скачать книгу бесплатно
– Ты поедешь со мной в Германию?-вдруг спросил он.
– В Германию?
– Да. Родители решили уезжать на ПМЖ, не видят здесь перспектив.
– На ПМЖ?-ахнула она.– Нет, как я поеду? Мои же здесь все!
Она даже не восприняла этот разговор всерьез. Как-то так на лету брошенная фраза. Быстрый вопрос, быстрый ответ. Но даже, если бы ей тогда дали время подумать, она ответила бы только так, ведь она была преданным человеком до мозга костей, преданной не только себе, а семье, друзьям, матери, стране в конце концов. Почему-то она считала это предательством. Да, она многое вытерпела от матери, но ведь помимо нее еще была масса людей, которые были к ней добры. Глупости? Юношеский максимализм? Недальновидность? Возможно и скорее всего так и есть, но воспитание патриотизма и других ценностей свойственных тому времени, тогда было поставлено на высоком уровне и работало на всех этапах развития – садик, школа, институт, производство, семья, книги, фильмы…
В детстве, лет до семи, Иринка не знала, что отец ей не родной, она не понимала, почему бабушка – мать отца, приехавшая к ним пожить, говорила ей – «называй его дядя Петя», объяснить поведение бабки Иринка себе не смогла и просто перестала при бабке называть отца вообще как либо, из-за чего бабка жаловалась соседке – «вот прижил с ребенком, взвалил на свою шею, а она неблагодарная… и ведь дочь ейная ни как сыночку не кликает, ни тятя, ни «дядя Петя». Иринка в этот момент сидела за кустом крыжовника и трескала ягоду, ей было всего около пяти лет и она не поняла о чем речь, но слова запомнились, вообще странная штука – память, что-то казалось бы важное, вообще может закинуть на задворки подсознания, а что-то , казалось бы совсем незначительное , положит на полочку до нужных времен, а потом, порой спустя многие годы, вдруг вывалит тебе перед носом кучу пазлов и ты складываешь из них картину чужой жизни и думаешь – «а вот мне зачем эта информация? Жила себе спокойно в своих розовых облачках и теплой вате неведения». Хотя…все таки эти знания все же нужны – для ответов на детские вопросы, которые казалось бы забыты, но нет, они сидят где-то там далеко и оказывают воздействие на формирование личности, нужны для понимания себя, своей роли, своей значимости.
Когда родилась младшая сестра Иринки, она не понимала , почему бабка только сестру зовет – «моя кровинушка, рОдная внученька». Где-то в подсознании, интуитивно, она догадывалась о чем речь, но, как обычно, вопросов ни кому не задавала. Вскоре они с мамой и сестрой переехали к другой бабушке, матери мамы, и те вопросы остались на задворках сознания до взросления, в прочем, как и все остальные. Как-то пришел к матери мужчина, они разговаривали в зале, Иринка забежала в комнату и остолбенела, сидевший на кресле у окна мужчина показался ей очень знакомым, но она не могла вспомнить, где его видела. Мать сидела на диване напротив, на стене над диваном висел огромный ковер с ярким орнаментом. Иринка стала внимательно разглядывать мужчину, стоявшие рядом напольные часы с качающимся из стороны в сторону маятником отсчитывали секунды, он поздоровался, улыбаясь и внимательно разглядывая ее, как будто обволакивая теплым, лучистым взглядом, она поздоровалась в ответ и засмущавшись выбежала из комнаты.
– Бабушка, кто этот дяденька?– взволновано спросила она бабушку, жарившую на кухне котлеты.
– О, говорят же: «кровь родная- не водица!», – только и сказала бабушка.
