Юность. Сборник деревенских рассказов

скачать книгу бесплатно

Юность. Сборник деревенских рассказов
Алексей Евгеньевич Кривошей

Это книга про беззаботные времена моей юности, проходившей во время школьных каникул в п. Льнозавод Тогульского района Алтайского края. Рассказы написаны в порыве юношеского максимализма в возрасте 16-19 лет простым деревенским сленгом. В дальнейшем тексты не корректировались автором в целях сохранения оригинальной атмосферы эмоций и мировосприятия, изложенных в произведениях сборника.

Алексей Кривошей

Юность. Сборник деревенских рассказов

Бросок

Знойный, холодный ветер мешает идти, но это только начало. Сейчас одиннадцать часов утра. Лыжина в лыжину, натаптывая свежую, непрочную лыжню, мы идем почти в никуда. Вечером мы будем дома, в тепле, с кружкой горячего сладкого чая, а пока мы здесь, километрах в сорока от счастья. Не застекленная, полусгнившая, но все же еще теплая охотничья будка осталась позади, занесенная бураном. Малознакомые, но уже предтаежные лога пытаются сбить нас с пути. Трудно ориентироваться: дальше двухсот метров впереди ничего не видно. По логам ветер не так сильно режет лицо – красное, давно потерявшее остроту ощущений и горячее от морозного ветра. Мы сливаемся с метелью, которая делает нас незаметными и неслышными не только для зверя, но и для человека. Одежда легкая, но теплая, вышибает горячий пот – последнюю влагу. Сверху белые маскхалаты, сильно запачканные кровью на спине и немного забрызганные спереди: следы от убитой дичи. На голове маленькие черные шапочки, закрытые белым капюшоном. Они совсем не греют, а ветер продувает их насквозь. Но это ничего: привыкли. Идешь как робот, не чувствуешь боль и усталость, только иногда избитые в кровь ноги и обмороженные уши дают о себе знать, поднывая жгучей, острой болью, которую сразу же стараешься задавить: чаще успешно.

Нас трое. У друзей – двустволки двенадцатого и шестнадцатого, у меня -одностволка шестнадцатого калибра. На поясе ремни-патронтажи и широкие ножи-самоделки. Ружья за спиной, перекинутые через оба плеча. Мы постоянно идем. Отдыхаем редко, очень редко. Два, три глотка чая со льдом и искуренная сигарета, вряд ли, придают много сил, поэтому отдых не приносит много пользы, но усталость сразу же стараешься подавить, да, она и не так сильна, как впечатления от природы.

Кругом глушь. Поля, леса и ручьи, в ложбинах заметенные снегом. В логах он глубокий и мягкий, в полях – крепкий наст, на котором легко сломать лыжи. Так метет, что иногда не замечаешь свеженасыпанный бархан. Лыжи в него врезаются быстро – можно не устоять на ногах. Небо белое, как вата и очень низкое. На него тяжело смотреть.

Вот появился свежий след. Вообще, следов мало: их сразу переметает. След заячий: две задние лапы в одну линию, две передние с боков параллельно. В стволах картечь. Скатываемся по следу вниз, одновременно меняя ее на дробь. Ружья наготове: или через плечо, или в руках. Тихо, почти шепотом, обговариваем действия и рассыпаемся по следам. Меня выдает предательский кашель: задавливаю его в рукавичку. Справа – спереди выстрел. Бегу. На ходу снимаю варежку и взвожу курок – азарт. Вижу зайца – беляк, крупный, уходит в гору, но стрелять – далеко. Зайчишка убежал быстро, косо поглядывая назад. Я подбежал к Мишке, стрелял он, с картечи – дроби не было. Трудно попасть, да, и хорошо, что не попал – пускай живет. Идем дальше врассыпную, вдоль лога, по лесу. Следов от зайцев стало много – свежие, но так ни одного больше и не встретили. Лог кончился. Длинная гора-холм, поле, наст, сильный ветер – уши заворачивает, лицо обветренно, губы пересохли. Сильно хочется пить, но чай замерз. Ем снег – впервые в жизни. Он жжет рот, и с него не напиваешься. По телу пробежала холодная, но приятная истома.

