скачать книгу бесплатно
Теперь она не пила больше дома, а уходила вечерами, взяв с Аси слово, что она будет вести себя тихо. Иногда мама возвращалась не одна, Ася сквозь сон слышала какие-то звуки, тяжелые шаги мужчины и шиканье мамы, чтобы не разбудил ребенка.
Так продолжалось недолго, деньги, что оставил отец, быстро кончились, и однажды из-за мамы поссорились двое мужчин в баре, там была драка, хозяин вызвал полицию.
Все это Ася узнала гораздо позже. А тогда мама явилась под утро трезвая и тихая и сказала Асе, что все кончено, они уезжают домой. Как понимает сейчас Ася, у мамы не было в той стране никакого статуса, и, когда отец уехал, ее просто выдворили, учитывая образ жизни и отсутствие денег.
Мама не слишком горевала, она сказала Асе, что скоро у них наступит новая хорошая жизнь, что она давно хотела вернуться домой, что ей осточертела эта жара и пыль и что наконец-то Ася увидит настоящий лес и снег.
Ася взяла с собой новую куклу и украдкой попрощалась с собачкой сеньоры Лопес.
«Будь оно все проклято, – сказала мама, глядя из окна самолета, как уменьшаются внизу белые здания аэропорта, – домой летим, дочка. Домой. Забудем все, что было здесь. И чтобы имя свое забыла, теперь тебя всегда будут звать Ася».
Раньше так звала ее только мама, по-настоящему отец назвал ее Ассейной. Впрочем, он с дочкой не слишком много разговаривал.
Самолет летел долго, а когда приземлился, Ася не поняла, что кончилось ее первое детство. Кончилось навсегда, остались только воспоминания. Да и то немного.
На востоке Южной Африки, недалеко от побережья Индийского океана, раскинулись бескрайние степи, как их еще называют – вельд. Огромные степи, на просторах которых свободно могла бы разместиться вся Франция или несколько маленьких Бельгий. В этих степях от века пасутся неисчислимые стада антилоп и буйволов, носорогов и слонов, жирафов и зебр.
Там, где такое обилие пищи, – конечно, обитает множество хищников. По ночам степи оглашаются мощным ревом охотящихся львов и леопардов, леденящим душу хохотом гиен, пожирателей падали, чьи мощные челюсти могут перемолоть берцовую кость буйвола.
И здесь же, среди бескрайних, изрезанных реками и ручьями степей, многие сотни лет пасли свои стада скотоводы-нгуни. Высокие темнокожие нгуни пасли красивых длиннорогих коров, строили на вершинах холмов огороженные поселки – краали. Они жили отдельными племенами и кланами под правлением наследственных вождей. Самыми большими и могущественными среди них были племена ндвандве и мтетва, но были и совсем маленькие. Среди них был и клан зулу – «дети неба» на языке банту. Этот клан к концу XVIII века насчитывал всего полторы тысячи человек.
Однажды молодой вождь клана зулу Сензангакона с небольшой компанией друзей отправился на охоту. И там, на берегу реки, он увидел красивую девушку из соседнего племени.
Между молодыми людьми вспыхнула страсть, быстрая и безрассудная, как степной пожар.
Охота закончилась, и Сензангакона вернулся в свой крааль.
А через несколько месяцев к зулусам пришло маленькое посольство – родственники той самой красивой девушки.
Они сказали, что встреча на берегу реки имела последствия, что скоро должен родиться ребенок, сын Сензангаконы.
По обычаям нгуни в таком случае отец должен позаботиться о будущем ребенке. Он должен принять его вместе с матерью в свой крааль, а в крайнем случае заплатить выкуп – несколько коров.
Однако Мдули, дядя молодого вождя зулусов, выслушав послов, засмеялся и сказал им:
– Это невозможно! Наш вождь не мог настолько потерять голову! Вы ошибаетесь, девушка вовсе не беременна, в ее теле просто завелся жук (на языке банту, которым пользовались и зулусы, – Чака).
Посрамленные послы вернулись ни с чем.
Однако через положенный срок девушка – звали ее Нанди – разрешилась от бремени здоровым мальчиком.
