скачать книгу бесплатно
Короче, пришлось мне самому бродить по окружающей саванне, с тремя помощниками, и искать подходящее дерево, чтобы соорудить себе дубину.
– Вы спросите, какого хрена я бродил не один? – ну так, уважаемые, в саванне тоже не кошки живут, а львы, из семейства кошачьих, а ещё гиены, гепарды и прочие антилопы гну.
А мне дубину надо рубать, ни на что не отвлекаясь, в смысле, вырубать, в смысле, искать, чтобы нарубить, или отрубить, в общем, сделать! Промучившись весь день, я нашел и притащил, вместе с моими подручными неграми, в деревню огромную ветку. Она была, наверное, от баобаба, или анчара, а может, от акации.
Скорее, от акации, потому что на ней были колючки. Их я не стал удалять, а наоборот, оставил. Вот крокодил-то обрадуется, то есть, оценит их остроту. За день, набродившись по саванне, я устал, как собака. Вернулся в деревню, а там, как и всегда, все сидят и песни поют, либо спят, негры… блин.
Пришлось вспоминать службу в погранвойсках и выгонять всех на построение.
– "А не хрен спать, когда я злой", – да и дисциплина полезна, как ни крути. Бросив колючую ветку возле своей хижины, только по недоразумению называвшуюся домом, я отправился на вытоптанную площадку, в центр деревни, куда согнал всех её жителей своим кривым копьём.
Но, к этому времени на деревню спустилась ночь, и негров невозможно было различить и посчитать во тьме, чёрное на чёрном не видно! Да и сколько их всего должно быть в стою, я не знал. Поругавшись, я разогнал их обратно по хижинам, решив пересчитать завтра, чтобы знать своё истинное поголовье.
А то придут, блин, конкистадоры, а я и не знаю, скольких своих соплеменников смогу обменять на ружья, да и про цены надо узнать. Наскоро похлебав опостылевшее мне варево из маниока и пожевав непонятные семена, я завалился спать в вонючей хижине.
Кстати, её отвратительный запах, привлекавший полчища насекомых, меня уже изрядно достал, и утром я собирался основательно её вычистить, с помощью местных женщин, а потом построить новую. Проснувшись рано утром, я заорал на всю деревню: «Подъём». Правда, по-русски, отчего никто меня не понял, на их наречии такого слова просто не было.
Перейдя на язык соплеменников, я добился просто испуганных возгласов, и всё. Плюнув, пошёл делать дубину. Работая ножом, я выстругал довольно приличное древко, увешенное массивным, но корявым, набалдашником. И даже умудрился сохранить целыми несколько шипов на нём. Полюбовавшись на это произведение искусства, решил опробовать свое орудие в деле.
И на чём же мне испытать свою дубину? Ага, конечно, на бывших жёнах. И я, с самим решительным видом, направился их искать, попутно выгоняя пинками всех воинов, которые были в селении, из уютных хижин. Посмотрев на их чёрные, перекошенные от недовольства, рожи, я приказал всем идти на край деревни, тренироваться с копьём.
Найдя старух, которых мне услужливо спихнул старший вождь, я дико захрипел, размахивая дубиной, и бешено вращая вытаращенными черными глазами. Изрядно напугав, отправил этих бабок к своей хижине, наводить там порядок.
И пока старые чёрные клячи, то есть, мои прыткие жёны, в диком ужасе, пытались скорее добежать до хижины, я, вне себя от злости, стал выгонять остальных негров из-под навесов, которые они использовали в качестве жилья. Собрав всех жителей деревни, я погнал их снова, как и ночью, к большой площадке, вытоптанной в центре селения.
Толпа пыталась разбежаться в разные стороны, но я был неумолим, и хоть не в моих привычках применять рукоприкладство, но учёт, прежде всего. Ресурс надо беречь, с кем мне потом прикажете воевать против верховного вождя?
Реальность оказалась такой же чёрной, как и негры. Построив своих подданных в одну шеренгу, я стал считать их по-русски, потому что на языке этих дикарей можно было считать только до двадцати. Дальше было только значение – много, потом – очень много, а потом – много, много, много.
