Сибириада

Алексей Шарандин

Сибириада

СИБИРИАДА

Любителям экстремального отдыха посвящается…

День первый

Тёплое  утро приветливо встретило  нас первым лучами восходящего солнца, как только  мы с Игорем и его сыном Артёмом спустились по трапу самолёта на Красноярскую землю.

Последние, непривычно тёплые для конца августа, деньки создавали какой-то радостный душевный подъём  и хорошее настроение. Тем более, что впереди нам предстояло долгожданное путешествие на север Красноярского края, к которому мы готовились целый год. Пройтись вдоль берегов таёжной Подкаменной Тунгуски и увидеть настоящие каменные столбы за тысячу километров от Красноярска удаётся в жизни не каждому.

Встречающий нас Виталий Иванович Гостяев, главный конструктор завода «Сибтяжмаш» уже издалека радостно махал нам рукой.

Загрузив свои необъятные рюкзаки и ружья в его новенькую, судя по пробегу, «Волгу», мы отправились в деревню, где нас ждал «руководитель партии» и знаток таёжных мест – Бер Владимир Иванович. Немец по национальности, но настоящий русский сибиряк по духу и по характеру.

Лихо подкатив к калитке «беровского» дома, «Волга» резко остановилась, подняв облако пыли, и насмерть перепугав,  оказавшихся рядом и чуть не попавших под колёса, зазевавшихся  кур.

По правде сказать, деревенский дом Бера, о котором мне не раз приходилось слышать раньше, я представлял совсем иным. Во всём чувствовалась, несмотря на немецкое происхождение хозяина, чисто русское отношение к быту и его обустроенности. От дома пахнуло домашним теплом и гостеприимством. И это чувство ещё больше усилилось после появления Владимира Ивановича.

Знакомя нас с архитектурными особенностями своего загородного жилища, он одновременно организовал первый завтрак нашей «тунгусской экспедиции» на сибирской земле. Из кулинарных изысков понравилась засоленная и провяленная осетрина, которую Бер, как факир, одним движением вытащил из-за печки.

После завтрака мы продолжили знакомство с домом. Из архитектурных изысков больше всего удивил названием «восточный туалет».  «Восточный»– потому что  окном он выходил на восток, а во всём остальном ничем не отличающийся от тысяч других деревенских туалетов, ни конструкцией, ни запахом. И от него сильно пахнуло российской действительностью.

Закончив с экскурсией и отоварившись съестными запасами в местном сельпо, мы все вместе отправились в Красноярск.

Воспользовавшись одним из немногих достижений перестроечного времени и пристрастий его покровителя, и почти своевременно покинувшего нас первого президента России, мы заказали в местном кафе на набережной разливного немецкого пива. После нескольких выпитых с удовольствием бокалов, наши хозяева поселили нас в двухпалубном теплоходе-дебаркадере, послужившем ранее сполна на благо сибирского народа, а сейчас используемом под гостиницу и пришвартованном около речного вокзала, откуда на следующий день нам и предстояло отправиться в  захватывающее и увлекательное путешествие.

Не буду описывать, как мы провели этот день в Красноярске, так как события последующих дней сделали его будничным и не представляющим большого интереса для читателя. Крепко заснув под плеск и журчание вод Енисея за иллюминатором, мы уже были там, в своих грёзах, и в ожидании будущих впечатлений.

День второй

Наш «Метеор», скрываемый предрассветным енисейским туманом, уже качался на волнах у привокзального причала.

Несмотря на раннее утро и то, что до отхода нашего крылатого катера оставалось ещё почти 2 часа, разношёрстный народ уже толпился на пристани.

Вскоре появились и все члены нашей «экспедиции». К ранее перечисленным героям повествования, прибавился, обещанный Владимиром Ивановичем, доктор. Его внешний вид абсолютно не совпал с нашими представлениями, и если бы не моё бесконечное доверие к Беру, я бы в жизни никому не поверил бы, что этот типаж доктор.  Однако позже выяснилось, что для него большее значение имел экстремальный отдых, чем какие-то глупости, обещанные Гиппократу.

Мы с удивлением взирали на причал, который был завален баулами, мешками, сумками и прочим скарбом отъезжающих. Однако, когда мы начали перетаскивать на катер вещи, привезённые нами с вечера и те, что были привезены утром, нам стало казаться, что уже удивляться начали все остальные пассажиры. В несколько заходов нам удалось кое-как всё разместить на катере,  заставив и завалив свободное пространство в каютах и в его проходах.

