banner banner banner
Кинжал всевластия
Кинжал всевластия
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Кинжал всевластия

скачать книгу бесплатно

Серега недолго колебался и наконец пригласил бывшего одноклассника к себе домой вечером, после работы.

Куницын жил в однокомнатной квартире в спальном районе на севере города.

Дом был самый простой, панельный, построенный лет тридцать назад, Сергей говорил при первой встрече, что получил эту квартиру в результате обмена после развода с женой. Жили они недолго и плохо, жена была недовольна его работой – денег мало, а сил он отдает той работе много. И времени у него вечно нету с женой куда-нибудь сходить, и на встречах с коллегами разговоры только о науке, она, мол, чувствует там себя полной дурой.

– Дура и есть! – вздохнул Серега тогда, в пабе, выпив порядочное количество пива.

– Да ну их к черту, баб этих! – согласился Штандартен, и больше они на эту тему не говорили.

Лестница была грязноватая, стены давно не крашены, исписаны ненормативной лексикой, лампочки не горели – в общем, обычный подъезд, но, когда Штандартен вошел в квартиру одноклассника, он словно перенесся в другую эпоху.

На письменном столе, на низкой тумбе, на полках валялись доисторические черепки, ржавые железки, наконечники стрел и копий. Тут же попадались и хорошо знакомые самому Штандартену предметы – эсэсовские эмблемы и партийные значки НСДАП, нарукавные повязки со свастикой, нашивки, споротые с офицерских мундиров, и прочие «сувениры» Третьего рейха.

Книжные полки от пола до потолка заполняли толстые тома – на русском, на английском, на немецком. История индоарийских племен, Великое переселение народов… и тут же – истоки нацистской символики, оккультные секты в Германии…

– Хорошо ты устроился! – одобрил Штандартен, оглядев кабинет приятеля.

– Ну, что там у тебя? – нетерпеливо проговорил Куницын, потирая руки.

Штандартен тяжело вздохнул, положил на стол сверток, помедлил, прежде чем развернуть светлую ткань.

Очень уж не хотелось ему показывать этот кинжал кому бы то ни было. Даже школьному приятелю. Хотя, впрочем, они вовсе не были приятелями – так, одноклассниками…

– Ну, что же ты? Показывай! – поторопил его Серега.

Штандартен снова вздохнул и развернул сверток.

– Интересно, интересно! – Серега низко склонился над кинжалом, долго его разглядывал невооруженным взглядом, потом взял из ящика стола старинную лупу в медной оправе, еще несколько минут молча изучал предмет.

Штандартен терпел сколько мог, но наконец не выдержал и нарушил тишину:

– Ну, что скажешь? Это ведь не офицерский кортик, это совсем другое! Может быть, оружие каких-то элитных частей?

– Погоди, погоди, – отмахнулся от него Куницын, бросился к шкафу, вытащил с полки толстый том на немецком, принялся его торопливо перелистывать, время от времени искоса поглядывая на кинжал, бормоча что-то под нос.

Штандартену показалось, что в этих взглядах сквозит неодобрение. Он снова заговорил:

– Ты не гляди, Серый, что он такой неказистый! Понятное дело – шестьдесят с лишним лет в земле пролежал!

– Шестьдесят лет? – переспросил Куницын насмешливо. – Ты думаешь, что этот кинжал пролежал в земле шестьдесят лет?

– Ну, немножко побольше! С конца войны уже почти шестьдесят пять прошло, а бои там были раньше…

– Шестьдесят пять! – Куницын хлопнул в ладоши и громко засмеялся. – Ну, уморил!

– Что тебе кажется смешным? – спросил Штандартен, мрачно насупившись.

– Шестьдесят пять лет! – снова повторил Серега, и улыбка сползла с его лица. – Если бы ты сказал – шестьдесят пять веков, это было бы куда ближе к истине!

– Что? – переспросил Штандартен, нервно сглотнув. – Сколько, ты говоришь?

