Национальный состав Красной армии. 1918–1945. Историко-статистическое исследование

скачать книгу бесплатно

Национальный состав Красной армии. 1918–1945. Историко-статистическое исследование
Алексей Юрьевич Безугольный

В работе доктора исторических наук А.Ю. Безугольного рассмотрен этнонациональный аспект истории Красной армии с момента ее основания в 1918 г. и до окончания Великой Отечественной войны. Основу источниковой базы составили выявленные автором и впервые введенные в научный оборот архивные материалы. Особое внимание уделено учетно-статистическим источникам, позволившим изучить те отрасли строительства отечественных вооруженных сил, в которых этничность личного состава имела важное значение. Среди них проблемы организационной структуры воинских частей, комплектования войск личным составом, подготовки национальных кадров командно-начальствующего состава и другие. Поэтому в книге много цифр, таблиц, диаграмм, которые помогли раскрыть тенденции и закономерности этнонациональных процессов в советском военном строительстве. Представленное исследование – итог многолетней научной работы автора.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Алексей Юрьевич Безугольный

Национальный состав Красной армии. 1918–1945. Историко-статистическое исследование

© Безугольный А.Ю., 2021

© «Центрполиграф», 2021

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2021

Введение

Российская Федерация – полиэтничная страна, вооруженные силы которой традиционно комплектуются представителями всех населяющих ее народов. В действующей «Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года» изложена современная целевая установка органам государственного и военного управления в национальном вопросе. Стратегия требует «учета этнических и религиозных аспектов в работе с личным составом Вооруженных Сил Российской Федерации, других войск, воинских формирований и органов, органов внутренних дел Российской Федерации, мониторинг состояния межнациональных отношений в воинских коллективах и районах дислокации воинских частей»[1 - Пункт 21.1 Стратегии.].

Между тем нередко военнообязанные из национальных регионов России (в современных условиях речь идет прежде всего о контингенте из республик Северного Кавказа) нуждаются в определенной социальной, культурной и языковой адаптации к военной службе. Это обстоятельство постоянно ставит перед органами государственного и военного управления массу практических вопросов, которые приходится решать с каждым очередным призывом. Призывать ли на военную службу молодежь из национальных регионов? Если да, то конкретно каких национальностей и в каком количестве? Как организовать прохождение ими военной службы: общим порядком в обычных воинских частях или же особым, в составе национальных формирований? Как обеспечить их органичную интеграцию в воинский коллектив, избежав конфликтов и, напротив, обратив на пользу дела особенности их национального характера?

Опыт строительства вооруженных сил современной России показывает, что устоявшихся взглядов, которые были бы выражены в определенной и последовательной государственной политике при комплектовании войск представителями ряда народов России, до сих пор нет. Так, на территории Чеченской Республики последний полноценный призыв граждан в ряды вооруженных сил проводился в 1992 г., после чего он прекратился более чем на двадцать лет. Лишь с 2015 г. чеченцы в незначительном числе вновь призываются на службу в армию и в другие силовые ведомства. В ряде других республик Северного Кавказа военный призыв формально не отменялся, однако путем квотирования призыва руководство российских вооруженных сил существенно сократило приток в войска молодежи коренных национальностей.

Нет сегодня и единого взгляда на необходимость содержания в современных Вооруженных Силах России национальных воинских формирований. В 2000–2010-х гг. в структуре Минобороны РФ и Внутренних войск МВД РФ существовало четыре батальона[2 - Батальоны «Восток» и «Запад» 42-й гвардейской мотострелковой дивизии МО РФ и два мотострелковых батальона Внутренних войск МВД РФ: 248-й «Север» и 249-й «Юг».], комплектовавшиеся преимущественно чеченцами. Эта мера облегчила процесс легализации участников незаконных вооруженных формирований, многие из которых перешли на службу законной власти. Чеченский батальон МО РФ «Восток» принял участие в операции ВС РФ на территории Южной Осетии против грузинских войск в 2008 г. Но постепенно все чеченские подразделения были расформированы. По поручению президента РФ в начале 2010-х гг. прорабатывалась возможность создания национального полка или же одного-двух батальонов из представителей народов Дагестана, но она не была реализована[3 - Черновик (Дагестан). 2012. 30 ноября.]. С 2016 г. боевую службу на территории Сирийской Арабской Республики несут подразделения военной полиции Минобороны России, укомплектованные по национальному признаку чеченцами, ингушами, жителями Дагестана. Таким образом, определенный опыт национальных формирований в современной России есть. Но в целом вопросы комплектования войск уроженцами Северного Кавказа и формирования национальных частей решаются ситуативно, под влиянием политических обстоятельств.

Между тем существует богатая, разнообразная, но до сих пор мало изученная историческая практика, связанная с комплектованием отечественных вооруженных сил представителями различных народов. Данная книга посвящена наиболее плодотворному и массовому советскому опыту, хотя в ней затронута и предыстория многих начинаний, позднее реализованных советской властью.

С первых дней опора большевиков на местные этносы, пребывавшие при самодержавии в неравноправном по отношению к великороссам социально-правовом положении, стала одним из главных факторов развития революции и советского строя на окраинах бывшей Российской империи. Ставка на нерусское население имела свою специфику, определявшую и особые сценарии развития здесь Гражданской войны. Большевикам в целом удалось «оседлать» национальные движения, направить их в нужное для себя русло и воспользоваться плодами их борьбы, в том числе вооруженной поддержкой со стороны местного населения. После окончания Гражданской войны формирование национальных частей в составе Красной армии было объявлено важной политической задачей, поскольку, по мысли советского руководства, оно способствовало скорейшей интеграции жителей национальных окраин в советский социум. В рамках территориально-милиционной системы комплектования в 1920–1930-х гг. национальные формирования достигали 10 % численности всей Красной армии. В Великую Отечественную войну призыв местных национальностей в союзных и автономных республиках, а также строительство национальных воинских частей получили мощный импульс в связи с большими потерями личного состава и оккупацией врагом традиционной зоны комплектования Красной армии – значительной территории европейской части СССР.

Данное исследование нацелено на обобщение исторического опыта деятельности органов государственного и военного управления в тех аспектах строительства Вооруженных Сил СССР, в которых этнический фактор имел существенное значение, а именно: порядка и способов комплектования рядов РККА национальными контингентами, подготовки национальных военных кадров, организации прохождения военной службы нерусским контингентом военнослужащих и другие вопросы. Сразу нужно подчеркнуть, что мы не ставили перед собой цели осветить военную историю народов нашей страны, боевой путь национальных воинских формирований, ратные подвиги отдельных представителей нерусских этносов – все это уже многократно описано.

Фокус исследования направлен на другое. В первые десятилетия существования советской власти, определившие хронологические рамки монографии, был получен уникальный опыт по привлечению представителей народов СССР в ряды Красной армии. Эта работа носила целенаправленный и систематический характер (по крайней мере, обе эти тенденции определенно проявились после окончания Гражданской войны). Она велась не только для накопления обученного резерва для комплектования РККА на случай общей мобилизации, но и являлась важнейшим политическим инструментом вовлечения национальных окраин в социалистическое строительство, одним из главных элементов которого было военное строительство. Иных подобных периодов в истории нашей страны не было. Рассмотрение вопросов, связанных с комплектованием вооруженных сил и организацией военной службы представителей народов СССР в рядах Красной армии, является актуальной научной проблемой, поскольку не только отвечает на острые вопросы, связанные с историей советских вооруженных сил, но и проливает свет на особенности государственной национальной политики.

Этнонациональный аспект строительства Красной армии рассмотрен строго в контексте эволюции государственной национальной политики в 1918 г. – первой половине 1940-х гг. Взаимосвязь и взаимозависимость этих двух исторических процессов еще никогда не становилась предметом специального изучения.

Методологически исследование основано на диалектическом подходе, позволившем рассмотреть зависимость количественных и качественных изменений национального состава Красной армии от общего курса национальной политики Советского государства и особенностей строительства вооруженных сил. В работе отражены принципы диалектического подхода – историзма, объективности, всесторонности, конкретности, противоречия.

Помимо традиционных методов исторического исследования, особое внимание в работе уделено количественному методу, которому следует уделить несколько слов, ибо предшествующие исследователи темы обращались к нему лишь эпизодически. Впервые в настоящей работе анализ национальной проблематики в военном деле осуществлен с опорой на выявленные в ходе исследования учетно-статистические материалы органов государственного и военного управления.

Автор исходил из диалектического понимания неразрывной связи количественной стороны массовых общественных явлений с их качественной стороной, того, что цифровое отражение содержательных аспектов изучаемых явлений и процессов служит самым надежным и точным способом оценки исторической действительности.

Согласно традиции отечественной клиометрической школы, суть количественного метода состоит в «выявлении и формировании системы численных характеристик изучаемых объектов, явлений и процессов действительности, которые в ходе математической обработки создают основу для раскрытия количественной меры соответствующего качества»[4 - Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 2003. С. 309–310.]. Таким образом, речь идет о формализации и анализе статистической информации исторических источников с помощью математических инструментов. То есть текстовая информация переводится в математическую форму, и к ней можно применять математическую логику, формулы, методы анализа. Их можно просчитать, сравнить, выразить в долевом отношении. Визуализируется это в виде таблиц, графиков, диаграмм.

Отметим, что традиционно клиометрические исследования ведутся преимущественно по социально-экономической проблематике. Однако анализ статистического материала вполне допустим и даже желателен и в отношении проблем военного строительства, ибо предметом исследования являются большие массы людей, обладающих хорошо отличимыми признаками (национальность, воинское звание, грамотность и образование, язык, возраст и др.). Можно согласиться с автором диссертации по истории русской военной статистики К.А. Маланьиным, который так формулировал место военной статистики в научном осмыслении процессов военного строительства и военного искусства: «Исходя из требований военной науки, военная статистика анализирует соотношения массовых цифровых показателей военной действительности в конкретных условиях места и времени, вскрывает количественные выражения закономерностей войны и военного искусства, помогая теории и практике в более успешном решении стоящих перед ними задач»[5 - Маланьин К.А. История русской военной статистики (XIX–XX вв.). Дисс. … канд. ист. наук. М., 1972. С. 287.].

Внедрение статистического инструментария в военно-историческое исследование не было самоцелью. Оно носило строго прикладной и минимально достаточный характер и применялось лишь в той мере, в какой того требовало решение поставленных задач. В данной работе использовались некоторые методы анализа статистического материала, практикуемые клиометрией, например сравнение статистических рядов (при анализе социально-демографических характеристик представителей различных национальностей), статистическое моделирование (графическое выражение образа реального исторического объекта или процесса с акцентированием значимой для исследования стороны) и т. д.

Анализ статистических данных о комплектовании и организации Красной армии был положен в основу всей исследовательской конструкции. С этой целью нами выявлена обширная источниковая база, содержащая статистические данные о личном составе РККА за весь изученный период. Их анализ позволил провести сравнительно-статистическое исследование абсолютных и относительных количественных показателей, характеризующих этнические аспекты комплектования, подготовки кадров, организации войск в отношении десятков основных этносов, населявших СССР в изучаемую эпоху. Такой подход придал сделанным по итогам работы выводам обоснованность, точность и объективность.