Облегченно вздохнув, мы заметили, что Виталий Иванович, которого Бер в шутку называл «хакасом» за то, что он был родом из Абакана, уже сидит в первом ряду кресел и бережно прижимает к груди объёмистую хозяйственную сумку непонятного цвета.

Наконец по катеру прокатился оживленный гул пассажиров.

Катер вздрогнул от заработавшего внутри его элегантного тела мощного механического сердца и мы плавно "отчалили от причала"-(неплохой каламбур), взяв курс на север. Взревев мотором на полную мощность, «Метеор» быстро набрал глиссирующую скорость и уверенно заскользил по спокойной поверхности могучей сибирской реки, которую всё больше и больше заливал сверкающий веер лучей восходящего, летнего солнца.

Мы с интересом  вглядывались в прибрежный ландшафт, красота которого перемежевывалась с брошенными береговыми строениями с поднятыми вверх, и как бы молящими о помощи, "руками" мёртвых кранов и остовами речных судов – немых свидетелей  некогда  былой мощи Советского государства.

Вскоре печальная картина разрухи сменилась красотой «Астафьевских мест» и наши грустные размышления об увиденном были прерваны недовольным ворчанием Гостяева, который с ожесточением возился с затянувшимся узлом на ручках загадочной хозяйственной сумки. Наконец-то, справившись с соответствующим местонахождению «морским узлом» и с казалось бы неразрешимой задачей, он с радостным сиянием глаз извлёк алюминиевую канистру, и окинув нас взглядом с торжествующим видом победителя, спросил: «Ну, чо сидим? Чо ждём? Где кружки?»

Вскоре, легкоузнаваемый запах чистого спирта, заполнил всю атмосферу каюты и катера, вызвав радостное оживление и зависть у остальных пассажиров.

Жизнь начала налаживаться!

За бортом мелькали прибрежные деревушки и почти не меняющийся ландшафт береговой линии. Он также был мало отличим от ранее увиденного. Когда же мы поравнялись с местом, известным теперь почти всему миру под названием «Красноярск-26», где под землей трудились тысячи людей, посвятившие себя, свою жизнь и своё здоровье переработке того, что ранее называлось «мирным атомом», то ничто не говорило о том, что все разведки мира интересовались этим местом. И трудно было даже представить, что там, под землёй, и сейчас трудятся люди-герои, пожертвовавшие свои жизни, чтобы защищать свою страну, да и кормить своих детей.

По случаю начала путешествия, Бер позволил нарушить общую договоренность о трёх рюмках, после чего её рубеж по случаю начала путешествия, был успешно пройден.

Почти сразу же завязался непринуждённый разговор, причём тема разговора уже не имела значения. И как результат, путешествие до таёжного посёлка Бор длиной в восемь часов, показалось нам длиной всего лишь равной сумме промежутков между рюмками. И уже трудно было вспомнить на каком расстоянии от Красноярска появился знаменитый енисейский перекат, а затем и не менее знаменитые «енисейские щёки». Они, как немые свидетели разгула стихии, происходившего здесь миллионы лет назад, монолитной стеной высились вдоль правого берега Енисея.  Зрелище действительно было впечатляющим. И, как свойственно нашему русскому характеру, по всему миру в туалетах, здесь везде на скалах и на самих столбах, красовались свидетельства высокой образованности гостей и хозяев Севера, типа: – «Здесь был Вася!»

Проскочив Колмогорово, и заправившись в Ярцево, катер уносил нас всё дальше на север и вскоре, резко сбросив скорость, и развернувшись на 180 градусов, стал медленно причаливать к пристани посёлка Бор, где в нетерпении, суетливо толпились встречающие.

Надо отметить, что в этом посёлке находится международный запасной аэродром для аварийной посадки самолётов всех стран, лётный коридор которых проходит над этими местами. Видя разруху, царящую везде на берегу, и разудалый, наверняка не без определённого допинга, настрой практически всего местного мужского населения, было понятно, что только к счастью пролетавших мимо пассажиров, этим аэродромом ни разу, ни одному иностранному самолёту не пришлось воспользоваться.

К всеобщей нашей радости, неподалёку от пристани нас уже ждало чудо енисейского речного флота, под затейливым названием «Маруся». Как потом выяснилось, оно было сотворено и перестроено, не без материального и технического участия Бера, и принадлежит его родственнику и знаменитому по всему Енисею, лихому капитану Илье. С его появлением стало сразу светлее на душе. Может это отчасти, благодаря «блестящему покрову» его головы, вернее его полному отсутствию, с которым и близко, не мог сравниться даже я…  А может из-за его жизнерадостного характера, уверенности во всём и речи, насыщенной классическими оборотами и непереводимым на литературный язык, русским фольклором.