– Ну, так точно я смогу сказать только после тщательного исследования… – протянул Куницын. – Может быть, конечно, не шестьдесят веков, это уж я так сказал, для красного словца, но сорок уж, наверное, будет…

– Сорок веков? – До Штандартена все никак не доходила такая потрясающая цифра. – Это что – выходит, четыре тысячи лет? Ты не шутишь, Серега?

– Приблизительно, конечно, приблизительно! Ты же сам понимаешь, Ленька, – точный возраст без серьезного научного обследования назвать невозможно.

– Так, значит, этот кинжал не немецкий?

– Ну, как тебе сказать… когда выковали этот клинок, на свете еще не существовало таких народов, как немцы или русские, не было даже таких племен, как германцы, или кельты, или славяне… Существовали лишь индоевропейские племена, которым еще только предстояло разделиться на все эти ветви…

– То есть древние арийцы? – сообразил Штандартен, вспомнив знакомое слово.

– Можно сказать и так. Ты же знаешь, что изображенная на рукоятке кинжала свастика – древний и загадочный символ, широко использовавшийся индоевропейскими народами. Первое изображение этого символа найдено на территории нынешней Венгрии, ученые относят его к позднему неолиту…

– Чего? – переспросил Штандартен, у которого от ученых слов заломило зубы.

– К каменному веку, – пояснил Серега. – При раскопках древнего Илиона, или Трои, знаменитый археолог Генрих Шлиман тоже находил каменные плиты с изображением свастики. Интересно, что в тех областях, где жили в древности семитские племена – в Финикии, в верхнем Междуречье, – свастика практически не встречается. Поэтому немецкий археолог Эрнст Краус еще в конце девятнадцатого века создал теорию, что свастика – символ, присущий только народам арийского происхождения.

Теперь Штандартен слушал более внимательно – эта теория была ему отчасти знакома.

– Известный немецкий мистик Гвидо фон Лист считал, что свастика в древности была мистическим символом светлой энергии огня, свойственным для чистой арийской расы. Действительно, следы свастик самой разной формы встречаются в тех местах, где в глубокой древности расселялись племена арийского происхождения. Очень часто встречается символ свастики в Индии, причем именно после вторжения туда племен древних ариев, завоевавших страну и уничтоживших более древнюю цивилизацию долины Инда. В арийской Индии свастика обозначала священный жертвенный огонь, при помощи которого боги сотворили земной мир.

Куницын приосанился, как будто находился на университетской кафедре, и продолжил:

– Само слово «свастика» – древнеиндийского происхождения, на санскрите оно значит «благодатная», или «приносящая благо». В древней индийской культуре она использовалась для обозначения вечного мирового круговорота. Она символизирует одновременно материальный ментальный мир. Четыре ее изгиба соответствуют четырем стихиям, четырем элементам этого мира, а также четырем сторонам света.

Новое значение свастика приобрела с распространением буддизма. На отпечатке ступни Будды в одном из индийских храмов изображено мировое колесо – мандала, и многочисленные изображения креста с загнутыми перекладинами. Иногда такой крест изображали вместе с символом просветления – раскрытым цветком лотоса. Но нас может больше заинтересовать другое: в древнегерманских рукописях левосторонней свастикой обозначается боевой молот бога войны Тора, возвращающийся к своему хозяину после броска, как австралийский бумеранг. Таким образом, крест с загнутыми концами приобретает у древних германцев дополнительный мистический смысл – он обозначает стремительную и грозную светлую силу, воинственную мощь. У древних германских магов и священников – друидов – свастика была священным символом огня и плодородия, поэтому она входила в состав и мирных, и боевых заклинаний…

– Кончай, Серега! – остановил Штандартен одноклассника. – Ты не в институте своем! Перед студентами будешь распинаться. Я про свастику и без тебя много знаю. Ты мне лучше про кинжал расскажи – откуда он взялся и как попал на место боев.

– Как он попал на место боев – я могу только гадать. А гадание на кофейной гуще – не моя специальность. Но скажу тебе, что еще во время Первой мировой войны члены тайных немецких мистических обществ, уходя на фронт, брали с собой амулет со свастикой в качестве оберега. А для того, чтобы узнать больше о происхождении кинжала, мне нужно взять его к себе на работу, изучить его как следует, посоветоваться со знающими людьми…

– Э нет! – вскрикнул Штандартен и накрыл кинжал рукой. – Ишь чего захотел! Кинжал этот мой, и я его никому не отдам!

