ж тогда на троне сидит?
– Так то-ж разве Царь? – усмехнулся медведь. – Настоящий Царь – он сильный. А потому – добрый. У доброго же Царя забота прежде всего о государстве, о подданных. А ежели он только о собственном брюхе печется, и все царство под себя одного подгоняет, словно башмак, – так такого надобно гнать в шею! Ибо не Царь то, а проходимец.
Медведь отпил еще из шкалика и добавил, глядя на луну:
– Эх, кабы получилось у нас в свое время, что задумали, – глядишь, и жили бы, как люди.
– А что такое вы задумали? – спросил человек в плаще.
– А вот что, – отвечал медведь. – Давно не вспоминал я об этом, и уж забыл за давностью лет, да напомнил ты мне дела минувшие. Так и быть: расскажу без утайки все, как было.
Рассказ медведя.
В те годы я на флоте служил. Носил бескозырку с лентами, тельняшку и брюки клёш.
Исправно служил. От работы не бежал, приказы исполнял неукоснительно, вахты стоял и за себя, а где надо – и за товарищей, если сильная качка. Я, надо сказать, к качке нечувствительный. Другой матросик, бывало, чуть заштормит – уж весь зеленый; через борт перегнется, рыб прикармливает. Я же – все ничего. Словом, и сослуживцы, и командование меня ценили. Так и тянулась моя служба. Не быстрее, чем у всех, и не медленнее, и совсем уже немного оставалось до приказа, если бы не прибыл к нам однажды адмирал. Он как раз был в тех краях на учениях, и по старой памяти заглянул к нашему капитану на корабль; а был он капитану однокашник.
Встретились капитан с адмиралом, обнялись. Капитан так даже прослезился. Стали вспоминать разные случаи из своей курсантской молодости, да так и зашли в каюту.
Долго ли, коротко ли, прибегает матросик, из наших, и говорит: "Иди, Миша; товарищ капитан тебя зовет".
Пришел. Стучу. Открывает сам капитан.
В каюте стол накрыт; коньяк, морепродукты импортные – видно, адмирала подарок. За столом сидит сам адмирал в расстегнутом кителе и с красным носом.
Я, как положено, встал во фронт, докладываю: «Такой-то – такой-то прибыл по вашему распоряжению!». Адмирал говорит: «Не робей Миша. У нас запросто. Проходи и садись на диван».
Я сначала не поверил: как, мол, так? Адмирал простого матроса за стол приглашает! А капитан стоит рядом, подмигивает: «Выполняй, Миша, приказ».
Сел я. Адмирал мне рюмочку наливает, а сам хитро так смотрит: «Давай, – говорит, – Миша, выпьем за знакомство».
– Так точно! – отвечаю, – товарищ Адмирал!
А Адмирал мне: «Отставить Адмирала! Для тебя я просто – Назар Филиппович. Потому как много хорошего мне рассказывал о тебе твой капитан».
– Так точно! – говорю. А сам еще не решаюсь целого Адмирала по имени-отчеству называть.
Адмирал тогда вторую рюмочку наливает: «Давай, Миша, снова выпьем с тобой. За то, чтоб во всем мире наступили мир и спокойствие».
Я, как приказано, выпил, но уж больно хорош оказался адмиральский коньячок, потому как спрашиваю: «А как же это так мы, товарищ Назар Филиппович, выпили за мир, коли если он настанет, то в нас с вами, – в военных, то есть, – всякая нужда отпадет?»
Посмотрел на меня Адмирал строго так, а потом как хлопнет себя по коленке, да как засмеется: «Ай да боец! Вижу теперь и сам, что не дурак. Логическое мышление в тебе, – говорит, – есть». – Наливает третью рюмочку, и говорит торжественно: «А теперь, Миша, выпьем за нашу Родину». – И встал. Я, конечно, тоже встал, а капитан с рюмочкой уже стоит, и за стол держится: «За Родину! – говорит. – Нашу Мать!» – И прослезился.
