скачать книгу бесплатно
– К сожалению, есть законы мироздания, которые нельзя нарушать даже мне, – вздохнул мой собеседник. – Если вернёшься, их уже не будет в этом мире. Просто не родятся. Губернатор, его сын, бандиты, человек из правительства, захотевший прибрать к рукам твой бизнес, и другие соучастники останутся. Вот представь, попадаешь ты в прошлое, лет этак на сорок назад. Первые действия?
– Тогда… – я задумался. – Приложил бы все усилия, чтобы страна была другой. Чтобы не было бандитского беспредела, голодных стариков и детей в девяностых. Чтобы мы построили благополучное, процветающее государство с крепкой промышленностью и развитым бизнесом. Как Швеция и Финляндия, с высокими социальными стандартами, но со своим особым путём, без перегибов вроде ювенальной юстиции и других «общечеловеческих ценностей». Симбиоз бы сделал. Капитализм, но всё хорошее, что было в социализме, взял бы. Как в Китае, но с учётом нашей специфики и без коммунистической идеологии.
– И ты готов к этому? – Мастер пристально посмотрел на меня.
– Готов, – выдохнул я. – Знаете, я ведь прекрасно помню девяностые. Мой одноклассник Вова Пархоменко погиб в Чечне. Вадьку Пожидаева убили рэкетиры. Люська Васильева потеряла работу в своём НИИ и банально спилась. Толик Абрамов уехал в Москву и сгинул в бандитских разборках. Мы зарабатывали, да. Но старики, работяги, честно трудящиеся, в чём были виноваты?
У меня на складе беспризорники ящики пустые тягали. Я их подкармливал, деньги платил пацанам. Не потому, что нуждался в таких услугах. На складе грузчики работали – взрослые мужики. Они и мешки, и ящики полные таскали. А пацанам просто дал возможность получить свою честную копеечку и кормил их заодно. Скажете, детский труд эксплуатировал? Ничего подобного, просто приучал их не клянчить деньги, а зарабатывать честным трудом. Иначе терлись бы на складах постоянно, выпрашивали деньги, воровали, не у меня, так у других, и добром бы это не кончилось. Слишком много подобного я видел в это время. А два парня из этой ватаги как-то выбились в люди. Собрали деньги, сняли комнату одну на двоих, торговали на рынке, потом даже стали небольшими коммерсантами. Один у меня до начальника отдела продаж впоследствии дорос. Значит, я им дал работу не зря.
Как-то с наступлением девяностых много людей оказалось за бортом жизни. Их просто выбросили на обочину: ученых, квалифицированных рабочих, простых трудяг, научных сотрудников. Кто смог, устроился на рынке торговать трусами, кто-то уехал заграницу, а кто-то пошел бомжевать.
Я старикам продуктовые наборы покупал, деньги подкидывал, но всем помочь не мог, к сожалению. Но ведь можно же было всё сделать по-другому, без этой «шоковой терапии», будь она неладна. Да, знаю, вы можете сказать о первоначальном накоплении капитала, привести другие доводы. Но ведь были у нас возможности обойтись без этого. Заводы, НИИ, правоохранительные органы, которые могли любых беспредельщиков к ногтю прижать. Просто не было приказа, и всё. Всем был выгоден бардак, потому что самая жирная рыба ловится в мутной воде.
И этого причмокивающего Гайдара, похожего на молочного поросёнка, лично бы придушил за либерализацию цен и замораживание вкладов на сберкнижках. Многим друзьям я об этом говорил, а они удивлялись: как же так, ты же коммерсант, хорошо зарабатываешь. Для тебя Гайдар должен быть отцом родным. Да нет, ребята, деньги я, конечно, зашибал. Как же без этого? И вполне мог бы зарабатывать без либерализации, дикой инфляции, отмороженных бандитов, благодаря которым однажды трое суток провел в гараже, прикованным к трубе подвала. Пусть даже не так много, но в стабильном государстве, без всех этих когорт взяткополучателей и вымогателей в погонах и чиновничьих креслах, без дикой преступности и с благополучными обеспеченными гражданами.