Все чаще стали переходить холмы, в гору идти тяжело – я маленько отстал. В логах видели следы лося, козы, лисы, стреляли в тетеревов, выпрыгивавших из-под снега, но опять далеко: не попали. Они так быстро и неожиданно взлетают, что сразу теряешься и очень трудно попасть. Зато интересно наблюдать за ними. Ведь, до чего хитрые птицы: под снег прячутся, а там им и холод, и метель нипочем, да, и хищнику трудно достать.

Тетерева улетели, а мы снова спустились в лог. Повеяло каким-то густым незнакомым запахом, но его тут же сшиб ветер. Мишка обошел лог с другой стороны и подал нам знак. Присмотревшись, увидели свежий след. Раньше таких больших не видел. Леха молча переставил в один ствол пулю, в другой картечь. Я поставил пулю. Идем по следу. Я уже понял, что это лось. Убивать нам его не нужно, но, если кинется, надо быть готовыми. А у них скоро гон, значит опасные. След ушел дальше по логу – нам не по пути. Снова миновали гору и разглядели куропаток. Маленькие коричневые птички притаились рядом с копной сена и что-то клевали. Нас они заметили не сразу, а потом насторожились и улетели. Я безнадежно стрельнул вдогонку дробью – не попал. Выстрел было раскатился по ложбине, но тут же затих от ветра. Двинулись дальше со странным чувством, которое медленно стало угнетать. Это не усталость, что-то другое. Мы заблудились. Первым это заметил Мишка, потом и Леха, и я. Но чувство сдавленности не от этого. Оно гораздо ярче и острее. Нарастает. Наконец, причина выяснилась. Сзади, на косогоре, метрах в трехстах появились черные точки. Их слабо видно через буран, но в бинокль четко. Это волки. Видно только пятерых или шестерых, но их может быть гораздо больше. Они собираются в стаи до тридцати штук. В это время года волки наиболее опасны, если голодные, могут кинуться даже днем. Но страх у меня почему-то не появился – скорее жуть.

Я понял, они почти как мы: хитры, умны и жестоки. Это великолепные охотники. Они будут идти за нами логами, полями, лесами. Волки будут выслеживать нас, как дичь. Они окружат нас и нападут, когда мы устанем. Странно, но страх так и не проснулся.

Теперь совсем нельзя останавливаться. Мы устали, хотим есть, пить, отдохнуть. Скоро начнет темнеть. Вперед! Ты превращаешься в машину из плоти и костей. Ты не думаешь и не чувствуешь, а только идешь, но куда? Правильно ли? Я не охотник, я лишь делаю жалкие попытки им стать, но Мишаня с Лехой: они – да. Опыт и интуиция не подвели их, на горизонте видимости забрезжила заметенная, почти ровная с полем, дорога и столбы линии электропередач. Все: я понял, что не могу больше идти. Я уже не чувствовал замороженные уши, не ощущал кровавые мозоли на ногах. Снег, как кислота, разъедал рот. Губы потрескались и высохли от холода, но я устал не один. На привал согласились все, хотя дорога каждая минута. Выбрали небольшую согорку около дороги, скинули лыжи, вытоптали яму в снегу, и костер взвился в небо, приятно обжигая мерзлые пальцы. Из еды – только хлеб, сало, чай и сахар. Еще были две железные кружки и алюминиевые ложки. Чай заварили из снега. Безвкусная дистиллированная вода, сильно скрашенная заваркой и сахаром. Сало поджарили. Чая я выпил около литра, а сало почти не ел. На удивление, я получил такой приток бодрости и свежих сил, что разболтался и не заметил, как завечерело.

Мы просидели почти час, а идти еще километров пятнадцать. Нехотя собрались с силами и пошли к дороге. Уже совсем стемнело. Волков не видно, но они рядом. Они будут тропить нас сзади, с боков, а ночь придаст им сил, а нам страх и усталость. Они уже близко, я чувствую их аккуратную поступь. Где? За косогором? В логу? Впереди? А может быть у дороги? Не знаю, но – рядом. От них веет силой, бесстрашием и жестокостью. Ночью они видят зорче, чувствуют острей, двигаются быстрей. Ночь покрывает их и делает нас уязвимыми. Я вдруг неожиданно понял: мы уже не охотники, мы чья-то добыча – дичь. Теперь охотятся на нас, и мы не в силах устранить это. Поэтому главное – терпение и готовность.

