banner banner banner
Невеста для варвара
Невеста для варвара
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Невеста для варвара

скачать книгу бесплатно


Капитан изумился даже более, чем когда увидел улыбку Гликерии за разбитым окном: граф никогда к нему не обращался, тем паче с просьбой нижайшей. Напротив, гордый шотландец всегда держался с ним заносчиво, а когда Головин камень из-за моря приплавил, и вовсе пренебрежительно, ибо, как все иноземцы, преданные русскому государю, Брюс отличался страстной, почти женской ревнивостью и презирал всех, кто приближался к объекту его поклонения. Яков Вилимович не мог забыть отеческих объятий и поцелуя Петра Алексеевича, когда тот с капитаном вместе забрался на гранитную скалу и оттуда взирал на собравшийся народ. В свою очередь Ивашка к графу относился презрительно, дерзко и порою насмешливо, не почитал ни его чинов, ни званий и заслуг, отчего Брюса кривило, да поделать с императорским любимчиком сей вельможа ничего не мог.

– А скажи-ка, Данила, чем обязан я столь редким вниманием графа? – сдержанно спросил Ивашка, не давая лопнуть пузырю возмущения.

– По велению покойного государя императора, тебе, Иван Арсентьевич, надлежит исполнить некое поручение государственной важности, – доложил тот. – Можно сказать, это его последний наказ тебе, ибо Петр Алексеевич вскоре после того преставился.

– А при чем здесь генерал-фельдцейхмейстер? – Похмельная голова капитана еще не образумилась в полную силу, мысли плавали и шуршали, ровно шуга[1 - Шуга – мелкий битый лед во время ледохода или перед замерзанием рек.] на реке, однако упоминание о воле государя взбодрило его.

– При том, господин капитан, что император передал веление свое посредством Якова Вилимовича. А подробности мне не известны, ибо дело тайное. Ты уж не губи меня, Иван Арсентьевич, граф и так во гневе, что скоро не сыскал. Поезжай к нему, а он уж сам тебе скажет.

И тут еще капитан вспомнил, отчего ударился в запой – из-за Меншикова, который привел Екатерину на престол, того же генерал-фельдцейхмейстера Брюса и прочих им подобных! Можно сказать, предали они государя: когда тот в леднике лежал непохороненным, все его сподвижники тем часом кинулись присягать императрице. Должно быть, граф с Меншиковым давно сговорились, кто сядет на трон, ведь Брюс ранее чести удостоился великой – корону нес во время коронации Екатерины!

Как тут горькую не запить?

– Знал бы Петр Алексеевич, каковым граф оказался, – тяжко вздохнул Головин. – Стыд и срам… Не поеду к Брюсу!

– Помилуй, Иван Арсентьевич! – взмолился Лефорт, догадавшись, куда клонит Головин. – Генерал-фельдцейхмейстер в сем позоре не участвовал. Он тем временем в Двинском остроге находился. И недавно лишь вернулся.

– Все одно ехать не желаю!

– Граф без тебя не велел на глаза являться! Придется силой тебя взять и свезти.

– Попробуй!

Капитан огляделся в поисках шпаги и, вспомнив, где сейчас его личное оружие – дар императора, – несколько увял.

– Не вынуждай нас брать тебя помимо воли, – снова принялся умолять Данила. – Не станем ссориться, Иван Арсентьевич! Добром тебя прошу!

И тогда Ивашка схитрить вздумал.

– Поехал бы, – говорит, – да без шпаги никак не могу, по достоинству не положено.

– Где же твоя шпага? – спрашивает Данила.

– Должно, у коменданта. Привезете, так поеду.

– В сей час привезем!

Сели в возок и с места в галоп – умчались. И полчаса не проходит, как являются со шпагой и отпиской коменданта, что арест снят без всяческих последствий. И сие обстоятельство было уху капитана убедительнее слов Лефорта: коли он добился этого, знать дело у Брюса и впрямь важное.