Может, с точки зрения кратковременных больших барышей в девяностых мы бы проиграли, но в перспективе намного выиграли. Поэтому я хочу попробовать что-то изменить. А ещё пожить в благополучной стране с работающими законами и высоким уровнем жизни для всех. И скрывать не буду, собираюсь рассчитаться по долгам, за сына и жену. Иначе получается, они погибли зря. Вот как-то так.
Я замолчал.
Мастер тепло улыбнулся.
– Хорошо. Стремление к справедливости – сильный и благородный мотив вернуться к жизни. Этого достаточно. Считай, у тебя есть твой шанс. Ты вернешься на землю. В свою страну и даже в столицу. В самый разгар реформ Горбачева, в 1986 год. Но попадешь в другое тело. Это будет не самый лучший человек на земле. Он – уголовник, полон злобы и ненависти к окружающим. У него бурная биография и пороков хватает. Но другого у меня нет. Этот парень, несмотря на молодость, обречён и умирает сейчас в реанимации. В преисподней его давно заждались. Если ты откажешься, парень всё равно не жилец. Согласишься— очутишься в его теле и выздоровеешь. У тебя будет уникальный шанс начать свою жизнь с нуля, с самого низа. Ты сможешь сделать попытку поменять страну и общество, в котором живешь. Так, как сам считаешь нужным. Годится такой вариант?
– Годится, – выдохнул я.
– Тогда прощай, или, правильнее будет, до встречи. Надеюсь, увидимся лет через пятьдесят, не раньше.
– Я тоже надеюсь, – усмехнулся я.
Старик щёлкнул пальцами, меня подхватил и закружил белоснежный сверкающий вихрь. Вспыхнули золотистые искорки, завертелись в сияющем хороводе, и Мастер исчез, как будто его никогда и не было.
А меня завертело в потоке ослепительного света, а потом окутала угольно-чёрная мгла.
Глава 2
Сознание возвращалось постепенно. Сначала чёрная мгла сменилась серым полумраком. Затем сквозь опущенные веки пробились оранжевые пятна света. Слегка зачесался кончик носа, но было лень двигаться.
«Чего только не приснится, смерть, разговор со Всевышним», – раздражённо подумал я. Медленно открыл глаза и сразу же зажмурился от яркого, режущего света, ударившего по зрачкам.
Ошеломление накатывало волной, затапливая сердце ледяным холодом. За одно мгновение мой взгляд сумел захватить капельницу рядом, иголку, торчащую из худой, обессиленно лежащей руки, синий выколотый перстень на пальце и татуировку в виде кинжала с розой и куском решётки на предплечье. И эта рука точно не была моей!
От шока чуть не помутился рассудок. Всё увиденное казалось дурным сном, чьей-то безумной фантазией в наркотическом бреду.
А потом пришла боль. Она пронзила меня электрическим током, заставив содрогнуться каждую клеточку тела. Боль растекалась по груди огненными ручейками, заставляла подёргиваться руки и трястись ноги. Никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. Казалось, к телу приложили раскалённый, пылающий огненным жаром лом и медленно вдавливали его внутрь. Пот тёк с меня не ручьями, а полноводной рекой. В полубреду возникло ощущение, что моё тело плывет посреди небесно-голубых океанских просторов.
Потом опять удушливой мглой навалилось забытьё. Как будто кто-то выдернул вилку из розетки, питающей энергией моё тело, и картинка выключилась, сменившись кромешной чернотой.
В сознание меня привел пронзительный девичий голос.
– Этого не может быть! Валерий Петрович, идите сюда! Посмотрите сами.