Понятийный аппарат исследования требует некоторых пояснений. Основные дефиниции даются в современной трактовке в соответствии с законодательством Российской Федерации в области национальной политики[6 - Концепция государственной национальной политики Российской Федерации (утв. Указом Президента РФ от 15 июня 1996 г. № 909) // URL: http://base.garant.ru/70284810/#friends (дата обращения: 14.01.2017); Стратегия государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 г. (утв. Указом Президента РФ от 19 декабря 2012 г. № 1666) // URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_139350/ff30f91360f2917b325d507685fd9035 3895d2bd/ (дата обращения: 14.01.2017).] и военной службы[7 - Федеральный закон от 28.03.1998 № 53-ФЗ (ред. от 20.12.2017) «О воинской обязанности и военной службе» // URL: http://legalacts.ru/doc/FZ-o-voinskoj-objazannosti-i-voennoj-sluzhbe/razdel-i/statja-1/ (дата обращения: 14.01.2017); Федеральный закон от 31 мая 1996 г. № 61-ФЗ «Об обороне» (с изменениями и дополнениями) // URL: http://base.garant.ru/135907/#ixzz53DNot9CR (дата обращения: 15.01.2017).]. Правописание основополагающих исторических терминов (Красная армия, вооруженные силы, Советское государство, советская власть и т. д.) сверено по современным академическим орфографическим и специализированным словарям[8 - Букчина Б.З., Сазонова И.К., Чельцова Л.К. Орфографический словарь русского языка. М., 2008; Новый орфографический словарь русского языка. М., 2010; Лопатин В.В., Нечаева И.В., Чельцова Л.К. Строчная или прописная? Орфографический словарь. М., 2007; Лопатин В.В., Лопатина Л.Е. Слитно, раздельно или через дефис? Орфографический словарь. М., 2007; Словарь социолингвистических терминов. М., 2006; Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Толковый словарь языка Совдепии. СПб., 1998 и др.].

Часть используемых определений, широко применявшихся в нормативно-правовых актах и делопроизводственном обороте 1918-1945 гг. (например, коренизация, концентрация, украинизация, белорусизация, культурничество, вневойсковик, номерная воинская часть и т. д.), архаизировалась и ныне полностью вышла из употребления. Их семантика в данном исследовании полностью аутентична источнику. Содержание такого рода терминов раскрывается непосредственно в тексте. В книге они приводятся без кавычек, курсивом; но в цитатах не выделяются.

Другая часть терминологии, связанная с военной и этнонациональной проблематикой исследуемого периода, присутствует в современном нормативно-правовом и научном обороте, но претерпела серьезные смысловые изменения. Употребление этих терминов нуждается в специальных пояснениях, которые приведены ниже.

Структура исследования связана с одним из основополагающих устойчивых понятий военной теории и практики – строительством вооруженных сил. Под ним понимается система взаимосвязанных мероприятий, осуществляемых высшими органами государственного и военного управления, направленных на создание, развитие, оснащение, содержание и подготовку вооруженных сил к выполнению возложенных на них задач мирного и военного времени[9 - Военная энциклопедия. Т. 7. М., 2003. С. 693–694.].

Большую часть изученного периода (до 1939 г.) термины вооруженные силы и Красная армия (РККА) употреблялись как синонимы. К тому же виды Вооруженных Сил СССР (сухопутные силы, военно-воздушные силы, военно-морской флот) находились в синкретическом единстве, являясь составной частью РККА (лишь в 1937 г. в отдельный вид был выделен флот). Лишь с введением в действие 1 сентября 1939 г. нового закона о всеобщей воинской обязанности термины вооруженные силы и Красная армия получили новые дефиниции, противоположные прежним: теперь первый стал родовым для второго. Исходя из традиционной трактовки этих терминов, в данном исследовании они используются как синонимы.

Синонимами являются и термины Красная армия и РККА (Рабоче-Крестьянская Красная армия). Большую часть изученного периода они сосуществовали, причем РККА чаще употреблялось как официальное наименование. Однако перед Великой Отечественной войной аббревиатура была выведена из оборота и за Советской армией в годы войны закрепилось единое наименование – Красная армия. Специального постановления о переименовании не издавалось. Считается, что рубежом стали приказы НКО № 0037 и 0038 от 26 июля 1940 г., объявившие новую структуру центрального аппарата НКО и Генерального штаба. Там употреблялось только наименование Красная армия. Исключение составило Политуправление (с 1941 г. – Главное политуправление), всю войну носившее официальное наименование Главное политуправление РККА. В книге учтены эти изменения.

Под часто употребляемым словосочетанием органы государственного и военного управления понимаются органы законодательной и исполнительной власти общесоюзного и республиканских уровней и центральные и местные органы военного управления. В то же время автор ясно отдает себе отчет в том, что первостепенное значение в принятии всех важнейших управленческих решений имели руководящие органы Коммунистической партии. Место РКП(б)/ВКП(б) в механизме управления государством конституционно не было четко оформлено, а в первых двух Конституциях страны (1918 и 1924 гг.) Компартия даже не упоминалась. В Конституции 1936 г. только указывалось, что ВКП(б) является «передовым отрядом трудящихся» и «руководящим ядром всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных» (ст. 126). В действительности решения партийных органов дублировались органами власти или оформлялись как совместные постановления партии и правительства. В монографии подробно проанализированы механизмы принятия государственных решений в области национального вопроса и место в них партийных органов.

Национальная политика. На современном этапе термин национальный не имеет однозначного толкования и может пониматься в узком (этническом) и широком (общегосударственном) значениях. Последнее сейчас очевидным образом доминирует (национальная оборона, национальный проект, национальная спортивная команда и т. п.). Сложилась двусмысленная ситуация. В действующих нормативно-правовых актах РФ термин национальная политика еще используется в своем традиционном значении, то есть как государственная политика в отношении населяющих страну этнических общностей. Это следует, в частности, из утвержденных в 1996 и 2012 гг. президентами РФ «Концепции государственной национальной политики РФ» и «Стратегии государственной национальной политики РФ на период до 2025 г.», а также утвержденной постановлением Правительства РФ в 2016 г. Госпрограммы РФ «Реализация государственной национальной политики» и других документов[10 - Концепция государственной национальной политики Российской Федерации (утв. Указом Президента РФ от 15 июня 1996 г. № 909) // URL: http://base.garant.ru/70284810/#friends (дата обращения: 16.01.2017); Стратегия государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года (утв. Указом Президента РФ от 19 декабря 2012 г. № 1666, в ред. от 6 декабря 2018 г.) // URL: http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=LAW&n=312941&fld=134&dst=100017,0&rnd=0.8784510407862087#08089583742298276. (дата обращения: 25.12.2018); Государственная программа Российской Федерации «Реализация государственной национальной политики» (утв. Постановлением Правительства РФ от 29 декабря 2016 г. № 1532) // URL: http://fadn.gov.ru/system/attachments/attaches/000/028/455/original/%D0%93%D0%9F_%D0%9D%D0%B0%D1%86_%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D0%B8%D1%82%D0%B8%D0%BA%D0%B0.pdf?1484721859. (дата обращения: 18.01.2017).Аналогично образуются названия учреждений, например: Московский дом национальностей (функционирует с 1998 г.), Федеральное агентство по делам национальностей (утверждено Указом Президента РФ в 2015 г.) (Указ Президента Российской Федерации № 168 от 31 марта 2015 г. «О Федеральном агентстве по делам национальностей» // URL: http://base.garant.ru/70928316/ (дата обращения: 17.01.2017). Такое словоупотребление прямо отсылает к советской традиции (например: Народный комиссариат по делам национальностей).].

В то же время государственные органы управления и научная среда сейчас берут на вооружение термин этнонациональный, семантически соответствующий традиционному термину национальный. Это отмечено в специальном приказе Министерства образования РФ от 3 августа 2006 г. № 201 «О концепции национальной образовательной политики Российской Федерации». Здесь, в частности, указывается на то, что термин этнонациональный возник «в современной отечественной научной среде с целью выхода из терминологического тупика, вызванного возникшей двоякой семантикой понятия „национальный“. Раскрывается [этот термин] как „национальный“ в его прежнем значении, то есть относящийся к народу, этносу»[11 - Приказ Министерства образования и науки РФ от 3 августа 2006 г. № 201 «О концепции национальной образовательной политики Российской Федерации» // URL: http://www.garant.ru/products/ipo/prime/doc/90016/#ixzz53CvW0vp5 (дата обращения: 17.01.2017).]. Минобразования РФ предпочитает именно этот термин в своем нормотворчестве. В последней редакции утвержденной Указом Президента РФ «Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 г.» (ред. от 8 декабря 2018 г.) парные термины «межнациональный» и «межэтнический», «национальность» и «этническая принадлежность», «национально-культурный» и «этнокультурный» используются как полные синонимы и именно так определены в разделе об основных понятиях Стратегии (пункт 4.2).

В представленной работе термин национальная политика употребляется в традиционном значении – как государственная политика в отношении населявших СССР народов (этносов). Под национальной политикой имеется в виду деятельность органов государственной власти, партий или общественных групп по регулированию экономических, правовых, идеологических, культурных и языковых отношений между нациями, народностями и этническими группами[12 - Определение дано по: Словарь социолингвистических терминов. М., 2006. С. 141.]. Термины национальный и этнонациональный употребляются как синонимы.

Под национальным вопросом в строительстве Вооруженных Сил СССР в 1918 – первой половине 1940-х гг. понимается комплекс проблем, стоявших перед органами государственного и военного управления в связи с военной отсталостью и неравноправием ряда народов СССР в военной организации страны, а также неопределенностью правового содержания и организационных форм несения ими военной службы в рядах Красной армии[13 - Автор опирается на трактовку национального вопроса, принятую в начале 1920-х гг., то есть в тот период, когда оформлялись основные черты концепции национального сегмента РККА. Выступая на X съезде РКП(б) (8–16 марта 1921 г.), нарком по делам национальностей И.В. Сталин подчеркивал, что сущность национального вопроса на современном этапе состоит в том, чтобы «уничтожить ту фактическую отсталость (хозяйственную, политическую, культурную) некоторых наций, которую они унаследовали от прошлого, чтобы дать возможность отсталым народам догнать центральную Россию и в государственном, и в культурном, и в хозяйственном отношениях» (Сталин И.В. Сочинения. Т. 5. М., 1947. С. 36). «Практическое разрешение национального вопроса в Красной армии» молодая советская власть видела в коммунистическом воспитании нерусских народов через национальные формирования и усиление смычки между преимущественно русским пролетариатом и преимущественно нерусским крестьянством. Армия представлялась наилучшим местом осуществления такой смычки (Всеармейские совещания политработников. 1918–1940 (Резолюции). М., 1984. С. 86–87). Современная трактовка национального вопроса смещена в сферу межнационального общения. Российская социолингвистическая наука понимает под ним проблемы взаимодействия этносов, населяющих единое многонациональное государство, в социально-экономической, политической, культурно-языковой сферах (Словарь социолингвистических терминов. М., 2006. С. 147–148).].

Под национальным аспектом строительства вооруженных сил понимается политика Советского государства в сфере решения национального вопроса в строительстве вооруженных сил, а именно: поиск и определение оптимальных правовых и организационных форм комплектования и прохождения военной службы для представителей народов СССР с учетом их языковых, культурно-религиозных, образовательных особенностей; формирование национальных (то есть этнически однородных) воинских частей; подготовка национальных (то есть из представителей нерусских этносов) военных кадров; определение форм и методов партийно-политической работы с национальным контингентом военнослужащих и совершенствование межнациональных отношений в армии. В источниках (как в нормативной, так и в делопроизводственной документации органов государственной власти и военного ведомства, особенно в 1920-х гг.) в этом же значении повсеместно употребляется термин «национальное военное строительство». Однако его использование в исследовании автор посчитал нежелательным, из-за принципиального различия в содержании современных терминов «военное строительство» и «строительство вооруженных сил».

Национальные воинские формирования – подразделения, части и соединения, укомплектованные преимущественно представителями одного народа, чей этноним выносился в их название. Такие формирования создавались с 1918 по 1945 г. по решению высшего органа государственной власти РСФСР/СССР (съезда Советов; Центрального Исполнительного Комитета; с 1936 г. – Верховного Совета), правительства (Совета Народных Комиссаров РСФСР/СССР), военного ведомства (Народного комиссариата по военным и морским делам; с 1934 г. – Народного комиссариата обороны), а также высших чрезвычайных государственных органов власти и военного управления в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. (Государственного Комитета Обороны СССР и Ставки Верховного Главнокомандования).

