скачать книгу бесплатно
– Это хорошо, что ты недогадливый, – одобрил Зимогор. – Ладно, будем считать, что под воздействием алкоголя у тебя разыгралось воображение… Керн подменить невозможно.
Начальник партии вскочил, чуть не опрокинув стакан, хотел прокричать что-то возмущенное и гневное, однако сжал кулаки и выдавил с угрозой:
– Что-то я не понял… Настроение у вас странное, Олег Павлович.
– Сам подумай, послушай себя со стороны, что мелешь.
– Какой мне смысл наговаривать на себя? – Ячменный выпучил глаза. – Пьянка – фигня, инструмент к забою приварили и скважину запороли – с работы пнут в худшем случае. В конце концов осталось-то всего каких-то четырнадцать метров до проектной глубины… А вот пропажа настоящего керна – тут сроком пахнет. Я! Я сам обнаружил подмену! И вы первый, кому об этом говорю.
Зимогор примерился было выпить спирта, однако передумал, отставил стакан.
– Ты хоть соображаешь, что говоришь?
– Если нет керна – чуть ли не полугодовая работа псу под хвост…
– И четыре с половиной миллиона долларов… Пошли в кернохранилище!
Металлический вагон на стальных колесах с резиновыми ободьями напоминал сейф и запирался на два внутренних сейфовых замка. Часовой с автоматом и радиотелефоном в руке разгуливал возле железных ступеней под жестяным навесом, с маскировочной сети оседала густая водяная пыль: летний ливень превратился в осенний дождь. Внутри хранилища было тесно от ящиков и темно: по соображениям пожарной безопасности электричество сюда не подводили. Начальник партии закрыл за собой дверь, включил фонарик и уверенно двинулся к дальней стене по узкому проходу.
– Вот, смотрите, – указал он на крайнюю стопу ящиков. – Породы очень похожи на местные, и чередование горизонтов примерно одинаковое – лавы и прослойки туфов. Короче, область активной вулканической деятельности. Но это все из другой оперы… Понимаете, у меня великолепная зрительная память. Первые девять метров не тронули, а с десятого – чужая порода. Но как умно составлены куски! Мягкий туф в колонковой трубе растерли слегка и следующий столбик лавы будто приклеили. И запаяли в одну сосиску!.. А я точно помню, на семнадцатом метре шел не монолит, а брекчиевидная лава, с оплавленными вкраплениями кварцита и каких-то осадочных пород типа известняка или слабосцементированного песчаника.
– Какая документация есть на скважину? – спросил Зимогор, рассматривая столбики керна.
– Как обычно, только буровой журнал с глубинами. А геология у нас под запретом, вы же знаете. Вам и то смотреть не положено. А нам и подавно. Выбили из трубы, запаяли – и в ящик. Геологией занимаются где-то там, на небесах.
– Значит, ты нарушил инструкцию и рассмотрел каждый метр?
– Мне что, надо было глаза завязывать?! Хорошая зрительная память… Я же их своими руками принимал, как акушер младенцев. И пеленал…
– Ты мне нравишься, Ячменный, – похвалил Зимогор. – Из тебя бы хороший геолог получился или следователь. Выходит, кто-то украл весь керн со скважины и подсунул другой?
– Не выходит, а так и есть. – Начальник партии сдвинул верхние ящики из соседней стопки. – Вот, сто шестнадцатый метр. Бирка моя, есть роспись, но вместо монолитной лавы какой-то слоеный пирог, сэндвич, но тоже вулканического происхождения. И такая несбойка почти на каждом метре. А вот керн последнего подъема, перед аварией. Здесь лежала бутыль из-под фанты, с песком. Где она?.. Вместо нее – смотрите, монолитный столбик лавы.
– А что за песок был?
– Не знаю, черный такой, как порох, из колонковой трубы выбили. Ссыпали в бутылку, а ее нет…
– Кругом у тебя одни бутылки, – проворчал Зимогор, но начальник партии гнул свое:
– Конечно, проверить очень просто, допустим, пробурить рядом еще одну скважину и сравнить. И все станет ясно – была подмена или нет.