Сбоку донесся еле слышный шорох, вернее его нельзя было услышать, просто интуиция подсказала о нем. Я небрежно бросил взгляд в сторону. Слабая, почти закрытая пургой, луна все же одаряла нас своим тусклым светом. Она сделала свое дело. Там, в стороне, метрах в шестидесяти блеснули глаза. Мне они почему-то показались красными, налитыми ярким, пронзительным блеском. Это волк. Он смотрит на меня, не знаю почему, но, мне кажется, что именно на меня. Волк изучает свою жертву, его взгляд, как сканер, пронизывает насквозь. В груди закололо. Мелкая дрожь прокатилась по телу и ушла куда-то далеко внутрь. Сердце бьется учащённей, и волк чувствует это. Я скинул ружье и взвел курок. Волк исчез – растворился в знобящей тишине ночи. Пришлось снова спустить курок.

Мы прибавили шаг. Лыжня ровной струйкой ложится за нами и, почти сразу же, тает в ночи, в бушующей стихии. Встреча с волком оставила яркое впечатление. Теперь я почувствовал его, понял, узнал…Я испугался, вернее нам всем страшно, но этот страх где-то далеко, он не острый, он задавленный, потому что не до него. Маленькая капелька пота упала с бровей на нос, затем потекла по щеке, свежий порыв ветра тут же заморозил ее. Я снова отключился, превратился в робота. Перед глазами появился теплый уютный дом. Я сижу на полу в кухне, около печки и пью свежий, горячий чай. Бабушка жарит пироги, отчего по дому летает аппетитный запах. Дед на кровати – опять читает какой-то детектив, напялив на нос очки. Кот Васька сидит под столом и лакает молоко, а пес Махно развалился на спине в дверном проеме и недовольно ворчит во сне. Наверно, ему сниться злая собака или чужая кошка.

Мне на секунду стало так хорошо и тепло, что я споткнулся и, чуть было, не упал. Тут я вернулся из мира грез в жестокую реальность и заметил, что мы спустились в какой-то лог. Почти сразу я врезался в Леху, идущего впереди меня, а затем поднял глаза. То, что я увидел, моментально привело меня в чувства. Леха стоял в пол-оборота со вскинутым ружьем. К нам на большой скорости, ловко перебирая лапами, быстро приближались волки. Два, затем, чуть сзади, третий. Большие серые звери, и никто, кажется даже ничто, не может их остановить. Семьдесят, пятьдесят, сорок, тридцать метров. Выстрел, второй, как глухие щелчки, прозвучали где-то справа, тут же заглушенные ветром. Один упал. Я тоже вскинул ружье. Двадцать, десять метров. Два выстрела слева – Мишаня: еще одним меньше. Пять метров – прыжок…

Эти глаза… Перед ними трудно устоять. Они горят, съедают тебя изнутри. Они чувствуют тебя. В них что-то странное, притягивающее. Снова выстрел – теперь уже мой. Громкий оглушающий выстрел почти в упор, в прыжке, и могучий, самый жестокий, кровавый и умный хищник у твоих ног. Какие-то пару метров, и он смотрел бы на меня сверху, но теперь он внизу: повержен. Лежит, словно беспомощная шавка, и корчится от боли. Мне даже стало его жаль.

Да, природа на свою голову создала человека. Она думала всем хватит места на необъятных просторах земли. Она хотела единения и любви между собой и человеком… Природа ошиблась – человек отделился, поставил себя выше и начал медленно убивать ее…

Я пошатнулся и упал в снег, но не от избытка чувств – это был резкий и сильный толчок в спину. И опять выстрел. Я соскочил и перезарядил ружье. Передо мной лежали уже два волка. Это Леха. Он первый стрелял и первый перезарядился, а сзади на нас кинулись еще два волка. Один сбил меня с ног и тут же поплатился за это жизнью, а второй кинулся бежать назад и теперь со скоростью пули улепетывал. Он скрылся в зарослях ивняка и, вероятно, оттуда следит за нами.