Привезли Головина во дворец графа, а тот, несмотря на час ранний, сам у порога встречает, и видно, за ночь глаз не сомкнул. И речь заводит душевную либо весьма прехитрую – его же сразу не поймешь:

– Осиротели мы с тобой, Иван Арсентьевич, без благодетеля нашего и отца, государя Петра Алексеевича. И лежит он в леднике, доныне не преданный земле, поелику сподвижники его ворами оказались. Теперь наследство делят да возле Скавронской Марты увиваются, клянясь в преданности. И я в сей грязи замарался, корону ее нес…

Капитан слушает гордого ученого шотландца и ушам не верит своим – что же такое могло случиться, ежели граф так резко поменял диспозицию? Неужто его, мудрого книгочея и философа, витающего в звездных небесах астролога, эдак потрясло явление земное – кончина хоть и императора, но человека смертного? И от того ревность и ненависть к Головину так нежданно перевоплотились в любовь, да еще и с покаянием? Или уж похмелье выходит из мутной головы Ивашки, а посему и мир встает перед взором и слухом, ровно перевернутый?

– Твой посланец Данила Лефорт сказывал, у тебя дело есть, – набравшись дерзости, перебил его капитан, – порученное мне самим Петром Алексеичем. Так говори, не стесняйся.

– Ступай за мной, – скомандовал генерал-фельдцейхмейстер.

Приводит его в покои, а там на хозяйской кровати спит бородатый, долгогривый детина. Брюс зашептал:

– Видишь сего человека? Это тайный затворник Двинского острога, с Индигирки-реки, именем Тренка. А про себя говорит, будто он из племени Юга-Гир, что значит «огненная гора», с коей некогда спустился великий и могучий народ. Будто прежде населяли они пространство по обе стороны от Уральского камня во всех землях полунощных. А стольный град их стоял на месте, где ныне город Великий Устюг, на реке Юг. Пришел сей Тренка в Петербург семь лет тому, но был отправлен подальше и заточен в означенную крепостицу. Привез я его намедни, дабы исполнить завещание государя императора.

– И что же завещал Петр Алексеевич?

– Высватать невесту именитого рода и сопроводить на Индигирку-реку. Там выдать замуж за их князя, именем Оскол Распута.

Капитан головой потряс, полагая, что все увиденное и услышанное – не что иное, как чертовщина, блажные картинки из тех, что, по рассказам, мерещатся с перепоя. К тому же граф говорил гнусавым полушепотом, зачем-то щурил один глаз и в полумраке походил на совращающего беса. Но сколько ни тряс – ни спящий затворник, ни граф не исчезли. Мало того, Яков Вилимович вывел его из покоев, притворил дверь и тут уже заговорил громче:

– Последняя воля Петра Алексеевича могла бы показаться странною. Ему ли хлопотать о некоем диком племени варваров сибирских, когда он обратил Россию в Европу? Но мы с тобою, Иван Арсентьевич, лишь вдвоем остались ему верные, и след нам исполнить завещание в точности. Не наше это дело – обсуждать и предавать сомнениям волю императора.

Увел Ивашку в гостиную, приказал челяди подать на стол и тут уж в подробностях пересказал суть последней встречи с государем, поведал, как съездил в Двинский острог. А для пущей убедительности вынул из шкатулки и показал две грамоты: в одной писано, что отныне и навеки югагиры освобождаются от уплаты ясака и переводятся в разряд подданных российских людей, то есть уравниваются в правах с сибирскими переселенцами, а вторая – удостоверительная дорожная, отписанная ему, Ивану Головину, сыну Арсентьеву, с людьми, которая обязывает всех воевод, начальников на заставах и комендантов крепостей никаких препятствий не чинить, пропускать во все землицы и оказывать всяческую безвозмездную помощь, как то: воинскую, ружейным и хлебным припасом, верховыми и вьючными лошадьми, оленями и ладьями.

Капитан руку государя знал, ибо с любовью хранил его жалованную грамоту, и при виде этих двух в голове как-то сразу прояснилось и даже образ графа приобрел прежнюю его благородность. У Ивашки в тот час не возникло вопроса, отчего Петр Алексеевич поручил столь необычное дело Брюсу, поскольку знал, что этот шотландец начал служить государю еще в Потешном полку и за столь долгие годы был единственным приближенным, кто ни разу не получал от него наказаний и взысканий.

