Гламурный приговор

Александра Казакова

Гламурный приговор

Это всё было давно. И недавно. Наверно, только роботы воспринимают время полностью линейно. И люди, похожие на них. Только такие могут события воспринимать одинаково. Люди, у которых жизнь одинаково однообразная. И если им дать критерии важности события, они пересчитают отрезки тупо по ним. А ведь это не так. Только живые люди могут понять.

Это был одиннадцатый класс. Не возвращайте мой 2015-й. Мой класс был известен тем, что после девятого никто не ушёл. А ещё тем, что там было целых десять отличниц. И ни одного отличника. Впрочем, меня всё время стремились выписать из их числа. Я не была какой-то блатной и не выпрашивала пятёрки, хотя другие именно выпрашивали. Нет. Просто в представлении остальных девяти отличниц и некоторых других людей отличница – это не отметки, а целый стиль жизни. Как монашество, не меньше. Как они сами говорили, «талантливый человек талантлив во всём». Ненавижу эту фразу с тех пор, как услышала на уроке.

Другие учителя завидовали тем, кто учит наш класс: «Ой, у вас никаких проблем нет и быть не может! Это мы ищем то школьное имущество, то вещи учеников, то самих учеников на ночь глядя. Кто у кого загостился, кто залез в чужую квартиру, на чьей машине подвёз одноклассников. А вам хороших отобрали – и вы не радуетесь». Да уж, эстетический класс – это вам не математический, там влияние не то, не так захватывает личность. Математики и физики – в школе через дорогу, химики и биологи – через две остановки. У нас смогли открыть только эстетический профиль. А что, всё равно нет таких ЕГЭ.

Меня в этот класс отдали родители, чтобы мне не скучно было. Говорили, что я так найду себе подруг по уровню. Но если бы я искала бы подруг только в классе, то жить было бы очень скучно. Дружба отличниц – как прекрасно и канонично! Но как быть, если они сами не хотят? И, похоже, не хотят дружить вообще ни с кем. Не умеют в принципе, похоже, с детского сада. Я очень хочу ошибаться, но, увы, это тогда было так. Была ещё Жанна, которая в десятку отличниц не попадала. И очень от этого страдала. Ненавидела физику и математику, по которым выходили четвёрки, но усиленно ими занималась.

Дружить со мной она решила, когда её резко отвергла та девятка. Именно идея: дружить с отличницей. Я была не против. Но она не успокаивалась. Она приходила со мной к другим моим подругам и высиживала это время. А потом открыто спросила:

– Ты с Аллой дружишь, потому что ей сорок лет?

– Понимаешь, я некоторыми вещами могу делиться только с теми, кто это уже прошёл. Кто со мной на одном уровне, не могут так увидеть ситуацию. И ровесников могу заразить своими страхами, а у старших это в прошлом.

Она вообще была ревнивая. Всё боялась, что её бросят, от неё избавятся. Кого ни похвали – надо тут же хвалить её, не меньше. В этом плане она не отставала от золотой девятки. Потом случайно проговорилась, что я не только отличница, но и некрасивая подружка. Думала, что я взорвусь. А мне было плевать. Меня принимали за её маму. И думали, что не я, а она дружит с людьми намного старше. У меня крупное телосложение, раскосые глаза с кругами и мешками под ними (это врождённое, никаких проблем со здоровьем). Большие ноги, толстые пальцы. Грубый голос, как у возрастных женщин. Тонкие губы. Тёмные волосы, как у большинства.

Я ничего не делаю со своим телом. Вообще ничего. Не мажу никакими красящими и нет веществами, не думаю, сколько же я должна сбросить. У меня дома никаких плакатов, а на холодильнике только магнитики. Не знаю я, где сколько калорий, даже не спрашивайте. Все физические недостатки лечатся у врача, а остальное – дурь в голове. Я не хочу нравиться модельерам, они мне совсем не нравятся. И всё это золотая девятка мне простить не могла. Я им говорила, что меньше конкуренток, а они не спешили радоваться, а наоборот. Злились на меня.