Военнообязанные, призывники, допризывники – термины, выведенные из современных нормативных актов РФ, регламентирующих военную службу граждан, но по-прежнему имеющие широкое употребление, в том числе в специальной военно-энциклопедической литературе[14 - Военная энциклопедия. Т. 2. М., 1994. С. 177–178; Т. 6. М., 2002. С. 606.]. В монографии эти термины употребляются в соответствии с законодательными нормами изучаемого периода. Закон о всеобщей воинской обязанности 1939 г. выделял две категории граждан, обязанных несением военной службы: лиц 17–18 лет, уже приписанных к призывным участкам, но не прошедших процедуру призыва (призывников), и лиц, зачисленных в запас (как прошедших действительную военную службу, так и не прошедших) и состоящих на воинском учете в местных органах военного управления – военнообязанных[15 - Ст. 14–17, гл. II; ст. 58–59, гл. VI закона «О всеобщей воинской обязанности» 1939 г.]. В более раннем призывном законе 1925 г. также используется термин допризывник, совпадающий по содержанию с термином призывник закона 1939 г. Здесь же выделена категория военнообязанных запаса[16 - Ст. 4–5, разд. I; ст. 66, разд. V закона «Об обязательной военной службе» 1925 г.]. Несмотря на некоторые терминологические различия, оба закона четко выделяют две категории советских граждан (кроме самих военнослужащих), обязанных несением военной службы: 1) молодежь, не прошедшую процедуру призыва и действительной военной службы, и 2) лиц старших возрастов, зачисленных в запас с присвоением военно-учетной специальности (ВУС). В контексте данного исследования это разделение важно, поскольку качественные и количественные характеристики призывников и военнообязанных в национальных регионах в исследуемую эпоху существенно различались.

Нерусский народ – термин, повсеместно употреблявшийся в делопроизводственной документации государственных органов власти и органов военного управления в 1920-х – первой половине 1940-х гг. Обозначает все советские этносы, кроме русского, с которым, в свою очередь, их социально-демографические характеристики соотносились как с эталоном. Ныне этот термин также часто используется в этнографической, этнолингвистической и исторической научной литературе, в том числе и в диссертациях[17 - См., например: Великая Отечественная война 1941–1945 годов: В 12 т. Т. 10. Государство, общество и война. М., 2014. С. 397; Восток России: миграции и диаспоры в переселенческом обществе. Рубежи XIX–XX и XX–XXI веков. Иркутск, 2011. С. 100, 132, 449; Данилко Е.С. Общие особенности распространения старообрядчества в нерусской среде на территории Урало-Поволжья // Старообрядчество: история и современность, местные традиции, русские и зарубежные связи. Улан-Удэ, 2007; Зайцев А.В. Христианизация нерусских народов Среднего Поволжья в отечественной историографии: вторая половина XIX – начало XX в.: Автореф. … дисс. канд. ист. наук. Чебоксары, 2008; Таймасов Л.А. Христианское просвещение нерусских народов и этноконфессиональные процессы в Среднем Поволжье в последней четверти XVIII – начале XX века: Автореф. … дисс. д-ра ист. наук. Чебоксары, 2004; Анохина И.А. Просвещение нерусских народов Среднего Поволжья во второй половине XIX – начале XX века: Автореф. … дисс. канд. ист. наук. Пенза, 2009; Кадырметова Н.Н. Этноконфессиональная политика российского правительства в XIX веке по отношению к нерусским народам Среднего Поволжья: историко-политический анализ: Автореф. … дисс. канд. ист. наук. Казань, 2004; Ряузова О.Ю. Обучение студентов нерусской национальности устным видам речевой деятельности на русском языке: Естественно-технический профиль: Автореф. … дисс. канд. пед. наук. М., 2003 и др.], хотя и вышел из официального оборота органов власти из-за возможных негативных коннотаций.

Национальные регионы РСФСР и СССР – термин, имевший широкое хождение в делопроизводстве изучаемого периода. Под национальными регионами имелись в виду союзные и автономные республики, автономные области и округа, то есть все административные территории Советского Союза, где признавался политический приоритет нерусского титульного этноса (или нескольких титульных этносов). Этноним закреплялся в наименовании региона. В качестве исключения под национальными понимаются полиэтничные регионы с преимущественно нерусским населением, но носившие исторические или искусственные наименования (например, Дагестанская АССР, Горская АССР и ряд других).

Начальствующий, командно-начальствующий, офицерский состав. Термин командный состав введен в РККА в 1919 г.; при этом командный состав отделялся от лиц административной службы[18 - Приказ Реввоенсовета Республики № 2216 от 27 ноября 1919 г. (РГВА. Ф. 4. Оп. 12. Д. 8. Л. 780).]. Было определено, что к категории лиц командного состава относятся: в строевых частях – все должностные лица, состоящие на командных должностях; в штабах, управлениях и учреждениях – лица, в чьем непосредственном ведении находились строевые части или команды. Все остальные должностные лица РККА относились к административному составу. В начале 1920-х гг. командный и административный состав был объединен в категорию начальствующего состава. До 1935 г. командный состав являлся составной категорией начальствующего состава, куда кроме командиров также включались лица политического, административного, военно-технического, военно-юридического и другого руководящего состава РККА. С 1935 г. командный состав был выделен в отдельную категорию и получил распространение обобщающий термин командный и начальствующий состав или командно-начальствующий состав. А с 1943 г. термины начальствующий и командный состав официально заменены на офицерский состав, хотя продолжали широко употребляться в делопроизводстве и в настоящее время распространены в военно-исторической и энциклопедической литературе[19 - Военная энциклопедия. Т. 5. М., 2001. С. 440.]. В монографии эти термины употребляются в соответствии с их исторической эволюцией.

Многочисленные этнические номинации приводятся в книге максимально близко к их употреблению современниками. Учитывая то, что рассматриваемый в работе период – время бурной советской этнореконструкции постимперского пространства, сопровождавшейся частыми переименованиями, один и тот же этнос может называться в данной работе по-разному. При первом употреблении архаизированных этнонимов (черемисы, вотяки, зыряне и т. д.) в сноску вынесено их современное наименование. В отдельных случаях устаревший и современный этноним приводятся совместно, во избежание путаницы. Таков, например, случай казахов, которых до революции и в 1920-х гг. именовали киргизами, в то время как современных киргизов – кара-киргизами. Только к концу 1930-х гг. два этнонима (казахи и киргизы) в советском военном делопроизводстве окончательно отделяются друг от друга, однако казахов некоторое время называли казаками, что порождало новые проблемы.

Приведенные в книге даты отечественной истории до 14 февраля 1918 г. даны по старому стилю, если в скобках не оговорена соответствующая дата по новому стилю.

Глава 1. Изучение национального состава Красной армии: достижения и проблемы историографии

Полный обзор историографии по теме исследования приведен в нашей докторской диссертации, доступной в сети Интернет[20 - Безугольный А.Ю. Опыт строительства Вооруженных Сил СССР: национальный аспект (1922–1945 гг.). Дисс. … д-ра ист. наук. М., 2019 // https://vagsh.mil.ru/Nauka/Dissertacionnyj-sovet/D215.010.01/item/200998/ (Дата обращения: 1.02.2020).]. Жанр монографии позволяет ограничиться здесь лишь очерком (который, впрочем, нельзя назвать кратким) наиболее существенных тенденций в изучении этнического аспекта истории Красной армии и остановиться на тех работах, в которых предложены попытки раскрыть национальный аспект отечественных вооруженных сил количественными методами.

Среди многочисленных публикаций, посвященных истории национальных формирований, участию того или иного народа, той или иной республики в войнах России и СССР, исследований, в которых национальные процессы в отечественных вооруженных силах проанализированы с использованием статистических источников, до сих пор было предпринято немного. Причина тому – не отсутствие интереса к теме. Напротив, национальный вопрос всегда вызывал большой ажиотаж. Однако чаще всего исследования загонялись в прокрустово ложе готовых идеологических установок о «нерушимой дружбе народов», иллюстрируемых выборочными цифровыми данными. Долго и безбедно существовало целое квазинаучное течение, которое условно можно назвать этнопатриотическим. Многие десятилетия оно фактически подменяло собой академическое изучение этнических сторон строительства вооруженных сил бравурной демонстрацией межнациональной дружбы и боевого братства советских народов.

К сожалению, в последние десятилетия мало что изменилось. Более того, прочное встраивание Великой Отечественной войны в конструкцию новой государственной идеологии «духовных скреп», среди которых Победе 1945 г. отводится, безусловно, центральное место, вновь сужает пространство для свободного научного поиска, предполагающего постановку любых, в том числе и самых неудобных, исследовательских вопросов.

Нужно сразу оговориться, что мы ни в коем случае не ставим под сомнение межнациональную дружбу, боевое братство воинов различных национальностей; считаем, что историческая Победа над нацизмом в Великой Отечественной войне – плод усилий всех народов, входивших в состав Советского Союза. Однако это не отменяет необходимости научного осмысления национальной политики в армии в 1918–1945 гг.

Главным препятствием на пути изучения национального аспекта истории Красной армии является проблема максимально полного выявления достоверного, сравнимого статистического материала, адекватно отражающего национальный состав Красной армии на разных этапах ее развития, его строго научной систематизации и анализа. Именно здесь кроется причина того, почему до сего дня этот вопрос разработан историками неудовлетворительно и даже исследовательские задачи должным образом не сформулированы. И дело не в том, что статистикой в военно-исторических исследованиях полностью пренебрегают. Напротив, цифровой материал активно привлекается в доказательство выдвигаемых тезисов. Но, как верно отмечено в одной из немногочисленных в отечественной историографии работ по военной статистике, «данные статистики только тогда оправдывают свое значение, когда они научно обработаны. В противном случае самые хорошие статистические показатели могут совершенно выпасть из поля зрения исследователя»[21 - Маланьин К. Военная статистика (Обзор литературы) // Военная мысль. 1968. № 6. С. 88.].

Вопрос выявления и квалифицированного анализа статистических источников следует считать краеугольным камнем исследований в области этнической истории отечественных вооруженных сил. Ведь крайне важно во временной и пространственной динамике продемонстрировать вовлечение конкретных этносов в дело защиты государства. Объективно оценить успешность этого процесса можно только сравнительно-статистически – путем определения роста или сокращения количественных и качественных показателей, связанных с военной службой представителей советских этносов в рядах Красной армии. Между тем, несмотря на обилие статистического материала по этническому составу РККА – как опубликованного, так и архивного, – он крайне редко используется как основа источниковой базы подобных исследований.

1.1. Отечественная историография

Статистическое изучение вооруженных сил актуализировалось во второй половине XIX в. переходом к строительству массовой армии, комплектуемой на основе всеобщей воинской повинности и оснащенной сложными видами техники и вооружения. Статистические данные о структуре народонаселения повсеместно внедрялись в систему принятия управленческих решений. В декабре 1852 г. был образован Статистический комитет (с 1858 г. – Центральный статистический комитет) МВД. На местах сбор материалов, в том числе о составе военнообязанного населения, осуществляли губернские статистические комитеты. Первое военно-статистическое исследование армии, территории и населения России принадлежит перу профессора кафедры военной статистики (организована в 1847 г.) Николаевской академии Генерального штаба А.И. Макшеева[22 - Макшеев А.И. Военно-статистическое обозрение Российской империи. СПб., 1867.]. Горячим сторонником внедрения статистических методов в планирование и анализ военного строительства был военный министр Д.А. Милютин, сам преподававший в молодости военную статистику в академии. Кроме кафедры военной статистики, дисциплина преподавалась также в старших классах средних военно-учебных заведений. «Военно-статистический сборник», охвативший своим описанием не только население Европейской России, но и азиатских владений империи и Кавказа, вышел еще в 1871 г.[23 - Военно-статистический сборник. Вып. IV. Россия. СПб., 1871.], то есть на закате рекрутской системы комплектования войск в России.