– Да кто на это пойдет?! – оборвал его Олег. – Хватит фантазировать! И так уже полгода торчите на горе под сетями, как бельмо в глазу! И кто деньги даст?
– Значит, расчет у них точный, – тут же согласился Ячменный. – Вторую скважину бурить не будут. А эту не добурили на четырнадцать метров до заданной глубины и запороли. Так что и аварию ликвидировать вроде бы нет нужды. Ну что там четырнадцать метров?..
– У кого это – у них? Чей расчет? Снежных человеков?
– У того, кто решил не пускать нас дальше, то есть глубже. И подбросил ящик со спиртом, чтобы начальство, то есть вы, все списали на пьянку. Может, и снежные…
– Ты это Ангелу только не скажи! Он тебя сразу в дурдом наладит.
– А я, между прочим, знаю, откуда этот керн.
– Знаешь?
– Знаю… Все сходится. Как увидел этот – сразу вспомнил.
– Откуда же?
Ячменный придвинулся поближе.
– Тогда я перед вами должен все до конца… В общем, открою еще одно свое наблюдение. Но при условии, если вы серьезно к этому отнесетесь.
– Валяй! С одним моим условием: это последнее открытие на сегодня, – пробурчал Зимогор устало, – и так уже перегрузили…
– Понял, не хотите заниматься этим? – спросил начальник партии. – Легче все списать на пьянку? Правильно, списывайте. Всем будет спокойней… А я на вас надеялся, Олег Павлович. Думал, только вы и сможете разобраться. И мужики так думали…
– Ну, давай, выкладывай свое наблюдение…
– Вы же не хотите слушать, я вижу!
Зимогор закурил, постоял у окна, глядя на вечернюю радугу, пробивающуюся сквозь маскировочную сеть, бросил не оборачиваясь:
– Кончай ломаться, говори!
– Только выслушайте меня!
– Да говори же!..
– Я знаю, откуда, из какого района привезли этот керн, который теперь в хранилище. Точнее, предполагаю.
– Откуда?
– С Таймыра.
– Ого! Далековато от Горного Алтая!..
– Был там на преддипломной практике, в восемьдесят восьмом, – быстро заговорил Ячменный, – кажется, в начале июля у нас на станке полетела лебедка. И мы поехали на вездеходе рыскать по брошенным буровым. Когда-то жили богато, трактора, автомобили, вышки, вагончики – все целенькое стоит… Добра столько набрали – самим сесть некуда. Стали выбираться назад и заблудились. Сутки, вторые, третьи ползаем по тундре, а она ровная, как ладошка, и тысяча озер. Куда ни двинем – все мимо. Закрутились между озер! Ладно я, студент, но со мной были еще двое, мужики матерые, битые, лет по пятнадцать в экспедициях работали, и на Таймыре уже года два. Но будто леший водит! Хорошо бензином затарились, три бочки нашли. Трофеи свои пришлось бросить… Неделю блудим, голодные, злые. Одной рыбой питались, а без соли она уже в глотку не лезет… Ни ружья, ни компаса, все по солнцу… И как назло талабайцев – ни одного!
– Талабайцы – это кто? – мимоходом поинтересовался Зимогор.
