скачать книгу бесплатно
– Так много? – не поверил Гриша.
– А вы как думали? Грипп – дело серьёзное! А теперь давайте измерим давление. – Девушка улыбнулась и присела рядом с Гришей так, что её колени упёрлись в его левое бедро. Гриша затаил дыхание.
– Ну вот, так я и знала, – огорчённо пропел девичий голосок. – Три тысячи четыреста рублей! У вас очень высокое давление. Нужна срочная госпитализация. День стационара стоит четырнадцать тысяч пятьсот рублей. Вам необходимо лечь минимум на три года. Положение очень серьёзное!
От последней цифры Гриша вздрогнул, шумно втянул в лёгкие воздух и открыл глаза.
– Что с тобой, тебе плохо? – не оборачиваясь, спросила встревоженная жена.
Гриша с минуту анализировал происходящее, потом хмуро откинулся на спинку сиденья и буркнул: «Маша, домой!».
След прошлого…
Узкая улочка в одном из рабочих кварталов уездного городка. По улице идёт человек явно нездешний, благополучный, или, как говорили раньше, фартовый. Невдалеке остановилась и переминается с ноги на ногу, как стрекозка на листике, молодая хрупкая девушка. Она не решается продолжить движение вглубь улицы. Поравнявшись с девушкой, человек спрашивает:
– Простите, я могу вам чем-нибудь помочь?
– Д-да, – отвечает девушка и стыдливо вжимает в плечи прелестную головку, – не могли бы вы сопроводить меня? Я живу недалеко, на соседней улице, а здесь мне ходить страшно, здесь…
…Весело, стараясь не походить на испуганных чужаков, они шли по узкому коридору старой обшарпанной улицы.
Однако их нарочитая весёлость сразу привлекла внимание обитателей этого сумрачного и грязного каньона.
– Эй, ты, там! – гаркнул молодой парень с балкона второго этажа. – Тебе говорю, стой!
– Не слушайте его, идёмте, – шепнула девушка своему провожатому и торопливо засеменила дальше. Дмитрий (так звали нашего героя), не оборачиваясь, также ускорил шаг.
– Не понял, – поперхнулся парень и бросился к чёрному ходу.
Через пару секунд он выбежал на улицу метров на пять впереди и преградил дорогу, застыв в отвратительной позе пьяного сатира.
– Ты чё, глухой? – выдавил парень сквозь зубы, предчувствуя привычное удовольствие – размочить чужака на собственной территории.
– Сойди с поляны, баклан! – спокойно ответил ему Дмитрий и отпустил руку девушки.
– Чё?..
Парень выхватил перо и как кошка прыгнул на чужака. Но случилось непредвиденное: наглец выронил нож, шарахнулся в сторону и, ударившись головой о выступ открытой оконной рамы, стал медленно и безвольно оседать на брусчатку улицы. Алая кровь брызнула на его белую накрахмаленную рубашку.
– Ой! – вскрикнула девушка, заметив на одной из косточек запястья правой руки Дмитрия лёгкую ссадину.
На шум и кровь потянулась местная шпана. Серые стены каменного колодца буквально сочились человеческой плотью. Вскоре вокруг Дмитрия и девушки образовалось плотное кольцо обитателей квартала. Дело принимало явно непредсказуемый оборот.
– Пропустите нас, я обещаю вернуться, – спокойно обратился Дмитрий.
Толпа аморфно перетекала из одного эмоционального состояния в другое. Агрессия сменялась то болезненной весёлостью, то гробовым молчанием.
– Хана тебе, бык, ты моего братана завалил! – визгнул в лицо Дмитрию рябой парень лет семнадцати.
Вдруг всё стихло. Из толпы вышел обыкновенный человек, не торопясь докурил сигарету и затушил её о ладонь рябого. Тот взвыл от боли, но покорно продолжил стоять на месте.
«Авторитет, – мелькнуло в голове Дмитрия. – Значит, суда Линча не будет. Это радует».
– Вернёшься, без базара? – с усмешкой спросил авторитет и, подтащив к себе рябого за волосы, добавил: – А то гляди…
– Вернусь, – повторил Дмитрий, глядя прямо в глаза хозяину улицы.
– Иди, у тебя час. Этого убрать.
Авторитет указал рукой на забрызганный кровью комок человеческой плоти, который так и лежал у стены, не приходя в сознание.
Толпа расступилась, пропуская Дмитрия и девушку.
– Почему они не стали нас бить? – отойдя от толпы метров на двадцать, взволнованно спросила девушка.
– Пока не знаю, – ответил Дмитрий.
Они дошли до конца злополучной улицы, повернули за угол и вскоре подошли к дому, где проживала девушка.
– Мы пришли! – всей грудью выдохнула девушка. – Я вам так благодарна! Может, зайдёте? Мама будет вам рада.