– Что с тобой? – Куницын удивленно взглянул на него, пожал плечами. – Ты же сам ко мне пришел! Не хочешь – не надо, твое дело, я тебе не навязывался…

– Извини… – Штандартен смутился, убрал руки. – Знаешь, я все-таки не могу дать его тебе с собой.

– Как хочешь. – Куницын отвернулся, – дело твое, хозяин – барин. В таком случае не смею задерживать. У меня, знаешь ли, работы невпроворот…

Он демонстративно придвинул стул к письменному столу и плотно на него уселся, сразу было видно, что человек настроился на серьезную, долгую работу.

Штандартен поглядел сверху на тонкую Серегину шею, выглядывающую из воротника рубашки, и ему вдруг захотелось схватить эту шею и давить, давить изо всех сил. Серега начнет хрипеть и задыхаться, дрыгать ногами, все эти черепки и старые железки будут сыпаться вокруг, разваливаясь на куски, но Штандартен будет сжимать и сжимать руки у него на горле, и, в конце концов, его бывший одноклассник перестанет трепыхаться и затихнет. А он, Штандартен, возьмет кинжал и спокойно уйдет.

– Ты еще здесь? – холодно осведомился Куницын, не поворачивая головы.

Штандартен опомнился. Серега прав, он сам пришел, чтобы узнать про кинжал нечто важное. Сказал «А» – надо говорить «Б»! Придется оставить кинжал Куницыну.

– Ладно, – нехотя сказал Штандартен, – только на один день. Завтра зайду!

И вышел, решительно печатая шаг, чтобы не передумать.

– Господин, зайди к нам! – Из душной темноты выглянул хромой старик с завитой, выкрашенной хной бородой. – Зайди к нам, у нас самые лучшие девочки во всей Александрии! Жаркие, как знойный день, сладкие, как персик! Зайди к нам, господин, не пожалеешь! Ты познаешь райское блаженство, господин!

В доказательство его слов за спиной старика появилась толстая неопрятная женщина, увешанная серебряными украшениями, как рождественская ель игрушками, нагло и зазывно улыбнулась, облизнула полные развратные губы.

– Долго еще? – осведомился Рудольф, неприязненно покосившись на своего провожатого, смуглого, худощавого еврея в поношенном белом костюме. – Ты говорил мне, что это близко, а мы уже третий час шатаемся по этому базару!

– Совсем близко, господин барон, совсем близко! – заверил его провожатый, угодливо кланяясь. – Самуил вас приведет в удивительное место! Это – настоящая сокровищница, господин барон! Пещера, полная сокровищ!

Рудольф невольно поморщился. Что делает он на этом восточном базаре, среди шума и гомона на двадцати языках? Он, Рудольф фон Зеботтендорф, барон фон дер Роза, потомок славного немецкого рода, более тысячи лет служившего королям и владетельным князьям своим верным мечом и храбрым сердцем?

Блеяние коз и овец, ржание лошадей, хриплые крики верблюдов смешивались с зазывными голосами торговцев и проституток, гадалок и предсказателей судьбы, нищих попрошаек и ярмарочных шарлатанов. От запахов пота и благовоний, острых приправ и крепкого турецкого табака у барона кружилась голова.

Что он делает здесь?

Да то же самое, что делает уже не первый год в больших городах и жалких селеньях Востока, – разыскивает следы древнего знания, по крупице разбросанные и в тихих медресе, и на таких шумных и грязных базарах…

– Еще несколько минут, всего несколько минут, господин барон! – повторил Самуил, заглядывая в глаза богатому господину. – Потерпите еще немного!

– Зайди к нам, господин! – Из очередной лавки выглянул беззубый мужчина самого зверского вида. – У нас – самый чистый гашиш! Ты познаешь райское блаженство, господин!