И снова ее родичи отправились к зулусам и сказали тем:
– Вот он, ваш жук – Чака! Берите его вместе с матерью, теперь забота о них лежит на вашем племени!
Так маленький Чака и его мать попали в племя зулусов.
Она вошла в крааль зулусов и в хижину Сензангаконы как младшая жена, но без всякого торжества и без свадебных даров: какое уж тут торжество, когда у невесты уже есть ребенок.
Вообще положение их было незавидным: у Сензангаконы уже было несколько жен, и они приняли новую жену и ее ребенка в штыки. Главное же, сам вождь очень скоро охладел к Нанди. Девушка, которая показалась ему прекрасной, как цветок, во время охоты на берегу реки, больше не вызывала у него пламенных чувств, и он только искал повода избавиться от нее.
И такой повод появился.
Когда Чаке исполнилось семь лет, он, как и остальные мальчики племени, начал пасти овец. И однажды по его недосмотру собаки загрызли одну овцу. Сензангакона пришел в ярость и изгнал нерадивого пастуха из своего крааля.
Матери ничего не оставалось, как уйти вместе с ним.
Они вернулись в племя э-лангени, родное племя Нанди, но и там их встретили без радости. Быть изгнанной мужем – позор для любой женщины, а особенно – для жены вождя. Нанди плакала по ночам, и ее слезы причиняли Чаке неимоверные страдания.
Как и у зулусов, в племени матери Чака стал пасти овец, но здесь над ним самим издевались старшие мальчики. Его заставляли делать самую трудную и неприятную работу, его кормили объедками со стола старших, ему постоянно доставались издевательства и колотушки, его все время высмеивали за маленький рост, торчащие уши и тщедушное телосложение.
Чаще же всего его попрекали незаконным происхождением.
– Кто твой отец? – говорили ему старшие пастушата. – Если он вождь, как ты часто повторяешь, отчего он не хочет взять тебя в свой крааль?
Возвращаясь в крааль, Чака рассказывал матери о своих обидах и унижениях.
– Не горюй, мой огонек, – утешала его Нанди. – У тебя печень льва (зулусы полагали, что именно в печени заключена храбрость зверя или человека), и когда-нибудь ты станешь великим вождем и отомстишь своим обидчикам!
Как-то раз один из старших мальчишек раскалил в огне деревянную ложку для каши и велел облизать ее.
– Посмотрим, – говорил он при этом, – есть ли в тебе что-то от будущего мужчины! Ведь, говорят, ты сын зулусского вождя… правда, я не знаю, кто такие эти зулусы и где они обитают! Должно быть, это совсем маленькое племя, раз о нем не слышали в наших краях!
Несмотря на то что обидчик был намного старше и крупнее, Чака с диким остервенением набросился на него и избил чуть не до смерти.
После этого другие пастушата боялись его задевать, никто больше не напоминал ему о его происхождении.
Но у него появился еще один враг.
Старая знахарка Ндала невзлюбила его, как только Чака с матерью вернулись в ее крааль. Она нашептывала главе крааля, своему родственнику, что мальчишка несет на себе проклятие, что в нем живет злой дух и со временем все племя э-лангени ждут из-за него большие несчастья. Знахарка пользовалась в племени большим влиянием, но до поры родственник отмахивался от нее: мол, какую опасность может представлять маленький тщедушный пастушонок! Пусть себе пасет овец и коз, чтобы прокормиться!
После того как Чака избил своего обидчика, старая Ндала возобновила свои разговоры.
– Ты видел, – говорила она своему родичу, – ты видел, как этот пастушонок избил рослого и сильного парня? Как это удалось бы ему, если бы ему не помогал злой дух?
Но и на этот раз родич не стал ее слушать.
Если бы Чака был взрослым воином – другое дело, по обвинению в колдовстве и одержимости злыми духами его могли бы предать мучительной смерти, но детей не подвергали таким наказаниям, считалось, что духи обходят их стороной.
Вскоре Чака вырос, окреп и превратился в красивого молодого воина.
Он узнал, что Дингисвайо, молодой вождь могущественного племени мтетва, набирает армию.