– Долгане, местные националы… А нас даже не искали! Денег на вертолет ни копейки!.. Через неделю заметили сопки на горизонте. И вроде дым идет. Тут уж не до жиру, главное, хоть людей найти… До сопок этих ехали целые сутки: мы к ним – они от нас. Как мираж! Я тогда еще заметил, у нашего вездеходчика Леши крыша поехала. Сначала песни запел, потом стал смеяться… Ну, в общем, доехали до сопок, поднялись на одну, а в долине речка и город стоит. Натуральный – дома, улицы… Ближайший город там был Норильск, и до него – полторы тысячи километров, к тому же в стороне, на западе. Ясно, что не Норильск, да и размерами меньше, но вездеходчик уперся: Норильск, кричит… У него там семья жила. И нас убедил, потому что у всех крыша немного съехала… Помчались мы к этому городу, мечтаем, как в ресторан пойдем, хотя денег ни копейки… А он тоже, как мираж! Насилу добрались!.. Въезжаем мы в город, и чую, что-то не то. Улицы, как улицы – асфальт, тротуары, вывески и дома каменные, даже пятиэтажные есть. Автобусные остановки, газетные киоски, машины стоят. А посередине города – огромный купол из стекла! Сверкает на солнце – глазам больно. Что-то такое нереальное, как будто на другую планету попали. Гигантское сооружение!.. И чего-то не хватает! До центра доехали, то есть до этого купола, и тогда сообразил – людей нет. Пусто! И под куполом этим – ни души!.. Вездеходчик выскочил и побежал домой, к жене. Дом свой узнал… Мы сидим, часы остановились давно. Курить охота – страсть! Мастер пошел окурки поискать, а мне страшно стало – мертвый город! Брошенный! Ни души!.. По асфальту лишайник ползет, голубоватый, как на камнях бывает, машины ржавые, на спущенных колесах, стекла треснутые, стены давно не крашенные. Но солнце яркое, огненное, и свет все скрашивает… Возвращается мастер, курит на ходу, довольный, но озирается и тащит что-то в сумке. Говорит, газетный киоск подломил, сорок пачек «Беломора» взял, а пожрать там нечего, но, говорит, магазин приметил, в девять открывается и на витрине тушенка, сгущенка и даже спирт стоит…
– Не «Роял», случайно? – про себя усмехнулся Зимогор, однако начальник партии ничего не заметил, продолжал говорить страстно, и его обнаженные по плечи руки покрывались мурашками.
– Наш, отечественный, натуральный! Помните, был с белыми этикетками и надписью «Пить не дыша»?.. Я ему говорю, Леонид Иванович, город-то пустой! Мертвый! Он не слышит, на спирте замкнулся. Дескать, ночь на дворе, нормальные люди спят. Солнце не заходит на ночь, висит над горизонтом… Стал уговаривать, чтобы сходить и подломить магазин, мол, окошко там щитом прикрыто, а за ним – стекло, выставить его и меня всунуть… Я тогда худой был, да и после голодухи – кожа и кости. Трясу его, ору – мне еще страшнее стало; он так и не внял, отматерил меня и пошел в одиночку. Пока он лазил в магазин, я «Беломор» изучил и газету, которую мастер в киоске прихватил. Папиросы ленинградской фабрики, аж восемьдесят четвертого года выпуска, а газета «Правда» – от 19 февраля восемьдесят шестого. Двухлетней давности!.. Тут вернулся Леонид Иванович, уже слегка косой, принес десять бутылок и полящика банок с тушенкой… Я опять ему про мертвый город, а он через три минуты лыка не вяжет. Уснул как подрубленный. Хлебнул на голодный желудок…
– Погоди, Ячменный, – перебил Зимогор. – Ты вроде бы начал говорить о керне, но слышу пока сказки.
– Это не сказка, Олег Павлович… Это моя тайна. Никому не рассказывал…
– Мы уже взрослые люди… Так что с керном?
– Да мы стояли-то возле здания экспедиции, номер 17. Пошел в разведку, – заспешил Ячменный с тоскливым видом, – ждал, когда мастер проспится… Там огромное кернохранилище, потом я туда вездеход загнал, как-то страшновато стоять в мертвом городе… Вообще-то я искал радиостанцию, чтоб сообщить, где находимся… Радиорубку нашел, но аппаратура снята. А так все на месте, мебель, телефоны, бумаги, только все покрыто тленом, везде запах мертвечины… И карт нет, видно, секретные были, номерная экспедиция…
– Залез ты в кернохранилище, а дальше что?
– Три дня там простояли! Мастер все спирт жрал!
– Хорошая у тебя была практика…
– Очень схожие породы, – невзирая на издевки продолжал Ячменный, – с этими, что здесь! Туфы и лавы… Иногда один к одному! Структура, текстура, цвет, твердость…
– Как же ты запомнил?
– Говорю же, зрительная память… Три дня по ящикам ползал, пока стояли. А тогда мне еще интересно стало, что за город, на что экспедиция работала, почему бросили…
– Из тебя бы действительно вышел классный геолог, – посожалел Зимогор. – Зачем ты связался с бурением?
