Голова

Алексей Филиппов

Голова

– А я говорю, – разорялся плешивый старик с сивой всклокоченной бородой, – что обобрал Баев старуху Скудину до нитки и на тот свет её спровадил! Самолично!

– Врёшь ты всё! – зло орал на старика рябой кряжистый мужик в серой сатиновой рубахе. – Я у Павла Ивановича Баева десятником на фабрике не один год работаю, мне ли не знать как поднимался он!

– Чего ты знаешь?! – не сдавался старик. – Ты ещё пешком под стол ходил, а Баев у Скудиной приказчиком в лавке служил и сжил её со света белого! Я-то точно знаю! Счетоводом тогда при их фабрике состоял!

– Какой из тебя счетовод?! – ржал широколицый товарищ сердитого мужика, размахивая недоеденным солёным огурцом. – На себя посмотри! Варнак! Счетоводы все умные да в пенсне! Из тебя счетовод как из меня пряник медовый!

Шумно и весело в трактире у проезжей дороги. Народу здесь всегда полным-полно, хотя городок Шеренск – так себе, но по дороге, что через город тянулась, шёл народ на ярмарку в губернский град и на богомолье в известную на всю страну обитель. Потому – и торговые люди, и богомольцы часто заходили в заведение. Кто чаю испить, а кто – чего и покрепче. Хозяин всегда радовался гостям, всегда улыбался радушно, но сегодня лицо его было постным. Дочка у него сильно захворала, и ждал теперь трактирщик – какая участь предначертана ей. Не до улыбок ему было. А старик не сдавался и упрямо настаивал на своём.

– Погубил её Баев! – занюхал рукавом он чарку горькой. – Беленой опоил! Только зря он так! Ведьма она! Она из могилы по ночам встаёт! Вон, Никитка проснётся, так его спроси!

Старик ткнул пальцем в плечо своего товарища, который спал за столом, уронив косматую голову, местами припорошенную жёлтым песком, на грязные жилистые руки. Никитка пробормотал что-то, заворчал, будто потревоженный медведь в берлоге, но головы не поднял. Рассказчик махнул рукой и продолжил.

– Она Павлухе ещё покажет! Ведьма ж всё знает, только затаилась до времени! Придёт за ним! Отраву он ей в кисель налил! Белену чёрную настоял и…! Я сам видел!

– Чего ты видел?! – схватил говоруна за шиворот опрятно одетый парень, по всем приметам похожий на приказчика или учёного механика. – Будешь ещё Павла Ивановича хаять, так я тебя задавлю! Как муху задавлю!

– Не задавишь! – вырывался старичок. – Меня и не такие давили! Я вёрткий! А Скудина ведьма! Это ты любого здешнего спроси! Она ещё отомстит Павлушке Баеву за погибель свою! За белену! Видение мне было!

– Задавлю!!!

– Так его, Николай Степанов! – стали подзадоривать молодого собутыльника хмельные друзья. – Дай ему по сусалам!

– Не тронь старика, – вскочил из-за другого стола рыжеволосый мастеровой в светло-жёлтой атласной косоворотке, опрокинув на пол миску с куриным мясом. Назревала драка… Нешуточная…

– Хватит, Ермолай, – улыбнулся лавочник и умело утихомирил, едва не начавшуюся потасовку. – Что ж тебе не живётся спокойно? Неужели не настрадался? Иди на сеновал… Проспись… А ты, Николай, тоже не ерепенься, мало ли чего человек спьяну не скажет. Ты же грамотный…

Старик, прихрамывая и что-то бормоча себе под нос, ушел, народ стал успокаиваться, зазвенели стаканы, гармонист заиграл “Матаню”, а трактирщик вздохнул облегчённо и утёр рукавом взмокший лоб.

Страшную находку обнаружил дворник фабриканта Баева Устин. Он вышел утром подмести у крыльца, а она там и лежит. Устин проспал маленько после вчерашнего, а потому спешил поскорее прибраться, но от этакого видения остолбенел. Подошедшая вслед за дворником к крыльцу горничная барыни Малаша заверещала, словно котёнок, которому прищемили дверью хвост. Услышав Малашу, другая горничная, мывшая белые ботинки барыни, уронила обувь в рыжую воду и побежала к крыльцу. Сразу же выглянул из окна своего кабинета и Павел Иванович Баев. Он глянул сперва на дворника с горничными, потом на ступени крыльца, побагровел и заорал:

– Чего рот раззявил?! За урядником беги!

