скачать книгу бесплатно
Белоглазый обернулся на этот голос.
Рядом с ним на сиденье машины сидел невесть откуда взявшийся чумазый цыганенок. Он тянул к Белоглазому смуглые ручки и повторял:
– Дай копеечку! Дай копеечку!
– Ты что ребенка мучаешь! – прозвучал в машине еще один голос – на этот раз мужской, низкий, с хрипотцой, и в машине появился здоровенный цыган в черной кожаной куртке, с серьгой в ухе. – Дай ребенку копеечку, а лучше – сотку баксов!
А следом за цыганом в машину уже лезли две или три женщины в пестрых юбках, с бренчащими монистами. Одна – старая, похожая на бабу-ягу из сказки, другая – лет двадцати, с удивительно красивым смуглым лицом, третья – совсем девочка…
– Чтоб вас… – прошипел Белоглазый, пытаясь высвободиться от наседающих на него цыган. – Сгиньте! Пропадите!
– Это можно! – пробасил цыган, и в то же мгновение вся компания исчезла, словно ее и не было в машине.
Вместе с ними исчезла и Зара.
– Чтоб вас… – повторил Белоглазый. – Ладно… придется все сделать самому…
Третьи сутки пылал великий город, центр мира, столица могущественной христианской империи. Третьи сутки пылал Константинополь.
Пылали прекрасные дворцы вельмож и царедворцев, пылали величественные храмы, пылали богатые купеческие склады, полные немыслимых сокровищ – драгоценных тканей и удивительных фарфоровых сосудов из далекого Китая, самоцветных камней из чудесной Индии, пряностей и украшений, привезенных византийскими купцами из богатых стран сказочного Востока.
Столь много было этих сокровищ, что дым, стелившийся над великим городом, приобрел сладостный аромат гвоздики и корицы, аромат ладана и мирры, аромат сандалового дерева и палисандра.
Третьи сутки пылал Константинополь, захваченный не воинами Аллаха, но грубыми, неотесанными варварами, приплывшими на берега Босфора из Лангедока и Бургундии, из Штирии и Саксонии, из Фландрии и Прованса.
Они приплыли сюда, чтобы освободить Святую Землю от неверных, чтобы пролить кровь за святыни Христовой веры, чтобы получить отпущение своих многочисленных грехов, но под влиянием жажды наживы, разгоревшейся при виде несметных богатств Константинополя, забыли о своих благородных целях, забыли о христианском милосердии и предались грабежам и разбою.
Призванные царевичем Алексеем, сыном свергнутого и ослепленного императора Византии Исаака Ангела, крестоносцы после длительной осады захватили Константинополь и теперь грабили его.
Третьи сутки они хозяйничали в немногих кварталах, чудом уцелевших от пожара, третьи сутки они грабили дома богатых византийцев, лавки торговцев и горожан, и врывались даже в христианские храмы в поисках поживы.
Алые кресты были на доспехах этих варваров как символ великой кротости Христовой, но сейчас они были почти незаметны под слоем алой крови, крови несчастных христиан.
За участие в крестовом походе всем было обещано прощение грехов – но сейчас, опьяненные кровью, опьяненные жаждой богатой добычи, крестоносцы только бесконечно множили свои грехи.
Кое-где победителям еще сопротивляются последние разрозненные отряды защитников великого города – императорские гвардейцы-секироносцы в бронзовых латах, варвары-наемники в кожаных нагрудниках, но они гибнут один за другим или благополучно переходят на сторону победителей.
По залитой кровью константинопольской улице ехал на коне закованный в броню рыцарь. Доспехи его были покрыты копотью великого пожара, залиты кровью – но то была кровь побежденных воинов, а не невинно убитых горожан. И алый крест на груди рыцаря сиял первозданной чистотой.
То был Ги де Кортине, барон Э, прозванный Благочестивым, честь и украшение крестоносного войска.