Выпили мы. Адмирал наклонился ко мне, вот как я к тебе теперь, и говорит: «Вижу я, Миша, что ты действительно хороший матрос. И дело наше, особо секретное и государственной важности, для которого мы тебя позвали, можно тебе доверить».
Я оробел, – на адмирала гляжу, а он опять улыбается, хитро так: «Не робеть, боец! На то они и дела, чтобы их делали». – И наливает четвертую рюмочку.
Я выпил, отдаю честь: «Так точно, Назар Филипович! Надо – сделаем!»
Адмирал обрадовался, а капитан даже в ладоши захлопал от удовольствия.
– Ну, – говорит адмирал, – тогда слушай. Но прежде, чтобы не открыл кому ненароком гос. тайны, вот тебе документ о неразглашении. Подпиши здесь и здесь.
– Есть подписать! – отвечаю. И подписываю.
Адмирал все проверил, документ к себе в портфель убрал и стал рассказывать.
– Давным-давно, – говорит – был, Миша, один очень интересный Царь. Жил он неизвестно где, и звали его неизвестно как. Да только есть сведения, что обладал тот царь весьма важными для науки качествами; то есть, по-тогдашнему, был он великий волшебник. И был у царя предмет, который он сумел так намагнитить своим волшебством, что всякий, кто им завладеет, непременно станет самым могущественным Царем. Что за предмет – никто не знает; тайну эту царь унес с собой на тот свет, как великую загадку для потомков. Вот нам и предстоит ее разгадать.
Я сижу, слушаю, на ус мотаю. А адмирал дальше речь ведет.
– С этой целью снаряжаем мы поисковую экспедицию, а тебя временно командируем на сушу и назначаем руководителем. Но запомни – о том, что это на самом деле за экспедиция, и какая ее настоящая цель, не будет знать никто, кроме тебя одного. Работать будешь под прикрытием. Дадим тебе студентиков с филфака, а ты над ними – вроде научного руководителя. Поедете по деревням да по селам изучать народный фольклор. Студентики будут старичков опрашивать, частушки записывать, артефакты народные искать, а ты ходи, смотри, да на ус мотай. Каждую добытую вещь сам осматривай, и чуть что – мигом ее секретной бандеролью – нам. А уж мы ее передадим Царю, и станет наш Царь самым сильным. А если он станет самым сильным, то кто же осмелится на нас напасть? Вот и наступит мир во всем мире. Понимаешь, – говорит, – Миша, теперь мой тост?
– Понял, – докладываю. А сам думаю. – Ну умные все-таки люди эти адмиралы!
Адмирал же от себя добавляет: «Выполнишь задание – будет тебе орден лично из царских рук, и досрочная контр-адмиральская пенсия. Все понял?»
– Так точно, – отвечаю, – товарищ адмирал! Все. Только как же я буду руководителем по фольклору, если я и слова-то такого не знаю?
Адмирал на меня смотрит этак заковыристо: «А и не надо. Ты, Миша, сам народ, и сам фольклор. Никакой профессор так его не знает и разъяснить не сможет, как ты безо всякой науки ведаешь. Для тебя и лес – родной дом, и народ – раскрытая книга. Вот и студентикам польза будет. Наберутся ума-разума. Теперь понятно?»
– Понятно-то понятно, – отвечаю, – да только дюже неуловимый предмет получается. Ни имени у него, ни виду. Как бы не проглядеть.
– Твоя правда, – вздыхает адмирал. – Сведений мало, но кое-что нам все же известно. По некоторым данным предмет с виду неказистый, размеров небольших, и особых примет не имеет. Так что – повнимательнее. А как найдешь – сам поймешь, врожденным народным чутьем. На это твое чутье, да на смекалку мы и рассчитываем. Ну, как? Готов потрудиться для своего царя и всех нас?
– Готов! – отвечаю. А сам не знаю, зачем и согласился; уж очень все гуттаперчево.
Ну, выпили мы еще по одной, за успех предприятия. Потом закрепили. Капитан не выдержал – упал под стол. А мы с адмиралом выпили на брудершафт, и стали песни петь. Только вот что пели – я и не помню.