– Одного в толк не возьму, – прочитав грамоты, сказал капитан. – А чего это государь озаботился судьбою некоего ясачного племени?

И тут Брюс начал хитрить и увиливать.

– Покойный государь император о многих племенах и народах отеческую заботу проявлял. Не мне судить о замыслах помазанника Божьего, но полагаю, настал черед и югагиров. Верно, проникся он их нынешним положением. Да и они, сии югагиры, на иные сибирские народы не похожи. Ни обликом, ни нравом. И речь их весьма сходна со старой российской. Правда, они также хорошо владеют якутским, чукотским и прочими варварскими языками и много слов ихних употребляют. По пути из Двинского острога Тренка обучил меня словам, и должен сказать, языки сии напоминают грубые монгольские наречия. А в племени Юга-Гир говорят мягко, певуче, и речь их не лишена некоего благородства. Петр Алексеевич пытлив был и любознателен, должно, послушал сего Тренку и проникся…

У Головина на хитрости слух был тонкий, но сам он, будучи нрава грубоватого и прямого, не умел так же тонко выпытывать скрытую суть, поэтому спросил откровенно:

– Так проникся, что отправил в Двинский острог, заковал, словно государева преступника, и в темницу заключил? Ты, Яков Вилимович, не мудри и скажи, как есть. А то ведь мне недосуг невест выбирать да отводить их невесть куда – на Индигирку! Самому жениться пора. Раз Петр Алексеевич на меня перстом указал, я все должен знать.

– Помилуй, Иван Арсентьевич, я ничего от тебя не таю! – нарочито взмолился граф. – Ты по молодой прыти выслушать меня не желаешь, торопишь. А дело сие требует обстоятельности и терпения. И денег потребует, ибо из казны не было отпущено. Я вот уже более полутора тысяч рублев серебром потратил, чтоб припасы закупить, добрых лошадей, амуницию, ружья аглицкие, скорострельные. Только войлоку мягкого и твердого купил полтораста аршин! И еще надо бывалых людей нанять, жалованье им положить. Дорога-то дальняя, нелегкая, где-то придется ладьи строить и по рекам ходить, опять же расходы требуются на оснастку, паруса и скобяные…

– А войлоку-то на что столько?

– Не знаю!.. Тренка велел.

– До Индигирки, поди, за целое лето не дойдешь, – тоскливо протянул Ивашка. – Ни сушей, ни морем. А еще обратный путь… Что же, мне еще на два года женитьбу откладывать?

Тут Брюс даже ладонью по столу пристукнул, ибо право имел:

– Предсмертная воля государя! Он обязал нас. Долг чести – исполнить!

– Яков Вилимович, а что бы самому эту невесту не отвести к югагирам? Тебе путешествия по нраву, тем паче потратился…

– Я бы с великой охотой, да на тебя грамота выправлена, – не сразу и с прежней хитрецой признался граф. – К тому же Тренка сказал, на обратном пути меня беда ждет…

– Откуда он знает? – изумился капитан. – Он что, провидец?

– Не хотел раньше времени говорить тебе. Да ты вынуждаешь… Сей югагир знает все наперед, что случится. Мне государь говорил, а я, ко греху своему, не поверил… Как увидел его в Двинском остроге, так убедился. Тренка говорит, меня же оторопь берет. И покуда ехали мы в Петербург, много подтверждений получил. Вот скоро встанет, глянет на тебя, Иван Арсентьевич, и все скажет, что будет.

– Как же он глянет, ежели слепой?

– Ему и глаза не нужны…

Ивашка встал.

– Благодарствую за угощение, господин генерал-фельдцейхмейстер. Да некогда мне сказки твои слушать. А за освобождение из-под ареста низкий тебе поклон.

– Постой-ка, Иван Арсентьевич! Куда же ты?

– Отосплюсь в своих хоромах, себя в порядок приведу. В столь непотребном виде как невесте на глаза являться?