Чака решил отправиться в землю мтетва, чтобы поискать там для себя славы и богатства.
Но прежде чем отправиться к молодому Дингисвайо, он хотел получить новое оружие, настоящее оружие, которого не знал еще ни один из его соплеменников.
До того времени все нгуни в бою использовали только легкие метательные копья. Когда между двумя кланами или племенами возникал конфликт – из-за угнанного скота, спорного пастбища или опозоренной девушки, – племена встречались на границе своих территорий, вперед выходили несколько десятков лучших воинов и бросали друг в друга свои копья.
Женщины, старики и дети стояли позади, с интересом наблюдая за «сражением», которое больше напоминало спортивный поединок, чем войну.
Кого-то ранили, кого-то, случалось, и убивали, потом противники подбирали брошенные копья и бросали их обратно. В конце концов, одно из племен признавало себя побежденным, платило победителям условленный выкуп, оба племени исполняли ритуальный танец, закалывали одного-двух быков, пировали, и все расходились.
Но в воздухе витали перемены. Сильные племена захватывали земли соседей, и для того, чтобы выжить, нужно было изменить правила и способы ведения военных действий…
Наверху, на чердаке, что-то грохнуло. Ася очнулась и взглянула на часы.
Они показывали уже третий час. Пора собираться в ресторан. Неужели она так долго предавалась воспоминаниям? Ну да, застыла перед зеркалом, как лунатик, и думала о детстве. Да было бы о чем!
Нельзя жить прошлым, оно на то и прошлое, что уже прошло. Нужно жить сегодняшним днем. Это бабушка так говорила. Выброси все это из головы, говорила, теперь у тебя будет новая спокойная жизнь, все у тебя впереди, уж я об этом позабочусь. И добавляла про себя тихонько, что если Бог даст.
Бабушка не ходила в церковь, и иконы у нее дома не висели, но, видно, просила она Бога, чтобы дал ей время и силы вырастить Асю. Услышал Бог. Только Асе восемнадцать исполнилось – бабушка присела на диван и сказала: «Ох, устала что-то сегодня!» – да и умерла тихо, как будто заснула.
Ася рассердилась на себя всерьез: да что же это такое с ней сегодня! И почувствовала в руке какую-то тяжесть.
Да, это тот кулон, или медальон, или как еще его назвать. Короче, та странная тяжелая штука, которая оказалась у нее в кармане после ночного приключения на мосту. Так и сжимала его в руке столько времени.
Ася снова взглянула на эту вещь и почувствовала, что каким-то непостижимым образом связана с ней. Ей не хотелось расставаться с этим странным кулоном, хотелось оставить его себе.
Но как же бабушкины заветы?
Брать чужое нехорошо!
«Так то – чужое, – прозвучал у нее в голове внутренний голос, – а это – не чужое, это – самое что ни на есть твое…»
Она снова сжала кулон. Он показался теплым, наверное, оттого, что долго был у нее в руке.
– Никуда не пойду! – сердито сказала она своему отражению. – Никуда не пойду и никому его не отдам! И показывать никому не стану!
Она положила кулон в ящик старой бабушкиной тумбочки, что стояла в коридоре под зеркалом, и заторопилась на работу.
Маршрутка высадила Асю на углу улицы Лебедева и Финского переулка. Дальше она, как всегда, пошла двором.
Места вокруг Финляндского вокзала она знала с детства – с того, второго своего детства, что было еще до бабушки. Знала их как свои пять пальцев. Каждый проходной двор, каждую подворотню.
Как всегда, Ася вошла в сквозной подъезд, вышла из него во двор и пошла наискосок, через вытоптанный скверик с песочницей в форме парохода и парой скамеек. Она уже подходила к другому подъезду, через который можно было выйти на площадь, к ресторану, как вдруг навстречу ей выступили двое. По виду – мелкая шпана, обыкновенные хулиганы, каких в этом криминальном районе всегда хватало. Один – низенький, толстый, с круглым розовым лицом и маленькими поросячьими глазками, второй – долговязый, костистый, с квадратной челюстью. «Им только в цирке выступать, коверными клоунами», – подумала Ася, пытаясь обойти комичную парочку.
