Петр Первый берет шняву на абордаж

Майское утро выдалось дождливым и промозглым, как, впрочем, часто бывает на берегах Невы. Мрачные темно-серые тучи исторгали из себя не дождь, а отвратительную мелкую морось, которая подобно рою мошкары повисла в воздухе. Спрятаться от влаги, пронизывающей всё в этом богом забытом краю, было совершенно невозможно.

Оставив последние попытки найти хоть крупицу уюта в палатке, Борис Петрович Шереметев вышел наружу и зло сплюнул.

– Колька где? – обратился он к караульному, стоявшему у входа.

– Трапезничает, ваше высокопревосходительство! – отчеканил караульный.

– Болван! – повысил голос граф. – Трапезничать он изволит, видите ли. Гони его сюда!

Караульный побежал исполнять поручение, а граф тем временем с неудовольствием осматривал солдатский лагерь. В тех местах, где ещё вчера зеленела трава, земля превратилась в чёрно-коричневое месиво, равномерно вымешанное солдатскими сапогами. Это месиво украшали пятна солдатского варева, недоеденного вчера и вылитого из котлов утром, а кое-где и блевотины.

После недавнего покорения Ниеншанца царь велел выдать солдатам по семи чарок водки, а офицерам и того больше. Из-за празднования победы толком разместиться в крепости войско не успело. Граф насилу отправил на крепостные стены небольшой отряд артиллеристов, к вящему неудовольствию последних.

Зато враг кое-что успел. Этой ночью в палатку графа ворвался запыхавшийся разведчик и доложил Борису Петровичу, что недалеко от устья Невы появилась шведская эскадра из девяти судов. Всё утро граф гадал о серьёзности намерений командира эскадры и о том, что теперь с этой эскадрой делать. «Опять этот Нумерс – с раздражением думал граф – Всё ему неймётся».

– Ваше высокопревосходительство! – прокричал запыхавшийся Колька.

Николай Прусов, невысокий, щуплый фельдфебель, с беспокойством смотрел на Шереметева. Граф с отвращением отметил, что на пышных усах фельдфебеля поселилась перловая каша – следы недавней трапезы.

– Петр Михайлов где сейчас? – спросил граф.

– Не могу знать кто таков Петр Михайлов, ваше высокопревосходительство! – ответил Прусов, попытавшись выпрямиться и выпятить грудь.

– Болван! – крикнул граф. – Царь это! Где он сейчас?

Не меньше, чем неопрятность фельдфебеля, Шереметева раздражала привычка царя называться бомбардиром Петром Михайловым. «На всю Европу ославился! Будто его неприятель не узнает» – думал граф.

– Они… с Александром Данилычем… того… – промямлил Прусов.

– Чего «того»? – граф понизил голос.

– В палатке Александра Данилыча со вчерашнего вечера… Говорят, совет держали. – ответил Прусов совсем тихо.

– Пошёл прочь! И чтоб никому! – поморщившись сказал граф.

***

Борис Петрович неторопливо приблизился к палатке Меньшикова. Караульных не было и потому граф подошёл к самой поле.

– Ваша милость! – деликатно сказал граф.

Из палатки послышался шум и тихие голоса.

– Mein Herz, ты хоть сюртук накинь! – сдавленным голосом прошептал Меньшиков.

Пола откинулась и наружу вышел Петр в рубахе навыпуск.

– Что тебе, граф? – сердито спросил царь.

– Опять Нумерс с эскадрой. Стали недалеко от устья. Девять кораблей. – кратко отрапортовал граф.

Петр нахмурился.

– Пошли граф, совет держать будем. – сказал он и, обернувшись, с некоторым сожалением взглянул на палатку.

***

В штабном шатре было шумно, душно и накурено. Петр, Шереметев, Меньшиков и несколько офицеров обступили стол с картой.

– Да не знают они про крепость, потому и приплыли! – горячился царь.

– Их разведка могла и не успеть донести. Крепость быстро пала. – добавил капитан Зиновьев подкручивая ус.

– Чего рядить-то? У нас кораблей всё равно нет. – сказал граф.

Все грустно замолчали.

– А может дать им знать, что крепость не сдалась? Вдруг они корабли сюда направят? – с надеждой спросил Пётр. – Наши ещё незнамо когда построят. Зело полезно было бы отбить хоть один бот.