– Наутро, – вздохнул медведь, – не дав и опохмелиться, одели меня во все штатское, снабдили сухим пайком, вручили студентиков зеленых, и отправили.
– И что же? – спросил человек. – Нашли?
– Какой там, – медведь махнул лапой. – Тридцать лет и три года по деревням колесили, через поля да болота хаживали, за дремучие леса, быстрые реки забредали… Я через то всех бабок наперечет знаю; частушки их да прибаутки до сих пор по ночам снятся. Коня не глядя одной лапой запрягу, другой подкую и оседлаю. А того, что искали, нет как нет.
– Наверное, потому и мира во всем мире нет, – тихо улыбнулся человек, кутаясь в плащ.
– Потому и нет, – согласился медведь. – А может, и не было ничего, и не будет. Может, и вся наша экспедиция была одна видимость; денег отмыть, или еще чего. Сам понимаешь – большая политика… Да только нам-то что? Студенточки бедные, пока по лесам колесили, совсем одичали; за деревенских мужиков замуж повыскакивали. Студентики тоже – кто женился, кто к другим экспедициям пристал, где барыш побольше, а кто и спился. Так и рассеялась наша группа. Поглотила ее народная стихия, как песок воду. – Медведь горестно усмехнулся. – Изучали фольклор, да сами стали фольклором.
– А ты как же, Миша? – спросил человек в плаще.
– А что я? – медведь пожал плечами. – Когда все разбежались, я еще долго бродил. Сам. То ли искал чего, то ли себя убеждал, что ищу; все долг перед Родиной покоя не давал. А потом как-то утром проснулся, и понял. – Медведь посмотрел на человека. – Никому мы на хер не нужны. А раз так, то и мне – никто. Плюнул я тогда на все, построил избушку, вот эту самую, и – живу. Жильцов, вишь, взял – все веселее.
– И то хорошо, Миш, – откликнулся человек.
– Да, – согласился медведь, – хорошо. Вот хоть ворона взять. Он птица серьезная, рассудительная, и хозяйство на него оставить можно. К тому же, ранней юности моей товарищ. Козел – другое дело: у того каждый день праздник. Вьется, вьется, что твой фитиль – все молодым себя считает. Сколько раз парубки мяли ему бока за девок – а не наука. Знай себе, окучивает. Зато веселый. Ну, и Марь Иванна. Работящая, покладистая, поет хорошо… Видная баба, вот только одинокая. Кстати, – медведь подмигнул человеку в плаще, – глянешься ты ей.
Человек покраснел.
– Да ну что ты, Миша… мы просто приятели…
– Ну-ну, – медведь вскинул бровь. – Ты только смотри, приятель, – не разбуди лихо. А то она тихая-тихая, что твой омут, но если раздразнить – то уж держись.
– Ну уж ты и скажешь… – окончательно смутился человек в плаще.
– Ладно, ладно, – хохотнул медведь. – Молчу. – И в знак того, что неловкая тема закрыта, протянул шкалик.
Луна стояла над домиком, оборотив к нему свои большие безразличные глаза.
– Ишь, рот раскрыла, – сказал про луну медведь, – все смотрит, смотрит… а чего смотрит – непонятно.
Какое-то время приятели молчали. Только видно было, как вновь засветились огоньки сигарет.
– Одного не пойму, Миша, – сказал наконец человек в плаще задув спичку и положив ее наискось на перильца. Он уже подрагивал от холода. – Почему ты мне все рассказал? Про задание-то? Ты ведь бумагу подписывал.
– А что мне бумага? – вздохнул медведь. – Служба моя по всем статьям давно вышла. Прежний царь сменился, а нонешнему я не ответчик. Да и какой ответ, если не было ничего, да и быть не могло? Так, одна голая выдумка.