– Какой невесте?

– Своей, Гликерии Некрасовой. Вздумал я в сей час с ней сговориться, а как погребут государя императора да сороковины справят, посватаюсь. Не знаешь ли ты, Яков Вилимович, когда похороны состоятся? Слышал я, тебя главным распорядителем назначили?

Всегда невозмутимый Брюс тут подскочил, потряс руками, не находя слов:

– Отрок неблагодарный! Кто б ты был, ежели не отеческое к тебе отношение государя? А ты пренебрегаешь завещанием его?!

– Волю Петра Алексеевича исполнить готов, – испытывая прежнюю неприязнь, однако сдерживаясь от ругательств, проговорил капитан. – Да ты позвал дело государственной важности сделать, а сам сказками потчуешь! Невесту избрать, отвести за тридевять земель некоему князю. Провидцы там всяческие, предсказатели… Стал бы ты свои денежки на сие предприятие тратить!

Граф неожиданно ссутулился и загоревал:

– Полагал, я один в России реалист и в чудеса не верю… Ты еще пуще меня прагматами напитан. И откуда в тебе сии черты?

– В Европе обучался…

– А какое у тебя в жизни главное хотенье?

– В сей же час мне жениться след. И чтоб за невестой доброе приданое.

– Разбогатеть хочешь?

– Кто же сего не хочет?

– На что?

– Чтоб свой корабль построить и землю вокруг обойти, – признался Ивашка. – Я просился у Петра Алексеевича в плавание кругосветное. Он посулил отпустить… Да теперь уж сему не бывать. И корабля не построить…

– Отчего же?

– Жалованье не позволяет. А иного прибытка нет.

Брюс встряхнулся.

– Добро, Иван Арсентьевич, теперь скажу тебе правду.

– Сразу-то нельзя было? – проворчал капитан. – Какую ночь не сплю, глаза смыкаются, а ты манежить меня вздумал.

– Испытывал я тебя, – признался граф и, сняв парик, обрел вид домашний и доверчивый. – Без испытания в тайных делах неможно, ибо я знать должен, как ты в том или ином случае себя поведешь. Прежде я ведь к тебе с ревностью относился из-за расположения и любви государя. И истинного лица твоего видеть не мог.

Это походило на внезапную откровенность, чего у горделивого и могущественного генерал-фельдцейхмейстера ранее не замечалось вовсе. Капитан сел на свое место, однако же подумал, что и подобное перевоплощение хитростью может быть, только более скрытой.

– Невеста для князя сибирских варваров – это лишь предлог, – продолжал граф. – Веская причина явиться на Индигирку, к югагирам, и быть с честью ими принятым. Они к себе никого не впускают и даже ясак привозят в условленное место и оставляют сборщикам. Никто еще не бывал в логове сих туземцев, не разведал ни нравов, ни обычаев и ни того, какие они тешат мысли, запрашивая у государей российских невест из именитых родов. И вот тебе государь велел проникнуть в сие племя и выведать истинные намерения. Коль они не опасны для престола, оженишь их князя, погуляешь на свадьбе, про обычаи прознаешь и с дарами ихними домой. Но ежели узришь крамолу супротив царствующей семьи, всяческие претензии на трон, что были у Литвы и есть еще у поляков, либо прочие угрозы, указ Петра Алексеевича вручишь князю с торжеством соответствующим. На минуту царем себя почуешь! Чувонцы тебя на руках станут носить, ублажать всячески и почести оказывать. К примеру, женок своих давать. Говорят, обычай у них такой! Да гляди, не женись там!

– На что мне дикая туземка, когда невеста есть, – отмахнулся Ивашка. – Я уж сразу в Петербург поспешу.

Но тут же был осажен генерал-фельдцейхмейстером, словно вспомнившим, кто он есть и кто перед ним.

– Умей выслушать начальника! – сделал внушение. – И нрав свой след сдерживать.

– Прости великодушно, – обронил капитан.