Я почувствовал, как сильно бьется сердце. Я весь вспотел, адреналин бурлит в крови. Как-то растерянно и неестественно поблагодарил Леху и принялся помогать ему и Мишке закапывать волков в снег, чтобы вернуться за ними завтра. Сегодня обдирать их и тащить шкуры, не было ни сил, ни времени.

Неожиданно сверху показался свет фар и глухой рык моторов. Но как, ведь дорога заметена?.. Если это машина, значит… значит мы почти вышли на чищенную трассу, а оттуда и до дома рукой подать – километров пять, да, и идти по трассе легче, чем на лыжах.

Вот уже замелькали впереди ровные крыши домов, тусклые огоньки фонарей. Показалась впереди черная кривая полоска замерзшей речки. Донесся слабый лай собак. Родная деревня приветствовала нас как могла – дымом и теплом, с уютом и любовью. Я почувствовал себя героем, перешагнувшим через смерть. Душа разрывалась на части от радости. Неужели мы дошли? Может это сон? Нет – не сон: бабушка встречает меня поцелуями и пирогами с чаем, значит точно не сон. Вот и дед снимает свои очки, счастливо обнимая меня, Васька путается под ногами, весело мурлыкая, и Махонька вертит своим пушистым хвостом, подпрыгивая на задних лапах…

Зимние каникулы в деревне у бабушки.

Январь 2001 года.

Дедушкина история

Деду моему уже 60 лет. Живут они вместе с бабушкой в деревне. Держат куриц, свинью и для души – двух котов и собачку. Живут они не богато, как и многие в деревне, но и голодные никогда не бывают.

В деревне деда все знают и уважительно называют Петровичем. Проработал он на заводе трактористом целых тридцать семь лет, а сейчас уже на пенсии, но все же с завода не ушел – устроился охранником в проходной. Работает одни сутки из четырех. И почему-то, как ни зайдешь, у него всегда полная проходная рабочих. Смеются, в карты играют, курят, а иногда и выпивают. Любят его люди. Никогда ничего плохого о нем не скажут. Он людей тоже любит, и ко всем относится с душой. Любит он также за грибами ходить, за ягодой, за дровами, в согору с тележкой и рыбачить в общем, от природы все в дом несет. Но из всего этого все же больше он любит рыбачить. Целыми днями может на пруду или на речке сидеть. Бывало, приедет с речки на велосипеде, привезет полную кошелку пескарей и начинает рассказывать, какой у него карась огромный сорвался, да как он его тащил, а бабушка его подзадоривает, мол, ври, ври больше, хоть бы раз ты нам этого карася показал. Но это она не со зла, а чтобы завести его еще больше. А дед в азарте не понимает, что над ним подшучивают, и еще больше начинает доказывать. Интересно на него в этот момент смотреть. Но больше всего я люблю, когда он истории из своей жизни рассказывает. Обычно это бывает зимой, в морозные вечера, когда все поужинают, бабушка садится вязать носки или варежки, сестра Танюшка – рисовать, а мы с ним – в карты играть. Вот тогда я и начинаю его упрашивать рассказать мне что-нибудь интересное.

– Вот когда оставишь меня дураком в картах, тогда и расскажу, – обычно отвечает он мне.

Но сделать это не так-то просто. Дед у меня игрок умелый и всегда играет с умом. И вот, когда мне это все-таки удается, он начинает какой-нибудь рассказ…

– Был я, значит, на сенокосе. Далеко от деревни – километрах в пятидесяти будет. Это около самой тайги – матушки. Сутра меня туда забросили. А косилка у меня хорошая на тракторе стояла – сено штабелями падало. Все бы ничего, только жара днем невыносимая и мухи донимают. Но мне привычно – не в первой. Так до обеда промучился и пошел полежать под березкой, передохнуть. А косил я в тот раз дяде Мише. Вот, значит, лежу и думаю, что-то он с обедом запаздывает. И тут вижу – едет. Подъехал к самой березке и остановился. Вылез, посмотрел на меня, потом на покос и говорит:

– Я, слышь, чё, говорю-то – хорошо косишь. Смотри, че, привез-то, – доставая трехлитровую банку с медовухой и улыбаясь во весь рот, похвастал дядя Миша, – у старухи своей выпросил, говорю ей, дай винца-то, человек ведь сутра уже старается!