Как будто что-то подтолкнуло Иринку и она побежала в мамину комнату. Там она достала из шифоньера сумку с документами. Уже давно она знала об этой сумке. Когда девочка оставалась одна дома, она доставала из шифоньера коробку с мамиными праздничными туфлями на каблуке, надевала их, на плечи накидывала кружевную накидку для подушек, в руку брала массажную расческу, как будто это микрофон, размахивая другой она ходила по комнате, как по сцене и пела. Иногда брала лаковую сумочку-сундучок и ходила под музыку по длинному половику, как по подиуму. Тогда она и увидела в сумочке открыточки с красивыми картинками, они очень ей нравились, но теперь она стала внимательно изучать их. Эти открытки были адресованы Ирочке-доченьке, «единственному лучику в моем окне», «свету надежды»… В каких-то открытках были стихи собственного сочинения, не очень складные, но полные нежности; в каких то теплые слова и пожелания здоровья и счастья…, но все неизменно подписанные – «твой папа». Она хоть и маленькая, но всегда каким-то шестым чувством улавливала свою связь с этими открыточками, теперь же она все поняла – и почему они хранились в маминой сумочке, и кто этот человек, что писал их, и кто эта доченька, и кого сейчас она видела в комнате. Одно было не ясно – где же он был? Она побежала назад. Но в комнате уже никого не оказалось. Она побежала во двор, но и во дворе никого не было. Она побежала на кухню.
– Бабушка, это ведь мой, – она немного замялась, – папа?
– Да, – буркнула бабушка.
Иринка стояла окутанная каким-то ватным облаком истины, которую в силу своего возраста не могла осознать – он ее любит, он все время думал о ней, она его не знала, не знала о его существовании, а он был, есть и всегда любил ее. Ей было тепло и спокойно в этом облаке, пусть и непонятном – почему? Как? – но там был он – далеко, но рядом! Больше она ни о чем не расспрашивала, а просто знала, что он есть.
Как-то , будучи уже взрослой, она напомнила матери эту ситуацию, хотела узнать, почему мать их тогда не познакомила ближе, по какой причине дочь и отец никогда не общались, но мать тогда сделала вид, что не услышала вопроса, а лишь наигранно весело сказала:
– Да, помню, тогда он приходил за тобой, – она как будто проболталась.
– Приходил за мной? – удивилась Иринка,– чего же не забрал?
– Ты ему еще тогда не понравилась, видите ли он думал, что у тебя косички, а у тебя стрижка, – ответила мать наигранно беспечным голосом.
Иринка понимала , что это игра слов, что матери зачем-то нужно настроить ее против отца, сделать ей больно, а может ей самой было больно, возможно мать чего-то боялась, возможно ревновала… Тут же в воспоминании Ирины всплыл собственный образ – она второклассница с белокурыми хвостиками почти до плеч и белыми бантами. Уже много позже Ирина очень многое поймет – почему мать была такой деспотичной, но тогда она просто интуитивно чувствовала – ложь. Возможно он представлял ее с косичками и поделился этим в тот момент, но это ровным счетом ничего не значило, он ее любил! Позднее, когда по закону Иринка сама могла решать с кем из родителей жить, он снова пришел за ней, ей было лет 13, он позвал ее прогуляться и сказал: «Ирочка, пошли ко мне жить. У матери своя семья, ты будешь, как пятое колесо в телеге». И хотя с матерью жилось тяжело, но она ни на минуту не задумываясь ответила : «Нет, ты что? Как я пойду? А как же мама?».
Он за ней приходил трижды. Самый первый раз – после того, как отслужил в армии , когда ей было около 2х лет. Она и эту ситуацию помнила. Когда Иринке было лет 16, она спрашивала бабушку:
– Скажи, а ты не знаешь, что это за ситуация? Такая комната, по-моему, в том доме, где мы раньше жили, а потом дом снесли и выстроили 5ти этажку…
– Да, добротный был дом, в два кирпича,-перебила бабушка, ударившись в воспоминания,– и чего было сносить? Все удобства в доме, и ванна тебе, и туалет, а какой погреб, два метра высотой, и баня, и сад, и огород. Помнишь дед вам сделал качели и песочницу?
– Бабушка, я все помню. Вот, по-моему, в маминой комнате, как будто один мужчина меня держит на руках, я прям сейчас на себе ощущаю большие ладони от подмышек до ног, а другой как будто хочет меня забрать, и женщина какая-то рядом стоит, как будто – мама …
– Не придумывай. Ты не можешь этого помнить. Тебе и двух лет тогда не было.
– Ну как не могу? Я же рассказываю. Напротив двери было окно, слева от окна шифоньер, справа – кровать …
– Хотя почему не можешь? Я сама себя помню с двух лет. Да было такое. Это твой отец за тобой приходил, а мать уже жила с новым мужем. Вот просил тебя ему отдать. Уж очень он тебя любил. Он и мать твою любил. Вообще хороший парень, но вот так… Я зашла тогда в комнату, он со слезами в ноги мне кинулся: «мама, на Вас только надежда, но ни хочет она со мной жить, ну пусть доченьку мне отдаст». А что я могу?