С горечью смотрел паладин на разграбленный, оскверненный город. С горечью смотрел на своих товарищей-крестоносцев, снующих по городу как дикие волки в поисках сокровищ.
Нет, не волки – в них не было красоты благородных хищников. Как собаки, как злобные и беспощадные одичавшие собаки…
Он увидел разграбленную лавку – одну из десятков и сотен таких же, но вдруг его охватило странное чувство.
Словно какой-то голос позвал его…
Паладин подъехал, спешился, набросил повод на коновязь, вошел в лавку.
Сразу у двери на него обрушился знакомый, ужасный запах – запах свежей, недавно пролитой крови.
Глаза рыцаря быстро привыкли к полутьме, он шагнул вперед и увидел до отвращения знакомую картину недавнего разгрома.
Разорванные и окровавленные персидские ковры, разбитые алебастровые вазы из Магриба, расколотые шкатулки из драгоценного розового дерева, рассыпанные по полу дорогие бусины – жемчужные, бирюзовые, рубиновые…
Не сразу он заметил хозяина.
Он полулежал на полу в луже крови, привалившись к стене. Глаза его были открыты, и в них еще не угас огонь жизни.
Увидев рыцаря, он приоткрыл окровавленный рот, в глазах его промелькнул ужас, но потом он сменился надеждой. Торговец что-то зашептал.
Рыцарь склонился к нему, чтобы разобрать шепот умирающего.
– Сбереги ее, добрый человек! – прошелестел едва слышный голос. – Я вижу, что ты честный и благородный человек!
– О чем ты, несчастный?
Умирающий скосил глаза вниз.
У него на коленях лежала старая, помятая медная лампа. Самая обычная, масляная.
Почему хозяин этой лавки, полной сокровищ и драгоценностей, прижимал к себе эту старую, дешевую лампу? Почему он просит рыцаря сберечь именно ее?
– Ты говоришь об этой лампе? – удивленно спросил умирающего рыцарь.
– О ней… – торговец опустил веки. – Обещай мне, что сохранишь ее, чего бы это ни стоило!
– Я сохраню ее, если это так важно для тебя. Но почему ты так о ней беспокоишься?
Губы торговца шевельнулись, словно он еще что-то хотел сказать, что-то чрезвычайно важное, но тут же его глаза закатились, и из уст вырвался последний вздох.
Несчастный умер.
Крестоносец закрыл рукою глаза мертвеца, сложил его руки на груди, затем прочел над ним заупокойную молитву.
Это было все, что он мог для него сделать…
Впрочем, не все.
Вспомнив последнюю волю покойного, рыцарь взял старую лампу и положил ее в седельную сумку.
Покинув лавку, он отправился дальше по охваченному грабежом городу.
Солнце клонилось к закату, и пора было подумать о ночлеге.
В городе почти не осталось постоялых дворов, а те, что уцелели, были переполнены. Как всегда на юге, быстро темнело, и вскоре на Константинополь обрушилась темная, жаркая, душная ночь, освещаемая только багровыми отсветами пожаров да факелами снующих по городу мародеров.
Так и не найдя своих соратников, рыцарь наткнулся на чудом уцелевший дом и попросил у хозяина ночлега. Тот испуганно покосился на крестоносца, но все же не посмел отказать ему и отвел в сарай. Там нашлась охапка сена, которая вполне могла заменить неприхотливому рыцарю постель. Еще одна охапка послужила ужином для верного рыцарского коня. Нашлось у хозяина и вино, к которому он принес ковригу хлеба и горсть фиников.
Утолив телесный голод, благочестивый рыцарь подумал о душе. В седельной сумке у него была рукописная библия, но в сарае было слишком темно.
Тут крестоносец вспомнил о лампе, которую взял у погибшего торговца.
Он достал ее и задумался: где бы взять масла, чтобы осветить свое пристанище.