Пересчитав поголовье, я узнал, что в селении проживало десять воинов, пятнадцать стариков и старух, двадцать семь женщин разных возрастов (кстати, моим бывшим жёнам было 27 и 25 лет, примерно, конечно), и 56 детей, разного возраста, от младенцев до 12 лет.
Девушек не было вообще! Там же я узнал, что, как только девочке -подростку исполнялось 13 лет, её увозили на смотрины, а там, либо брали в жёны, либо продавали дальше, если она была хороша. Если же она была страшна, как моя теперешняя жизнь, то отправляли обратно домой, понижать генофонд в её деревне, но чаще, всё-таки, оставляли у себя. Через какое – то время возвращали обратно, в родные пенаты, уже в изрядно потрёпанном состоянии и с нелюбимыми детьми в придачу.
Наше племя было слабым, здоровых мужчин, которые могли быть воинами, насчитывалось намного меньше, чем женщин. Вот в деревне и было, всего-то, десять молодых мужчин, которые были воинами и куча женщин с детьми. Такие вот дела.
Загрустив от убогих перспектив, я отправился к своей хижине, и что же я там увидел! Женщины, которые считались бы у нас молодыми, а здесь были уже старухами, выгребли старые листья, выкинули обломанные прутья и на этом решили, что всё…, с них хватит. И поэтому сидели и ничего ни делали.
Выхватив дубину и потрясая ею над головой, я заорал на них. Увидев мою ярость, они бросились бежать в разные стороны, а я стал в диком гневе громить свою хижину (что-то у меня с гормонами не то). Хижине, правда, хватило и пары молодецких ударов, чтобы глухо рухнуть и превратиться в пыль.
А тётки, похоже, сильно испугались. Ну что ж, страх полезен для развития мозгов, и в качестве противоядия от лени и глупости.
– Жрать, жрааать! – кричал я и яростно пинал уцелевшие остатки хижины ногами. Вскоре мне принесли еду. Похлебав жидкую кашку своей огромной лапой, я, в самом отвратительном состоянии, отправился к месту тренировки воинов, подозревая, что все, что я смогу там увидеть, мне категорически не понравится.
Так и оказалось. Мои бравые вояки, отобедав, дрыхли самым бессовестным образом. И это моя будущая армия! Неслышно подкравшись и раскручивая своё копьё, я начал молотить им направо и налево, не скупясь и особо не рассчитывая силу удара.
Сонные негры, резко просыпаясь, нечего не понимая, старались скрыться от ударов. Издавая дикие вопли и жалуясь на меня, они сбежали, кто куда. Вернувшись в деревню, я обнаружил, что все её жители тоже пропали, кроме стариков, которые бежать не могли, но зато оставили еду и, дрожа от страха, предложили мне поесть.
Эх, плюнув, я опять уселся жрать. Усиленно работая челюстями, я думал, как же мне жить дальше, в таком окружении. Здесь нужно было делать всё самому. Год, проведенный в армии, предшествующая ему учеба в фармакадемии, а потом и отчисление из неё, научили меня, что надеяться надо только на себя.
Этот первобытнообщинный строй, в котором я очутился, несмотря на свою простоту, был очень сложен, и всё здесь шло через демонстрацию силы, и только через неё, и еще немного через умения. Ну вот, как раз, умений-то у меня было достаточно. Я знал основы медицины и основы приготовления и действия лекарств, знал и мог лечить достаточно много заболеваний.
Мог оказать первую медицинскую помощь и умел обращаться с оружием, хоть и служил всего год. Благодаря армии, я мог спать где угодно и на чём угодно, да и есть мог что угодно. За исключением, конечно, человечины, всяких личинок жуков, и прочей гадости.
Да и руки у меня росли, откуда надо, так что пора браться за дело. Сначала необходимо было подумать о своем жилище. Но из чего делать хижину, было непонятно. Потому что вокруг деревни во все стороны простиралась саванна, с редкими вкраплениями одиноких корявых деревьев. Немного поодаль текла река, в сезон дождей наполняющаяся и расширяющаяся раза в четыре.
Сейчас русло ее было не узким, но крокодилы в ней, всё же, водились, а были ещё и бегемоты, но хорошо, что не рядом, а там, где она разливалась шире и грязи имела побольше. Вокруг деревни простирались куцые участки полей, засаженные кукурузой, маниоком, бататом и таро. Бродило несколько небольших стад с козами, за которыми присматривали мальчишки и старики.