Сквозь прикрытые веки забрезжил свет. Размытые тени постепенно превращаются в чёткую картинку. Надо мною склонилась стройная девушка с испуганными глазами в белоснежном халате и таком же чепчике. Рядом с моей кроватью на тумбочке стоит посудина с окровавленными бинтами и тампонами.
– И что тут? Тэк-с… – К девушке присоединился пожилой врач. Как он подошёл, я не заметил.
– Это невероятно. – В голосе доктора слышится изумление. – Такого просто не может быть!
Врач падает на стул рядом, чуть стягивает марлевую повязку со рта, расстегивает пуговицы халата и дикими глазами смотрит на меня.
– Валерий Петрович, нас же за сумасшедших примут, если мы расскажем об этом, – причитает медсестра. – Или мошенниками объявят, на дешевой сенсации популярность зарабатывающих. Так не бывает. Ещё вчера одной ногой на том свете был, с проникающим ножевым ранением грудной клетки, да ещё с осложнением в виде гнойного перикардита, а сегодня свежий шрам на груди. Это просто чудо какое-то, – частит медсестра.
– Чудо, – соглашается врач. – Хорошо, что соседа вчера из реанимации перевели в палату. И этого никто кроме нас не видит. Вот что, Лена. Наложи на этот шрам тампон и бинтов побольше. Мне подумать надо как следует. Но сама никому ни слова, ни полслова. Поняла?
– Не переживайте, Валерий Петрович, никому не скажу. Что я, не понимаю? Я же не дура какая, – уверяет доктора девушка.
Тихонько скашиваю глаза на грудь. Вижу багровый вздувшийся шрам.
– Так что, мне можно уже выписываться, доктор? – Мой охрипший и ослабший голос еле слышен. И тембр у него другой. Раньше у меня баритон был, а тут что-то непонятное.
– Он нас слышал, – вырывается у медсестры, и она в ужасе прикрывает рот ладонью.
– Какой там выписываться. Не выдумывайте, молодой человек, – отвечает пришедший в себя доктор. – Полежите ещё, полечитесь, придёте в себя, а мы вас понаблюдаем.
– Как скажете, док, – соглашаюсь с врачом. И сразу же ощущаю дикий голод. Сильно сосёт под ложечкой, во рту обильно выделяется слюна. Если бы привстал, всю постель бы закапал. Я бы сейчас бройлера сожрал вместе с костями или кило шашлыка легко умял. – Доктор, а покушать чего-то есть? Очень хочется, – делюсь проблемами с Валерием Петровичем.
– Вам сейчас нельзя, сначала пройдёте обследование, – категорично отвечает врач. – В капельнице все необходимые минералы и витамины есть. Этого пока достаточно.
– Док, я сейчас буду одеяло грызть, – равнодушно сообщаю доктору. – Есть хочется так, что челюсти сводит.
Врач откидывает одеяло и внимательно осматривает шрам. Его пальцы касаются груди.
– Больно?
– Нет, – равнодушно отвечаю я.
– А здесь? – Пальцы смещаются и давят чуть сильнее.
– Ничего. Никакого дискомфорта. – Я с интересом наблюдаю за перемещениями руки.
– Это черт знает что, поверить не могу, – ошеломленно бормочет Валерий Петрович.
– Согласен, – поддерживаю врача. – Между прочим, наволочка невкусная, а кусочки нитей будут застревать в зубах. Мне можно начинать её есть или вы что-то придумаете?
– Ладно, – вздыхает доктор, – Лена вам манную кашу из столовой принесет. Там она должна быть.
– Чего-то посущественнее нельзя?
– Нельзя. – Валерий Петрович суров и непреклонен. – Или манка, или ничего. Выбирайте.
– Несите уже свою манку. – Я обессилено закрываю глаза и откидываюсь на подушку. – Изверги.
Док удалился, попросив меня не напрягаться и во всем слушаться медсестру. А потом Лена принесла манку. Каша оказалась с комками и с сероватым оттенком. Но мне было уже всё равно.