Нет, гламур – это не увлечение. Это религия. Даже культ, секта. И её жертвы агрессивнее свидетелей Иеговы. Иначе бы на мои слова, что я не хочу худеть, не было бы такой реакции, словно я сказала, что хочу убивать людей или как минимум грабить квартиры. Как в любой религии есть понятие смертного греха. Так и здесь. Культ красоты – это пожар в голове, он не будет скромно сидеть в углу, как пожар в комнате. Это будет съедать человека. Мне рассказывают, что гламурные бывают очень развитые и хорошие. Не спорю, но всё равно часть души съедена. Это видно. Человек постоянно платит розовый налог не только деньгами, всем собой.

И мне на своём опыте удалось убедиться, что гламур – это не мило, а страшно и жестоко. Я редкий случай внешней жертвы. Обычно пострадавшие сами используют бьюти-практики. Или наслаждаются статусом королев красоты и погибают от рук злых любовников или завистниц. Я не принадлежала к этим лагерям. Я вообще не хотела быть красивой. Но пострадала всё равно. Значит, настолько это всё страшно. Гламур безжалостен. Ему абсолютно плевать на своих жертв. Он, как рецидивист, может отступить лишь перед грубой силой.

Можно было ошибочно подумать, что у меня в классе были одни девочки. Нет, поровну, по пятнадцать. Для красоты, для удобства всяких конкурсов и постановок. Я не танцевала никогда, а вот сочинения писала и читала, ещё с научными проектами выступала. Учителя приписывали это себе, и я была бы не против, если бы они боролись с радиоактивным гламурным фоном в классе. Но никто не боролся. Воспитательная функция полностью отсутствовала. Если нет официальной идеологии, вместо неё всегда что-нибудь есть. В моём классе это был гламур.

Соня в шутку говорила, что я органически не могу быть блондинкой, потому что типичная брюнетка. Ну, ещё могла бы быть рыжая, потому что не как все. Но я, как и Соня, темноволосая. И глаза у меня тоже карие. Вообще нет у меня тех уникальностей, какие ищут у себя мои ровесники. Я среднего телосложения, с толстой кожей, экстраверт, глаза карие, волосы тёмные. И предпочитаю внешностью не выделяться. Помню, так один мамин одноклассник, который видел меня до этого совсем-совсем маленькой, при второй встрече сказал: «А я думал, ты будешь голубоглазой, так бывает».

Тогда был 2015 год. Это уже другое время. Это уже ушедшие в прошлое 2010-е. Тогда нынешние старые песни были новые. У меня на странице есть песня 2012 года с пометкой «новинка». Куда дели мелодию из музыки в середине этого десятилетия? Помню форумы, ныне закрытые. Помню тему «Как летит время!». И одна школьница написала: «Мне 15 лет, и я замечала это всегда». Через много-много её следующий комментарий: «Уже 25». А у меня что-то такого не было, и не было, как в фильме, где к дядьке-вахтёру приходит он же из прошлого и говорит: «А я мечтал стать космонавтом».

Помню, когда уже в начальной школе гламурные из моего класса отдавали негламурным свои порции в столовой. А потом и вовсе перестали туда ходить. А уже в десятом классе Жанна мечтала:

– Эх, вот бы все женщины, кто семьдесят килограмм, стали сорок пять!

– А если они не хотят? – спросила я тогда.

– Люда, так не бывает! Ты не хочешь худеть, потому что это труд. А если бы тебе удалось без труда, сразу виноград зеленить перестанешь.

– У худобы полно минусов на самом деле. Вот не просто так таких людей мало. Отсутствие жировой прослойки – проблема, а не радость. Знаю таких людей, так у них раны плохо заживают, при операции швы не стянуть. А ещё мёрзнут сильно.

– Зато какие перспективы! Можно выгодно поменять семейное положение.

Семейное положение я поменяла, больше раз, чем хотела, и похудела вследствие второго.

