скачать книгу бесплатно
Право на жизнь
Александра Каплунова
Она жила с великой целью – пожертвовать собой на благо мира. Но вот ритуал позади, а цель оказалась не такой уж и великой… Кому верить, как спастись? Как жить дальше… Покажет лишь время. Смогут ли две противоположности принять и понять друг друга? Можно ли вообще простить того, кто не раз погружал тебя в пучину отчаяния, топил в ощущениях безысходности и леденящего ужаса… И сможет ли свет разогнать тьму?
Александра Каплунова
Право на жизнь
Глава 1. Начало игры
Теперь я знаю, что немного жертвенности – это… очень много.
А. Сапковский «Меч предназначения»
Сегодня настал тот самый день. День, который я ждала и молча ненавидела всю свою сознательную жизнь. Вместе с рассветом началось мое двадцатое лето. Но мне не суждено узнать, каким оно будет. Ведь этот день должен стать последним в моей жизни.
Едва рожденную, не позволив узнать тепло материнских рук, меня забрали из колыбели, дабы воспитать в стенах храма с одной единственной Великой Целью – преподнести в дар Создателю мира. Нас было тринадцать маленьких девочек, появившихся на свет в неподходящий момент, с особым символом на предплечье. Согласно заветам, служители церкви поместили нас в особые храмы, где должны были воспитать по Уставу.
– Твоя одежда, – бесцеремонно распахнув дверь, в комнату ворвалась послушница. Маргарет была уже в летах, невысокая, сутулая. Седые волосы по обыкновению спрятаны под накрахмаленный чепец. Я сразу отметила, что она нервничает. Ее короткие узловатые пальцы неуверенно и в то же время суетливо мяли ткань принесенной одежды, напряженные плечи, взгляд ее метался по комнате. Подбородок дрожал, будто Маргарет хотела что-то сказать, но не решалась.
Прежде чем повесить балахон на стул, она несколько раз раздраженно встряхнула его. А повесив, принялась разглаживать. Взгляд ее то и дело возвращался ко мне.
– Спасибо, Маргарет, – с вежливой улыбкой отозвалась я.
Послушница еще некоторое время помялась, но заговорить не решилась. Вышла из комнаты.
Тяжело вздохнув, я спустила ноги с постели. Половицы натужно скрипнули в ответ. Выдохнула, прикрыла глаза. В груди все сильнее тяжелела пустота.
Подойдя к окну, распахнула створки. Озорной летний ветерок поспешил ворваться в комнату, лизнул прохладным языком щеку, перебрал едва весомо пряди волос…
Мир за окном был все тот же. Зеленая лужайка внутреннего двора, грядки и парник у дальней стены, посыпанные гравием дорожки. Визгливо лаяла вдалеке собака, стучала копытами лошадь. Стая птиц с гиканьем промчалась над лесом, кем-то потревоженная. Людские голоса. И звук набата в моей голове, отбивающий последние часы жизни.
Я не считала времени, что простояла у окна, лишь смотрела в эту бескрайнюю синеву. Небо сегодня казалось особенно глубоким. Словно смотришь в бесконечный голубой омут. Невозможно далекий, но в то же время, протяни руку и коснешься.
Я не могла надышаться этой свободой, не могла отпустить подоконник, сжимая его побелевшими уже пальцами.
Последний день.
Звон колокола заставил вздрогнуть. Собирают к завтраку. Какая глупость…
Но все же пришлось взять себя в руки.
Стянув ночную сорочку, бросила ее прямо на полу. Маленькое хулиганство напоследок.
Обнаженная, долго стояла перед развешенным на стуле балахоном. Смотрела на него, выжидая, будто он способен дать ответы. Почему именно серый? Не белый, не черный, а серый? Из грубого полотна. Мне целый день ходить в нем? Я ведь пока еще жива…
Впрочем, какая разница.
Я все время гадала, каким будет сегодняшнее утро. Насколько сильно разбередят душу грядущие события? Но, видимо, так свыклась с уготованной участью, что ключевой день совершенно не отличался от прошлых. Лишь немного сильнее щемило в груди, чуть больше тоски, сожаления. И злость. С каждым шагом, с каждым вдохом и выдохом, злость внутри распалялась все сильнее. Будто очередная прожитая минута, давила на меха, раздувая темный огонь в моей душе.
Ополоснувшись прохладной водой, растерла лицо грубым полотенцем. Подняла взгляд, найдя отражение в зеркале. Раскрасневшиеся щеки ярко контрастировали с белизной ткани на фоне тусклых золотистых волос. Зеленые глаза лихорадочно блестели.