Вдалеке, один за другим, раздались два пушечных выстрела.

– Палят, гады. И чего палят? – задумчиво спросил Меньшиков. – Пугают, что ли?

– А ну как это пароль? – повысил голос Пётр. – Может они так дознаются пал Ниеншанц или ещё держится?

– Вели-ка ты, ваше высокоблагородие, дать в ответ два залпа. – обратился граф к Зиновьеву.

Зиновьев побежал исполнять приказ, а собравшиеся закурили трубки.

***

Тем же вечером разведка донесла, что от эскадры отделились два корабля, которые заняли устье реки.

– Два всего лишь, Алексашка! – сказал Пётр. – А нас сколько?

– Ну и что, что два? – Меншиков грустно посмотрел на царя. – Как мы без своих кораблей с ними сладим?

Они с царём уже час лежали в палатке и обсуждали последние новости. Пётр грустно посмотрел на Меншикова и положил голову ему на плечо.

– Стареем. – с печалью в голосе сказал царь. – Так и сгинуть можно с тоски.

– А помнишь, как в Амстердаме гуляли? – нежно спросил Меншиков.

Пётр помнил. Он помнил чувство юношеского восторга, заполнившее его, когда они с Данилычем покинули Россию. Свежий ветер задул в лицо, перестала давить на голову шапка Мономаха. В тот момент, Пётр чувствовал себя самым обычным человеком. Простым смертным, лишённым царских волнений и забот.

Они с Меншиковым предавались всяческим удовольствиям: пили, гуляли по набережной Амстела и куролесили вволю. В один погожий вечер они бросили свою шумную свиту и незаметно выбрались из трактира. Они бежали, весело крича и обгоняя друг друга, аж до Синего моста. Там они остановились, чтобы полюбоваться закатом. Они стояли, обнявшись и смотрели, как Солнце медленно тонет в горизонте. Они видели только зарево заката, друг друга и больше никого. Этот момент царь запомнил на всю оставшуюся жизнь и хранил глубоко в сердце, вспоминая только в самые тяжкие минуты.

Рука Петра робко легла на талию Меншикова. Тот замер на мгновение, а затем провёл рукой по спине друга. Глаза царя загорелись страстью. Пётр вскочил и закричал: «Так на них пойдём! На лодках!». И тут же, накинув сюртук, поспешно вышел из палатки.

***

Когда Меншиков добежал до штабного шатра, все офицеры уже были в сборе. Шереметев пытался что-то сказать царю, но тот лишь отмахнулся.

– Я поведу первый отряд, а Зиновьев – второй. Заходим с двух сторон. Берём на абордаж. – быстро говорил царь.

– Пётр Алексеевич! На лодках на боевые корабли идти?! – сокрушался Шереметев.

– Да, на лодках! И что с того? – грозно спросил Пётр.

– Я второй отряд поведу, а не Зиновьев! – вмешался Меншиков. – Без меня, Mein Herz, туда не отправишься.

– Ещё один советчик выискался! – с раздражением сказал Пётр. – Ну ты-то куда лезешь? Здесь останешься.

– Не останусь, не спорь даже!

В глазах Меншикова разгорался весёлый злой огонёк.

– Посмотрим ещё, чей корабль первым падёт, твой или мой. – Меншиков язвительно улыбнулся. – Пойду людей собирать.

И молча вышел из палатки.

Пётр шагнул было за ним, но одёрнул себя, и обернувшись, стал вглядываться в лица присутствующих. Офицеры сосредоточено изучали карту и переговаривались между собой, обсуждая количество вёсел на имеющихся лодках и их возможную скорость.

Пётр вышел из штабного шатра, тяжело вздохнул и стал смотреть на тёмное, без единой звезды, небо.

***

Небольшая флотилия из пятнадцати лодок почти бесшумно приближалась к шведским кораблям. Отряд Меншикова отделился ещё полчаса назад, оставив царя в компании Зиновьева. Шереметев настоял, чтобы Зиновьев «всюду держался рядом, ни на шаг не отпуская». Пётр не находил себе места. Он, то всматривался вдаль, в тёмные и мутные воды Невы, то нервно дёргал манжету. Это началось почти сразу же после того, как Меншиков со своими людьми отделился от его отряда. Рука Зиновьева тяжело опустилась на плечо Петра. Царь вздрогнул.