«Все они обещают райское блаженство, – подумал барон раздраженно. – Все эти грязные, шумные, наглые, бессовестные торговцы наслаждениями, все эти беспутные дети Востока. Все они обещают неземное блаженство – но дают взамен дурные болезни, безумие и нищету. Нет, куда благороднее нордический характер, холодный и бесстрастный, как реки Севера…»

– Вот мы и пришли, господин барон! – прервал Самуил его раздумья. – Вот она, эта лавка!

На первый взгляд лавчонка, куда привел его Самуил, ничем не отличалась от десятков и сотен других, мимо которых они прошли не задерживаясь.

На пороге двое длиннобородых стариков невозмутимо играли в нарды, не обращая внимания на рыночную суету, на протекающую мимо праздную и озабоченную толпу. Один из стариков был одноглазым – во всяком случае, узкая повязка из черного шелка закрывала его левый глаз. Зато правый живо и внимательно посматривал по сторонам, и от него ничто не укрывалось.

«Наверняка мошенник Самуил привел меня в эту лавку только потому, что хозяин платит ему процент! – неприязненно подумал барон, входя в душное и тесное помещение. – Впрочем, раз уж пришли, придется потратить еще несколько минут на созерцание дешевого хлама!»

И впрямь лавка ничем не отличалась от прочих. В углу грудой свалены потертые молитвенные коврики, позеленевшие от времени медные светильники громоздятся неустойчивой горой, то и дело грозящей рассыпаться, глиняные кувшины и чаши, верблюжья сбруя и яркие ткани валяются вперемешку с разукрашенным оружием и старинными кальянами.

На первых порах барона развлекали такие лавчонки. Ему казалось, что среди этого пестрого барахла можно найти что-то поистине интересное, что между медными светильниками скрывается волшебная лампа Аладдина, а один из молитвенных ковриков помнит пророка Мохаммеда.

Но он много лет путешествовал по странам Востока и давно уже понял, что весь этот яркий, мишурный блеск – лишь обратная сторона грязи и нищеты, а подлинные находки редки, как истинные человеческие добродетели.

– Не правда ли, господин, это настоящая сокровищница? – бормотал Самуил, подсовывая ему какую-то треснувшую чашу. – Настоящая пещера Али-Бабы!

Одноглазый старик поднялся, подошел к Самуилу, что-то проговорил раздраженно на незнакомом барону языке. Какой же это язык? Рудольф свободно владел арабским и турецким, неплохо понимал древнееврейский и персидский, но это был совсем другой язык… может быть, коптский или ассирийский?

– Спроси торговца, нет ли у него каких-нибудь старинных книг или манускриптов! – потребовал барон, повернувшись к Самуилу.

Провожатый снова заговорил на незнакомом языке, говорил долго и убедительно, энергично жестикулируя. Лавочник отвернулся, открыл резной шкафчик и достал оттуда толстую книгу в черном кожаном переплете, показал барону.

– Большая редкость, господин барон! – суетливо забормотал Самуил. – Древняя книга об искусстве магии! Автор ее – сам царь Соломон, да пребудет мир с ним на вечные времена! В этой книге собраны священные тайны Древнего Востока!

– Что ты врешь, – на этот раз барон всерьез рассердился на своего проводника. – Что я, по-твоему, читать не умею? – Он ткнул пальцем в титульный лист, где было написано, что это всего лишь Ветхий Завет, отпечатанный в Варшаве в тысяча восемьсот двадцатом году с дозволения Священного синода.

– Простите бедного еврея, – заюлил Самуил. – Я ошибся, перепутал эту книгу совсем с другой!

– Зачем ты привел меня сюда? – выпалил барон раздраженно. – Я потратил столько времени только для того, чтобы увидеть грязную лавчонку, ничуть не отличающуюся от сотен таких же? Лавчонку, в которой нет ничего, кроме дешевого барахла, пригодного только для нищих дураков?

Лавочник, который невозмутимо следил за их перебранкой своим единственным глазом, отошел в глубину лавки, порылся среди медной посуды и дешевых талисманов, какие любят покупать на счастье погонщики верблюжьих караванов, и извлек какой-то продолговатый предмет, завернутый в кусок серой холстины. Повернувшись к барону, он неторопливо развернул ткань.