А Брюс продолжал:

– В Петербург не поспешай. Расстанешься с югагирами и сам с людьми своими сядешь в остроге, который укажет воевода, уподобишься купцу и станешь торговать. Выменивать у югагиров, саха, чукчей и прочих тунгусов мягкую рухлядь на ружья, припас к ним и крепкое вино. Да не скупись, будь щедрым, и кому в тягость дать соболей и лисиц за товар, в дар его подноси. В первую очередь, воду огненную – так туземцы вино называют.

– Не с руки мне торг вести, – воспротивился Головин. – Я старого боярского рода, мои деды стольниками были. А купечество – дело хитрое и подлое!..

– Так государь император велел! – оборвал граф. – Твое дело – исполнить, невзирая на свое к сему отношение.

– Погоди-ка, Яков Вилимович, – встрепенулся Иван. – А я сим указом раздора не посею? Зависти не пробужу? Не сотворим ли мы худого?

– Петру Алексеевичу виднее было, что сотворится. Полагаю, даруя слободу югагирам, он хотел опору себе найти в полунощных землицах.

– Ежели так, то еще ничего… И все одно подумать след, прикинуть, как да что. Но ты уволь уж меня, граф, торговать я не стану. Тем паче ружьями, порохом и вином.

– Как же так – не станешь?

– Да туземцы сии, испив водицы огненной, в тот час обиды вспоминают старые. Мне прадед много чего порассказывал про нравы ихние… А вспомнив, друг в друга стрелять начнут!

– Ну и постреляют, так что же? Друг с друга спесь собьют и угомонятся, как протрезвеют. А нет, так воевода ленский казаков пошлет и усмирит.

Капитан распрямился.

– Не пристало мне, морскому офицеру, столь мерзкими делами заниматься.

– А мне, генерал-фельдцейхмейстеру? – Голос графа тихо зазвенел. – Как ты еще мыслишь управлять варварскими народцами? Коль обычаи и нравы таковые имеют?.. И посредством чего оборонить престол от самозванцев? Мы же приставлены его стеречь!

– Подумать след. – Ивашка был себе на уме, даже страдая от похмелья. – Неужто они и впрямь способны престолу навредить?

– Ты станешь исполнять, что государь велел. А ежели югагиры смуту затевают, подобно полякам? Отчего сей Тренка пожаловал в год, когда казнили царевича Алексея?.. – Брюс потупился, набычился и продолжил с горечью: – Я говорил Петру Алексеевичу: не след лишаться истинного наследника, прости его, помилуй. И царевич бы внял отцовскому благородству… Ан нет, не остановил своей руки государь. Я же приговор не подписал, один из всех прочих… И эти прочие сейчас Скавронской присягают… – Он вскинул голову. – Впрочем, отвлекся… Тренка с товарищами пришел вскоре после казни и невесту для князька своего попросил. Родовитую ему подавай, поскольку князь варваров себя причислил к древлему роду царей!.. Спроста ли?

Капитан встряхнулся, сгоняя оцепенение, навлеченное голосом Брюса.

– Как дикие туземцы с Индигирки могли узнать, что сотворится с царевичем?

– В том и суть, Иван Арсентьевич, – подобрел граф. – Умом сего постигнуть невозможно… Однако Тренка свидетельствует: есть у югагиров некий календарь, где все прописано наперед. Сию книгу они вещей называют. Чему быть в грядущем, когда и отчего войны сотворятся, кто править станет, от чего умрет и прочие откровения. И будто счастливец, сей книгой овладевший, становится прозорлив. Ему довольно взглянуть на человека, и в тот час предсказать всю жизнь последующую.

– Не сказки ль это? – почти с отчаянием воскликнул Ивашка. – Я слышал множество небывальщин и прочие россказни на зуб пробовал… Все пустое!

– Поверить тотчас трудно, – согласился граф. – Я много лет корпел над книгами отреченными, всяческими календарями и даже свой издал. Гадания народные изучал, тайные магические ритуалы, астрономией увлекался, положением звезд и светил… Но и на йоту не приблизился к разгадке, что будет в следующий миг. И при сем веры не утратил. Должен быть подобный календарь! У югагиров и название ему есть – Колодар.