А когда я бродил вокруг деревни, то заметил, помимо полей, ещё огромные заросли густой травы, бывшей намного выше меня. Покопавшись в памяти, я решил, что это, скорее всего, слоновья трава.
Ночь мне пришлось провести на развалинах хижины, подстелив под себя, в качестве подстилки, сухую траву. В средине ночи я был разбужен страшным зудом. Остервенело расчесывая тело, я подпалил с помощью кресала огонёк и увидел довольно много насекомых, которые ползали по моей импровизированной постели, раздувшись от выпитой крови.
Тлевший уголёк, брошенный моей рукой, упал на сухую траву, которая быстро загорелась и запалила остатки хижины, я же только подбрасывал в яркий огонь разбитые стены хижины. Когда пламя поднялось практически до пояса, я стал его растаскивать в сторону тропы африканских клопов, мешающих мне нормально поспать. Надеюсь, я смог уничтожить большую их часть. Убогая хижина быстро прогорала, разбрасывая во все стороны снопы искр.
Из тьмы, сверкая белками глаз, на меня смотрела, наверное, вся деревня. Ночь прошла, и хижина полностью сгорела, оставив лишь выжженное пятно на земле, и саму землю, твёрдую и спёкшуюся.
Пошурудив горку с пеплом, я обнаружил в нём целую кучу сгоревших различных насекомых, в том числе и африканских клопов, которые были самыми безобидными. Кого здесь только не было! Жуки, пауки, многоножки, ящерицы и множество ещё какой-то пакости.
В общем, ужас, что творилось в доме Облонских, то есть, в моём доме. А ведь днём к нам в гости прилетала муха цеце, та ещё гадость, от укусов которой на человека нападает сонливость и апатия, начинают болеть все суставы, он становится безнадёжен, ну и закономерный итог, о котором, наверное, все и так догадываются.
Такие радужные перспективы меня категорически не устраивали, и я принял твердое решение продолжить битву с ядовитыми насекомыми и антисанитарией в деревне. Начать я решил с самого раннего утра.
Глава 2. Так жить нельзя или чёрный бунт.
Утро наступило, а вся деревня ещё мирно дрыхла. Нехотя стали выползать из-под убогих навесов заспанные чёрные тётки и начинали готовить еду. Как младший вождь, я имел право объесть любого, в смысле, прийти в любую хижину и есть, пока не наемся.
Но, вместо этого, я достал котёл, наполнил его водой и разжёг под ним огонь. После чего сходил на общий склад деревни, принес оттуда кукурузы, таро и батата, затем очистил всё, кроме кукурузы. И закинул эту овощную смесь в котёл вариться. Сам же стал расчищать место под хижину.
Пока я расчищал место, мой завтрак сварился. Вынув из котелка кукурузу, я съел её, а потом съел и все оставшееся. В котелке получилось что-то вроде овощного рагу, только без мяса, так что завтрак получился лёгким.
Взяв в руки копьё и нож, и обвязав вокруг пояса домотканые верёвки, я отправился за слоновьей травой. Вообще, я ходил в одной набедренной повязке, представляющей собой кусок грубой материи, обёрнутый вокруг бёдер и закреплённый несколькими хитрыми узлами. Их я с трудом освоил на второй день.
Добравшись до территории, где густо росла слоновья трава, я стал рубить её своим огромным ножом. Нарубив достаточно, чтобы унести, я связал её в сноп и, закинув на плечо, направился обратно в деревню. Издалека я был похож на большую кучу травы и, видимо, смог обмануть бдительность животных своим видом. На меня, прямо из зарослей, выскочило небольшое стадо африканских свиней (бородавочников) и промчалось дальше.
Голод вскипел во мне. Бросив траву, я схватился за копьё, хоть и не умел его метать. Боясь промахнуться, сделал огромный прыжок вперед и всадил свое орудие в ближайшую свинью. Сила удара была такова, что даже тупое лезвие, из плохого металла, пробило бок свиньи и насадило её, словно на вертел.