– Спасибо, я вас навещу чуть позже. А теперь я должен идти: мой час на исходе.
…Дмитрий подошёл к забрызганному кровью участку улицы и оглянулся. Вокруг не было ни души. Напряжением слуха он различил тончайшее трепетание воздуха. Память мгновенно классифицировала звук, Дмитрий отпрянул в сторону. Рядом с местом, где он только что стоял, в оконную раму воткнулось металлическое перо.
– Ну здравствуй, Димка-самурай! – От стены отделился улыбающийся хозяин улицы. – А ну припоминай: долбаный Афган, Герат, стрелковый взвод Маркуши и ты, такой геройский, простреленный в обе ноги, волочишь на себе зелёного баклана, меня! Как я тебя искал по госпиталям и на гражданке искал, должок вернуть хотел. А ты, гляжу, сам пожаловал!..
Дмитрий разглядел на глазах собеседника слёзы. Да он и не скрывал их. Герат… Вовка Смольников! Милый трепач по кличке «Свиристель»…
Из окон на боевых товарищей испуганно поглядывала уличная шпана. Таким сопливым своего геройского Вована они не видели никогда. Дела!
Пиши, брат!
Когда Алексею Борисовичу исполнилось шестьдесят годков, потянуло его на литературу. Да так потянуло! Писал «юный» графоман поначалу излишне витиевато, со множеством стилистических украшений. Однако слог его постепенно оттачивался, и уже через год из-под пера сочинителя ложилась на лист вполне выверенная строка, ласкающая слух. Без труда набив на клавиатуре несколько десятков коротких рассказов, Алексей Борисович призадумался. В беглости сочинительства он почувствовал скрытый подвох.
Как человек, впервые переступивший порог церкви, тотчас становится пламенным пророком, так и в непринуждённом трепетании авторской строки Алексей различил неприятное скольжение ума, прикрытое лукавым перестуком клавиатурных литер.
Разместив тексты на портале «Проза. ру», наш герой любил читать благосклонные рецензии собратьев по творческой лаборатории и еженедельно тратил немалые деньги, оплачивая анонсы опубликованных рассказов. Чужие тексты он читал мало, вернее, вовсе не читал. Не по причине пугливого нелюбопытства, а, скорее, из внутреннего желания сосредоточиться только на собственном мироощущении. Иногда, правда, склонив седую голову над сочинением какого-нибудь юнца, он лениво пробегал глазами строки и снисходительно щурился на каждый обнаруженный в тексте ляп.
Однажды Алексей Борисович натолкнулся на замечательный рассказ совсем юной девушки. Как ладна, внутренне красива и глубока была её речь! Как неожиданно она говорила о простом и обыкновенном! Неслыханное дело, Алексей перечитал рассказ девушки дважды от начала до конца, искренне радуясь правым полушарием встрече с высокой литературой, а левым ощущая неприятный холодок зависти. Такая молоденькая и так пишет!..
С неделю Алексей как сыч бродил по кабинету. Его несомненный литературный талант, разрушенный до основания рассказом юной примы, выл подобно собаке, брошенной хозяином на произвол судьбы.
«Что делать? – спрашивал он самого себя. – Моя строка изящна, но обыкновенна. Так могут писать и другие». Пытаясь сформулировать случившееся, он стал читать классиков. Открыл томик Грэма Грина, но вскоре со злостью захлопнул книгу. Отточенная английская вязь навевала на него скорую скуку. Попробовал читать Чингиза Айтматова. На этот раз отпугнуло излишне сложное, как ему показалось, построение речи.
Недовольство ободрило Алексея. Однако, что бы он ни читал, его как магнитом тянуло к девичьему сочинению. Стоило пробежать глазами хоть пару её волшебных строк – оторопь возвращалась. Алексей Борисович потерял аппетит, стал больше пить, осунулся и в конце концов решил уехать в Крым – в зимнюю непогоду и одиночество.
Что произошло с Алексеем в Крыму, знают только штормовой ветер и серый, в пенистых бурунах котлован Чёрного моря, полный до краёв холодной, неприветливой жидкостью. Однако, несмотря на крымскую непогоду, в Москву Лёша вернулся обновлённый, или, как говорят ныне, переформатированный.
Он распахнул дверь, сорвал с плеч пальто и не глядя бросил заснеженный драп в сторону вешалки. Поспешно, не снимая ботинок, Алексей прошёл в кабинет. И хотя в кабинете всё было по-прежнему, Алексей Борисович воскликнул в сердцах: «Какая теснота!».
Включив компьютер, он с грохотом подтащил стул к рабочему столу и присел перед клавиатурой. С минуту сидел молча, затем тихо скомандовал самому себе: «С Богом!».