Вообще, на постсоветском пространстве девяностых мода на худобу – это про зелёный виноград. Не есть нечего, а сами худеют. «Год новый наступил, кушать стало нечего». В 1992 пришёл настоящий капитализм, и всё, подняли цены в несколько раз. Государство – это мозг. Человек с мозговой дисфункцией – инвалид. И страна тоже. Если стрелка на железной дороге потеряла контроль, примут все меры, а если целые регионы потеряли контроль – либералам всё равно. Даже хорошо им. Смотрела американский фильм, там на опасной вышке скрутили лампочку, уже не первую ночь её нет, а никто вообще не чешется. У нас бы сразу вызвали аварийную бригаду.

Вообще, мне всегда не было особо интересно с ровесниками. Нет, я не считала себя лучше других, просто интересы не совпадали. В детстве это тяжело, потому что ну не примут в свою компанию люди бальзаковского возраста. Считают, что должно быть детство. Хорошо, хоть в школу отдали на год раньше, как и хотела. И сказали тогда на комиссии, что я вундеркинд психологически. Потом приходилось это объяснять, когда мою маму обвиняли, что у меня украли детство. Никто ничего не крал, просто это как рост больше двух метров, никуда не денешь, да и не надо.

В школе в пример ставили, потому что я понимала, что от меня хотят взрослые, именно так, как они мыслили. Не знаю, был ли у меня вообще переходный возраст. Просто «переходный возраст можно прожить мягко» часто говорят тогда, когда взросление вообще не состоялось, а потом, лет этак в двадцать – тридцать, эти хорошие мальчики и девочки идут в отрыв. Нет, скорее как это было раньше, когда взрослели спокойно потому, что не заталкивали в детство. Ну не загонялись тогда так по поводу всестороннего детского развития, и оно шло не хуже, юноши не выдавали апатию.

Я раньше, чем мои ровесницы, захотела выйти замуж. Не по залёту, а просто. Мама была не против. Зачем препятствовать нормальному для человека желанию? Я же не преступление совершить хочу. Зато какие были возражения от окружающих! Что я же умница, я себя потеряю. Ну, давайте всех кастрируем и загоним в престижные институты на резиновое платное отделение, тогда уровень жизни скаканёт и счастья будет полные трусы. Надоело это навязывание одиночества! Никто детство не украл, потому что его и так не должно быть в этом возрасте. А если есть – задержка психического развития.

Но быть вместе нам было суждено лишь три недели. Дальше была катастрофа. Моего любимого застрелили, а меня серьёзно ранили. Это произошло неожиданно и быстро. Тогда была осень, и по телевизору утром ещё сказали, что дело идёт к вечной осени, какая была бы в средних широтах без наклона земной оси. Соседка сказал ещё, что любит тёплую зиму, потому что у неё машина низкая. А можно не покупать низкие машины? Только не надо говорить, что денег нет. Полно недорогих, там ещё коврики не велюровые, а резиновые. Я вот думаю: сначала снега нет, потом мороз. Как же озимые? Опять потом за границей покупать, как в 1972 году?

Так вот, тогда был дождливый день. Я до сих пор помню всё в подробностях. Красный восход за деревьями, утренние сборы – последнее утро обычно не отличается от других. Раньше я такое читала только в описаниях, папа умер в моём раннем детстве, только мама рассказывала как раз похожее. Никакой детективной истории не было, жить в детективе – вообще врагу не пожелаешь. В двенадцать лет я читала книгу Оксаны Робски и пыталась представлять себя на её месте. И уже тогда было страшно: убийца-то на свободе, в мораль таких людей вообще не верится.

Массовое убийство – это не серийное. Если серийное – это человек прячется, его цель – именно убить, чтобы никто не узнал. Серийные прячут жертв, бросают под поезд, чтобы думали, что сам упал. Они изо всех сил притворяются нормальными людьми. А массовые – наглые и бесстыжие. Им плевать на всех. Они часто и свою жизнь заканчивают на этом убийстве. Цель – напугать и заявить о себе. А до самого взрыва часто их не отличишь от нормальных. Хотя часто они тихони, сжатые пружины. В моём случае это был массовый расстрел, в толпе, нагло.