Ну, значит, пообедали мы с дядей Мишей. Особенно пирожки с капустой вкусные были, до сих пор помню. Выпили по кружечке и закусили этими пирожками. Потом еще выпили. В общем, так мы всю банку допили и спать, значит, оба завалились – крепкая медовуха оказалась.

Проснулся я часов в пять вечера. Разбудил дядю Мишу, отправил домой, а сам опять косить начал. Круга два еще сделал и слышу, что-то в косилку попало. Вылез я из трактора, оглядел косилку, а на ней кровь и клочки шерсти. В общем, молодого зайца-бедняжку подкосил. Ну, раз уж убил, думаю, так возьму домой – бабка на ужин приготовит.

Весь день я и прокосил там. Уже вечереть начало, а мне еще один круг оставался. Все, думаю, надо домой собираться, и тут, как назло, трактор заглох. Заводил, заводил – бесполезно. Ну, значит, пока я с ним провозился, уже совсем стемнело. Решил я тогда заночевать там, утром все равно меня хватятся, и кто-нибудь приедет.

Натаскал я дров, банку из-под медовухи наполнил водой из родника и решил зайца зажарить. Содрал шкуру с него, выпотрошил, надел на вертел и подвесил на рогатулины, которые с обеих сторон костра в землю воткнул. От обеда еще остались соленые огурцы, пара пирогов, вареная картошка и соль. Ну, думаю, поем сейчас и спать лягу, настелил себе травы скошенной, которая уже за день подсохла и, устроившись на ней поудобней, начал зайца над костром вертеть. Ночка выдалась теплая, и без ветра. Небо звездное-звездное и тишина кругом, только изредка где-нибудь лось затрубит, да птички поют. Деревья в стороне чуть колышутся, словно убаюкивают меня. А искры от огня, влетая ввысь, взрываются на тысячи маленьких огоньков-звездочек и разлетаются по небу, снова потухая.

Пока я наслаждался всей этой красотой, заяц чуть было не подгорел, хорошо я вовремя спохватился. Заяц поджарился до румяной корочки, которая звонко похрустывала на зубах. А о запахе уже говорить нечего. Наевшись досыта, я прилег на мою травяную постель и решил попытаться заснуть. Но голова была перегружена разными мыслями. И как я ни старался, уснуть все равно не смог. Так, отгоняя надоедливых ночных мошек и комаров, я пролежал примерно с час, а потом все же уснул. Сон мой был беспокойным и страшным. Проснулся я часа в три ночи в холодном поту. Но наяву меня ожидало, можно сказать, продолжение моего сна. В нескольких метрах от меня, напротив леса, копошился Михаил Потапыч и пристально смотрел на меня, по-видимому, боясь подойти из-за рубиновых огоньков горячих углей.

– Так, только этого мне и не хватало, – подумал я, – до леса мне точно не добежать, так что лучше, наверно, на трактор залезть. Около костра ножик есть, надо его с собой прихватить, – продолжал размышлять я.

И тут мне в голову пришла другая идея: "А может, лучше переждать все, притворившись спящим, или хворосту в костер накидать, может, медведь испугается". Но мишка вовсе и не думал пугаться. Угли уже почти все потухли, и он, словно подслушав мои мысли, и почувствовав страх, сделала еще один шаг в мою сторону. Это подтолкнуло меня к действиям. Я резко встал и, подскочив к костру, накидал в него хвороста. Затем подобрал нож и, приготовившись к бою, встал напротив медведя. Но это ничуть не смутило его, и он твердым, уверенным шагом направился ко мне, принимая вызов. "Да, таким ножом как этот, только сало резать, – подумал я, – надо убегать, пока не задрал". Но убегать было некуда, оставалось только залезть на крышу трактора и ждать, что будет. Так я и сделал. Мишка медленно, ступая осторожно, мягко переставляя лапы, обошел вокруг моего видавшего виды "Белоруса". Его шерсть переливалась под светом луны. На лапах были видны мощные и длинные кривоватые когти. Жир и мускулы, сотрясаясь от движений, напоминали о силе медведя, а две маленькие черные горошины на морде злобно сверкали в темноте. Вдруг он остановился, встал на задние лапы и злобно, пронзительно заорал. Тут я вспомнил, что медведи любят слушать песни, и решил спеть что-нибудь, чтобы успокоить эту ходячую тушу. Я запел то единственное, что пришло мне в голову:

Союз нерушимый республик свободных

Сплотила навеки Великая Русь…

Медведь оторопел и сел на землю. Чуткие коричневые ушки навострились, а глаза проявляли уже интерес ко мне, а не злобу. Тогда я еще громче продолжил:

Да здравствует созданный волей народов

Единый, могучий Советский Союз!..

Допев гимн до конца, я начал "В лесу родилась елочка…". Так с каждой песней мишка расслаблялся все больше и больше. Теперь он уже лежал, положив огромную морду между лап. Казалось, что он уже спит, но стоило мне прекратить петь, как он снова поднимался и вопросительно глядел на меня.

Так я пел ему песни до самого утра, а потом он просто встал и ушел, и я остался один. Часа через два приехали мужики на " ЗИЛах" и с трактором-стогометом. Мы быстро нашли причину неисправности моего трактора, и я уехал домой отдыхать и отсыпаться. В историю мою с медведем мало кто поверил. Но зато сам я с этих пор медведей не боюсь. Ведь они почти как люди – скажи им доброе слово, и можно считать – подружились.

Тут он заканчивает свой рассказ и пристально смотрит в мои сонные глаза, а затем отсылает меня спать. А мне потом всю ночь снятся добрые и вежливые медведи, которые охраняют меня и поют:

Союз нерушимый республик свободных…

1999г.

Лесной Житель

Кроваво – бардовый закат, оттеняя набухшее над землей лилово – серое небо, не предвещал хорошей погоды. Бурный, порывистый ветер, разметая по полю снежную лавину, угрожающе завывал в логах. На краю поля почти не видимый сквозь снежную завесу, приютился маленький стожок, слегка потрепанный ветром и заметенный снегом Он простоял здесь всю зиму и уже готов был встретить приближающую весну. Вероятно, про него просто забыли или же специально оставили для животных. А животные, нуждающиеся в пище и тепле, появлялись здесь не раз. Зима выдалась морозная и суровая. Снег, пушистый и мягкий, с добротой и любовью, окутал высокими дюнами лога, леса поля и холмы, но лютые холода сделали его твердым, холодным настом, острым, как бритва, и хрупким, как стекло. Не раз это блестящее полотно багровело кровью животных, сочащейся из порезанных лап. Но, несмотря на это, в поисках пищи, звери, терпя острую, жгучую боль, все же пересекали поле, в конце которого некоторые из них находили приют у гостеприимного стожка.

Вот и сейчас: здесь нашел себе ночлег молодой лось, который аккуратно разрыл снег около стога и устроил себе лежанку. Лось сладко посапывал, но сон его был тревожным. Чуткие ушки то и дело подергивались, после чего он незамедлительно открывал глаза и всматривался в сумерки, не предвещающие спокойной ночи.

Лось, несмотря на свою молодость, был большой и крепкий, но огромные добрые глаза обнажали всю широту его души. Могучая грудь широко вздыбливалась при вздохе, а длинная жесткая щетина согревала в любую погоду. В эту злобную зиму она не раз спасала его от мороза. Вообще, зима для него выдалась тяжелая. Лось часто голодал, а несколько раз чудом избегал смерти. Удача, по-видимому, была на его стороне, когда он встретился со стаей волков. Лосю даже удалось убить одного из великих серых хищников. Мощное острое копыто размозжило ему череп, а от остальных лосю удалось спастись бегством. После этого случая он стал более осторожным и подозрительным.