скачать книгу бесплатно
Он круто повернулся и пошел. Длинные руки болтались ниже колен, пальцы расчесывали траву, хлопала прореха на спине. Развернув мотоцикл, он крутанул ногой стартер, спросил не глядя:
– В свидетели пойдешь, Тимофеич?
– Пойду, – сказал Заварзин.
Иван сел в седло, включил скорость. И поехал не быстро, даже как-то аккуратно. Мотоцикл – старый «Урал» с коляской – тяжело переваливался с боку на бок по проселочным ухабам. И тяжело качался из стороны в сторону его седок.
Не чаял Заварзин, что в тот день придется еще встречать гостей, причем неожиданных. Он забрался в подпол, чтобы нацедить медовухи, отвернул самоварный краник, вкрученный в лагушок, и услышал Артюшу.
– Батя! – орал он так, что было слышно в подполе. – Батенька! Бежим! Идут! Пожа-ар, батя!!!
Заварзин как угорелый вылетел из подпола, нюхнул воздух, бросился к двери и чуть не сшибся с Артюшей. Объятый ужасом, Артюша сиганул под кровать, забился там в угол и только поскуливал.
– Артемий! Что? Что такое? – заволновался Василий Тимофеевич. – Где пожар? Ты что?
– Прятайся, батя! – страшным шепотом сказал Артюша. – Идут! Жечь будут!
Заварзин вышел на крыльцо и встал, ухватившись за столб навеса.
По проселку плотной толпой шагали люди. Он узнал их, хотя видел и помнил лица немногих. Сразу заметил рыжего, различил парня в очках, девочку с розовым личиком. Они подходили нехотя, но возбужденно переговаривались, махали руками, указывая на избу.
«Ну вот, пожаловали», – подумал он спокойно, но ощутил слабость в ногах, свело морозцем кожу на затылке. Он пробежал взглядом по двору, заметил багор на пожарном щите, ловкий такой, ухватистый…
Толпа приближалась к воротам. Заварзин сошел с крыльца, встал так, чтобы в любой момент снять багор. Однако парни словно по команде остановились, сгрудились, глядя сквозь решетчатые ворота на Заварзина. От толпы отделился мужчина лет тридцати в спортивном костюме, вошел во двор.
– Василий Тимофеевич? – спросил он, протягивая руку. – Узнали этих бандитов?
Парни стояли потупясь, несколько человек расселись по бревнам, приготовленным на дрова. Девочка гладила выбежавшего навстречу кобеля Тришку. Тришка ластился, от удовольствия привычно завалился на бок.
– Да узнаю, – проронил Заварзин, расслабляясь. – Как не узнать…
– Привел, – объяснил мужчина. – На вашу волю, Василий Тимофеевич. Прощение просить будут. А вы хотите – милуйте, хотите – в суд подавайте.
Последние слова он произнес громко, чтобы слышали. Толпа глядела настороженно. Заварзин прошел мимо мужчины, вышел к парням.
– Что? Стыдно? – резким звенящим голосом спросил их мужчина. – Носы повесили? Обормоты…
Рыжий, как и вчера, стоял в первом ряду, глядел перед собой, на щеках с легким пушком поигрывали желваки. Заварзин приблизился вплотную, попытался заглянуть ему в глаза – тот отвернулся, спрятал руки в карманы. Глядя в лица, Заварзин прошел сквозь толпу, остановился возле девочки.
– А как зовут вашу собачку? – спросила она.
– Пшел отсюда! – крикнул Заварзин и пнул развалившегося кобеля. Тришка поджал хвост и метнулся во двор. Девочка испуганно вскочила. Ребята замерли, на лицах просвечивался испуг, детский, неприкрытый.
– Зачем вы?.. – спросила девочка, но мужчина так посмотрел, что она отвернулась и сорвала травинку. Рядом оказался парень в очках. Смотрел прямо, спокойно, только стекла очков поблескивали.
– А тебе, парень, спасибо, – сказал ему Заварзин. – Так бы до утра в бане просидели.
Очкарик не ответил, стрельнул глазами в сторону рыжего.
– Ну что, командир? Язык проглотил? – сурово спросил мужчина. – Вчера храбрый был, а сегодня?.. Что молчите? Заработали каждый по три статьи и в молчанку играть?
Рыжий сцепил руки за спиной, выдвинулся к Заварзину. При дневном свете лицо его казалось совсем детским, только на губах почему-то были поперечные складки, как у человека пожилого, решительного и много пережившего.