Вот так выглядят оборотни. Этих двоих я до этого знала как приличных людей. Мне ещё их в пример ставили. Парень с девушкой. Не пара. Просто знакомые со двора. Отличники по модной специальности, в магистратуре. Приятные во всех отношениях, хоть я с ними не была близка, не было общих интересов. А тогда… Нет, клыков и красных глаз не было. Те же глаза смотрели из-за прицела, те же руки выполняли страшный замысел. Полуденный ужас, зловещая долина, ожившие куклы…

Тогда была очень длинная осень. Казалось, она не закончится никогда. Я и до того вообще не любила дождливый и грязный декабрь. Помню, как была во втором классе в зиму 2006 – 2007. Гуляю во дворе, ёлку нарядили – а снега нет! Вороны каркают, как в рекламе, какую крутили тогда часто. Хлопну в ладоши – и эхо от домов. Помню, рисовали на уроке, так одноклассница спросила: «А зимой солнце бывает»? Ещё непривычно было учить стихи и песни, где снег и метель. Это была первая такая зима в моей жизни, было непривычно темно и грустно.

Говорят, что надо ко всему такому привыкнуть. А я не могу и не хочу. Я вообще не очень к погодным аномалиям и помню их хорошо. Помню другие хмурые зимы. В одну из них я услышала, что в январе Солнце ближе всего к Земле, смотрела на сумеречный полдень – и верилось с трудом. Помню ледяной дождь 2011. Крыши домов в моём районе должны быть серыми. Если кажутся белыми на фоне туч – скорее всего, будет гроза. Лето 2017 и 2019, когда казалось, что весна просто перешла в осень. Смог 2010. И сентябрь 2024, когда вроде лето – а ранним вечером упираешься в ночь.

«Остерегайтесь людей осени». Людей осени сейчас штампует массовая культура. Унылых называя умными, а циничных – познавшими жизнь. Эти дети – дети сентября, их листья желтеют от развивашек, которые не дадут полюбить школу, от экрана вместо игрушек, от детского гламура с его «купи-купи», от рейтингов в электронных дневниках. Октябрь – страх перед госэкзаменами, апатия от игр и соцсетей, вызревающее нежелание трудиться и создавать семью. Ноябрь – зрелый циник, взрослый источник негатива, пусть даже инфантильный, но лет тридцати и старше. Декабрь? А нет его у них. Нет праздников, не прибывает световой день. Ни тепла, ни урожая.

Вот такая полярная бесснежная ночь внутри у тех, кто стреляет в людей. Кто и себя – у тех солнце уже не взойдёт, и над этим будут громко смеяться их часы, показывающие глухую полночь. Их радио скажет: «Сегодня солнце вообще не взошло», как в фильме про какую-нибудь климатическую катастрофу. А последний закат был когда-то в детстве. День был, когда строил домики из конструктора и мечтал стать строителем, когда хотел правильно решить задачу и старательно выводил палочки, когда помогал маме, когда радовался весне и пускал кораблики. После смерти чёрный покров уже не сдёрнуть, разбойник захотел и успел, Иуда – нет.

Человек осени мог бы при жизни раскаяться, войти в зиму осознания, увидеть солнцестояние грехов – и вверх. Как день прибавляется: по минуте, сначала никому не заметно, но верно, с твёрдой решимостью. Маленькими шагами к весне. Под ненависть старого круга, которому свет слепит глаза. Старые привычки не любят длинные вечера, им запах весны противен как перебивающий затхлость. Как на горизонте что-то багровеет? «Так нельзя», – скажут они. И выдумают тысячу причин, почему не надо бросать пить и курить, бросать любовниц и любить жену, переставать делать аборты и запрещать себе фразу «решай сама». Но эта осень должна умереть. Падший мир не войдёт в будущий век после конца тьмы.

Я получила нехилые огнестрельные ранения. Тогда говорили, что я могу остаться инвалидом. «А как же будущее»? – причитали в школе. Я тогда ещё пошутила: «Мама, у тебя теперь не будет проблем с парковкой»! А мама в ответ сказала, что так я застану пенсии, а к моей старости их отменят. Тогда ещё не говорили о повышении пенсионного возраста, люди и подумать не могли, жили прежним сознанием. Пенсия наступала стабильно в пятьдесят пять и шестьдесят, ещё помнили, как на неё торжественно провожали.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.