В последней четверти XIX и в начале XX в. был накоплен немалый опыт по сбору и анализу материала в области организационной структуры и мобилизационной готовности, работы военно-учебных заведений, призывам новобранцев, учету офицерских кадров и нижних чинов, военнообязанного населения и т. д.[24 - Маланьин К.А. История русской военной статистики (XIX–XX вв.). Дисс. … канд. ист. наук. М., 1972. С. 217–219.] Вообще изучение народонаселения с точки зрения ресурса для комплектования армии в военное время стало одним из основных направлений работы военных статистиков. Эта отрасль постоянно совершенствовалась и усложнялась.

В последней четверти XIX в. появились первые качественные работы с оценкой национального состава населения. Их целью было определение тягот военной повинности на населявшие империю этносы и выяснение перспектив выравнивания в распределении этих тягот. Особенно примечательны в этом отношении работы полковника А.Ф. Риттиха[25 - Риттих А.Ф. Племенной состав контингентов русской армии и мужского населения Европейской России. СПб., 1875.], полковника Я.А. Гребенщикова[26 - Гребенщиков Я.А. Военная организация и статистика // Сборник государственных знаний. СПб., 1879. Т. 7. С. 119–134.], профессора кафедры военной статистики генерал-лейтенанта А.М. Золотарева[27 - Золотарев А.М. Материалы по военной статистике России. Население России, как источник комплектования ее армии (на основании данных за первое десятилетие отбывания воинской повинности). СПб., 1889.], А. Сырнева[28 - [Сырнев А.] Всеобщая воинская повинность в Российской империи за первое десятилетие 1874–1883 гг. СПб., 1886.] и других авторов. Именно статистическое изучение процессов, связанных с комплектованием армии, со всей очевидностью показывало резкий дисбаланс в распределении тяжести военной повинности между населявшими империю этносами в пользу великорусского населения. Доказательству этого, в частности, была посвящена работа А.М. Золотарева.

В начале XX в. вышел ряд больших статей о демографических ресурсах империи и отдельных этносов с точки зрения комплектования армии, основанных на анализе статистического материала. В частности, это работы А. Антоновича[29 - Антонович Ан. Русский народ и главнейшие народности России перед воинскою повинностью // Военный сборник. 1909. № 11. С. 247–274.], М.Л. Усова[30 - Усов М.Л. Евреи в армии. СПб., 1911.] и др.

Как отмечал в своей диссертации К.А. Маланьин, к началу XX в. практическая целесообразность данных военной статистики для организационного строительства армии и флота была очевидна правительственным органам и военному ведомству. Им «уже не требовалось доказательств о пользе статистических сведений, особенно обобщенных показателей, без которых невозможно было решать вопросы комплектования войск, их вооружения, снабжения и воспитания…»[31 - Маланьин К.А. Указ. соч. С. 222.]. Особенно важна военная статистика была в разработке мобплана, организационной и мобилизационной готовности армии. По мнению автора одной из статей по теории военной статистики Я.А. Гребенщикова, правильность и основательность всех организационных и мобилизационных расчетов самым тесным образом связана с верностью и полнотой статистических данных, составляющих фактическую основу всех расчетов, связанных с подготовкой и ведением войны[32 - Гребенщиков Я.А. Указ. соч. С. 119.]. Это понимание нашло отражение и в организационных мерах: в 1892 г. при военно-окружных штабах были созданы специальные статистические отделения, собиравшие и обрабатывавшие первичную статистическую информацию. А в 1903 г. в Главном штабе отделение военной статистики было развернуто в отдел в составе четырех отделений. Кроме того, сбором и анализом статистических данных занимался Мобилизационный отдел Главного штаба[33 - Маланьин К.А. Указ. соч. С. 343.]. Пример умелого и массового использования данных военной статистики за длительный промежуток времени – фундаментальный многотомник «Столетие Военного министерства (1802–1902)», осветивший все аспекты и тенденции военного строительства за истекшее XIX столетие[34 - Столетие Военного министерства (1802–1902). СПб., 1902–1914.].

В Советской России, а затем и в Советском Союзе в 1920-х гг. в ряде работ предпринимались попытки привлечь учетно-статистические источники к анализу проблем национального военного строительства в СССР. В этом отношении интересны издания первого десятилетия советской власти (1920-е гг.). Особенно ценны работы М.П. Захарова, возглавлявшего недолго просуществовавший отдел национальных формирований в составе Управления устройства и службы войск Главного управления РККА. В своих работах, изданных во второй половине 1920-х гг., он подвел первые итоги реализации принятой в начале 1925 г. пятилетней программы строительства национальных формирований. В небольшой по объему монографии «Национальное строительство в Красной армии» М.П. Захаров представил подробный анализ проблем выбора путей и определения этапов этого строительства, которые стояли перед руководством Наркомвоенмора в середине 1920-х гг. Автор рассмотрел вопросы штатной организации и комплектования национальных частей, подготовки командно-начальствующего состава для нацчастей и определения дальнейших перспектив их строительства[35 - Захаров М. Национальное строительство в Красной армии. М., 1927. С. 26–89.]. Разнообразием привлеченных источников и глубиной выводов отличается большая статья еще одного сотрудника Главного управления РККА А.Ф. Сиднева, вышедшая в двух номерах журнала «Война и революция» в 1927 г.[36 - Сиднев. Призыв национальностей // Война и революция. 1927. № 5. С. 69–83.] Использовав доступный ему статистический материал, автор представил компетентный анализ комплектования нерусским контингентом армии Российской империи национальных процессов в Красной армии. В небольшой монографии А. Стеклова приведена полезная статистика социальных параметров (грамотность, партийность и проч.) личного состава Азербайджанской стрелковой дивизии – в начале военной службы и к моменту увольнения красноармейца. Армия становилась для воинов-националов школой всестороннего социального взросления, на деле «перековывала» неграмотных и невежественных жителей глухих аулов[37 - Стеклов А. Красная армия Азербайджана. Баку, 1928. С. 22–29.].

В 1930–1950-х атмосфера повсеместной секретности практически вытеснила статистику из открытых публикаций по личному составу советских вооруженных сил.

В дальнейшем в 1960–1980-х гг. использование статистического материала было строго подчинено идеологическим задачам. В этот период институализируется советская историческая наука, в том числе ее национально-региональные школы. Публикуются обобщающие работы, посвященные вкладу народов СССР в военное строительство и в войне с нацизмом[38 - Аманжолов К. Национальные воинские формирования в составе Советских Вооруженных Сил (1917–1945): Автореф. дисс. … д-ра ист. наук. Алма-Ата, 1987; Вишневский А.Я. Школа дружбы народов. Душанбе, 1976; Захаров И.З. Дружба, закаленная в боях. М., 1970; Лахтиков А. Советская Армия братства и дружбы народов СССР. М., 1952; Новиков И.А. Дружба народов – источник могущества Советского государства и его Вооруженных Сил. М., 1959 и др.], союзных и автономных республик и национальных партийных организаций[39 - Абишев Г.А. Казахстан в защите Социалистического Отечества. Алма-Ата, 1969; Белан П.С. Казахстанцы в Сталинградском сражении. Алма-Ата, 1968; Он же. Казахстанцы в боях за свободу Украины и Молдавии. Алма-Ата, 1984; Джураев Т.Д. Воины Узбекистана на фронтах Отечественной войны. Ташкент, 1965; Ильясов Б. Туркменская ССР в годы Великой Отечественной войны. Ашхабад, 1950; Кашкепбаев З. Военно-организаторская работа Компартий республик Средней Азии и Казахстана в годы Великой Отечественной войны. Алма-Ата, 1970; Козыбаев М. Компартия Казахстана в период Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.). Алма-Ата, 1964; Табышалиев С. Защищая Родину. Подвиг комсомольцев Киргизии в годы Великой Отечественной войны. Фрунзе, 1960; Ларин П.А. Эстонский народ в Великой Отечественной войне. 1941–1945. Таллин, 1964; Пулатов И. Из истории участия народов Средней Азии в Великой Отечественной войне. Ташкент, 1966; Борьба за Советскую Прибалтику в Великой Отечественной войне. 1941–1945. Кн. 1–3. Рига, 1966–1969; Борьба латышского народа в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.). Рига, 1970; Мурнев Д.З. Осетин отважные сыны. Орджоникидзе, 1974; Якутяне в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Якутск, 1979; Эстонский народ в Великой Отечественной войне Советского Союза. 1941–1945: В 2 т. Таллин, 1973-1980 и др.]. В разные годы были изданы истории многих (правда, далеко не всех) национальных соединений Красной армии, как по отдельности[40 - Савченко В.И. Гвардейская Латышская. Рига, 1961; Сепп Ф.Т. О боевом пути 41-го гвардейского эстонского Таллинского стрелкового корпуса. Таллин, 1967; Микельсон В.Э. 308-я Краснознаменная латышская стрелковая дивизия. Рига, 1969; Шнопберг Г.Н. Боевой путь 130-го латышского ордена Суворова стрелкового корпуса. Рига, 1969; Арутюнян А.О. 409-я армянская стрелковая в боях за освобождение Украины (1943–1944). Ереван, 1971; Белан П.С. 100-я казахская национальная бригада в боях за Родину. Алма-Ата, 1972; Багиров Н.Т. Симферопольская. Краткая история. Баку, 1974; Агаев Б.А. Боевой путь 87-й отдельной стрелковой бригады. Ашхабад, 1982; Джанжгава В.С. Боевой путь 414-й Краснознаменной. Тбилиси, 1983; Беков М.А. Туркменская стрелковая. Ашхабад, 1988 и др.], так и объединенных по этническому или региональному признаку (например, азербайджанских, казахских, закавказских)[41 - Бурназян Г.С. Участие национальных соединений закавказских республик в битве за Кавказ и последующих операциях Красной армии в Великой Отечественной войне. Ростов н/Д, 1967; Савченко В.И. Латышские формирования Советской Армии на фронтах Великой Отечественной войны. Рига, 1975; Буниятов З.М., Зейналов Р.Э. От Кавказа до Берлина. Баку, 1990; Аманжолов К.Р. Под боевым знаменем: О мужестве и выполнении воинского долга соединениями Красной армии Казахстана (1918–1945 гг.). Алма-Ата, 1991.].

Особенность работ 1960–1980-х гг. по военно-национальной тематике состоит в том, что они основаны на архивном материале и характеризуются изобилием цифр, освещающих самые различные аспекты участия советских этносов в военной организации Советского государства – от числа награжденных орденами и медалями в той или иной республике до количества собранных фронтовикам подарков. В то же время статистические сведения служили лишь инструментом для доказательства, а точнее, иллюстрацией набора догм о «нерушимом боевом братстве народов СССР». Шквал цифровых данных, несоотносимых друг с другом во времени и пространстве, подобранных из соображений выгодного освещения того или иного тезиса, лишь затуманивал картину. На деле в таких исследованиях содержательная часть в большинстве своем представляла собой краткое изложение боевого пути национальных частей, описание подвигов героев различных национальностей и усилия тружеников тыла, в то время как сложные моменты истории умалчивались. Например, К. Аманжолов и Н.А. Кирсанов в своих работах подробно рассказали о процессе формирования национальных кавалерийских и стрелковых соединений в Средней Азии в конце 1941 – начале 1942 г.[42 - Там же. С. 50–51; Кирсанов Н.А. В боевом строю… С. 60–69.] В то же время авторы ни словом не обмолвились о причинах расформирования практически всех их еще до отправки на фронт.

Выходила плоская и одномерная картина, не позволявшая осмыслить проблемы несения военной службы представителями народов СССР и участия их в войнах. Из поля зрения советских историков выпали важнейшие проблемы, связанные с решением национального вопроса в военном строительстве, особенно в довоенный период. Это – комплектование войск представителями различных национальностей, организация прохождения ими военной службы, подготовка национальных командных кадров и т. д.