– Ну и болван же Алексашка! – зло прошептал он Зиновьеву. – Чёрт его дёрнул за мной увязаться! Вот что теперь с ним? А ну как шведы засаду на берегу устроили? Чу! Слышишь?

Пётр обеспокоено сбросил руку Зиновьева с плеча.

– Что это? Выстрелы? – зашептал царь.

– Не извольте беспокоиться. – со сдержанным вздохом ответил Зиновьев. – Уж Александр Данилыч может за себя постоять.

Пётр не смог разглядеть выражения лица капитана, бережно укрытого ночным мраком. Царь опустил локти на колени и уронил голову на руки. Он вспоминал отроческие годы; вспоминал все те тяготы, горечи и унижения, которые ему пришлось пережить. И всегда рядом с ним был милый Алексашка. Пётр знал Меншикова как облупленного: знал, когда он грустит, когда обманывает или недоговаривает, знал, что значит каждый его взгляд, каждый жест. В те неприятные моменты, когда им приходилось надолго расстаться, все мысли Петра были о нём. Пётр тогда хотел знать что Алексашка чувствовал, о чём думал, что ел, пил ли, с кем встречался, и даже, как одевался. Он не мог дождаться следующей встречи, чтобы всё-всё обсудить со своим другом.

У Петра не было не каких секретов от Меншикова. Ему царь мог смело поведать о самых необычных, самых безумных своих проектах, мог рассказать о самых потаённых чувствах и переживаниях. Частенько за такими беседами они не замечали времени и, опомнившись за полночь, когда выходить было совсем поздно, делили ложе вдвоём.

Петр со сладким чувством вспоминал о тех годах, когда они могли быть самими собой; когда им казалось, что смерть находится бесконечно далеко, а жизнь будет длиться бесконечно долго.

Из задумчивости его вывел тихий шёпот Зиновьева.

– Пётр Алексеевич, кажется пришли…

Он поднял взгляд и увидел смутный силуэт шведской шнявы.

– Пришли. – сказал царь. – Ждём.

***

Начал моросить мелкий дождь; ветер крепчал и волны становились всё больше.

Прошло полчаса и Пётр, всё это время внимательно вглядывавшийся в силуэт корабля, прошептал:

– 

Пошли!

Царь махнул рукой и лодки двинулись в сторону основных сил шведской эскадры, чтобы перехватить неприятеля. Не дай бог шнява уйдёт.

Дойдя до места лодки встали. Дождь лил всё сильнее, а от ветра становилось не по себе. Рассветало.

Как бы тёмен и мрачен ни был майский рассвет на Неве, но вскоре стало возможно разглядеть не только шняву, но и бот, а за ним и лодочный отряд Меншикова. К несчастью, неприятель тоже заметил маленькую флотилию и поднял тревогу. На боте забегали солдаты, поднялась суета.

– Уходи, болван! – сквозь зубы, но громко проговорил Пётр, который всё это время следил за происходящим в подзорную трубу.

Но лодки не уходили. Напротив, неторопливо взяли курс прямо на бот.

– Дурак! Головы нет, так и живота не жалеет! – уже кричал царь. – А ну налегли на вёсла! Курс на шняву! Идём на абордаж!

Пётр вскочил на ноги. Обеспокоенный Зиновьев прокричал:

– Но Пётр Алексеевич! На лодках же, а у них пушки! Погибнем!

– Молчать! – заорал Пётр и зло взглянул на Зиновьева.

Начался бой.

***

Команды кораблей слишком поздно заметили лодки, но всё же попытались сбежать. Шнява и бот снялись с якорей и двинулись к основной флотилии, по пути обстреливая русских из пушек.

Ветер усилился, волны швыряли лодки то вверх, то вниз. Солдаты, сидевшие в лодках, пытались целиться в шведов, но стреляли почти наугад. Ко всему прочему было темно и дождливо, порох быстро намокал.

В соседнюю от Петра лодку попало пушечное ядро и пробило днище; нескольких солдат убило сразу, а сидевшему на корме оторвало правую ногу. Он, даже не успев бросить ружьё, несколько секунд барахтался и кричал, но быстро скрылся под водой. Из-за ветра и пушечных выстрелов крики были почти неслышны, однако Зиновьев узнал солдата. Это был Сенька, здоровенный детина, попавший в Преображенский полк пару лет назад. Казалось, ничто его не берёт: ни болезни, ни тяготы солдатской жизни, ни неприятель. А тут раз и всё. Минуты не прошло.

