
Полная версия:
Прихвостень бесовский

Алексей Филиппов
Прихвостень бесовский
– Значит, говоришь, – царь Горох со смаком откусил половину шляпки солёного груздя и показал чашнику глазами на пустой лафитник, – кричит, что невиновен и правды требует?
– Так точно, государь! – громовым басом держал ответ генерал Жмых. Руки генерала при этом еще плотнее прижали лампасы к бёдрам. – Орёт благим матом!
– Орёт, говоришь? – царь торопливо оглянулся на царицу Манефу, которая на что-то сердито пеняла ключнице, и проворно влил в рот ещё одну толику хмельного зелья.
И не успел благодатный напиток отщекотать подобающим образом гортань царскую, как в палатах разразилась визгливая гроза.
– Гора! – истошно вопила царица, аки орлица, набрасываясь на оторопевшего супруга. – Опять?! Только вчера лекарь заморский пенял, что ливер твой разбух, как баба на сносях, а ты снова водку хлещешь, почём зря?!
– Маня, не кричи, – быстро сложил на груди ладони царь, – тут дело государственное…
– А у тебя всегда всё государственное! – не вняла просьбе царица и отвесила звонкого «леща» густо покрасневшему чашнику. Шапка чашника покатилась под стол.
– Видишь, какая ты, – грустнее грустного вздохнул Горох, – вместо того, чтобы помочь мужу, ты любого да всякого обидеть норовишь. Эх, жизнь моя не за полушку сгубленная! Разве думал я, гадал, когда к отцу твоему сватов засылал, что вместо опоры жизненной с приданым получу…
– Хватит причитать! – топнула ногой царица Манефа. – Говори: чего опять не так!
– Вот, – вскинул вверх палец царь, – наконец-то мы с тобой до сути дела добраться сумели, а потому послушай заботу нашу, матушка. Давай, генерал, рассказывай, как на духу.
– Тут такое дело, государыня, – генерал Жмых еще плотнее прижал потные ладони к уже сырым лампасам. – Не знаю, как начать, но начну. Короче, в деревне Крохоборово убили мельника Никодима, а, тут слушок пролетел, что объявился этот Никодим в городе Манефград живым и здоровым.
– Так не убили, значит, мельника вашего, ежели он объявился, – стукнула царица костяшкой указательного пальца по генеральскому лбу. – Дурья твоя башка! Чего тут думать-то?
– И мы все так думали, государыня, – потёр генерал пальцами ушибленный лоб, – но, тут такое дело, Прошку Голоштанова за это убийство осудили. Вот. И завтра при всём народе под царскими окнами голову ему рубить станут. Вот. И народ уже должным образом оповещён. Все ждут, а он, подлец, откуда-то прознал, что мельника в Манефграде живым видали, и кричит сегодня с утра из подвала на всю улицу, что невиновен. Вот.
– А в чём же он виновен, ежели мельник живой? – задумчиво погладила ладошкой государыня черные брови и стала смотреть в окно, а все прочие глядели на царицу.
Царь Горох, не сводя со спины супруги очей,потихоньку пнул чашника ногой и тот дрожащей рукой наполнил до краёв лафитник. Опрокинуть содержимое лафитника в рот было делом мгновения и, когда царица отвернулась от окна, Горох чесал пальцами реденькую бородку, выискивая, а чего бы съесть с хлебосольного стола на закусочку.
– Опять тяпнул? – подозрительно глянула царица на мужа, но тот только возмущенно вскинул брови, дескать, как тебе не стыдно матушка, говорить этакое в такой ситуации.
Царица перевела взор на чашника, отчего царедворец скукожился, словно ольховый лист над костром и шапку поплотнее на уши натянул, но миновала его на этот раз заслуженная кара. Манефа снова обратила взор на супруга и спросила, с той же задумчивостью, с какой в окно смотрела.
– Ну, что ты думаешь?
– Я думаю, что отрубить ему надо завтра башку, чтоб не орал лишнего, – молвил царь, взяв со стола изрядный кус расстегая. – А то привыкли все на глотку брать. Из-за какого-то слуха пустяшного он тут бузу затевает!
– А если он и впрямь не виновен?