Как видно из обзора, многие авторы ограничивали изучение национального вопроса одними лишь национальными формированиями. Это замечание в полной мере применимо и к современной историографии. Национальные формирования словно магнит притягивают к себе внимание исследователей, отвлекая их от понимания простого факта: самодержавием, а затем и советской властью национальные части формировались вынужденно, поскольку не было условий для широкого призыва национальных меньшинств в армию на общих условиях. Поэтому рассматривать требуется весь комплекс проблем, связанных с привлечением народов нашей страны к военной службе, а не только вершину этой проблемы – национальные формирования.

Тем не менее к советскому периоду относится и несколько весьма интересных работ. Среди них – небольшая монография А.П. Артемьева, изданная в 1975 г.[43 - Артемьев А.П. Братский боевой союз народов СССР в годы Великой Отечественной войны. М., 1975.] Автором впервые в отечественной науке предпринята попытка сравнительно-статистического анализа участия народов СССР в Великой Отечественной войне на разных ее этапах. Проанализировав доступный ему в тех условиях архивный материал по личному составу около двухсот стрелковых соединений, автор пришел к заключению, что национальный состав Красной армии в годы войны значительно колебался, что было связано с объективными изменениями фронтовой обстановки: потерей, а затем освобождением от врага огромных территорий страны, являвшихся источником для пополнения армии людскими ресурсами. Несмотря на новаторскую для своего времени методологию и тщательность исследования, нельзя не отметить несовершенство источниковой базы, сказавшееся на результатах. Автор мог пользоваться только несекретными документами уровня соединений (дивизионного звена), не имея доступа к обобщающим материалам высших руководящих органов Красной армии. Хотя тенденции этнического представительства в Красной армии в книге А.П. Артемьева отражены верно, но разнородность и фрагментарность материала стали причиной искажения обобщающих данных по целому ряду этносов. Кроме того, само обращение лишь к материалам стрелковых соединений дает заведомо неточную, ограниченную картину общего представительства в армии ряда этносов, поскольку этнический фактор, как правило, учитывался при комплектовании родов войск, а также частей действующей армии и внутренних округов. По идеологическим причинам автор не упомянул о практиках приостановок призыва в армию десятков народов, отзыва с фронта военнослужащих этносов, выселенных с исторической родины. Эти решения правительства также существенно влияли на удельный вес представителей того или иного этноса в войсках. Апробированные А.П. Артемьевым подходы дополнены и развиты в настоящем исследовании, но на значительно более обширном и разнообразном материале.

Также можно отметить подготовленную в 1981 г., но не защищенную докторскую диссертацию М.Я. Сухаря. Она посвящена проблемам комплектования и формирования воинских частей в союзных республиках Средней Азии. Работа основана на строгом статистическом исследовании учетной документации штаба одного военного округа – Среднеазиатского (САВО), – а также подчиненных ему республиканских военкоматов[44 - Сухарь М.Я. Военно-мобилизационная работа Средне-Азиатского военного округа, республик Средней Азии и Казахстана по подготовке мобилизационных резервов в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.): Дисс. … д-ра ист. наук. Ашхабад, 1981.]. На цифровом материале автор выявил и проанализировал характерные особенности контингентов военнообязанных из союзных республик Среднеазиатского региона – их недостаточный образовательный уровень, слабое владение русским языком, катастрофическую нехватку командных кадров. Диссертация М.Я. Сухаря насыщена статистическими выкладками и в то же время не перегружена обычной для работ этого периода марксистско-ленинской риторикой. Однако и в этой, весьма сильной работе не обошлось без умолчаний, вызванных идеологическими причинами. Так, например, значительная часть работы посвящена созданию национальных частей в САВО, однако о том, что подавляющая их часть была расформирована, так и не попав на фронт, автор умалчивает[45 - Там же. С. 207.]. Также, подробно рассказывая о формировании рабочих колонн, М.Я. Сухарь обходит вопрос их этнического состава, не упоминая того, что на их комплектование направлялся как раз национальный контингент.

Еще одна докторская диссертация К. Аманжолова, защищенная в 1987 г., также отличается достаточно тщательными подсчетами состава национальных формирований[46 - Аманжолов К. Национальные воинские формирования в составе Советских Вооруженных Сил (1917–1945): Автореф. дисс. … д-ра ист. наук. Алма-Ата, 1987.]. Особенно ценны они для периода Гражданской войны, достаточно бедной источниками. Правда, исследование в основном касалось Среднеазиатского региона, а не всей территории страны, как это было заявлено в теме диссертации.

Современный период развития исторической науки характеризуется падением идеологических оков и открытием архивов. В последние десятилетия вышел ряд интересных публикаций по истории национальных воинских формирований в Русской императорской армии, а также по вопросам национальной политики царизма в военном строительстве на рубеже XIX–XX вв. и в последних войнах Российской империи. В этой области интересен анализ армии как плавильного котла складывавшейся российской нации в работах В.В. Лапина[47 - Лапин В.В. Финляндия в военной системе Российской империи // Петербургский исторический журнал: Исследования по российской и всеобщей истории. 2014. № 1; Он же. Годен – не годен. Воинские качества народов Российской империи глазами офицеров Генерального штаба // Электронный научно-образовательный журнал «История». 2014. № 4 (27). С. 1–12; Он же. Грузины на военной службе – строители Российской империи // Россия и мир в конце XIX – первой половине XX в.: Сборник к 85-летию Бориса Васильевича Ананьича. СПб., 2017. С. 446–462; Он же. Армия как имперский интеграционный механизм // Петербургский исторический журнал: Исследования по российской и всеобщей истории. 2019. № 1 (21). С. 302–313 и др.]. Весьма любопытны статьи Т.А. Дмитриева[48 - Дмитриев Т.А. «Не возьму никого, кроме русских, украинцев и белорусов»: Национальное военное строительство в СССР в 1920–1930-е годы и его проверка «огнем и мечом» в годы Великой Отечественной войны // Вопросы национализма. 2013. № 2. С. 60–88; Он же. «Это не армия»: Национальное военное строительство в СССР в контексте советской культурно-национальной политики (1920–1930-е годы) // Время, вперед! Культурная политика в СССР. М., 2013. С. 108–132.], который делает в целом верные выводы о тенденциях решения национального вопроса в строительстве вооруженных сил в сталинский период истории Советского Союза. Правда, автору не хватило архивных первоисточников для глубины и основательности выводов. В неплохой работе А.А. Шабаева и С.Н. Михалева, посвященной изучению потерь Красной армии в Великой Отечественной войне, сделано несколько верных наблюдений о комплектовании войск по национальности, качестве национальных контингентов и о соотношении потерь[49 - Шабаев А.А., Михалев С.Н. Трагедия противостояния: Потери вооруженных сил СССР и Германии в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.: (Историко-статистическое исследование). М., 2002. С. 89–93.]. Авторами введены в оборот некоторые важные документы, однако дальше этого они не пошли. Ряд статей Н.В. Подпрятова охватывает разные региональные аспекты истории национальных формирований[50 - Подпрятов Н.В. Армянские стрелковые батальоны в годы Первой мировой войны // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2014. № 2–2(40). С. 159–161; Подпрятов Н.В., Поперечная А.Н. Процессы комплектования и пополнения иррегулярных этнических частей Русской армии в условиях Первой мировой войны // Власть. 2016. Т. 24. № 10. С. 149–154.]. Под его общей редакцией в 2017 г. была осуществлена попытка обобщить опыт национальных формирований Русской армии в годы Первой мировой войны[51 - Национальный вопрос и этнические воинские формирования Русской армии в годы Первой мировой войны. Пермь, 2017.]. Национальное строительство в вооруженных силах рассматривается в диссертациях Б.Г. Кадырова[52 - Кадыров Б.Г. Национальная политика Советского государства в армии в межвоенный период: концепция и практика: дисс. … д-ра ист. наук. Казань, 2002.], В.Н. Подпрятова[53 - Подпрятов В.Н. Роль национальных воинских формирований в годы гражданской войны на восточном театре военных действий: автореф. дисс. … канд. ист. наук. Пермь, 1994. 16 с.; Он же. Национальные вооруженные формирования народов России и СССР в XVIII – первой половине XX вв.: дисс. … д-ра ист. наук. Ижевск, 2012.], В.Е. Иванова[54 - Иванов В.Е. Деятельность партийных и государственных органов по строительству и боевому применению национальных воинских частей в СССР (1917–1946 гг.): автореф. дисс. … канд. ист. наук. М., 1995.], Э.-Б.Р. Назиха[55 - Назих Э.-Б.Р. Деятельность государственных и военных органов СССР по созданию и развитию национальных воинских формирований (1923–1939 гг.): дисс. … канд. ист. наук. М., 2011.], С.Л. Павловича[56 - Павлович С.Л. История национальных воинских формирований Рабоче-Крестьянской Красной армии в Средней Азии (1920–1938 гг.). Дисс. … канд. ист. наук. СПб., 2019.]. Отдельные вопросы (прежде всего, в диссертациях Кадырова, Назиха) проработаны хорошо, хотя в целом и структуру работ, и охват источников, и качество их анализа в перечисленных диссертациях нельзя признать удовлетворительными[57 - Подробный анализ перечисленных диссертаций см.: Безугольный А.Ю. Указ. соч. С. 43–47.]. Это еще раз подчеркивает всю сложность и многоаспектность выбранной темы исследования.

Знакомство с современной литературой позволяет утверждать, что, несмотря на радикальное расширение объема документальных источников в последние десятилетия и облегчение доступа исследователей к ним, историки недостаточно используют архивный материал по теме, даже в докторских диссертациях. Также нельзя не отметить нередко небрежный и некритичный подбор статистических материалов. Чаще всего анализу подвергаются случайные, нерелевантные цифры из разнородных источников, с опорой на которые делаются столь же необоснованные, нерепрезентативные выводы и суждения. Это является благоприятной средой для политизированных домыслов и спекуляций о масштабах участия различных этносов в войнах Советского Союза, их вкладе в дело победы, потерях, дисциплинарной и наградной практике, воинских подвигах и преступлениях представителей того или иного этноса и т. д.

Редкий в современной российской, особенно региональной, историографии пример тщательного исторического исследования проблем военно-мобилизационной работы в рамках одного национального региона представляют публикации калмыцких авторов К.Н. Максимова[58 - Максимов К.Н. Великая Отечественная война: Калмыкия и калмыки. М.: Наука, 2010.], У.Б. Очирова[59 - Очиров У.Б. Военные мобилизации в Калмыцкой АССР в период Великой Отечественной войны // Великая Отечественная война: события, люди, история: Сб. науч. ст. Элиста, 2001; Он же. Эффективность применения национальных кавалерийских дивизий в Великой Отечественной войне: мифы и реалии // Magna adsurgit: historia studiorum. 2016. № 2. С. 8–23.], С.С. Белоусова[60 - Белоусов С.С. История формирования и боевые действия 110-й отдельной Калмыцкой кавалерийской дивизии на Нижнем Дону в воспоминаниях военнослужащих // Вестник Калмыцкого ин-та гум. иссл. РАН. 2010. № 1. С. 22–31.] и др. Они отличаются стремлением к объективности, широким использованием архивного материала. Особенно следует отметить работы доктора исторических наук У.Б. Очирова. В большой книге, посвященной истории 110-й калмыцкой кавалерийской дивизии (написана в соавторстве с С.А. Заярным)[61 - Очиров У.Б., Заярный С.А. Клятве остались верны: история формирования и боевого пути 110-й Калмыцкой кавалерийской дивизии. Т. 1–2. Элиста, 2018.], и в отдельных статьях по вопросам военных призывов и мобилизаций в Калмыкии в 1920-х – первой половине 1940-х гг. на большом документальном материале рассмотрены как нормативная база военных призывов применительно к калмыцкому народу, так и статистические данные о результатах этих мобилизаций и национальных воинских формирований. У.Б. Очиров также дал оценку боевой эффективности национальных кавалерийских дивизий и вообще конницы в период Великой Отечественной войны. Автор квалифицированно анализирует преимущества и недостатки кавалерии в условиях «войны моторов» и варианты ее боевого применения.