Рассказы об отце
Рассказ 1. Рыжий
Отец мой был человек спокойный и рассудительный.
Помню случай. Я учился в третьем классе, в школу ходил и возвращался без провожатых. Одно время повадился приставать ко мне сосед по дому, рыжий парень лет четырнадцати. Он хватал меня своими длиннющими руками, валил в сугроб или, сорвав шапку, нещадно гонял её, как мяч, по двору. Мама, видя любимого сына изрядно помятым, спрашивала: «Что случилось?». Я отвечал: «Поскользнулся» – или что-то в этом роде.
Эта длиннорукая сволочь, наверное, имела гипнотический талант. У меня даже в мыслях не возникало желания дать ему хоть какой-нибудь отпор. Я понимал, что страдаю от страха гораздо больше, чем если б получил пару хороших тумаков, но поделать с собой ничего не мог. Пытаясь перехитрить моего мучителя, я каждый день выбирал новый маршрут в школу, но, увы, всякий раз у меня на пути вырастало отвратительное рыжее чудовище, и мои мучения повторялись.
Наконец я не выдержал и в великом смущении поведал отцу о своей беде. Отец выслушал и предложил план: по пути из школы домой он, как посторонний, будет идти неподалёку и вмешается, когда мой мучитель проявит себя.
Окончились уроки. Я вышел из вестибюля школы на улицу. Падал крупный снег. Обречённо вздохнув (роль живца я выполнял впервые), я направился к дому.
– Эй, мурло толстое, ну, подь сюда! – услышал я противный, до боли знакомый голос.
Не останавливаясь, я пошёл дальше – будь что будет! Рыжий подскочил ко мне, подсёк ноги и повалил в снег. В это мгновение огромная фигура человека заслонила собой яркое небо в фонарях и размашисто воткнула в снег рядом со мной моего обидчика. Конечно, это был отец! Я встал на ноги, отряхнулся и стал искоса наблюдать за происходящим. Он ухватил рыжего за отворот пальто, вытащил из сугроба и пару раз сильно встряхнул, как мусорную корзину.
Пока отец вёл с рыжим усмирительную беседу, у меня на душе, честно говоря, скребли кошки. Я стыдился самого себя, своей робости и безволия. Меня даже не радовала перспектива будущего, в котором не окажется липкого и злого пакостника. Отец на моих глазах выталкивал рыжего из моей жизни, но он никак не мог вытолкнуть страх, преодолеть который предстояло только мне самому. И это ощущение собственной немощи непривычно беспокоило мой детский умишко.
Вдруг я услышал гнусавый голос рыжего:
– Дядя Лёш, а чё он мне рожи корчит за вашей спиной?
Отец, забыв на мгновение, что верить рыжему нельзя, ослабил хватку и строго посмотрел в мою сторону. Пленник вырвался и отбежал на несколько шагов.
– Да пошли вы!.. – заорал рыжий на нас обоих и бросился бежать по переулку.
– Забудь о нём, – сказал отец, наблюдая, как исчезает рыжий след в хлопьях мокрого снега. – И в будущем, как бы трудно и больно ни было, постарайся справиться сам. Есть такая профессия – быть мужчиной!
Отец обнял меня за плечи, и мы зашагали к дому.
Рассказ 2. Утопленница
Мне было лет семь. Отец работал начальником команды водолазов Волжского пароходства и иногда брал меня с собой в летние волжские экспедиции. Целый месяц, а то и больше, я плавал на небольшом водолазном пароходике по Волге. Отец ежедневно работал, а я с утра до самого вечера был предоставлен самому себе.
На воде всегда что-то случается. Из калейдоскопа событий того лета в память врезался вот такой случай.
Наш кораблик второй месяц спускался по большой воде от истока к устью. И где бы ни приходилось команде выполнять водолазные работы, всюду местные жители просили о помощи. А какая помощь от водолаза? Как есть одна – поднять утопленника. Просьбы сыпались почти каждый день. Отец старался оградить меня от этих печальных зрелищ: отправлял с кем-нибудь на берег за продуктами или просто запирал с книжкой в каюте. Однажды я всё-таки сумел выбраться из заточения.
Мы стояли на якоре метрах в сорока от берега. На пологой песчаной отмели собралась толпа местных жителей, человек пятьдесят. Царило гробовое молчание. Лёгкий ветерок играл крохотной волной о борт нашего судна, редкие крики чаек нарушали полуденную тишину странным костяным тембром голоса. Невдалеке от нашего корабля поднимались из воды беспокойные пузыри воздуха. Они поднимались со строгой периодичностью и как бы говорили о том, в каком месте сейчас находится водолаз.