Она дико заверещала, а всё остальное стадо бросилось бежать ещё быстрее. Чтобы животное не мучилось и не смогло от меня сбежать, я быстро перерезал ему горло ножом, морщась при этом от отвращения. Свинья оказалась тяжёлой, и перспектива тащить её три километра меня совсем не радовала.
Подумав пару секунд, что взять с собой, свинью или охапку травы, я выбрал свинью. Помучившись, отрезал ей голову и копыта, тем самым изрядно облегчив тушку, и закинул добычу себе на плечи. Увидев меня с горой мяса, сбежалось все племя и дикари стали петь и танцевать вокруг, напевая что-то вроде "наш сумасшедший младший вождь принёс добычу…Ооооо", "один, без всех её убил… Ооооо".
Короче, я молодец, но имя мне Ваалон, то есть сумасшедший. Ваалон или Ваня, мне глубоко параллельно. Лучше быть сумасшедшим, чем откровенным идиотом. Кратко рассказав, что случилось, я приказал зажарить поросёнка, а сам пошёл обратно, за брошенной травой, взяв с собой ещё пять молодых негров.
Отогнав гиен и грифов, они быстро собрали и голову, и копыта, я же, подхватив брошенную ранее охапку травы, пошёл снова в деревню, где начал вязать из неё циновки. А потом попытался сделать из её листьев крышу хижины. В общем, я весь день ходил по окрестностям и собирал ветки, старые палки, отрезал широкие листья и искал еще что-нибудь подходящее для постройки хижины.
За этими занятиями я чуть было не проворонил жареного кабана, исходивший запах от которого был настолько умопомрачительный, что его решили съесть и без меня. И опять пришлось работать древком копья, вбивая к себе почтительность, по-другому, почему-то, меня не воспринимали.
Постройку хижины я в этот день так и не закончил. На следующий день я сплёл стены, прикрепил их к столбам и тонким балкам и собирался обмазывать все это глиной, как услышал, что в деревне начался непонятный мне праздник.
Бросив своё занятие, я отправился на звук пения.
– "А унга сунга, унге, унга сун унге".
– Ёшкин кот, опять эти негры что-то мутят и поют!
Вокруг костра, разожженного в центре деревни, бесились негры, припадочно трясясь и дрыгая отвислыми задницами. Тверк отдыхает! Вдоволь насмотревшись на их безумные танцы, и не менее безумные песнопения, я спросил:
– Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?
Зря я это сделал. Один из воинов, бывший, видимо, здесь заводилой, внезапно заорал, показывая на меня рукой и вся толпа, крича и беснуясь, подхватила его крик.
– Ваалан, ваалан (сумасшедший, сумасшедший). И все негры бросились на меня. Здесь были старики и женщины, плюс ещё, половина моих воинов. Остальная же их половина решила уклониться и самостоятельно рассосалась. Это оказались как раз те, КТО ВЕРИЛ В МЕНЯ!
В смысле, те, кого я больше всех бил и поэтому очень сильно сомневающиеся в том, что они смогут меня одолеть и сменят младшего вождя, которым я был. Положение усугублялось тем, что, по своей глупости, я не взял ни копьё, ни дубинку. И только изогнутый нож торчал из моих трусов, то есть, из набедренной повязки.
Разъярённая в танце толпа, с искажёнными злобой лицами, ринулась ко мне. На мгновение я растерялся, но потом, откуда-то изнутри, пришло понимание: я не просто белый чужак. Теперь я один из них.
– Я ЖЕ ТОЖЕ НЕГР! – взревел я. Крича, как сумасшедший, я выхватил из трусов нож, больше похожий на мачете, и ринулся на них.
– И опять всё смешалось в доме Облонских, – раздраженно выдохнул я в лицо ближайшему соплеменнику.
Чувствуя себя белой девочкой, среди толпы чернокожих верзил, я стал раздавать награды своим поданным. Те были обеими руками за. Моими, конечно. Левой, сжатой в огромный кулак, я отоваривал всех, до кого мог дотянуться, а правой, в которой был зажат нож, с большой и массивной рукояткой, успокаивал особо злых и яростных гоблинов. Ну, в смысле, негров.