Я послушно открывал рот, а девушка аккуратно ложечкой заливала туда манку, не забывая промокать мои губы чистой влажной тряпочкой. Расстегнутый на две верхних пуговички халатик позволял оценить внушительный бюст медсестрички. Я с интересом рассматривал колышущиеся передо мною два упругих молочных полушария, чувствуя себя турецким султаном в спальне любимой наложницы. Чтобы шоу ни на минуту не останавливалось, быстро проглатывал очередные порции каши, скользящие комками по пищеводу, и опять открывал рот, стреляя глазами в вырез кофточки Лены.
Медсестра поймала мой жадный взгляд, испуганно отшатнулась, поставила почти пустую тарелку с кашей на тумбочку и запахнула халатик до горла.
– Манку доедать будем? – сухо спросила девушка.
Я удрученно помотал головой, продолжая пожирать взглядом аппетитную грудь, рельефно обтянутую халатиком.
– Больной, вам нельзя так перенапрягаться. – В голосе медсестрички звучат иронические нотки.
– У вас такие выдающиеся… э-э-э… достоинства, что любой мужчина перенапряжётся.
Девушка хмыкает, гордо вздергивает носик и удаляется, прихватив пустую тарелку.
Откидываюсь на подушку, прикрыв глаза. Что-то не то со мною происходит. Вроде никогда таким озабоченным не был и девчонок так явно не клеил. Может, вторая личность на характер влияет?
А пока с любопытством разглядываю палату. Белые стены с тонкими линиями разветвляющихся трещинок, грязно-голубые стены. В палате ещё три широкие реанимационные кровати с подвешенными на цепях крюками-рукоятями сверху, чтобы больной мог принять сидячее положение, ухватившись за них.
Внимательно оглядел себя. Болезненно худое тело, тонкие, но жилистые руки, татуировка на груди с оскаленной мордой быка, на указательном пальце выколот синий перстень с белым крестом, а на среднем – с чёрным квадратом.
Захотелось нецензурно выругаться. Мастер вселил меня в тело отпетого уголовника. А если он ещё и наркоман? Эта мысль заставила меня похолодеть. Внимательно осмотрел руки. Вены чистые, «дорог» нет. Облегченно выдохнул.
Думать ни о чём не хотелось. Было ощущение сильной усталости. Сомкнул веки и моментально вырубился.
* * *
На следующий день меня перевели из реанимации в обычную палату. Я даже сам ходить мог, тяжело, еле передвигая ногами и задыхаясь при каждом шаге, но мог. Гордо отказался от утки и добрался до туалета с помощью медсестры Наташи, поддерживающей меня за локоть.
В палате меня никто не беспокоил. Один больной, пожилой колхозник, в этот день выписался. К другому, молодому парню, получившему производственную травму руки, пришла девушка, и парочка пошла подышать свежим воздухом в сквере, примыкающем к больнице.
А потом ко мне пришел первый посетитель.
Когда я отдыхал после похода в уборную, дверь резко распахнулась. На пороге стоял мужчина лет тридцати.
– Елизаров Михаил Алексеевич? – уточнил он.
– Наверное, – лениво ответил я, с интересом осматривая гостя. Серый безликий костюм, советские чёрные туфли, похожие на гробы, белая рубашка с расстёгнутым воротником. И тяжёлый цепкий взгляд, выдающий принадлежность гостя к органам правопорядка.
– Что значит «наверное»? – нахмурился милиционер. – Ты что, Елизаров, издеваешься?
– Нисколько. Просто не понимаю, чего вам от меня нужно, – зевнул я.
– Ты получил ножевое ранение. Я обязан снять с тебя показания, – сухо проинформировал сотрудник милиции. – Хватит придуриваться.
– Да я не придуриваюсь. Только вы, товарищ милиционер, не по закону действуете.
– Ты меня ещё учить закону будешь, уголовник недорезанный?! – побагровел мужчина.