Илья, как и положено бравому капитану, командным голосом распорядился перенести с «Метеора» нашу «ручную кладь», так как весь наш основной багаж, который нам предстояло взять с собою в путешествие, был уже доставлен сюда на «Марусе».

Мы бросились исполнять команду с превеликой радостью, предвкушая дальнейшее плаванье, на мгновенно полюбившейся нам «Марусе», по загадочной Подкаменной Тунгуске, устье которой находилось как раз напротив пристани.

«Маруся», по-мужски затарахтев своим дизельным двигателем, взяла курс на противоположную сторону Енисея к тому месту, где в него вливались воды Подкаменной Тунгуски, ширина которой в этом месте достигала более одного километра.

Координация и организация нашей экспедиции, несмотря на ужасающую разруху и бардак, царившие в этой таёжной глубинке, родили в нас гордость и вселили надежду, что у нашей страны ещё не всё потеряно, и мы ещё что-то можем.

К сожалению, главная неприятная неожиданность нас ждала впереди. Жаркое лето этого года преподнесло нам свой первый сюрприз. Из-за отсутствия дождей Тунгуска, несмотря на свою впечатляющую ширину, во многих местах вверх по течению обмелела и стала для такого  «могучего корабля», как «Маруся», несудоходной и не могла подойти вплотную к берегу. Поэтому нам пришлось со всем нашим скарбом, чуть ли не вплавь, выгрузиться на берег и ожидать дальнейшей «координации». «Маруся» должна была  нас покинуть по своим делам.

Не успели мы отдышаться от непосильной работы по переносу на берег тяжестей вплавь и вброд, к тому же ещё и нашего доктора, оказавшегося без сапог, которого мне пришлось перенести его на своей спине, как жаркое лето нам преподнесло второй, ещё более неожиданный сюрприз.

Полчища  мошки и комаров, обычно не столь многочисленные для этой широты в это время года из-за быстро наступающих холодов, набросились на нас. Наверное, учуяли в нас «свежую кровь» с юга. Ни наши ветровки, ни москитные сетки, не спасали от, везде проникающей и поедающей всё живое, мошки. Подмосковные комары показались нам в этот момент райскими созданиями.

Артём, для которого мошка не была знакома даже по рассказам, сразу же поинтересовался: – «А, когда мы поедем обратно?» Его вопрос повис в воздухе, застряв в плотном облаке насекомых, с которыми вели отчаянную борьбу все члены «нашей Партии» без исключения. Каждый из нас представлял собой небольшую ветряную мельницу, и если бы к нам были подключены в этот момент динамо-машины, мы, наверное, смогли бы осветить всю несчастную деревушку, стоящую на берегу. Со временем, то ли привыкнув, то ли кожный покров потерял всякую чувствительность, мы начали осваиваться и даже вспомнили об алюминиевой канистре Гостяева.

Жизнь вновь начала налаживаться.

«Координация» затягивалась, уверенность в светлом будущем начала ослабевать.

Солнце уже давно перевалило через полуденную отметку. Однако коллектив не высказывал особого беспокойства из-за задержки с отъездом. Скорее всего это происходило не по незнанию, а в связи со всеобщей расслабухой, наступившей после неоднократного контакта с заветной канистрой. И лишь Бер, как наиболее ответственный человек и «руководитель Партии», беспокойно вглядывался в противоположный берег, где по идее должен был решаться вопрос нашей дальнейшей транспортировки.

Бродя вдоль берега, я в воде, у самой кромки берега, увидел медную монету. Ради интереса достал её и, каково же было моё и других изумление, когда я увидел отлично сохранившуюся царскую монету достоинством 1773 года. Я решил её подарить Артёму на память о нашей поездке.

Через некоторое время на горизонте появилась моторная лодка, из которой, виртуозно подрулив к берегу, выскочил достаточно молодой, крепкий и уверенный в себе человек. Протянув в знак приветствия широченную ладонь, в которой могла без проблем поместиться подкова, представился Юрием-главным егерем здешних мест. Во всех его движениях и действиях чувствовалось знание не только местной обстановки, но и всего уклада жизни этого забытого, и не только Богом, места.