– Как же «не виновен», коли сам сознался в душегубстве? – не переставая жевать, парировал неудобный вопрос жены Горох. – Вон, генерала спроси!
– Сознался! – мгновенно отрапортовал воинский начальник.
– В чём же он сознался, ежели мельник ваш жив? – опять удивлённо пожала плечами царица Манефа. – А?
– Во всём! – рявкнул генерал.
– Что ты орёшь, как оглашенный? – посмотрела в сторону военного чина царица. – Тут разобраться надо. Голову срубить легко, а вот назад пришить её не получится. Вели-ка сюда этого Прошку привести.
Привели Прошку быстро. Не успел царь Горох расстегай дожевать, а приговорённый к казни преступник уже стоит перед ним с понурой головой. Царь с генералом глядят на него, как на ворога злобного, а у царицы дух перехватило. И было от чего. Стоял перед ней рослый плечистый парень с русой курчавой бородой, а глаза у парня такие, словно вся синь весеннего неба в них собралась. Глянула-то Манефа в эти очи лишь мельком, пока Прошка голову к полу опускал, но сердечко её мигом затрепетало, как розовый лепесток от тёплого летнего ветерка. И до того заволновалась царицына душа, что дышать невмоготу стало и за мужем почему-то присматривать совсем уж не хотелось. А генерал, между тем, орёт на Прошку громовым своим голосом, будто вздумалось ему пушечный залп переорать.
– Отвечай государю, падаль, ты мельника жизни лишил?!
– Вроде, как я, – чуть слышно шепчет парень, – но сказывают, что живой он…
– Опять за своё, вошь паршивая! – сердито дерёт глотку генерал и кулаком Прошке в ухо метит.
– А ну, Жмых, пошёл отсюда! – топнула ногой царица. – Нечего тут… Нам Проша и без тебя всё расскажет!
Генерал растерянно глянул на царя Гороха, а тот только руками развёл, дескать, а чего я сделаю? Сам понимаешь…
Когда генерал ушел, Прошка поднял голову чуть повыше и стал рассказывать.
– Так дело было, – утёр парень рукавом лицо и глаза свои распрекрасные в ресницы распушистые обрамлённые на царицу приподнял. – Послал меня отец к мельнику куль ржи смолоть. Положил я этот куль на плечо, стало быть, и пошёл. Живём мы в Голоштановке, и до Крохоборова путь не близкий. Сперва лесом я шёл, потом вдоль берега речного. Иду я, значит, иду и, вдруг, баба из кустов выходит: крупноглаза, белолица, а волос чёрный, инда местами зеленью отдаёт. И смотрит эта баба так, что у меня по всему телу мурашки пляску затеяли…
– И не мудрено, что смотрит, – тихонько вздохнула царица, – кто ж мимо такого красавца равнодушной пройдёт…
– Я сперва отвернулся от греха, – продолжил парень свой рассказ. – Дескать, некогда мне глупостями всякими заниматься, не просто так я гуляю, а по делу иду. Она ж, подлая, с другой стороны забежала и опять в глаза зыркает. Неугомонная такая. Я шёл, шёл, а потом куль с плеча снял и говорю: чего тебе от меня надобно? Дальше – слово за слово и присели мы возле копёнки. Как присели, она сразу ластится, а я тоже не железный. Руку к ней протянул – волосы потрогать, и тут меня по плечу что-то как жахнет! Оборачиваюсь, а там мельник Никодим стоит и для другого удара оглоблей замахивается. Замахивается он и кричит, как заведённый: почто жену мою к блудному делу склоняешь?! Баба это его, видишь ли. Страшно так орёт да одно и то же, будто кто его рот за верёвочку дёргает. Испугался я мельника и дёру дал! Уж сколько пробежал, не знаю, но потом опомнился: куль-то с зерном у копны остался, а отец меня за этот куль по головке не погладит, а совсем наоборот: шею свернёт напрочь. Ему это на раз плюнуть… Пришлось возвращаться. Подхожу я к той копёнке, а там никого: ни мельника, ни бабы его, ни куля. Почесал я затылок и на мельницу пошёл, чтоб по-мирному разобраться. А там тоже никого. Туда сунулся, сюда – пусто. А потом гляжу, мельник-то как раз на бережку против водяного колеса мельницы и сидит. Я к нему, мол, куль верни, а он мне затрещиной отвечает. Злой, глаза мутные, что зрачка не видать и всё мне кулаком в харю тыкнуть норовит. А от кулака того смердит, как крысы дохлой. Сами понимаете, не гоже, когда дохлятиной в нос. В общем, не заржавело за мной: в ухо ему закатал со злости от всей души! Он споткнулся, поскользнулся и прямо под водяное колесо угодил…
– А что дальше было? – подошла поближе к преступнику Манефа и потрогала его за плечо. – Расскажи всё…
– Так это, – вздохнул Проша и глянул искоса на пальцы царицы с перстнями самоцветными. – Под колесо затянуло. Мельник же реку-то перед колесом запрудил, узенькой сделал, вода там несётся, как стадо лошадей с перепугу.