Медведь поглядел на человека в плаще и вдруг спохватился: «Однако, что же это получается? Сам тебя от холода спас, да сам же чуть холодом и не уморил, рассказывая! А ну – живо в тепло! Сейчас еще по маленькой, и…»
– О-о-о-о, какие люди! – раздался дребезжащий тенорок, и на крыльце появился козел.
Глазки его, сведенные к носу, были красны, борода всклочена, на левой щеке алел след от губной помады.
– Вот так встреча! – проблеял он. – Доброй ночи, господа! А я смотрю – никак, папироска светится? И вот, пожалуйста, это вы и есть. Однако, позвольте представить вам моих, а теперь уже и наших очаровательных спутниц! – И, театрально отступив в сторону, сказал – Дамы! Пр-рошу!
Из темноты на крыльцо поднялись три женщины.
– Давеча, в разгар нашего с вами веселья, – начал рассказывать козел, прохаживаясь рядом с ними, – решил я по своему обыкновению совершить променад до соседней деревни. Привести, знаете ли, в порядок мысли и чувства. Так, совершенно случайно набрел я на один знакомый дом. А в нем – что бы вы думали? – Козел удивленно округлил глаза и развел копытца. – Сидят рядком, в совершенном порядке три… грации! нимфы! И какие только сокровища не скрываются в глубинах нашей милой провинции..?! – Он прикрыл глаза и сам ответил – неисчислимые! К тому же – о счастье! Все трое согласились сопровождать меня до дома, чтобы принять участие в нашем дружеском, так сказать, застолье! Однако-ж, позвольте представить, – и козел подбежал к высокой, статной женщине с разбитным лицом. – Во-первых, хозяйка приютившего меня дома и моя давнишняя приятельница – любезнейшая Фекла Ильинична. Прошу любить и жаловать.
– Доброго вам здоровьица, – улыбнулась первая женщина.
– Далее, – продолжал козел, – случайно, как и я, заглянувшая на огонек – ее подруга, милейшая Анисья.
Анисья молча кивнула и отвернулась.
– И наконец, – заключил козел, переходя к третьей женщине, – дальняя родственница милейшей нашей Феклуш… Феклы Ильиничны, приехавшая на днях погостить… – Козел замялся, в смущении уставив глаза в пол и шевеля губами.
– Елизавета она, – пришла на помощь Фекла. – Родственница моя, из столицы.
Человек в плаще увидел устремленные на него большие темные глаза на чуть бледном, с тонкими чертами лице.
Крыльцо сдвинулось куда-то в сторону и исчезло. Исчезли и снег, и ночь. Остались только эти глаза, которые человек, казалось, знал когда-то, но так давно, что позабыл, хотя и забыв – помнил.
– Здравствуй, – словно бы сказал кто-то, но только без слов.
– Здравствуй, – ответил человек в плаще, но тоже без слов, а как-то иначе; неизвестно как.
И вроде бы еще что сказать, но все уж и так сказано и понятно, – не прибавить и не убавить, а что сказано – неизвестно, да и не важно.
– П-р-р-ошу всех в дом! – задребезжал под ухом козлетон.
Незнакомка, глянув уже издали робко и будто растерянно, скрылась за широкой медвежьей спиной; гостей повели к столу.
***
– Ну что же ты, рыцарь, – шептала МарьИванна, касаясь своими пышными, жарко натопленными, мягкими губами его уха. – Где твой пыл…
– Да что вы, – уклонялся от губ человек в плаще. – Я, право, никогда не отличался пылкостью, всегда был скромен…
– О, полно, меня не проведешь. Я вас, скромников, вдоль и поперек знаю!
– Не знаете, уверяю вас…
С приходом гостей веселье развернулось с новой силой. Стол пришлось раздвинуть. Самовар был заново истоплен. Баранки рдели, грибочки так и просились на вилку, и над всем возвышалась бутыль с мутной жидкостью. За нею, в ярко освещенном углу, горел светом отраженного веселья изогнутый раструб патефона.
Сначала пили за знакомство. Потом за прекрасных дам. Затем снова за знакомство, и – за козла, благодаря которому вечер получил столь приятное продолжение.