– По нужде, – вдруг признался тот. – Я сдавал экзамены по специальности «Геология и поиски», но по конкурсу не прошел. Успел перебросить документы на «Технику разведки», там проскочил…
– Предположение интересное, – не сразу отозвался Зимогор. – Но не реальное. Сам ты как это представляешь?
– Никак, – вдруг отрезал Ячменный. – Я излагаю фактуру. И несу ответственность за свои слова. А вы проверяйте, доказывайте…
– Я не уполномочен вести никакие проверки. А всякая инициатива у нас наказуема, ты же знаешь. И стоит больших денег. Меня прислали разобраться с аварией, потому что главный инженер в отпуске, а главный геолог болеет. Некому спасать честь экспедиции.
– Но мне же никто не поверит, кроме вас!.. – закричал и осекся Ячменный. – Тогда тоже не поверили…
– Когда?
– Да там, на Таймыре!.. Мастер спирт лакал – не просыхал, вездеходчик вообще пропал. Трое суток я проторчал в мертвом городе! Леху поймал, а он уже был полный идиот, улыбался и говорил, что останется с семьей и никуда не поедет… Загрузил я Леонида, сел за рычаги сам и куда глаза глядят… На четвертый день бензин кончился. Я весь спирт в бак залил и еще сутки ехал, пока двигатель не заклинило. Мастер проспался, хватился, выпить уже нечего, а было двенадцать ящиков… Чуть не убил меня, в тундре скрывался, пока Леонид Иванович в себя приходил. Потом встретили талабайца на оленях, тот показал, где геофизическая партия стоит. Вышли к ним пешком, а оттуда кое-как к своим улетели. Мастер предупреждал, чтоб не говорил правды, но я все рассказал, как было. Не поверили, списали все на пьянку…
– Правильно сделали, – проговорил Зимогор, раздумывая.
– Ладно, вот смотрите своими глазами. – Начальник партии выложил полевую книжку геолога, прошнурованную и опечатанную, что говорило о ее секретности.
На титульной странице значилась фамилия – Грешнев А.К., старший геолог участка, и дата – 6 мая 1984 года. Далее шло обыкновенное полевое описание керна – документация скважины 21 от нуля до трехсот тридцати метров.
– Смотрите здесь, Олег Павлович, – ткнул пальцем Ячменный. – Единственная географическая привязка – река Балканка.
– Любопытное название…
– Нет такой реки в природе. На Таймыре есть река Балганка, точнее, даже речушка, отсутствующая на картах.
– Это пока ни о чем не говорит, – начал было Зимогор, однако начальник партии откинул заднюю корку книжки и достал черно-белую фотографию любительского качества.
– Вот этот город! Полюбуйтесь!
На фоне серых двухэтажных домов стоял человек в штормовке с таким же серым бородатым лицом. А за его спиной, вдали, поднималось гигантское, какое-то инопланетное сооружение – стеклянная сфера…
– Это может быть любой другой город, – не сдавался Зимогор. – А потом, мне бы разобраться со скважиной в Горном Алтае, а не на Таймыре.
– А вы почитайте описание керна! Один к одному с тем, который нам в ящики подбросили.
Зимогор открыл последнюю страницу полевой книжки и заметил надпись, сделанную другим почерком – размашистую, начальственную, – подошел к окну и прочел: «Анатолий Константинович, вы геолог, а не участковый врач, пишите разборчивее. С. Насадный».
В геологических кругах был известен лишь один человек с такой фамилией – питерский академик Святослав Людвигович Насадный, самый крупный в мире специалист по астроблемам…
Открытие таймырских алмазов, их содержание на тонну породы и запасы потрясали воображение всех, кто слышал эти цифры. Возникала реальная возможность прорваться и захватить мировой рынок, но не с ювелирными камнями, а с техническими, голод по которым ощущался все сильнее, особенно со стремительным развитием новейших технологий. Серый, невзрачный алмаз становился дороже кристаллов чистой воды, ибо требовался повсюду – от простого надфиля до металлообрабатывающих станков высокой точности, а искусственные камни оказывались некачественными и слишком дорогими.