Я знал: сейчас там, под водой, мой отец. Когда эту работу выполнял кто-то другой, отец часто заходил ко мне в каюту, что-то мне рассказывал, стараясь отвлечь от тягостного ожидания, царившего в такие минуты на корабле. В этот раз уже прошло три часа, но отец не приходил. Тогда я стал машинально дёргать все защёлки и вентили в каюте, пока случайно не обнаружил неопломбированный люк верхнего хода, через который и вылез наружу.
Шёл четвёртый час поиска. Как я потом узнал, утонула девочка лет десяти. Они с мамой пришли купаться четыре дня назад. Приезжие. Их не успели предупредить, что этот залив пользуется дурной славой и не раз тут случались истории. Дело в том, что ровный песчаный сход в воду метрах в десяти резко обрывается вниз, говорят, метров на тридцать. И ещё. Стоит войти в воду, ногами чувствуешь сильное течение, которое делает у берега разворот и сносит на глубину.
Был жаркий день. Девочка с разбега побежала в воду. Мать раскладывала вещи, вдруг услышала короткий испуганный крик дочери, бросилась к воде, но всё уже стихло, волны разгладились. Девочка утонула. Искали три дня всей деревней. Прошли по течению на три километра вперёд, думали, может, там вынесет, – нет. На четвёртый день пошли к водолазам. Видать, зацепилась она за что-то на глубине или ещё как. «Помогите, люди добрые, мать совсем от горя тронулась, лежит, никого не признаёт!..»
Тогда-то и запер меня отец в каюте. Видно, понял сразу: искать долго придётся. Никого не назначил на погружение, пошёл сам.
Я неотрывно смотрел на пузыри, поднимавшиеся со дна, и прислушивался к голосу отца, едва различимому в хриплом потоке радиопомех.
Большинство слов я разобрать не мог и вдруг чётко услышал:
– Вижу!
Команда оживилась.
– Тридцать четыре метра! Мать твою, многовато, – расслышал я голос старпома.
– Сил бы ему хватило, эх, Лёшка, – пробасил дядя Никита.
– Н-да, по отвесному склону выбираться, да ещё руки заняты! – добавил кто-то.
Я в волнении уже никого не слушал. Я понимал, чем должны быть заняты руки отца, и, не отрывая глаз, глядел на воду. Чутким детским нутром я ощущал, что сейчас происходит борьба, что отец из последних сил карабкается вверх по крутому склону со смертной ношей в руках. Может быть, я в те минуты молился, посильно пытаясь что-то сделать, чтобы отцу стало хоть чуточку легче. Прошло ещё минут двадцать.
– Ребята, майна трос, выходит! – услышал я команду старпома.
…Когда из воды показалась медная сфера водолазного шлема, над толпой, как прощальный дымок сигареты, взвился короткий вздох:
– Ох-х-х…
Казалось, люди превратились в одну сжатую пружину… Над водой показались плечи отца и грудь, увешанные двадцатикилограммовыми свинцовыми грузами. И вот наконец из воды выступили руки отца в огромных гофрах водолазного скафандра, на которых лежало что-то почти бесформенное, что-то очень хрупкое и белое…
Все пятьдесят человек как по команде взвыли, заголосили, закричали, замахали руками и бросились к воде. Отец, пошатываясь, как былинный великан вышел на берег и передал несчастную мёртвую девочку окружившим его селянам. Слёзы брызнули из моих глаз, как кровь из надрезанных вен. Не помню, что было дальше. Меня обнаружили и увели в каюту. Там я зарылся в подушку и ревел, ревел, ревел, не в силах остановить слёзы…
Вдруг мне почудилось, что он рядом. Я оторвал голову от подушки и действительно увидел отца. Он сидел, привалившись огромной спиной к спинке койки.
– Боря, не плачь, ты же мужчина!
– Папа!..
Он выплывет!
– Пожалуйста, не занимайтесь публицистикой! Пишите серьёзно. – Иван Иванович строго посмотрел на своего молодого коллегу, до которого ему, в общем-то, не было никакого дела. Разве что жалко.
Надо сказать, знаменитый писатель Иван Иванович Радов обладал непомерной в наш канцелярский век человеческой отзывчивостью. Для человека его положения подобные качества натуры, безусловно, похвальны с точки зрения христианства. Но совершенно невыносимы в условиях городской литературной жизни.
«Однако жалко парня, – думал Иван, – есть в нём что-то, чует моё сердце, есть. Подрубить молодой дубок – дело нехитрое…»
Радов задумался.
«А предложу-ка я ему написать что-нибудь совместно! С моей стороны – имя, общая, так сказать, редакция. С его стороны – молодое трудолюбие, пусть роет!»
Мысль Ивану понравилась. Просиживать с утра до вечера вертлявый стул с надоевшей супермеханикой и «обивать порожек» старой как мир клавиатуры – надоело до чёртиков! Жизнь проходит!..