Вскоре все гоблины были побеждены, а грязный орк, заваривший эту кашу, очень сильно получил по своему тупому черепу и сейчас валялся без сознания. И эта Белоснежка еще посмела называться моей правой рукой! Надеюсь, ему будет очень плохо после пробуждения.
Хорошо, что я и сам был здоровым негром, в прямом и в переносном смысле, а то бы не смог справиться с такой толпой. А так, бешеный рык, здоровый оскал белых зубов, вытаращенные белки глаз, на моём бездушном чёрном лице, быстро сбили религиозный пыл чёрного сообщества, решившего устроить небольшой переворот. Они разбежались даже быстрее, чем я рассчитывал.
Они-то считали меня сумасшедшим, что, в принципе, с их точки зрения, где-то и было правильным, но я, в корне, не был согласен с их мнением. Что называется "Баба-Яга против".
– А вот, хрен вам, суки! И вообще, я не Ваалон, а Ваня. О чём я, с радостным выражением лица, им и сообщил, приказав впредь называть меня только так.
Тут уже вернулись, спрятавшиеся от разборок, ещё пять моих воинов, и получили приказ выкинуть зачинщика в реку, под моим личным руководством.
Здесь, в этом примитивном обществе, доброта воспринималась как слабость, а слабым я не был, а если не был, значит, я злой. И врагов буду душить, без всякой пощады. В конце концов, крокодилам тоже надо что-то есть.
– Мы же должны жить в гармонии с природой. Не так ли?
В результате схватки половина деревни полегла в неравной борьбе, половина – разбежалась, с дикими воплями, распугав всё зверьё, которое слонялось в округе. А слонялось оно не зря, присматриваясь одним глазком к вкусным, жирным негритянкам.
Ну, тут я вру, негритянки были…, нет, не невкусными, в том смысле, что на вкус я их не пробовал. Я имел в виду, что они не были жирными, а наоборот, тощие, словно гончий велосипед. Жизнь их была трудна, а лучшие куски доставались самым сильным, то есть, вождю. Ну, или его воинам, так что, не до жиру.
Ну, вроде я никого не убил, за исключением зачинщика всего этого беспорядка. Проверять это я не стал, чтобы успокоить свою совесть. "Жизнь – это борьба и не все в ней могут выжить". Если бросился с кулаками, будь готов получить в ответ, этому в погранвойсках меня быстро научили. Так что, потери неизбежны, а убитый мною воин явно метил на моё место, и пощады от него мне ждать не приходилось
Поняв, что ситуация для меня продолжает оставаться опасной, я решил показать своим воинам, кто здесь "ху из ху", и провести спарринг с теми, кто кинулся на меня, то есть, со всеми четырьмя воинами.
Вызывая их по одному, я отвёл душу, хорошенько отдубасив каждого, что называется, от души, извините за тавтологию.
А то, ишь, сволочи, на вождя руку поднять. Избив их по очереди, я задумался, всё ли я делаю правильно.
Но, ведь истина проста, "повторение – мать учения", и побил ещё тех пятерых, которые подло сбежали, когда на их вождя напали. Бил я их, что называется, ДЛЯ ПРОФИЛАКТИКИ. После этого они оттащили тело убитого мною воина и бросили его в реку.
Окончательно упарившись и проголодавшись, я изволил отужинать. Насытившись, улёгся в недоделанной хижине. Предварительно я выставил возле входа почётный караул из двух, немножко побитых мною, воинов, а то, мало ли что, а я без трусов сплю.
Ночь прошла, и с наступившим утром я развил бурную деятельность. Первое, что я сделал, это пересчитал своих поданных, и их оказалось меньше на двадцать два негра. Сомневаюсь, что это были погибшие во вчерашней заварухе. Наверняка, это были те, кто решил втихаря смыться, или побежал жаловаться к старшему вождю. Ну, и скатертью им дорога.
А я распределил оставшихся подданных на работы. Кого – то отправил готовить еду, кого – то определил обрабатывать небольшие клочки полей, а остальных – строить мне нормальную хижину, с прицелом, чтобы научить этих…блин, товарищей, чтобы они потом делали себе такие же.