Отец за ней приходил трижды, дважды отказала мать, а третий раз отказала уже она сама. Жалела ли она об этом в последствии? Нет, но жалела, что не наладила общение с ним, жалела, что он не наладил общение с ней, по своей инициативе или чьей либо просьбе, не важно, важно то, что дочь и отец не обрели друг друга. Но… поживем подольше, узнаем побольше.
Вот и сейчас Алексу она отвечала отказом. По другому она не могла. Как она может уехать и бросить их всех?
Иринка была детищем своей страны. В википедии о пропаганде в СССР говорится : «… Пропаганда велась через средства массовой информации, книги кинофильмы, театральные постановки, произведения изобразительного искусства. Она оставила после себя советское культурное наследие… Главной целью советской пропаганды было создание нового человека – человека, следующего принципам коллективизма, добровольно подчиняющего свои интересы интересам общества и готового принести себя в жертву на благо общества, который придерживался бы материалистического и атеистического мировоззрения и имел своей высшей целью достижение лучшей, богатой и счастливой жизни для будущих поколений. …В середине 1950-х годов советский вариант образа внутреннего врага стал медленно уходить из общественного сознания, однако образ внешнего врага практически без изменений сохранился до середины 1980-х годов».
Был ли создан «новый человек»? Каждый ответит на этот вопрос по своему. Но в 1990 году Иринка отвечает Алексу отказом. Почему? И на этот вопрос каждый читатель ответит по своему. Даже лучше сказать – читатели разных поколений ответят по разному. Но мы отвлеклись, а книга то ведь о любви и мистике.) Продолжим.
В Алексе как будто что-то переменилось, она интуитивно это почувствовала, но не поняла что. В дверь постучали.
– Эй , дрыхальщик, выходи,– проорал Колян, – жрать хочется.
– Сейчас выйду,– ответил Алекс ему, а Иринке сказал,– посиди здесь немного, я сейчас.
Он вышел и вернулся через несколько минут.
– Все, выдал продукты и дал ЦУ в приготовлении завтрака на всех.
– Так пойдем поможем, – Иринка хотела встать.
– Неет, не хочется, – Алекс удержал ее, – Колян классно готовит, пусть сам, а то вчера он только руководил. Давай лучше поговорим, а то в лагере мы или заняты или все вместе, ни как не получается побыть наедине.
Они о чем-то разговаривали, когда Коля провозгласил, что завтрак готов. Все вышли к столу.
– опа, а я думал ты один в комнате, пардонте,-хохотнул Колян.
– Я пришла, а вы все дрыхнете. Пить много вредно.
– Та кто пил? Вон разве что Витек, а мы вообще ни-ни.
Позавтракав все пошли на балкон покурить. Алекс ненадолго ушел и вернулся с простыней, развешал на веревке, она была сухая, лишь в середине как будто что-то застирали.
– ооо,– многозначительно протянул Колян, и поднял большой палец вверх.
Иринка вообще не поняла, что бы это значило, но спрашивать не стала.
Уже будучи в лагере на второй смене она узнала от Ксюхи, что Алекс все преподнес так, якобы тогда Иринка потеряла девственность. Как ее это взбесило. Вся влюбленность слетела, как шелуха, ей было противно, она злилась на саму себя за то, что он был в ее глазах таким, кем на самом деле не являлся. Она терпеть не могла лицемеров, интриганов и сплетников, тем хуже, если такими качествами обладали мужчины. «Даже, если бы это так и было, зачем свое белье выворачивать наизнанку перед всеми?-думала она.– Все, что касается двоих это их внутреннее, интимное. Тем более зачем лгать? В чем смысл? С таким человеком строить отношения нельзя. Ведь именно в этом проявляется сущность человека. Как же он поступит в сложной ситуации? Ради того, чтобы выгодно выглядеть перед нужной ему публикой, он будет готов предать? Нет ему доверия! Да о чем я думаю? Бред какой-то. Точка». Она так была потрясена , что слегла с температурой. Вечером, когда все собирались на дискотеку, ей вроде стало полегче, она стала собираться тоже, ведь на дискотеке тяжело одному вожатому и без нее Едвига не справится. Иринка едва дошла до площадки, как у нее закружилась голова. В медпункте выяснилась причина-температура 39,9. Медсестра сразу уложила ее в изолятор, напихала таблеток, провозгласила, что это ангина и сказала: «Если к утру не пройдет, отвезут в город». Утром Иринке стало лучше, даже температура всего 37,5 . Пришла Ксюха.