Общим проблемам трансформации национальной политики, а также национальному вопросу в военном строительстве в период Гражданской войны в России, в межвоенную эпоху и во время Великой Отечественной войны посвящены работы А.Э. Ларионова[62 - Ларионов А.Э. Фронтовая повседневность Великой Отечественной войны: социальные коммуникации и духовная жизнь в РККА 1941–1945 гг. М., 2015. С. 49–65.], А.Ю. Рожкова[63 - Рожков А.Ю. Молодой человек в Советской России 1920-х годов: повседневная жизнь в группах сверстников (школьники, студенты, красноармейцы): Автореф. дисс. … д-ра ист. наук. Краснодар, 2003.], А.В. Ганина[64 - Ганин А.В. Русский офицерский корпус в годы Гражданской войны. Противостояние командных кадров. 1917–1922 гг. М., 2019.], Ф.Л. Синицына[65 - Синицын Ф.Л. Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР. 1933–1945. М., 2018; Он же. Национальная политика СССР в Великой Отечественной войне: Автореф. дисс. … канд. ист. наук. М., 2009; Он же. Национальная политика СССР в предвоенный период (1938–1941 гг.) // Вестник РУДН. Серия: История России. 2014. № 1. С. 25–34; Он же. Разделяй и властвуй: Нацистская оккупационная политика. М., 2015.], Н.Ф. Бугая[66 - Бугай Н.Ф., Гонов А.М. Кавказ: народы в эшелонах (20–60-е годы). М., 1998; Бугай Н.Ф. Л. Берия – И. Сталину: «После Ваших указаний проведено следующее…». М., 2011.], В.П. Булдакова[67 - Булдаков В.П. Кризис империи и революционный национализм начала XX в. в России // Вопросы истории. 2000. № 1. С. 29–45.], Н.И. Хмары[68 - Хмара Н.И. Из опыта национального строительства в СССР (1920-е – 1930-е годы) // Отечественная история. 2006. № 3. С. 246.], А.И. Вдовина[69 - Вдовин А.И. Национальный вопрос и национальная политика в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов: мифы и реалии // Представительная власть – XXI век: законодательство, комментарии, проблемы. 2005. № 1. С. 17–20; № 2. С. 12–13.] и других авторов.

Немногочисленные современные попытки статистического изучения национальных аспектов отечественной военной истории нельзя признать удовлетворительными. Еще на рубеже 1980-х и 1990-х гг. на волне острого общественного интереса к человеческой цене Победы Советского Союза в Великой Отечественной войне был предпринят ряд попыток уточнить боевой и численный состав советских вооруженных сил и определить масштабы потерь. Было создано несколько официальных комиссий, получивших доступ в государственные архивы[70 - Шабаев А.А., Михалев С.Н. Указ. соч. С. 28–29, 31, 34–35.].

Отвечая на общественный запрос, в 1988 г. министр обороны СССР Д.Т. Язов образовал комиссию Генерального штаба по подсчету потерь под руководством начальника Главного организационно-мобилизационного управления Генерального штаба генерал-полковника Г.Ф. Кривошеева. Несколько лет члены комиссии работали в архивах с подлинными документами учета личного состава и потерь. Предварительные результаты работы были опубликованы в интервью «Военно-историческому журналу» в марте 1990 г., а в 1993 г. вышло большое статистическое исследование под редакцией Г.Ф. Кривошеева «Гриф секретности снят. Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. Статистическое исследование»[71 - Гриф секретности снят. Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. Статистическое исследование. М., 1993.]. Книга подвела итог нескольким годам работы комиссии Минобороны. Работа стала классической, в последующем она несколько раз переиздавалась в разных редакциях[72 - Россия и СССР в войнах XX века. Потери Вооруженных сил. Статистическое исследование. М., 2001; Россия и СССР в войнах XX века. Книга потерь. М., 2010.]. В 2009 г. основные выводы комиссии Г.Ф. Кривошеева были подтверждены новой межведомственной комиссией, сформированной по инициативе министра обороны РФ. Они стали, таким образом, официальными. В современных фундаментальных[73 - Великая Отечественная война 1941–1945 годов. М., 2015. Т. 12. С. 154.] и энциклопедических изданиях данные о потерях, выработанные комиссией Кривошеева, публикуются уже как «канонические», без критического анализа, в том числе и российским статистическим ведомством, от которого можно было ожидать собственного оригинального исследования[74 - Росстат дважды – в 2015 и 2020 гг. – издавал юбилейные статистические сборники, посвященные Великой Отечественной войне. В сборнике 2020 г. несколько разделов посвящено вооруженной борьбе и вопросам строительства вооруженных сил. В основе своей воспроизведены данные книги «Гриф секретности снят» и другие, давно введенные в научный оборот статистические сведения (Великая Отечественная война. Юбилейный статистический сборник: Стат. сб. М., 2015; Великая Отечественная война. Юбилейный статистический сборник: Стат. сб. М., 2020).].

В числе прочего авторами была предложена раскладка безвозвратных потерь по национальностям, которая переходила в каждое новое издание книги и много лет некритически тиражировалась различными исследователями[75 - Всероссийская Книга Памяти. 1941–1945 гг. Обзорный том. М., 1995. С. 413; Филимошин М.В. Наши павшие как часовые… Потери вооруженных сил СССР в войнах и военных конфликтах // Военно-исторический журнал. 2000. № 2. С. 16–25.], в том числе какое-то время – и автором этих строк.

Не подвергая сомнению в целом высокую научную ценность работы «Гриф секретности снят» (тем более что ничего сравнимого ей по масштабу за тридцать лет предложено не было), разберем столь часто цитируемую таблицу (см. таблицу 1), отражающую потери Красной армии по национальностям. Она была составлена на основе донесений о списочной численности военнослужащих Красной армии, причем данные о потерях получены расчетным способом при помощи коэффициентов смертности[76 - Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил. Статистическое исследование. М., 2001. Табл. 121.].

Таблица 1.Безвозвратные потери Красной армии в годы Великой Отечественной войны по национальному составу

Источник: Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил. Статистическое исследование. М., 2001. Табл. 121.

В основу данного расчета было положено, казалось бы, очевидное статистическое допущение того, что советские этносы несли потери пропорционально их представительству в Красной армии. Для своих расчетов авторы почему-то использовали данные о списочной численности Красной армии лишь за период с 1943 по 1945 г., очевидно предположив, что соотношение этносов за годы войны не менялось и в ее конце было таким же, как и в начале. Такое предположение в корне неверно, напротив, как будет показано в данной книге, представительство народов СССР в рядах Красной армии существенно менялось. Кроме того, именно при определении масштаба потерь экстраполяция коэффициентов потерь дает наименее точные результаты, поскольку военнослужащие различных национальностей использовались в войсках неравномерно в разные периоды войны, на разных участках фронта, в разных родах войск, в действующих и недействующих войсках и т. п. Добавим к этому, что десятки советских этносов подверглись различным ограничениям на прием в ряды Красной армии или действующих войск. Все это означает, что советские народы несли боевые потери различной интенсивности, измерить которые «общим аршином» просто невозможно.

Авторы труда «Гриф секретности снят» (в частности, Г.Ф. Кривошеев и М.В. Филимошин) в других своих публикациях высказывали в целом правильную гипотезу о том, что к концу войны чрезмерно высокие потери уроженцев РСФСР (прежде всего русских) значительно сократились за счет пропорционального роста потерь граждан, призванных с освобожденных территорий Украины, Белоруссии, Прибалтики, Молдавии. Однако цифровая иллюстрация этого предположения выглядит неубедительно, и к тому же она не снабжена ссылками и объяснением методики расчета[77 - Всероссийская Книга Памяти. 1941–1945 гг. Обзорный том. М., 2005. С. 411–412.].

Вообще, складывается впечатление, что пресловутый «расчетный» подход к изучению личного состава Красной армии в годы войны стал универсальным способом «латания» реальных, а чаще всего мнимых историографических «дыр»[78 - Шабаев А.А., Михалев С.Н. Указ. соч. С. 32.]. На деле же исследователи нередко злоупотребляют расчетными данными вместо кропотливого заполнения лакун достоверными архивными документами.

В данной монографии мы принципиально избегали расчетов, доверившись источнику, разумеется, подвергнутому критическому анализу. Пожалуй, за единственным исключением, когда использование расчетных данных оказалось объективно неизбежным: при оценке численности и национальной структуры населения Советского Союза накануне Великой Отечественной войны. Здесь исследователю фактически не на что опереться, кроме недостаточно свежих данных Всесоюзной переписи января 1939 г., которая сама по себе вызывает вопросы у современных демографов в связи с известными обстоятельствами ее проведения. Не говоря о том, что уже после переписи численность и национальный состав страны претерпели значительные изменения после территориальных приобретений СССР на западных рубежах в 1939–1940 гг. Точного подсчета этих приобретений произведено не было. Поэтому в данном случае при анализе и сопоставлении национальных процессов в Красной армии накануне и в годы Великой Отечественной войны с общей этнодемографической картиной в стране, неизбежным стало обращение к расчетным данным советского статистического ведомства, имевшим официальный характер и опубликованным в служебном справочнике, носившем в свое время гриф «совершенно секретно»[79 - Статистические динамические ряды за 1913–1951 годы. С. 28 (Российский государственный архив экономики – РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 41. Д. 65. Л. 14 об).].

1.2. Зарубежная западная историография

Зарубежная западная историография в плане освоения первоисточников по теме исследования всегда была вторичной по отношению к отечественной. Если в советский период работа западных историков в военных архивах была невозможна по политическим причинам, то сегодня препятствием служит специфический характер архивного материала – сложно организованного, многообразного и чрезвычайно объемного массива делопроизводственных документов. Иностранный исследователь в читальном зале Центрального архива Министерства обороны РФ – очень редкий гость.

Тем не менее западная историография интересна неангажированностью и стремлением к объективности в освещении темы, некоторыми оценками и подходами. Зарубежных авторов искренне интересует уникальный опыт Красной армии, объединившей под своими знаменами десятки разноязычных этносов. Этот опыт рассматривается в контексте общеполитических процессов в СССР, его национальной политики, трактуемой западной наукой в терминах неоколониализма.

Пользуясь советскими и российскими изданиями как первоисточниками, они обращаются прежде всего к программным документам, связанным с решением национального вопроса в строительстве советских вооруженных сил, и статистическим данным, иллюстрирующим эти решения. Западных историков особенно интересуют социальный и политический аспекты взаимодействия этнических меньшинств с доминирующим русским этносом в рамках воинского коллектива и количественное измерение этого взаимодействия: численность и соотношение меньшинств в воинских рядах на разных этапах истории Советского Союза, а также факторы, влиявшие на изменения этой численности. Стремление к инструментальному, статистическому измерению национальных проблем в советском военном строительстве принципиально отличает западную историографию от большинства аналогичных отечественных работ. Не случайно большой популярностью среди зарубежных исследователей по сию пору пользуется проанализированная выше работа А.П. Артемьева – один из немногих трудов, содержащий богатый сравнительно-цифровой материал по теме этнического представительства в Красной армии в годы войны.

Как и в отечественной историографии, в западной также неизменно популярна тема национальных частей, однако коренное отличие в их изучении состоит в том, что зарубежные историки всегда старались охватить тему целиком, взглянуть на национальные формирования как на особый институт Красной армии и инструмент национальной политики государства.