В руках у него был кинжал.

Благородная форма лезвия, напоминающего узкий древесный лист с глубокой прожилкой посредине, говорила о несомненной древности и благородстве этого оружия. Барон внезапно почувствовал странное волнение. Он протянул руку, взял кинжал. Лавочник, казалось, отдавал его с явной неохотой.

Барон провел пальцем по лезвию, внимательно рассмотрел массивную рукоять.

В центре ее располагался древний, священный знак свастики – знак, который барон фон Зеботтендорф то и дело встречал в своих многолетних поисках, знак, который оставляли на своем пути воины и путешественники древнего арийского племени.

Но еще интереснее были значки и узоры, располагавшиеся вокруг свастики. Барон узнал в них священные рунические письмена, письмена древних ариев…

– Спроси лавочника, сколько он хочет за этот кинжал, – обратился барон к Самуилу, стараясь скрыть от того охватившее его волнение.

Самуил повернулся к одноглазому, проговорил что-то на том же незнакомом языке. Лавочник неожиданно побледнел, замахал руками и заговорил громко, резко, недовольно.

– Извините, господин барон. – Самуил выглядел смущенным. – Он отказывается продать кинжал…

– Что значит – отказывается? – Зеботтендорф сверкнул глазами. – Я тащился сюда по жаре, тратил свое драгоценное время, и когда наконец нашел что-то достойное внимания – он отказывается! Скажи ему, Самуил, что с такими людьми, как я, нельзя обращаться как с нищими погонщиками верблюдов! Ты отлично знаешь, кто я такой! Знаешь, что я близко знаком с Сулейман-пашой…

– Одну минутку, милостивый господин! – Самуил взглянул на барона с той смесью угодливости и фамильярности, которая того особенно раздражала в провожатом.

Повернувшись к одноглазому, Самуил заговорил на том же непонятном Рудольфу языке. Он говорил долго, убедительно, размахивал руками, но, похоже, так и не смог ничего добиться.

Барон, которому изрядно надоело слушать непонятный разговор, надоело торчать в душной полутьме лавки, достал свой серебряный портсигар, открыл его, закурил тонкую ароматную египетскую папиросу.

Не сразу до него дошло, что спор на незнакомом языке прекратился, Самуил и одноглазый лавочник молчат, не сводя глаз с него, точнее – с его портсигара.

– В чем дело? – недовольно осведомился Рудольф, выдохнув ароматный дым.

Одноглазый что-то быстро проговорил и поклонился, сложив руки в покорном и униженном жесте.

Проследив за его взглядом, барон понял, что лавочник смотрит на герб общества «Туле», выгравированный на портсигаре, – кинжал, переплетенный дубовыми ветками, на фоне свастики с закругленными концами…

Только теперь Рудольф фон Зеботтендорф понял, что кинжал на гербе удивительно похож на тот, что лежал перед ним на куске выцветшего холста.

Барон Рудольф фон Зеботтендорф сам стоял у истоков тайного общества «Туле». Эта тайная организация восприняла сокровенные учения Востока и создала на их основе мистическую теорию, в центре которой была идея о главенстве нордической расы. Общество «Туле» представляло собой что-то вроде тайного монашеского ордена, во главе которого стояли верные приверженцы расовых идей и остающиеся в тени мистики и маги. Создавая герб общества, барон изучил множество старинных манускриптов и наконец выделил символ свастики, издавна использовавшийся арийцами, а также священный кинжал древнего рода королей-священников Адлер-Велиготов.

– В чем дело? – повторил барон, пристально глядя на одноглазого и медленно убирая в карман портсигар.

– Он согласен, милостивый господин! – сообщил, угодливо кланяясь, Самуил. – Он согласен продать тебе этот кинжал за… – еврей на мгновение замялся, – за двести марок!

– Немалые деньги! – проговорил барон, но тут же полез за бумажником: удивительный кинжал слишком заинтересовал его, чтобы упустить такую сделку.