Тут же, в короткий срок, можно было стать монополистом и вытеснить «Де Бирс», выбрасывая на рынок технические алмазы не в тысячах карат, а в центнерах.
Но все уперлось в Божественный промысел: требовалось отделить зерна от плевел, алмаз от вмещающей породы. Большеобъемная проба, отправленная самолетами в Мирный на алмазную фабрику, принесла горький результат: имеющаяся техника извлечения драгоценного камня абсолютно не годится для добычи, а ничего иного в мире нет и пока что не предвидится. Несколько оборонных КБ взялись за разработку оборудования и технологии, однако очень скоро посчитали, прослезились и забрели в тупик. В любой момент месторождению могли вынести приговор – законсервировать на неопределенный срок, а всем, кто мечтал вышвырнуть с мирового рынка «Де Бирс», наказали вести себя с этой компанией корректно и вежливо, иначе, мол, не продадим и якутские алмазы.
Насадный в те времена ходил мрачный и злой: получалось, что действительно, кроме зубила и молотка, нет больше инструмента для добычи. И от отчаяния, сидя на Таймыре, стал выписывать литературу со всего мира, выбирая из нее все, касаемое разрушения крепких породных масс. Однако самый подходящий способ нашел случайно и у себя дома: в экспедицию приехал геолог, который в студенчестве работал в Томском НИИ высоких напряжений. Оказалось, там какой-то местный ученый-чудотворец давно изобрел электроимпульсный способ бурения скважин и даже шахт, но сидит без дела, поскольку вроде бы никому этого новшества не надо, а заявить широко об изобретении невозможно: все материалы засекретили.
Жуткого матерщинника, скабрезника и бабника Ковальчука академик в прямом смысле выписал из Томска, как раньше выписывали гувернеров из Франции. Тогда еще ему было все позволено и исполнялась всякая воля, если даже она исходила от мизинца левой ноги. Изобретателя срочно перевели из института в номерной город на Таймыре (название Астроблема использовалось для узкого круга). Ковальчук приехал с тремя листочками расчетов и одной статьей, так нигде и не опубликованной. Однако же в течение месяца он собрал из добытых в Норильске конденсаторов генератор импульсных напряжений, самолично сварил породоразрушающий инструмент – эдакого стального паука – и начал долбить алмазную руду. В перерывах между экспериментами соблазнял и обихаживал поселковых женщин, нарушая сухой закон, пил казенный спирт, отпущенный со склада для протирки медных шаров-разрядников в генераторе, и блистал перед прикомандированными к нему учениками научной терминологией.
– Эту хреновину, – объяснял он, – привинтим к этой херовине через изолятор. Потому что это мальчик и девочка. Нельзя допускать любовного контакта. Затем пропустим напряг и вдарим по каменюке. Дальше или он пополам, или она вдребезги!
Несмотря на эту страстную, неуемную стихию, у Ковальчука начало получаться. По крайней мере способ разрушения твердых, монолитных пород был найден, однако вместе с ними все еще дробился алмаз, а вытаскивать его следовало целеньким, ибо мировой рынок давно определил цены на алмазную пыль, на крошку и на камешки в натуральной форме. Подолбив несколько месяцев подряд лавовые глыбы всухую, Ковальчук стал искать среду: дробил руду в воде, в керосине, в трансформаторном масле и даже в глицерине, однако так и не достиг положительного результата. Зато результат обнаружился в другом: семь одиноких женщин в поселке забеременели, и экспедиционный профком получил семь заявлений, в которых будущим папой назывался ученый муж Ковальчук и говорилось о том, что теперь молодой семье требуется отдельная квартира. Едва услышав об этом, изобретатель с помощью своей очередной возлюбленной из отдела кадров добыл трудовую книжку, ушел пешком по тундре за семьдесят километров на ближайшую факторию и улетел оттуда самолетом на материк.
Больше его никогда на Таймыре не видели.