Принципиальный вопрос: являлась ли Красная армия «орудием интеграции советских этносов»? – решался западной историографией позитивистским инструментарием, через попытку замерить количественное и качественное представительство различных национальностей в советских вооруженных силах, особенно в рамках дихотомии «русские-нерусские этносы». Решению этой проблемы посвящены монографии и статьи известного советолога Т. Раковски-Хармстоун[80 - Rakowska-Harmstone T. Red Army as an Instrument of National Integration. Carlisle Barracks: US Army War College, 1978; Rakowska-Harmstone T. “Brotherhood in Arms”: The Ethnic Factor in the Soviet Armed Forces // Ethnic Armies: Polyethnic Armed Forces from the Time of the Habsburgs to the Age of the Superpowers. Waterloo, 1990. P. 123–157; Rakowska-Harmstone T. Nationalities and the Soviet Military // The Nationalities Factor in Soviet Politics and Society. Boulder, 1990. P. 72–94.], книги Дж. Х. Лобинжера[81 - Lobinger J.H. Minority Nationalities in the Soviet Armed Forces. Oklahomasity, 1973.], В. Янга[82 - Young W. Minorities and the Military. A Cross-National Study in World Perspective. Westport, 1982.] и др. Автор монографии «Расколотая империя: Национальный бунт в СССР» Э. Каррер д’Анкосс приходит к выводу о том, что в различных составах военнослужащих (рядовом, офицерском) одни и те же национальности представлены по-разному, при явном доминировании русского этноса. Представительство неславянских народов соответствует степени их адаптации к русскоязычной культурной среде и встроенности в традиционное русское общество. Поэтому «советская армия отражает не общество, а власть и степень ассимиляции национальных групп или их сотрудничества с властями»[83 - Каррер д’Анкосс Э. Указ. соч. С. 202.]. Факт этнического дисбаланса в советском офицерском корпусе в пользу славян подчеркивался и в монографии Э. Джонс «Красная армия и общество»[84 - Jones E. Red Army and Society. A Sociology of the Soviet Military. Boston, 1985. P. 202.].

В 1980-х гг. этническая проблематика в строительстве советских вооруженных сил изучалась в рамках проекта RAND Corporation Research Study, курируемого армией США. В 1982 г. вышел доклад RAND С.Л. Карран и Д. Пономарева «Использование этнического фактора в Русской и Советской армиях»[85 - Curran S.L., Ponomareff D. Managing the Ethnic Factor in the Russian and the Soviet Armed forces: An Historical Overview. Santa Monica: Rand, July 1982.]. В последующие годы был издан еще ряд докладов[86 - Alexiev A., Wimbush S.E. The Ethnic Factor in the Soviet Armed forces. Historical Experience, Current Practices, and Implications for the Future. Santa Monica: Rand, August 1983; Szayna Th. The Ethnic Factor in the Soviet Armed Forces. The Muslim Dimension. Santa Monica: Rand, 1991.]. В 1988 г. в рамках проекта вышла монография Р. Алексеева и С. Уимбуша «Этнические меньшинства в Красной армии: богатство или обуза?»[87 - Alexiev R., Wimbush S. Ethnic Minorities in the Red Army. Asset or Liability? (Rand Corporation Research Study). Boulder and London, 1988.].

В постсоветский период увидели свет монографии М. фон Хагена, Р. Риза, Дж. А. Санборна[88 - Hagen M. Soldiers in the Proletarian Dictatorship. The Red Army and the Soviet Socialist State, 1917–1930. Ithaca, 1990; Reese R.R. Stalin’s Reluctant Soldiers: A Social History of the Red Army, 1925–1941. Lawrence, 1996; Sanborn J.A. Drafting the Russian nation. Military conscription, total war, and mass politics, 1905–1925. Northern Illinois University Press, 2003.], ряд статей[89 - Daugherty III L.J. Ethnic minorities in soviet armed: The plight of central Asians in a Russian-dominated military // The Journal of Slavic Military Studies. Vol. 7. 1994. Issue 2. P. 155–197; Blauvelt T.K. Military Mobilisation and National Identity In the Soviet Union // War & Society. May 2003. Vol. 21. № 1. P. 41–62.] в журналах и сборниках, посвященных социальным проблемам Красной армии, в том числе связанным с ее национальным составом. Источниковая база ряда исследований значительно расширилась. В частности, в работах Дж. А. Санборна, М. Меридейл[90 - Merridale C. Ivan`s War. The Red Army 1939–1945. London, 2005.] используются материалы российских архивов: РГВА, ЦАМО, РГАСПИ и др.

Из исследований последних десятилетий (изданных после распада СССР) на тему советской национальной политики особенно следует выделить фундаментальную работу профессора Гарвардского университета Т. Мартина, посвященную политике коренизации национальных кадров в 1920-х гг., «Империя „положительной деятельности“»[91 - Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР: 1923–1939. М., 2011.]. Книга, построенная на архивном материале, получила широкую известность и признание в российской научной среде. Понятие «империя „положительной деятельности“» в последние годы повсеместно употребляется как синоним советского политического курса 1920-х гг. в национальной сфере. Т. Мартин впервые в историографии дал многосторонний анализ явлению коренизации, предложил теоретические обоснования этой политики, показал ее региональные и отраслевые различия, а также предложил свое объяснение причинам ее постепенного сворачивания в 1930-х гг. К недостаткам этой большой по объему работы следует отнести то, что процесс коренизации в военной сфере совершенно упущен автором и даже ни разу не упоминается. Впервые национальная политика коренизации была соотнесена с проблемами строительства Красной армии еще Т. Раковски-Хармстоун в конце 1970-х гг., однако автор тогда призналась, что о результатах ее реализации в военном строительстве судить не может за неимением документальной базы[92 - Rakowska-Harmstone T. Red Army… P. 5.].

В оксфордском сборнике статей «Государство наций: Империя и национальное строительство в эпоху Ленина и Сталина»[93 - Государство наций: Империя и национальное строительство в эпоху Ленина и Сталина. М., 2011 (перевод английского издания: A State of Nation. Empire and Nation-Making in the Age of Lenin and Stalin. Oxford, 2001).] содержится несколько любопытных статей, касающихся национального строительства в СССР. В частности, обоснованным представляется взгляд на отправную точку советского нациестроительства, связанную с дискуссией по национальному вопросу в начале 1920-х гг. между Лениным и Сталиным. Отмечается, в частности, что в 1917 г. большевики пришли к власти в моноэтничном государстве, в том смысле, что великорусский этнос безраздельно господствовал в Российской империи. Быстро поднявшиеся националистические движения на окраинах рушащегося государства дали понять советскому руководству, что националистическая угроза была действительно серьезной. Но в то же время «они понимали и то, что русский национализм исключительно силен и представляет собой еще более серьезную угрозу единству государства, поскольку может спровоцировать «защитный» национализм среди нерусского населения. Поэтому Ленин и Сталин вполне сознательно попытались создать антиимперское государство. Они поддерживали создание и развитие нерусских территорий, элит, языков и культурных учреждений, при этом систематически принижая русские национальные институты и культуру и даже превращая русских в козлов отпущения[94 - Там же. С. 14.].

Нельзя не отметить еще одной свежей работы французских авторов А. Блюма и М. Меспуле, изданной впервые в Париже в 2003 г. и переведенной на русский язык[95 - Блюм А., Меспуле М. Бюрократическая анархия: статистика и власть при Сталине. М., 2008 (перевод с французского издания: Blum A., Mespoulet M. L’anarchie bureaucratique: Pouvoir et statistique sous Staline. Paris, 2003).]. Книга посвящена развитию статистической отрасли в условиях сталинизма, выявлению механизмов кадровой и научно-методологической преемственности советской статистической службы от дореволюционной и в то же время сильнейшего политического давления со стороны государства. Рассматриваются особенности статистических обследований населения и экономики в 1920–1930-х гг. Вопросы взаимодействия гражданской статистической службы с военным ведомством, в том числе военные переписи, не попали в поле зрения авторов. С точки зрения нашего исследования особенно ценной является весьма содержательная глава, посвященная национальным аспектам статистических исследований населения в Российской империи и СССР[96 - Там же. С. 204–232.]. Авторы убедительно показывают всю сложность таких работ в условиях интенсивно формирующихся этнических идентичностей. Сами статистики и государство постоянно участвовали в изменении и оформлении этих идентичностей, «предписывая», назначая их, группируя национальности исходя из своих административных целей. В работе раскрыты движущие силы и механизм этого процесса.

1.3. Историография постсоветского пространства

На просторах бывшего Советского Союза тематика военной службы местных этносов в рядах Красной армии по понятным причинам сильно политизирована. Как нигде, здесь уместно вспомнить классическую формулу сталинской науки: «История – это политика, опрокинутая в прошлое». Образы национальной военной истории поставлены на службу актуальной политики современных государств, вполне отражая современную, весьма недружественную атмосферу на бывшем советском пространстве. Как отмечает один из ведущих отечественных этнологов академик В.А. Тишков, «конструирование прошлого», создание «версии прошлой жизни, которая ведет к современности… на основании выборочной организации прошлых событий» является важнейшим фактором современной этнической и национальной самоидентификации[97 - Тишков В.А. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии. М., 2003. С. 498–499.].

Сразу отметим, что ключевым недостатком многих современных работ, издаваемых по интересуемой тематике на постсоветском пространстве, является их слабая источниковая база. Архивный материал привлекается эпизодически, и речь идет в основном об интерпретации известных фактов. Понятно, что ключевые архивы по теме остались на территории России, однако слабо вовлекаются в научный оборот и материалы местных архивов. Диссертации по военно-исторической тематике XX в. тоже редкость. Все это свидетельствует о значительной утрате национальными историческими сообществами интереса к совместной советской военной истории, ее ритуализации и политизации. Особенно это касается историографии Великой Отечественной войны. История войны крайне конъюнктурна и может зависеть буквально от личных пристрастий главы государства. Так, например, произошло в Узбекистане, где на протяжении четверти века правления И.А. Каримова память о войне и участии в ней узбеков медленно, но упорно вытеснялась из символического, информационного и образовательного пространства страны. С приходом в 2016 г. к власти бывшего премьер-министра Ш.М. Мирзиёева тема победы над нацизмом переживает настоящий ренессанс: возвращаются на место старые памятники, проводятся шествия, публикуются книги.