– Ну ты, блин, даешь, перепугала нас всех. Дети вон тебе фруктов передали да шоколад, повытаскивали заначки родительских гостинцев, – подруга доставала со всех карманов вкусности и складывала на тумбочку,– просили передать, чтобы быстрее поправлялась.
– Спасибо, передай им, что все хорошо. Скоро выйду и всех построю.
– Там пацаны хотели прийти, но медсестра сказала, чтобы кто-то один только зашел.
– Никого не надо. Передай, что все хорошо.
– Ир, ты из-за этих дураков? Ир, ну Витька же ни при чем, – вступилась Ксюха за брата, – он не такой, он хороший, он им даже не друг по большому счету, так работают летом в лагере вместе и все.
– Хорошо, передай Витьке, приходить не надо, я как выйду, мы с ним такую дискотеку замутим.
– Ну чего ты сердишься? Ну похвалиться хотелось пацану.
– Ксюш, ты на самом деле не понимаешь? Дело не в том, что он соврал, а в том, что он балабол и, что еще хуже, приспособленец. Мне такого друга не нужно, а уж тем более он не герой моего романа.
– Ну ты и педант, – ввернула недавно услышанное словечко Ксюша.
– Аха, иди книжки читай, – улыбнулась Иринка неуместности замечания подружки. – Все, Ксюш, иди в отряд. Я посплю.
На следующий день температура нормализовалась и ангина исчезла, как и не было. Медсестра отпустила ее в отряд, предварительно дав напутствие: «Нервные клетки надо беречь, девочка, и не расстраиваться из-за всяких придурков, а их еще будет в жизни много». «Вот спасибо, порадовала», – подумала Иринка, поблагодарила за заботу, отдала букет из зверобоя и душицы, собранный вожатыми где-то неподалеку, и ушла в отряд. Начальник лагеря отправил ее домой на пару дней, чтобы пришла в себя, хотя она убеждала, что все в порядке, но он настаивал. В городе она встретила Алекса уже с другой девушкой, и даже зачем-то поехала с ней поговорить. Она и сама себе не могла объяснить- зачем? Выяснила по «сарафанному радио» адрес, навела мейкап -тени до висков, темные румяна, темная помада, начес, надела клепаную кожаную куртку, шипованные перчатки с обрезанными наполовину пальчиками-остатки от «байкерской» юности, хохотнула отражению в зеркале- «что вспомним молодость?» и вышла из дома. Вечером Алекс вызвал ее к подъезду поговорить.
– Ну прости, я подлец, но зачем ты к ней то поехала? Ты ведь сама решила со мной порвать, а мне скоро уезжать, родители сказали, чтобы искал «невесту» здесь, так мне будет проще там потом.
– Я, мне, для меня…Тебе совсем все равно, что чувствует другой человек. И это здесь. А там? В незнакомой среде? Нужно жить только твоими интересами, иначе… что? Вот и хотела открыть ей глаза кто ты есть, но пообщавшись с ней, поняла – она вполне достойная тебя партия. И ты знаешь? Приехав домой, я сама задала себе этот вопрос-зачем мне это было надо? Она мне никто, не подруга и даже не знакомая. Но все же я рада, что съездила. Теперь я в курсе, что ты не задурил голову какой-то хорошей девчонке. У вас взаимовыгодный расчет. И это по крайней мере честно. Я развернуто ответила на твой вопрос?
– Да. Прости. Не злись на меня пожалуйста.
– Злость это чувство, а я к тебе ничего больше не чувствую. Пустота. Даже не равнодушие.
– Я не думал, что…
– Arrivederci,– Иринка развернулась и пошла в подъезд.
– Пока. Прости.– Алекс еще постоял и пошел прочь.
9. Письмо.
Вернувшись в лагерь, Иринка, в прекрасном расположении духа, приступила к вожатским делам, как ни в чем не бывало, и даже общалась с Алексом, правда сугубо по рабочим моментам, вежливо и благородно.