– Буду, – твердо ответил я. – Во-первых, вы обязаны представиться и сами изложить цель своего визита. Во-вторых, при допросе пострадавшего, свидетеля и даже обвиняемого у вас должно быть разрешение врача. Вдруг я сейчас разволнуюсь, кровотечение откроется, и отправлюсь к праотцам? И кто будет в этом виноват, угадайте с трёх раз?
– Ты, ты… – Мент начал хватать ртом воздух. – Вообще оборзел, Елизаров?
– Нет, я просто хочу, чтобы были соблюдены процессуально-правовые нормы. Итак, приступим. Ваше имя, фамилия и звание, и чего вы тут у меня забыли? Чётко, кратко и по делу, пожалуйста. У меня здоровье ещё слабое, нервничать нельзя, и нет времени с вами лясы точить.
– Я не понял, кто кого здесь допрашивает? – изумился милиционер. – Ты что, сявка, совсем берега попутал?
– Вы разговариваете, как какой-то уголовник, – укоризненно посмотрел я на милиционера. – Как вам не стыдно? Советский милиционер должен обладать высоким моральным обликом. Он переводит маленьких девочек через дорогу, помогает носить ветеранам авоськи, достаёт котиков из горящих домов. Вы что, дядю Стёпу не читали? Фу таким быть.
– Понятно, – выдыхает сотрудник правопорядка, – ты надо мною издеваешься, плесень блатная.
Железная рука хватает меня за горло.
– Слушай, скотина, – шипит милиционер, наклоняясь ко мне. – Будешь выделываться, прямо из больницы в обезьянник поедешь. Не шути со мною, понял?
Я хриплю, ухватившись ладонями за запястье мента. Мои руки ещё слишком слабы, чтобы снять железный захват с горла.
– Немедленно выйдите из палаты! Кто вы такой? Что себе позволяете? Кто вам разрешил сюда заходить?! – На пороге стоит разъярённый Валерий Петрович.
– Старший лейтенант милиции Владимир Самойлов, – представляется гость, показывая медику красную корочку.
– Это все равно не дает вам права врываться в палату без разрешения врача и подвергать больного физическому насилию. – Доктор и не думает понижать тон. – Выйдите вон и знайте, что я буду жаловаться вашему начальству.
Милиционер прожигает меня многообещающим злым взглядом и стискивает челюсти. Мне кажется, что слышу, как скрипят его зубы. Самойлов отворачивается и быстрым шагом покидает палату.
– С вами все в порядке? – Надо мною склоняется озабоченное лицо доктора.
– Благодаря вам, да, – хриплю в ответ, массируя горло.
– Точно? – не успокаивается Валерий Петрович.
– Сто процентов.
– Вот и хорошо, – улыбается врач. – Сегодня отдыхайте, скоро обед. А завтра, в час дня, ко мне на перевязку. Кабинет в конце коридора. Я Лену пришлю, она вас проведёт.
Второй посетитель пришёл через пару часов. Я отдыхал после обеда, который был так себе: водянистый суп с рыбными хрящами, жёлтая безвкусная пюрешка с котлетой. Но я почему-то чувствовал нарастающий голод. И слопал всё за милую душу за один присест.
Пожилая женщина в накинутом на плечи белом халате зашла неожиданно. Она окинула помещение взглядом и остановилась, увидев меня.
– Мишенька, сыночек, как ты? – заголосила гостья.
– Нормально, как видишь, – усмехнулся я. Внимательно посмотрел на женщину. Усталое лицо, грустные складки возле губ, выцветшие поблекшие глаза, глубокие морщины. Видно, что жизнь её неслабо помотала.
«Мама, мамочка родная», – ком подступил к горлу, а глаза увлажнились.
«Стоп, эта женщина не моя мать! Так почему я так реагирую?» – мелькнула мысль в голове и пропала. Нежность тёплой волной согрела душу.