Мы сплели из слоновьей травы стены, переплетя её с ветками, соорудили крышу. Обмазав всё это великолепие глиной, я остался удовлетворён проделанной работой и получившимся домом. Вся конструкция напоминала круглый шатёр с одним арочным входом.
Глина, перемешанная с травой, давала прохладу от палящего солнца, а трава играла в ней такую же роль, как и арматура в бетоне. Эту идею я взял по подобию строительного материала, популярного раньше на юге.
Этим материалом был саман, который по своему составу являлся смесью из высушенной под жарким солнцем глины, которую перемешивали с соломой и навозом домашних животных. Саман отлично поддерживал прохладу летом в хатах, но до его производства нам было ещё очень и очень далеко.
Закончив с этим делом, я забрал всех воинов, которых осталось девять, (десятым был уже я) и направился ловить крокодила, напевая под нос песенку: "Крокодил не ловится, не растёт кокос".
Лучше всего было ловить на живца, но живца крокодил вчера съел, поужинав предателем! Задумчиво всматриваясь в своих воинов, я привёл их в дрожащий трепет своим взглядом. Нет, воины мне были ещё нужны, и я отправил двух за любым стариком, который им понравится, только не очень тощим.
Вы скажете, что я жесток? Наверное, но мне интересен был сам процесс. Приведёт или не приведёт, а если приведёт, то кого? Своего родственника, чужого, вообще изгоя, если они тут были, и так далее.
Вскоре воины вернулись, с собой они тащили не старика, а упирающуюся старуху. Ну, правильно, всё зло от женщин! А крокодилу всё равно, на что клевать, мясо, оно и в Африке мясо. Подтащив старуху к кромке воды, они бросили её на красноватый песок и убежали, в то же время, преграждая путь и не давая возможности ей убежать.
Я же, расставив воинов полукругом, приказал действовать строго по моей команде, попутно популярно объяснив самому тупому из них, стуча по его пустой голове древком копья.
– Что нападать надо… только по МОЕЙ КОМАНДЕ, и никак иначе.
Вроде все с трудом, но меня поняли. В общем, к картине Репина "Охота на крокодила" все были готовы. Старуха рыдала, сидя у кромки воды, воины слушали мои команды, боясь их пропустить (голова, ведь, каждому нужна). В неё можно же ещё и есть, пока её не оторвал… злой вождь. А крокодил…, а что крокодил?
Эта сволочь вчера, видимо, хорошо подзакусила мятежником и теперь не желала повторять трапезу. Но, подождав ещё чуть-чуть, мы были вознаграждены появлением ещё одного крокодила, только основательно помельче. Похоже, первый не давал малышу хорошо питаться и, соответственно, расти, ну как малышу, метра два в нём точно было.
– Моложе, значит, вкуснее, – подумал я, наблюдая как крокодил пялился на жертву своими выпуклыми глазами, приподняв кургузую башку над жёлтой водой.
Но не все мазки были ещё сделаны в общей картине.
– Эй, старуха, как там тебя звать? Та произнесла своё имя, но я не разобрал.
– Короче, будешь Мапутой, если выживешь. Слушай сюда, как только я крикну: – "БЕГИ", ты вскакиваешь и бежишь в сторону. Поняла, Мапута!
Та судорожно закивала головой и заголосила.
– Заткнись, Мапута, и жди!
Крокодил продолжал пялиться на старуху, не веря своей удаче, или, наоборот, чувствуя подвох, а может, пытался рассмотреть в этом сморщенном создании что-то женское или вкусное.
Напрасно, напрасно. Гастрономических изысков в сегодняшней программе было не предусмотрено. Червячок был несколько сухим, но живым. Наверное, это всё-таки убедило крокодила в правильности его атаки, и он быстро поплыл к берегу, надеясь полакомиться человечинкой, пусть и старой, но зато сладкой.
Заметив его движение и примерно рассчитав, когда он вылезет на сушу, я громко крикнул:
– Мапута, беги!
Старуха, словно вихрь, подскочила со своего места и промчалась мимо нас, обдав волной горячего воздуха и вонью кишечных газов. Остолбенело застыли все… Я, не ожидавший такой прыти от старухи, воины, не ожидавшие, что закусон крокодила так быстро сбежит и тем самым подставит их под удар.