Однако это не удалось, они перегородили ей дорогу, и толстяк проговорил, нагло ухмыляясь:
– Куда это ты направляешься, красотка?
Ася этих двоих ничуть не испугалась, ей приходилось сталкиваться с куда более опасными персонажами, и она научилась неплохо с ними управляться.
– Ребята, не заводитесь, – проговорила она примирительно, – дайте пройти, я на работу иду.
– А здесь проход платный, – вступил в разговор долговязый, – это наша территория, и проход стоит тысячу рублей!
– Ребята, ребята, угомонитесь! Я у Самсоныча работаю, вам с ним ссориться ни к чему!
– Какой такой Симсимыч? – ухмыльнулся толстяк. – Не знаем никакого Симсимыча! Гоша тебе ясно сказал: проход здесь стоит тысячу. Если хочешь пройти – плати.
– Вы не знаете Самсоныча? – переспросила Ася. – А зря. Самсоныча здесь каждая собака знает, и никто с ним не связывается. Это вредно для здоровья.
– Ты слышал, Вовчик? – снова подал голос долговязый. – Она нас собаками обозвала. Теперь проход дороже, теперь он для тебя стоит пять тысяч.
– И еще ты меня поцелуешь. – добавил толстяк.
– Ты что? – Долговязый покосился на приятеля. – Тебе не противно с этой макакой черномазой целоваться?
– А что? Даже интересно. Я раньше с черномазыми никогда…
Ася немного отступила.
Ситуация ей категорически не нравилась. Раз эти двое никак не отреагировали на имя Самсоныча и, кажется, вообще первый раз его услышали, – значит, они не здешние. Здесь, в окрестностях вокзала, хозяин их ресторана был личностью известной, и все местные мелкие бандиты, ворюги и просто хулиганы с ним не связывались, знали, что это опасно.
Выходит, эти двое – гастролеры.
А тогда с чего это они привязались именно к ней?
На чужой территории заниматься мелким рэкетом рискованно, можно по незнанию наткнуться на опасного человека.
Пока стычка не выходила за разговорную стадию, но в глазах долговязого Ася заметила поднимающуюся темную муть, которая обещала ей большие неприятности. Вот что сегодня за день такой? Вроде бы и время не позднее, а вокруг – никого, как в пустыне.
Нужно как-то выпутываться самой.
Ася припомнила свое детство – свое первое, точнее второе, дворовое детство, до бабушки, когда ей приходилось всеми доступными средствами бороться за выживание.
– Погодите, мальчики, – проговорила она растерянным голосом, в то же время немного отступая. – Вы говорите, тысячу?
– Ты что, оглохла, макака? – прошипел долговязый, переходя влево, чтобы отрезать ей путь к бегству. – Я сказал – пять тысяч! Для тебя цена повысилась.
– Но у меня столько нет. – Ася еще немного попятилась, сделала вид, что споткнулась, наклонилась к песочнице и зачерпнула горсть песку. Тут же резко выпрямилась и швырнула песок в глаза долговязому, помня священное правило уличной драки – нападать на самого опасного противника.
Долговязый инстинктивно схватился руками за лицо, и она тут же использовала его временную слепоту – ударила ногой в самое уязвимое место.
И тут же бросилась бежать – к тому подъезду, который выходил на площадь.
Но не добежала.
Перед самым подъездом она налетела на толстяка, который каким-то непостижимым образом опередил ее. Он обхватил Асю поперек туловища, сжал с неожиданной силой и процедил, растягивая слова, подражая матерым уголовникам:
– Ты куда-а это собрала-ась? От нас не убежи-ишь.
Тут же рядом возник долговязый. Он был еще бледнее, чем прежде, но не хромал и не держался за поврежденное место. Крепкий, видать, паренек! Недооценила она его…
– Ну все, макака! – проговорил долговязый, схватив ее за шею. – Конец тебе пришел!
Он сдавил Асино горло, она задергалась, пытаясь сбросить ее руки. Воздуха не хватало, в глазах начало темнеть…