Действительно, не прошло и часа, как мы уже грузились на плоскодонку, давно не знавшую запаха свежей краски. Несмотря на внешнюю ветхость, шаланда таила в своем нутре довольно мощный мотор, который вскоре неожиданно ожил, уверенно заявил о себе, и оставляя пенный бурун за кормой, уносил шаланду, и нас вместе с ней, вглубь таежного края, в верховья Подкаменной Тунгуски.

Через пару часов, когда уже начинало смеркаться, мы причалили к чарующему по своей красоте месту, где-то на сорок первом километре от устья, где в Тунгуску   впадала шустрая речка Рыбная. Не теряя времени, мы разгрузились и начали обустраивать лагерь, который должен был стать нашим домом на ближайшие две недели.

Таёжные сумерки быстро сменились непроглядной темнотой и только пламя костра, заблаговременно разведённого Бером, играло отблесками на наших лицах и в глазах, оживляя и делая более привлекательными наши усталые, но довольные лица.

Вместе с темнотой на землю опустилась вечерняя прохлада, загнавшая в траву на ночлег мошкару, и мы все с облегчением скинули москитные сетки, не обращая никакого внимания на каких-то там комаров. После ужина, несмотря на его «тушеночную консервативность», показавшегося нам очень вкусным, мы, подогретые содержимым волшебной канистры, расползлись по палаткам.

День второй провалился вместе с нами в навеянный мир невиданных сновидений.

День третий

Раннее утро третьего дня не застало нас врасплох. Слишком долго мы ждали этого момента, чтобы «нежиться» в палатках под несмолкаемый ни на минуту комариный гул. Вся наша экспедиция в ранний предрассветный час уже была на ногах и готовилась ринуться в атаку на непуганого таежного хариуса.

Бер, понимая наше нетерпение, и как опытный таёжник, вызвался остаться в лагере дежурным, что, по понятным причинам, ни у кого не вызвало никаких возражений. К тому же, по правде говоря, лучше него с этой ролью никто бы и не справился.

После быстрого завтрака, обвесившись снастями, все нырнули в утренний туман на звук журчащей неподалеку таёжной речки Рыбной.

Первым растворился в тумане Игорь Цымбал, назовем его просто Федоровичем. Он, как «чистопородный» хохол (по его собственной характеристике), не мог позволить себе, чтобы кто-то другой, а не он, поймал первого хариуса.

Затем туман проглотил и всех остальных.

К полудню все стеклись в лагерь усталые, но довольные. Первая рыбалка удалась практически у всех. Настроение стало ещё лучше, когда все уселись за походный стол, на котором вкусно дымился  приготовленный Бером обед. А под хороший «закус», да ещё на природе, как говорится, совсем не грех и по «три капле».  И, несмотря на то, что уже через минуту похлёбку в каждой миске покрывал толщиной в палец слой, героически  погибшей глупой и жадной  мошки, все весело и с удовольствием  принялись есть.

Причём, в процессе перемещения «ложки от плошки» продолжал расти  увеличиваться слой и количество в ней утонувшей мошки.

Первый день рыбалки выдался жарким. После обеда всех от съеденного и выпитого, достаточно быстро разморило, и спасаясь, от, вконец озверевшей мошки и зудящего комарья, все скрылись в палатках. Ещё некоторое время слышалась борьба с забравшимся внутрь гнусом, но потом всё стихло и только поочередное  путешественников  из разных палаток, что свидетельствовало о возникшем коротком перемирии, а точнее о нашей капитуляции.

Часа через три народ зашевелился и начал выползать и готовиться к очередному броску на речку. На наши опухшие от укусов лица было страшно смотреть.

Необходимо отметить, что преодоление речки можно было совершить, только идя по воде вдоль берега, так как сами берега представляли из себя непроходимый бурелом, свидетельствующий о смертельной борьбе природы и буйной и сильной сибирской реки во время весеннего ледохода.

Мы растянулись вдоль берега, постепенно поднимаясь вверх по течению, и истязая прозрачное и журчащее тело речки, как кнутами, леской спиннингов, на конце которой была привязана легкая, крутящаяся, как юла, блесна.

Молодой и игривый хариус, грамм по двести, устраивал вокруг неё настоящий канкан, хотя поймать его было совсем непросто.

Каждый из нас бесконечно радовался успешному забросу и каждому пойманному хариусу. Не в малой степени успех зависел от выбранного места и от удачного заброса в небольшие заводи, где притаилась эта хитрая и ловкая рыбка.