– Так он, может, все-таки выплыл? – с надеждой в голосе сказала царица и погладила парня по плечу.
– Нет, – мотнул головой Прошка. – Там колесо быстро крутится и почти у самого дна, а дно из камней… Знающие люди сказали, что в куски разорвало Никодима. Тела-то его так и не нашли, а теперь и не найдут. Раки, поди, всё до последней косточки обглодали да по норам растащили.
– Упокой душу его, – сказал царь Горох и, не таясь, выпил. – Да, вот так вот живёшь – живёшь, работаешь не покладая рук, на благо народное, здоровья не щадишь, а потом ракам да червям на забаву…
Совершив подвиг да завершив речь пламенную, Горох опасливо глянул на царицу, но той было явно не до него. Манефа не сводила глаз с преступника и всё спрашивала, спрашивала.
– Так за что тебя казнить-то, ты его жизни лишил не по злому умыслу, а ненароком. И тем более – видели мельника намедни в городе.
– Спаси меня, матушка! – внезапно бухнулся на колени Прошка. – Наговаривают на меня все, будто я грабить мельника шёл, а у меня и мысли такой не было! Я вам всю правду сейчас рассказал!
– А кто наговаривает-то на тебя?
– Мать Никодима – Матрёна! Деверь её – Птах жадоба. Чернокнижник этот! Бестия! И всё Крохоборово им вторит с удовольствием превеликим! Не любят они меня! Никто меня не любит, и все извести норовят… Спаси, матушка! На тебя уповаю!
Прошка проворно подполз на коленях к царице, но при попытке поцеловать ей ногу, какую проворно нащупал ловкой рукой под длинным подолом, был схвачен стражниками, выведен из дворца и опять брошен в подвальный каземат. Царь, до глубины души пораженный наглостью преступника, махнул еще лафитник, а царица решила немедленно ехать в Крохоборово для проведения собственного расследования. Царь Горох поначалу возжелал воспротивиться такому решению супруги, но быстро передумал, неразборчиво пробормотав себе под нос какое-то древнее изречение, которое заканчивалось словами – «кобыле легче» или что-то вроде того.
Когда старосте Крохоборова сообщили о приближении к деревне царской кареты, он побежал прятаться в погреб, но по дороге наступил на грабли и вспомнил о том, что нечто похожее с ним уже случалось. Приложив к шишке на лбу попавшуюся под руку холодную жабу, староста велел жене срочно искать свежий каравай хлеба и занять у соседей соли до следующего оброка. Соседи в заёме отказали, и с караваем тоже случился облом. Не нашлось в деревне целого каравая. Встречали царицу хлебным ломтем без соли. Манефа быстро пожевала хлеба и велела привести под очи свои мать погибшего мельника – Матрёну.
– Ну, давай, рассказывай, – без лишних предисловий начала царица, когда Матрёна предстала перед ней в низком поклоне, – как сына твоего жизни лишили?
– А чего рассказывать-то, коли все всё знают? – нахмурила лоб Матрёна и встала прямо. – Это всё Прошка-подлец. Пришёл он дом наш обокрасть, а Никодим застал его. Драку они затеяли, вот в той драке сынок мой оступился и колесом его задавило. Сразу и в куски… – Матрёна громко заплакала.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги
Всего 10 форматов