– Уважаемый Василий Тимофеевич, – старательно и бесцветно проговорил он. – Мы все… просим у вас прощения за вчерашнее… За вчерашний проступок. От имени трудового десанта обещаем…
– Что ты мямлишь? – резко спросил мужчина. – Не проступок, а преступление! Групповое! Злостное хулиганство – раз! Нанесение телесных повреждений – два! Незаконное лишение свободы – три!
– А пятно мы смоем хорошим трудом, – пробубнил упрямо рыжий. – И обещаем впредь…
– Да ладно, не старайся! – отмахнулся Заварзин. – Все равно ведь врешь… Ничего ты не смоешь. Чем смывать-то будешь?
– Кровью! – откликнулся из толпы тонкогубый веснушчатый паренек. – Вы нам дайте всем по роже! Мы выстроимся, а вы дайте. И в расчете!
– Шлопак! – окликнул мужчина.
– Вы нас простите, – тихо сказал паренек, которого Заварзин не помнил. – С нами что-то вчера случилось… Что-то такое случилось…
На него зашикали. Мужчина заметил:
– А тебя, Савушкин, еще не спрашивали.
Савушкин пожал плечами, спрятался за спины и стал нервно грызть ногти. Виноватый Тришка подполз к ногам Заварзина и уткнулся мордой в сапоги.
– Вы что ж, серьезно пришли прощения просить? – спросил Василий Тимофеевич у мужчины. – Сами говорите – преступление. Так какое же прощение должно? Судить вас надо! Наказывать.
– Все слышали? – спросил у ребят мужчина. – Хорошо начали ударную работу, целинники. С мордобоя, с пожара.
– Прощать я не буду! – отрезал Заварзин. – И хозяин избы вас не простит. В ногах валяться станете – не простит. Вы что же, подлецы, натворили-то? Под музыку-то свою, а?
Ребята стояли понурясь, поглядывали исподлобья, чего-то ждали.
– Нам сказали, у домов в Яранке хозяев нет, – тихо произнес мужчина. – Будто бесхозные дома, ничьи… Я думал, зачем их ломать, ребят мучить? Мы технику безопасности соблюдали, избы полосой окапывали, чтоб не перекинулось…
– Значит, если ничья, то и жечь можно? – вскипел Заварзин. – Ты-то взрослый мужик!.. «Я ду-умал…» Эти избы еще полвека бы простояли! И нечего их ломать. Да еще школьников заставлять.
Он отошел и сел на бревна. Трудовой десант тоже расселся на траве, и над головами поплыл приглушенный разговор. Рыжий о чем-то спорил с очкариком, тихо, но яростно. Мужчина тяжело опустился рядом с Заварзиным.
– Сосняк-то порубили – пахать будут? – спросил Василий Тимофеевич.
– Говорят, пахать, – вымолвил мужчина. – Опытную площадь…
– Другого места не нашли? Пахари… Мы его сажали, пололи, опахивали… Теперь ты, поди, голову ломаешь, отчего твои ребятишки избы жгут да людей избивают?
– Я понимаю, Василий Тимофеевич, – виновато сказал мужчина. – Только я от них не ожидал… Отлучился на один вечер, и вот… Съездил, называется, на рыбалку… На природе одичали, что ли?
– Они не на природе одичали, раньше еще, – проронил Заварзин. – А ты что, учитель?
– Физкультуры… Ну, я теперь им устрою отдых! Навек эту деревню запомнят!
– Ты мне скажи, учитель, как вы дальше жить-то собираетесь? Ведь ребятишек-то пересажают. Не сегодня, так завтра.
– Пересажают их, как раз… – пробубнил учитель. – Скорее меня запахнут вместо них… А сколько хозяин за избу просит, не знаете?
– Нисколько, – бросил Заварзин и встал. – Кто ее ставил, того давно на свете нет. Ему не заплатишь.
– Понял, – буркнул учитель и приказал рыжему строить отряд. – Хорошо развлеклись…
Трудовой десант побежал по дороге, сохраняя строй. Рыжий бежал по обочине, командовал, а по другую сторону, в одиночестве, трусил парень в очках.
Тришка помедлил, но потом сорвался следом, и гулкий его лай далеко разнесся в вечерней тишине.
Последним в тот день на заварзинскую пасеку приехал бывший учитель Вежин. Василий Тимофеевич выслушал соболезнования, рассказал (уже в который раз!), как все случилось в Яранке, и решил, что на этом Сергей Петрович и успокоится. Однако тот нахмурился и уселся поудобнее, будто рассчитывал на долгий разговор.