Но зато остался плод его удивительного, гениального ума: принцип разрушения сверхтвердых пород, на котором теперь можно было изобретать и строить установку, и искать среду, в которой бы при разрыхлении породы алмаз не дробился. Осталось пятеро учеников, боготворивших бежавшего кумира, и еще набор словесных оборотов и выражений, например, «протереть шары» – то есть выпить…
Идея извлекать алмазы электроимпульсным способом в газовой среде у Насадного возникла, когда он увидел, как варят аргоном нержавеющую сталь. Два месяца он сидел в лаборатории, подбирая соотношения целого букета газов, пока не отыскал оптимальной пропорции и случайно не открыл принципы их ионизации.
В этом, как он считал, и заключался секрет его «ноу-хау»…
Когда установка была полностью готова, испытана и на столовском подносе лежала куча извлеченных алмазов, академик пригласил государственную комиссию. Это был уже восемьдесят шестой год, все ждали перемен, обновления и радости. Однако комиссия не аплодировала, на все внимательно посмотрела, указала на недоработки, все строжайше засекретила и удалилась, вручив вторую звезду Героя. Авторов у изобретения было двое, но Ковальчука разыскать так и не смогли, чтобы наградить орденом Ленина и Ленинской премией, хотя и подавали во всесоюзный розыск.
Еще в течение двух месяцев Насадный устранял недоделки и производил перерасчеты, и вот наконец с готовым проектом, выполненным в единственном экземпляре, в середине апреля восемьдесят шестого года академик вылетел в Москву. На Таймыре еще стояла глухая метельная зима, хотя на небосклоне к полудню появлялось солнце, и когда разбегались тучи, край белого безмолвия сверкал и переливался, вышибая слезы из глаз.
Можно было заказать спецрейс – бывало, что возили даже на военных самолетах с дозаправкой в воздухе, но Насадный спешил, поскольку получил от дочери телеграмму; она выходила замуж за канадца, с которым познакомилась, когда Святослав Людвигович несколько месяцев работал в Северной Америке по приглашению их Академии наук: большая часть метеоритных кратеров на земле была найдена в Канаде. Он рассчитывал выкроить хотя бы три свободных дня, но как всегда по закону подлости на Сибирь надвинулся мощный циклон и в Латанге тормознули рейс чуть ли не на сутки.
Тогда еще было безопасно передвигаться по стране с большими деньгами, с алмазами, со сверхсекретными документами без всякой охраны, и потому академик спокойно коротал время в аэропорту, отдыхая в кресле зала ожидания. Тараканы так и не выводились, и песню «Надежда» теперь включали всякий раз, как только закрывался аэродром по метеоусловиям; все это отдавало уже ностальгическими воспоминаниями. Неожиданно он поймал на себе взгляд необыкновенно красивой молодой женщины в оленьей дошке и мохнатой волчьей шапке. Она будто позвала его глазами, и горячая, полузабытая волна чувств вдруг окатила голову и сердце. Академик едва сдержался, чтобы тотчас же не вскочить и не подойти к ней.
Он отвернулся и стал убеждать себя, что этот зовущий взгляд ему почудился или женщина смотрела на кого-то другого, может, на любимого мужчину, находящегося где-то за спиной Насадного: такие барышни в Заполярье никогда в одиночку не путешествуют. Выдержав несколько минут, он непроизвольно поискал ее глазами в толпе и обнаружил, что женщина стоит еще ближе и теперь уже явно глядит на него с легкой, затаенной улыбкой. И получилось как-то само собой – седина в бороду, бес в ребро! – солидный, трезвомыслящий академик неожиданно подмигнул ей и сбил шапку на затылок.
Женщина приложила пальчик к губам, и сквозь бесконечный человеческий гул, заполнивший пространство аэровокзала, сквозь вой снегоуборочных турбореактивных машин на улице он услышал сокровенное и тихое:
– Тс-с-с…
Или показалось?..
А она вдруг пропала в шевелящейся толпе, исчезла, словно призрак, и во взволнованной душе Насадного остался ее пушистый и знобящий, как морозный узор на стекле, след-образ. Пожалуй, около получаса академик высматривал ее в зале, затем бездумно, легкомысленно оставил занятое кресло, сумку с документами и столько же бродил среди человеческой массы, обряженной в звериные шкуры, потом вышел на улицу и здесь немного протрезвел.