Дворник убежал. Одна горничная закрыла руками лицо и заплакала, другая, часто крестясь, попятилась в кусты сирени. Баев распорядился никого не выпускать из дома на улицу и опять уставился на крыльцо. Крыльцо у фабриканта высокое – на двадцать ступенек. На одной из этих ступенек лежала человеческая голова. Голова старухи. Лицо у неё серо-жёлтого цвета обильно усыпанное коричневыми пятнами, седые свалявшиеся волосы были всклокочены и здорово походили на волосы злой Горгоны. Глаза головы остекленело взирали вверх на дверь барского дома. Рот с одним гнилым передним зубом чуть приоткрыт. Около головы кружили мухи.

Прибежавший урядник поначалу малость растерялся, стал креститься у крыльца, потом опомнился и велел дворнику положить голову в мешок. Устин потоптался на месте, вздохнул тяжко и вступил на первую ступеньку, но Баев остановил его.

– Пусть сначала следователь посмотрит и найдёт эту тварь… Засужу гниду! Ничего не пожалею…

Судебный следователь Ерохин Сергей Семёнович приехал из города где-то через час. Пока он ехал в доме фабриканта случилась ещё беда. Молодая супруга Павла Ивановича Елизавета Петровна настояла, чтобы её выпустили на улицу погулять с собачкой. Её выпустили через чёрный ход, да не усмотрели – подошла барыня к парадному крыльцу, узрела страшную голову и упала в обморок. Конюх Степан помчал верхом за врачом. Доктор прискакал к дому на коне Степана и ловко спрыгнул с лошади на песчаную дорожку, прижимая одной рукой к груди саквояж. Никого эта ловкость не удивила, во-первых, не до этого было, а во-вторых, был местный эскулап красавцем писаным и большим любителем атлетических забав. Он даже кружок спортсменов в городе пытался организовать, только не созрел ещё здешний люд до этаких затей, засмеяли энтузиаста. Барыня уже была в чувствах, но бледная, милое личико всё в слезах и губы дрожали. Доктор сразу же принялся хлопотать возле несчастной. Посчитал пульс, заставил принять порошок бромистого калия и велел горничной обмахивать барыню полотенцем.

– Что ж вы, Елизавета Петровна, не бережёте себя? – приговаривал эскулап, ещё раз проверяя пульс. – Сердечко-то вон как колотится. На страстной неделе Вас от простуды лечил, инфлюэнцу подозревал, беречься Вам велел, а Вы… Велел же не… Меня как ваш Степан разбудил, я сразу сюда… Через лес по короткой дороге… Говорил же… Нельзя так… Предупреждал же…

Пока врач выхаживал больную, приехал следователь, а за ним становой Иван Иванович с исправником Карцевым.

– Голову опознали? – первым делом поинтересовался становой у урядника.

– Никак нет, – отрапортовал урядник. – Не наша.

–Ну и слава Богу, – быстро перекрестился Иван Иванович.

Голову осмотрели с некоторого расстояния, велели положить в мешок и все вместе пошли вокруг дома. Когда шли, становой споткнулся о камень, а исправник запнулся о таз с грязной водой, замочив чёрный ботинок, несколько рыжих капель попали и на брюки. Баев тут же отругал нерадивую прислугу, посетовал на склонность местного народа к беспорядку и пригласил следствие к себе в кабинет.

– Если это шутка…, – начал Карцев, рассматривая коричневое пятно на ботинке, но Баев тут же и не особо вежливо перебил его.

– Это с умыслом всё! Дескать, бойся Баев! Придёт скоро за тобой старуха! Это против меня акция!

– У Вас враги есть, Павел Иванович? – поднял глаза на фабриканта следователь.

– У всех кто при деле недруги имеются, – нахмурился Баев, – только на такую глупость не многие способны. Они меня испугать хотели? Зачем?

– И всё-таки? – следователь поднялся со стула и стал рассматривать висевший на стене фотографический портрет Баева с молодой супругой.

Учитель словесности Бубнов, побывавший прошлым летом в известной галерее, говаривал, что есть там картина художника Пукирева, и она – будто с недавнего венчания Баева списана. Точь в точь. Именно рассказ словесника и вспомнил сейчас Ерохин, но вслух ничего не сказал и повернулся к фабриканту, ожидая ответа.

– Братья Барашевы из соседнего села Барабанова, – вздохнул Павел Иванович и залился вишнёвым румянцем, – судачат постоянно, мол, я им дорогу в продаже миткаля перешёл. Дескать, дешевле продаю. Так я для дешевизны этой станки за границей купил, машину паровую, производство поднял в пять раз, они же за каждую копейку трясутся, всякие новшества презирают, а потом обижаются.

– Пожар на фабрике в в канун Масленицы их дело? – Ерохин опять сел к столу.

– Так вы же сами тогда виновного не нашли, – ухмыльнулся фабрикант, потирая ладонью грудь, – на нерадивость моих работников случай тот спихнули… Не так ли, господин судебный следователь?