В ряде стран (Таджикистан[98 - Абдуллоев Р. Таджикистан в годы Великой Отечественной войны. Душанбе, 1994; Таджикистан в годы Великой Отечественной войны. Душанбе, 2000; Сборник материалов Республиканской конференции, посвященной 60-летию Победы в Великой Отечественной войне. Душанбе, 2005 и др.], Белоруссия[99 - Беларусь в годы Великой Отечественной войны 1941–1945. Минск, 2005; Освобождение Беларуси. 1943–1944. Минск, 2014; Третьяк С.А. Трудный путь к Победе. Минск, 2015; Вклад белорусского народа в Победу в Великой Отечественной войне. Минск, 2016 и др.], Армения[100 - Акопян A.M. От Кавказских предгорий до Берлина – Эльбы: Боевой путь трижды орденоносной 89-й Таманской армейской стрелковой дивизии. Ереван, 1991; Григорян Г. Участие армян Арцаха в Великой Отечественной войне (1941-1945): Автореф. дисс. … канд. ист. наук. Ереван, 2004 и др.], в значительной степени – Казахстан[101 - Тасбулатов А., Аманжолов А. Военная история Казахстана. Алматы, 1998; Исмаилов А.И. Война и Победа (из истории Казахстана в 1941–1945 годах). Шымкент, 2010; История Казахстана: народы и культуры. Алматы, 2001. С. 306–316 и др.], Киргизия[102 - Тунтеев Н.С. Красные кавалеристы Кыргызстана. Бишкек, 1994; Сагынбаев О. Посланцы Кыргызстана на фронтах Великой Отечественной войны. Бишкек, 1995; Всемирно-историческое значение победы в Великой Отечественной войне: Сб. статей. Бишкек, 1995; Отечественная война: их славу годы не сотрут. Бишкек, 2005; Жоробеков Т.Ж. Вклад кыргызстанцев в Великую победу (на материалах южных регионов Кыргызской Республики). Бишкек, 2005 и др.]) тема разрабатывается в целом в парадигме старого советского подхода с упором на освещение героических аспектов национальной военной истории и боевого пути сформированных в этих регионах национальных частей. Так, в Белоруссии советские традиции изучения военной истории оказались наиболее сильными на всем постсоветском пространстве; каноны военной героики догматизированы и неуклонно соблюдаются. Особенно это очевидно по содержанию научно-практических конференций по вопросам истории Великой Отечественной войны, активно проходящих в этой стране[103 - Беларусь в годы Великой Отечественной войны: уроки истории и современность: Мат-лы междунар. научн. конф. (Минск, 29–30 июня 2004 г.). Минск, 2004; Партизанское движение в Беларуси и его роль в разгроме фашистских захватчиков в 1941–1944 годах: Мат-лы Междунар. научно-практич. конф. (Минск, 25–26 июня 2009 г.). Минск, 2009; Актуальные проблемы Второй мировой и Великой Отечественной войн (к 65-летию Великой Победы): Мат-лы V междунар. летней школы молодых историков стран СНГ (Минск, 14–23 июня 2010 г.). Минск, 2010; Победа – одна на всех: Мат-лы междунар. науч. – практич. конф., Витебск, 24 апреля 2014 г. Витебск, 2014; Беларусь: памятное лето 1944 года: Мат-лы Междунар. науч. – практ. конф., посвящ. 70-летию освобождения Беларуси от нем. – фашист. захватчиков (Минск, 19–20 июня 2014 г.). Минск, 2015; Вторая мировая война в истории человечества. 1939–1945 гг.: Научный сборник. Мат-лы междунар. науч. конф. М., 2015; Этот день мы приближали, как могли…: Мат-лы Междунар. науч. – практ. конф., посвящ. 70-летию Победы в Великой Отечественной войне и окончанию Второй мировой войны (Минск, 7–8 мая 2015 г.): В 2 ч. Ч. 1. Минск, 2016.]. Белоруссия – фактически единственное государство, чья концепция и ключевые оценки истории Великой Отечественной войны совпадают с современной российской, что дает плодотворную почву для научной кооперации военно-исторических сообществ двух стран.

Историки других стран (Украина[104 - Гриневич Л.В. Вiйськове будiвництво в Украiнi у 20-тi – на початку 30-х рр. XX ст.: нацiональний аспект: Автореф. дис. … канд. ист. наук. Львiв, 1995; Бондарь А.Н. Украинизация и национальные формирования в войсках Украинского военного округа в 1922–1935 годах: Автореф. дисс. … канд. ист. наук. Одесса, 1997 и др.; «Украiнiзацiя» 1920–30-х рокiв: Передумови, здобутки, уроки. К., 2003; Легасова Л., Шевченко Н. Друга свiтова вiйна i Украiна. Музейний аспект теми // Сторiнки военноi iсторii Украiни: Зб. наук. ст. 2008. Вип. 11. С. 20–31; Лисенко О.Є. Важкий шлях до миру: украiнське суспiльство та влада у серединi 1940 – на початку 1950-х рр. // Украiнський iсторичний журнал. 2015. № 5. С. 19–42 и др.], Грузия[105 - Натмеладзе М., Даушвили А. Новейшая история Грузии. Тбилиси, 2010. С. 176–214; Натмеладзе М. К вопросу участия Грузии в битве за Кавказ в 1941-1943 годах в русской историографии // Некоторые вопросы грузино-русских взаимоотношений в современной историографии. Тбилиси, 2011. С. 141–153 и др.], страны Балтии, отчасти Азербайджан) увлечены поисками своих корней вне российского/советского имперского контекста. Советское военное присутствие в этих странах трактуется как оккупация, а служба местного населения в рядах Красной армии – как действие принудительное. Государствообразующий этнос трактуется как жертва злодеяний сразу двух тоталитарных режимов – и нацистского, и советского. Сама война на большей части постсоветского пространства понимается как чужая, навязанная.

Определенный интерес представляет украинская историография. Тема участия миллионов украинцев в совместной с русскими и другими народами борьбе с нацизмом все более маргинализуется, и нередко целые монографии, посвященные истории вооруженных сил Украины XX в., обходятся даже без упоминания этого факта[106 - Например, в большом издании «История украинского войска», подготовленном сотрудниками исторического факультета Киевского национального университета им. Т. Шевченко в 2016 г., повествование неожиданно обрывается 1921 г., а возобновляется только событиями, связанными с формированием войск Карпатской Украины в конце 1930-х гг., а затем – националистической организации ОУН в период Второй мировой войны. В тех же работах, где боевые действия на территории Украины в 1941 и 1943–1944 гг. все же рассматриваются, это делается подчеркнуто отстраненно: две огромные армии схлестнулись в сражении за богатую украинскую землю (Военна iсторiя Украiни вiд давнини до сьогодення. Харкiв, 2016). Аналогичным образом построены другие работы о вооруженных силах Украины: Папiкян А. Збройнi Сили Украiни двадцятого столiття. Львiв, 1999; Історiя украiнського вiйська. Харкiв, 2016; Поле битви – Украiна. Вiд «володарiв степу» до «кiборгiв». Харкiв, 2016; Литвин В. Історiя Украiни: пiдручник. К., 2013. С. 658–700 и др.]. Термин «Великая Отечественная война» вовсе выведен из официального и научного оборота, и, очевидно, это означает, что, по крайней мере, на современном историческом этапе полный отрыв от некогда единой с российской историографией традиции изучения событий 1939–1945 гг. завершен.

Позиция жертвы большой игры великих держав оправдывает и всевозможные коллаборации «малого» этноса с разными сторонами конфликта, трактуемые как морально приемлемые стратегии выживания нации в условиях тоталитарного гнета. Такому подходу присущ страдательный настрой и пристальное внимание к человеческой и материальной цене победы, которую пришлось заплатить представителям данного этноса за участие в войне. Интересен анализ вопросов, связанных с мобилизациями украинцев в 1943–1944 гг. и резким ростом удельного веса украинцев в частях Красной армии в этот период. Так, в кандидатской диссертации В.А. Гриневича справедливо отмечается перманентная изменчивость национального состава действующей армии в связи с изменениями потоков пополнений в них из различных республик. Можно согласиться с утверждением о том, что с начала 1944 г. пополнения из Западной Украины стали большой проблемой для комплектующих органов Красной армии, причем сложность представляли как сам процесс мобилизации, так и дальнейшее использование этой категории военнослужащих в бою[107 - Гриневич В.А. Нацiональнi проблемi в Червонiй армii в перiод визволення Украiни вiд нiмецько-фашистських загарбникiв (грудень 1942 – жовтень 1944 рр.): Автореф. дисс. … канд. iст. наук. Киiв, 1994. С. 10–11.].

В коллективной монографии, посвященной военному строительству на Украине в XX в., сделаны полезные наблюдения об изменении численности военнослужащих в последний период Великой Отечественной войны в 1944–1945 гг., на что прежде редко обращалось внимание историков. По подсчетам авторов книги, в ряде армий 1, 2, 3-го Украинских фронтов число украинцев в это время значительно превышало число русских и достигало 50–80 %[108 - Вiйськове будiвництво в Украiнi у XX столiттi: Істороичний нарис, подii, портрети. Киев, 2001. С. 196.]. Например, в 4-й гвардейской армии 2-го Украинского фронта к весне 1944 г. насчитывалось 57 % украинцев, 35 % русских, 0,8 % белорусов, 1,3 % татар, 1,5 % евреев, 1,4 % представителей республик Закавказья, 1,7 % представителей Средней Азии и 1,3 % представителей других народов[109 - Вiйськове будiвництво в Украiнi у XX столiттi: Істороичний нарис, подii, портрети. Киев, 2001. С. 196.]. Отмечается, что к концу войны, по мере того, как иссякали мобилизационные возможности освобождаемых территорий УССР, удельный вес украинцев в частях действующей армии вновь упал и не превышал 20–25 %[110 - Історiя украiнського вiйска (1917–1995). Львiв, 1996. С. 345.]. Хотя выводы о динамике численности украинцев в рядах Красной армии, сделанные украинскими учеными, в целом подтверждаются в представленной монографии, в украинских работах имеются существенные недостатки: политизированность выводов, узкая источниковая база, фрагментарный охват и нередко случайный характер привлекаемого для анализа учетного материала. Иногда ссылки на документы и вовсе отсутствуют. Например, в монографии доктора исторических наук М.В. Коваля сообщается, что численность украинцев во многих соединениях достигла 50–70 %, однако не приводятся ссылки на документы[111 - Коваль М.В. Украiна в Другiй свiтовiй i Великiй Вiтчизнянiй вiйнах (1939– 1945 pp.). Киiв, 1999. С. 117.]. Таким образом, украинские исследования в области сравнительно-статистического изучения участия украинцев в рядах Красной армии можно считать лишь введением в тему.

В последние годы в украинской историографии активно исследуется проблематика советских войсковых мобилизаций на недавно освобожденных территориях республики в 1943–1944 гг.[112 - Гриневич В.А. Нацiональнi проблемi в Червонiй армii в перiод визволення Украiни вiд нiмецько-фашистських загарбникiв (грудень 1942 – жовтень 1944 рр.): Автореф. дисс. … канд. iст. наук. Киiв, 1994.] В кандидатской диссертации[113 - Рибченко Л.В. Радянськi вiйськовi мобiлiзацii 1943 р. на територii Лiвобережноi Украiни: Автореф. дисс. … канд. iст. наук. К., 2010.] и статьях[114 - Рибченко Л.В. Радянськi вiйськовi мобiлiзацii 1943 року (Киiвська область, Обухiвський район) // Сторiнки военноi iсторii Украiни: Зб. наук. ст. К., 2009. Вип. 12. С. 103–112; Она же. Персональний облiк людських вiйськових втрат Червоноi армii у Великiй Вiтчизнянiй вiйнi // Киiвськi адреси сповiщень про загибель: дослiдження, документи, свiдчення. К., 2013. С. 77; Она же. Документальний фонд з облiку людських втрат Нацiонального музею iсторii Великоi Вiтчизняноi вiйни 1941–1945 рокiв як джерело з вивчення проблеми радянських вiйськових мобiлiзацiй 1943–1944 рокiв // Науковi записки. Збiрник праць молодих вчених та аспiрантiв. Т. 19 (2). К., 2009. С. 129–139.] Л.В. Рыбченко (ныне – заместитель директора Национального музея Украины), статьях О.Е. Лисенко[115 - Лисенко О.Є. Важкий шлях до миру: украiнське суспiльство та влада у серединi 1940 – на початку 1950-х рр. // Украiнський iсторичний журнал. 2015. № 5. С. 19–42.], Л. Легасовой, Н. Шевченко[116 - Легасова Л., Шевченко Н. Друга свiтова вiйна i Украiна. Музейний аспект теми // Сторiнки военноi iсторii Украiни: Зб. наук. ст. 2008. Вип. 11. С. 20–31.] представлены результаты анализа специфического типа источников. В 2000-х гг. распоряжением правительства Украины в Национальный музей Украины из областных военкоматов были переданы все дела (свыше 9 тыс. единиц хранения[117 - Лисенко О.Є. Указ. соч. С. 20.]) военкоматов с уведомлениями граждан из воинских частей о безвозвратных потерях (в просторечье – похоронках). Записи о похоронках, содержащие сведения о дате и месте призыва гражданина, а также дате и месте гибели и захоронения, вносились в специальные книги, которые и стали сейчас предметом исследования, давшего интересные результаты (тем более в России такая работа пока не проведена).