Зиновьев с испугом взглянул на тонущую лодку и перекрестился. Он быстро взглянул на Петра и открыл было рот, но замолчал. Пётр привстал на одно колено, рядом с ним лежало несколько гранат. Царь напряжённо смотрел то на шняву, то на бот. Очередное пушечное ядро со свистом ударилось в водную гладь, по пути начисто снеся голову солдату, сидевшему на носу лодки. Пётр и бровью не повёл. Зиновьев отлично знал, что в такие моменты к царю не следует даже обращаться. Государь впадал в раж, рот его не закрывался, глаза были выпучены. И так было всегда, когда они с Меншиковым шли в бой. «Состязаются они – очень тихо прошептал капитан. – Паны дерутся, а у холопов чубы трещат».

Пока шнява пыталась лечь на курс, отстреливаясь ядрами, команда бота решила обстрелять лодки картечью. Грянул залп и пять лодок вместе с их экипажем пошли ко дну. Увидев это Пётр побледнел и сел на борт лодки. Царь задыхался, в его глазах стояли слёзы. Посмотрев на Зиновьева Пётр тряхнул головой и снова встал на одно колено.

– А ну налегли на вёсла! – что есть мочи заорал царь.

В этот момент шнява села на мель.

Лодки быстро окружили шняву и приблизились вплотную к бортам. Тут же царь метнул гранату. «И когда только поджечь успел?», удивился Зиновьев.

Взрывы нескольких гранат отбросили обороняющихся шведов от бортов и в дело пошли абордажные крючья. Русские немедленно воспользовались неожиданным поворотом событий и оказались на палубе.

Пётр, взобравшись на палубу, одним из первых рубанул оказавшегося рядом перепуганного шведа абордажным топором.

– Бей их братцы! – заорал Пётр, и поджег фитиль последней гранаты.

Увидев вдалеке нескольких шведских солдат, царь метнул гранату настолько точно, что те не успели разбежаться.

Дождь лил так, что потоки крови не успевали окрасить палубу алым цветом. Яростно рыча и орудуя топором, Пётр пробивался к капитанской каюте. Часть шведов бежала на корму и царь потерял их из виду. Перед Петром возник рослый шведский солдат, который тут же схватил царя за руки. Как Пётр ни старался, не мог его пересилить. И тут внезапно царь почувствовал, что его правая рука свободна. Он увидел Зиновьева, стоящего с окровавленным топором. Левая рука шведа, отрубленная по локоть, валялась на палубе, а сам солдат ошарашено смотрел на Петра. Царь взмахнул топором и раскроил шведу голову.

Вот и желанная дверь в капитанскую каюту. Пётр подбежал и попытался её открыть; дверь подалась. Пётр зашел внутрь. Ни души.

– Ищи капитана, но не убивай. – коротко сказал он вошедшему за ним Зиновьеву.

Зиновьев побежал исполнять приказ. В этот момент вбежал русский солдат.

– Пётр Алексеевич! – солдат задыхался. – Сдались… Шведы сдались!

Царь непонимающе взглянул на солдата.

– Куда ж они делись бы, – равнодушно сказал он. – Ты вот что, быстро собери людей и все на бот! Если помощь нужна, подсобите. Узнай, что с Александром Даниловичем и живо ко мне! Понял?

– Так точно! – ответил солдат и выбежал из каюты.

***

Прошло полчаса. Пётр быстро шагал по каюте от стенки к стенке.

– … а шведов погибло три четверти экипажа, – услышал царь голос Зиновьева.

– Что? – царь остановился и удивлённо посмотрел на капитана. – А, да.

В этот момент их прервал вошедший солдат.

– Пётр Алексеевич! Бот капитулировал! И Александр Данилыч жив, сюда плывёт. – отрапортовал он.

Пётр остановился и посмотрел сперва на солдата, а затем на Зиновьева. Губы царя дрогнули и скривились в подобии улыбки.

– Вон. – тихо сказал Пётр. – Все вон.

Оставшись один, он уселся на койку и опустил голову на руки.

– Omnia vincit amor1. – с нежностью шептал Петр. – Omnia vincit amor.

Примечания

1

Любовь побеждает все (лат.)