В задумчивости он пару раз ударил кресалом о кремень, посыпались искры, и, к его удивлению, старая лампа загорелась. Видимо, в ней еще были остатки масла.
Сарай наполнился странным, волнующим ароматом. Ароматом освещенного луной ночного сада.
Голова рыцаря закружилась, и перед его глазами поплыло удивительно яркое видение.
Ему виделось, что он выезжает из ворот замка и скачет по выжженной солнцем долине, в ряду таких же закованных в латы крестоносных рыцарей, навстречу всадникам ислама в ярких чалмах. Два отряда сшибаются в смертельной схватке, долина наполняется криками боли и торжества.
Крестоносцы начинают одолевать, они теснят мусульманских воинов, прижимают их к каменной гряде. Победа кажется уже близкой, но тут из-за невысокого холма, поросшего колючим кустарником, вырывается новый отряд сарацин.
С боевым кличем они обрушиваются на фланг крестоносцев, и через считаные минуты большая часть рыцарей падает под их ударами. Что же страшнее всего, один из исламских бойцов убивает вождя крестоносного воинства Конрада Монферратского…
Смерть предводителя лишила уцелевших крестоносцев воли к победе, они сбились в кучку, ощетинившуюся копьями, и стали пробиваться к воротам замка.
Но в это время видение начало бледнеть и постепенно растаяло, как утренний туман.
Рыцарь осознал, что находится в бедном сарае, со двора доносилось сонное всхрапывание коня…
Он подумал, что его посетило странное видение, улегся на сено и заснул.
Едва я утром явилась на работу, меня сразу вызвали в кабинет начальника.
Там уже сидела Басинская – та самая неподражаемая Ираида Павловна, которую за глаза все в нашей конторе называют Бастиндой.
Вы, разумеется, помните, кто такая Бастинда – злая и очень страшная волшебница из сказки. Она правила страной Мигунов и смертельно боялась воды. И это единственная вещь, которая не совпадает у Ираиды со сказочной Бастиндой. Воды она не боится, это мы точно знаем, во всем остальном она – вылитая ведьма. Злая, грубая, скандальная баба. Хамит всем подряд, ругается матерными словами и курит как паровоз.
В общем, достала всех, но когда кто-то из сотрудников, пожелавший остаться неизвестным, дал ей прозвище Бастинда, стало как-то легче. Да еще мы все сложились и на прошлый Новый год подарили Бастинде фиолетовый шарф. Ведь в сказке Бастинда управляла Фиолетовой страной и одевалась исключительно в фиолетовую одежду.
Она-то конечно, никаких сказок не читала даже в детстве, так что понятия не имела, в честь кого ее назвали. И даже обрадовалась лиловому шарфику, и носила его всю зиму, в то время как коллектив потешался от души.
Сейчас Бастинда строго и непреклонно взирала на шефа, надо отдать ей должное, начальству она так же хамит, как и простым сотрудникам, разницы не делает.
– Наконец-то вы явились, Соловья… Соловьянинова! – шеф никогда не может произнести мою фамилию с первого раза, по-моему он делает это нарочно.
– Так ровно десять, – робко ответила я.
– Да, действительно… – проговорил он, взглянув на часы. – Но это неважно. Сейчас вы с Ираидой Павловной поедете на объект. Нужно произвести обследование здания девятнадцатого века, это дача купца Семирылова… то есть Семикрылова. Обычная энтомологическая экспертиза перед заключением сделки. Но имейте в виду – эта работа очень важна для нас…
Дело в том, что наша контора занимается весьма специфической деятельностью. Мы обследуем старые дома перед продажей или реставрацией, чтобы выяснить, не заражены ли они какими-нибудь вредителями – древоточцами, муравьями или другими мелкими созданиями, которые могут повредить зданию.
