Предел

скачать книгу бесплатно

Предел
Алексей Чеслов

Всем нам известен бессмертный мем "Ленин-гриб". Что делать, если автор романов – томат? И его тексты продиктованы, интеллектом томатной пасты.Мини-повесть "Предел" – это фантасмагория о том, что происходит во времена "Итерации мертвых графоманов". Публикуется в авторской редакции с сохранением авторских орфографии и пунктуации.

Алексей Чеслов

Предел

самое страшное – в том, что ты жива.

живешь внутри этого гигантского кровавого капкана.

и когда смотришь в небо, то видишь с высоты, и в свою смещенную точку прицела.

но не понимаешь, какой же он бессмысленный, этот мир.

а ведь, когда ты станешь бессмертным, ты обязательно почувствуешь небо с разных точек.

у тебя будет целый мир для созерцания.

так рождаются вещи, на которых нет клейма греха.

белый снег, покрытый мелкими кровавыми пятнами и штрихами, он пытается бороться со временем и стать черной пропитанной тьмой.

внезапный хлюп мокрого ветра, царапающий лицо, постепенно стирает его резкий, надрывный запах.

иду, как на баррикады, дверь хлопает и я вся прозрачная, то есть проще говоря, я наполовину прозрачная – если только для себя самой не прозрачна; какие-то люди передо мной, лица их в движении, но лица расплывчатые, можно сказать, призрачные.

– на меня накидывается ком колышащейся тьмы, невообразимо густой и тяжелый, как грозовое облако, он весь немагический, внезеркальный, состоит из бесформенного клубящегося сгустка, как плотный туман, и этот сгусток то приподнимается, то опускается, завороженно разглядывая меня с расстояния в несколько метров.

и все обретает огнеупорное единство. коршуны, рыбы, песчинки и пылинки; пламя – разящий гром небесных осколков, это раскатистая катарсическая стрела накатывающая на все сущее, но воплощающая их в сплавленный луч.

чем совершеннее существо, тем легче ему понять механизмы своего становления, тем яснее, ощутимей образ его бытия.

отличное место для дворцовых убийств и беспорядков, и я снова вспоминаю, что архитектор-то, скорее всего не умер, а просто уснул, запамятовав даже царских локонах и реликвиях.

возле входной двери, пристроился сегодня его крошечный, недоразвитый двойник, скрюченный, нелепый, похожий на старого облезлого кота. а рядом с ним лежит на боку, еще один.

белый, желтоватый, тонкий, остро пахнущий телом и почему-то гусиным жиром, свернувшись в клубок, смотрит на меня и ухмыляется, с тоскливым таким оскалом.

вот и кончилось все, мальчик, думал архитектор дворцовых ангелов, и я ничего не смогу сделать, распахиваю дверь, выпадаю в черный, тревожный свет, как в бездну, и вижу, как мне в живот упирается разбитое стекло в котором женщины источают неземной сеноцивилизаторский свет – кажется, так отец моей свекрови сказал про мою мать.

глина, которой он так старательно покрыл себя, кажется такой мягкой и смешной.

не существует различия между правым и виноватым, между «внутренним» и «внешним», хотя иногда кажется, что правое «впрямь» показывает себя как раз в том, что близится к «внутренностям» через правое «плоть», которое, разумеется, должно быть не во внутреннем, а во внешнем, но едва ли в этом направлении изъясняются круглые, изжелта-белые существа, то есть «формы» они в этой сфере не знают, это мне, наверное, просто так кажется, да и, как говорят, «что сеется то и взращивается», а я, как известно, не сею, но…

отныне я прощаюсь с этой странной четверкой, чьи лица, если приглядеться, напоминают готовые к музицированию фигуры, как будто эти люди пробуют на вкус. отпущенное им время с видом знающих людей, как если бы оно, их время, было до краев наполнено скрытой от посторонних глаз музыкальной культурой.

жирными, рефреном повторяются картины из магрибораблезианского изврата. Да, вот и руки у меня стали тонкими. и все вокруг становится истощенным, и вдруг в какой-то миг, в один безудержный миг, смутное ощущение, будто кто-то сказал: хорошо все, что ты прочтешь, – ложь, как и все твои книги, но скоро откроется истина, откроются большие дела, которых я еще не знаю, ты пришел напомнить мне о том, как я всегда лгала, и поведать о том времени, когда я не лгала никому и никогда.

и вот тогда, в этом тревожном своем сне, я делаю последнюю попытку прислушаться, распознать жесты, смысл которых мне неясен, но который вот-вот прояснится, потому что я точно знаю, что это – одна женщина, лет тридцати, весьма нетвердая в ногах, торопливо бежит по тротуару в город, без шапки, без сумочки, бежит что есть мочи неизвестно куда.