– Это, Тимофеич, еще не горе, что избы жгут, – сурово проговорил он. – Все еще впереди… Гари корчевать станут – вот беда наша. Ты же знаешь, пахать-то здесь нельзя.
– Отчего же нельзя? Канавы рой, чтоб вода отходила, и паши. Земля-то вон какая… Была бы техника, еще при коммуне распахали… Да не верю я что-то, долго собираются. Да и кто пахать будет? Нефтяники, что ли?.. Они и плуга-то не видали. А тебя не заставишь. Ты же в колхоз не пойдешь.
– Найдут, кому пахать, не волнуйся, – сердито сказал Вежин. – Переселенцев навезут, всяких там вербованных, бичей, тунеядцев. Этого ты хочешь? Чтоб испоганили все, изгадили?
– Я знаю, тебе пасеку жалко, – бросил Василий Тимофеевич. – Распашут гари, пасеку убирать придется. К тому же с самолетов ядом посыпать начнут…
– Да, жалко! – возмутился Вежин. – Мне нашу землю жалко! В Яранке уже пашут, безо всяких канав! Болото будет! Привыкли рассуждать: есть земля – паши и сей! Авось что вырастет! А не вырастет – земля виновата. А надо брать у нее, что она дает, что может дать!.. Ты же крестьянин, понимаешь.
– Понимаю! – тоже рассердился Заварзин. – Но и с медом мы здесь не проживем! Мы ведь плохо стали жить, Петрович. Ты погляди: куда годится такая жизнь? По пасекам разъехались, по хуторам! А вроде в одном селе живем… Раньше выселок как огня боялись, а теперь добровольно пошли. Мы ведь будто горячего меду наелись, пучит нас от него.
– Да мы только что жить стали! – возразил Вежин. – Хоть от бичей да вербованных избавились, дышать вольготно… А вот погоди, нагонят сюда переселенцев – воровство, поножовщина пойдет. Вот тогда запоем лазаря. Видал, какие нынче школьники? Как они тебя? – напирал бывший учитель. – А что дальше будет?.. Начальству ведь канавы рыть да воду спускать некогда, им людей кормить надо. Им завтра хлеб и мясо нужны!
– А коли так, то ничего и не возьмут с нее, – рассудил Заварзин. – У меня другое сомнение… Земля-то научит, как с ней обращаться. Эта наука мордой об лавку дается. Пускай холку-то собьют себе, потом думать станут. И осушать, и ухаживать… Тут, Петрович, другое. Пахать-то ее вздумали, когда нефтяных городов настроили, когда вышло, что людей кормить нечем. Получается-то как? Не нашли бы нефть, так и гари не тронули. А тут для нефти еще и земля потребовалась. Нефть, она что – ну, тридцать, ну, даже сто лет, и кончилась. А земля никуда не денется. Почему же она у нас как подсобное хозяйство у нефти, а? Ведь всегда наоборот было!.. Если так рассуждать, кончится нефть, и землю бросят. Она будто на подхвате стоит, как подмастерье.
– Вот потому я и хочу, чтоб не трогали ее! – воскликнул Вежин. – Чтоб пчеловодство здесь оставили!
Это была давняя затея Вежина, и определение было его – пчелиная республика. Он писал письма в разные инстанции, рассылал проекты с экономическими выкладками, ездил сам и ходил по начальству. Если его гнали из одной двери, он тут же стучался в другую. Заварзин, еще будучи председателем сельсовета, мотался за ним, как бычок на веревочке. Их вы-слушивали, согласно кивали, обещали рассмотреть вопрос, но уже скоро стало ясно, что никакая республика области неинтересна. Десятью годами раньше открыли большую нефть, и теперь на севере области строили два новых города. В кабинетах начальства только и слышно было – нефть, промыслы, добыча… Заварзин тянул Вежина за рукав – поехали домой, не видишь, что ли, мед не нужен, когда есть нефть. Зачем напрасно отрывать людей от важного дела? Однако Вежин еще года два не мог успокоиться. Потом несколько лет о пчелиной республике никто не вспоминал в Стремянке, пока не пришло известие, что гари будут распахивать и строить зерновые и мясомолочные совхозы: надо было чем-то кормить нефтяников.
– А мед-то твой, Петрович, что? Он ведь, как нефть, надолго ли? – Заварзин поморщился. – Еще лет десять, а потом на гарях лес подымется, кипрей заглохнет. И весь твой мед. Ты же сам говорил: мед – продукт дикой природы. На нем долго не протянешь. Что ж, так в диком состоянии и держать природу?