Я в этом, честно говоря, ни сном ни духом, но мамин дальний знакомый, бывший то ли коллега, то ли соученик, решил, что поскольку я по специальности учитель биологии, то мне такая работа будет в самый раз. Не помню, говорила я или нет, что окончила педагогический институт. Звезд с неба там не хватала, училась средне и выбрала специализацию биология. Ну, в математике я не так чтобы очень, в физике тоже, а химию просто ненавижу. А на языковые специальности был такой конкурс, что с моими успехами нечего было туда и соваться, оставалась одна биология.
Ну что сказать про школу? Сами понимаете, что продержалась я там всего несколько месяцев, и даже мама согласилась, что школа – это не мое. И устроила меня через своего знакомого в эту самую фирму.
Так вот, поскольку я в энтомологии не разбираюсь, я у всех здешних специалистов на подхвате – ношу за ними сумки с реактивами и образцами древесины, записываю их мудрые замечания и тому подобное. В этой роли шеф и посылает сейчас меня с Ираидой.
Разумеется, моего согласия никто не спросил.
Ираида милостиво выслушала ценные указания шефа, и мы отправились на автомобильную стоянку.
Поскольку дача купца Семирылова… то есть Семикрылова, расположена за городом, ехать туда нужно было на машине.
Машина была общественная, от конторы, старенький внедорожник. А вести его должна была Бастинда… извиняюсь, Ираида Павловна. Она прекрасно водит машину. Вообще она умеет делать все что угодно. Точнее, все, что она сама считает полезным.
Всю дорогу Бастинда ругалась. На плохую дорогу, на водителей, которые совершенно не умеют ездить, на шефа, который не умеет ухватить хорошие заказы, а берет что ни попадя. На сотрудников, которые ни фига не делают (она употребила куда более сильное слово, которое я не могу привести здесь по понятным причинам). Досталось за компанию даже купцу Синерылову. То есть Синекрылову, Бастинда и его обложила как следует.
Лучше бы она за дорогой следила!
Впрочем, кажется, это она тоже успевала.
Город был забит транспортом, и мы с Бастиндой то и дело застревали в пробках.
Наконец вырвались за кольцевую дорогу и покатили по Выборгскому шоссе.
Дача, которую нам нужно было обследовать, находилась недалеко от города, и очень скоро мы свернули на грунтовую дорогу, проехали несколько километров и остановились перед двухэтажным зданием необычной архитектуры.
Бастинда тут же сообщила мне, что это прекрасный образец северного модерна. Первый этаж был каменный, из грубо отесанных валунов, второй – деревянный, крутая двускатная крыша когда-то была выложена темно-красной черепицей, но часть черепицы повреждена и заменена листами кровельного железа.
В общем, дом когда-то был очень красивым, но сейчас о нем можно было сказать, как говорят о некоторых женщинах – «со следами былой красоты».
Мы подошли к крыльцу.
– А здесь не того? Не опасно? – проговорила я, осторожно поднимаясь по ступеням вслед за Бастиндой. – Ничего на нас не рухнет? Пол не провалится?
– Не опасно! – отрезала та уверенно. – Прораб проверил, все несущие конструкции в порядке!
Тут у меня зазвонил телефон.
На экране высветился мамин номер.
Я забеспокоилась – что с ней могло случиться?
Нажала кнопку, поднесла трубку к уху – но ничего не услышала, кроме треска и шороха помех.
Взглянула на экран и увидела, что сигнал сети, и до того очень слабый, вовсе пропал.
На всякий случай попыталась сама набрать мамин номер, но из этого, конечно, ничего не вышло.
Оставалось надеяться, что мама звонила по какой-нибудь ерунде, что ничего серьезного не случилось.
Я спрятала телефон в карман и вошла в дом за Бастиндой, которая уже скрылась за дверью и крикнула, чтобы я прекратила точить лясы и занялась наконец делом. С Бастиндой единственное спасение – это молчать. Просто сжать зубы и не издавать никаких звуков. И не смотреть ей в глаза, а лучше в пол или в блокнот для записей.