Снова пришлось приложить усилия, чтобы вырваться из оцепенения.
Нужно идти на завтрак.
Мать-настоятельница говорила не раз, что в день Даров мои помыслы должны быть чисты. То была не ее прихоть. Так было предписано Создателем.
Идя по коридору, я и правда старалась погасить все эмоции. Я – Избранная. Сегодня я взойду на алтарь и отдам свою душу на благо мира.
Сама не заметила, как добралась до трапезной. Здесь, в отдельном закутке, меня ждала на столе привычная тарелка с кашей. Овсянка, щедро присыпанная изюмом, мягко парила ароматным дымком, но аппетита не вызывала. Впрочем, сомневаюсь, что сегодня вообще что-либо способно напомнить мне о голоде.
Я все же заставила себя поесть, а после вернулась в комнату.
Закрыв дверь, прислонилась к ней спиной. Сухие деревянные доски кольнули лопатки облупившейся краской, но это позволило ощутить себя чуточку живее.
***
Когда колокольный звон пригласил послушниц к обеду, ко мне постучались.
Я сидела на постели, лицом к окну, и не нашла в себе сил взглянуть на вошедших. Мое нынешнее состояние было похоже на транс. Взгляд не удавалось сфокусировать на чем-то определенном, и я просто смотрела в небесную даль. Звуки долетали будто эхо или тихие отголоски. Ничто не имело значения кроме этой небесной голубизны.
– Лилиана, – голос настоятельницы разрушил оцепенение, словно я вынырнула из-под толщи воды. Перевела на нее взгляд. Только сейчас я заметила, насколько затекло тело. Расправив плечи, потянулась спиной.
– Последнюю трапезу следует принять в одиночестве, дитя, – каждое слово оседало в мыслях тяжелым грузом.
Последняя трапеза… Моя последняя трапеза.
Юркие послушницы быстро расставляли на столе множество блюд. Суетливые, они косились на меня с едва прикрытым любопытством.
Мать-настоятельница смотрела свысока, сурово поджав губы. Ей не нравился мой настрой. Да и вся целиком я ей тоже не нравилась. Впрочем, сейчас, ее вытянутое худое лицо выражало не только неодобрение, но и опасение. Чинно сложенные на поясе фартука руки, прямая спина… В ее взгляде я видела потаенный страх. И прекрасно понимала, чем он вызван.
– Я не собираюсь сбегать, уходите, – после долгого молчания голос звучал сипло.
Настоятельница еще некоторое время смотрела на меня, но как только прислужницы закончили с сервировкой и шмыгнули за дверь, отвернулась. Она подошла к столу, поправила белую накрахмаленную салфетку, переложила серебряную вилку. Хмыкнула, довольно оглядев результат, и, ничего более не говоря, вышла из комнаты, тактично прикрыв дверь.
Есть не хотелось, как и утром, но, подчиняясь установленным правилам, я все же подошла к столу.
Маленькие перепелки, запеченные до золотистой корочки, в окружении свежей зелени и маленьких ярко-красных помидорок. Грибной крем-суп с хрустящими сухариками. Пышные булочки с кремом. Множество фруктов, сыров, соленьев, тонко нарезанная буженина, свежий хлеб… Все это вызвало во мне очередной приступ гнева. Будто сегодня праздник какой-то!
С силой сжав зубы, резко опустилась на стул, с грохотом придвинулась к столу и принялась есть. Жадно, озлобленно. Суп, обжигающий небо, густой и терпкий. Перепелки жгут пальцы, капают жиром на белую скатерть. Тянешь за крылышко, лопается золотистая кожица, трещит хрящик. Мягкая сдоба, стоит сжать пальцами, сочится вишневым вареньем. Надкушенный помидор растекается по тарелке семенами.
А во рту все солоно. И щеки все мокрые. А перед глазами туман.
***
Набухший красным солнечный шар едва успел коснуться грани горизонта, когда в дверь моей комнаты снова постучали. Обернувшись, увидела храмовника, облаченного в церемониальную одежду. Черный шелковый балахон в пол, подпоясанный алым. Отрешенность во взгляде. Интересно, сколько курительных трав он сегодня извел во славу Создателя?
– Пора, – сказал почти шепотом. Будто я сама не знала, что время пришло.
В тихих коридорах нам никто не повстречался. Только ветер гулял тут под руку со сквозняком, то и дело настырно цепляясь за подол, да вылизывая и без того гладкие камни стен. Послушницы сейчас на вечерней молитве, а мелкие служки на кухне готовятся к ужину. И все идет своим чередом.
Мы вышли на задний двор. Здесь стояла закрытая повозка, пара гнедых рыла копытами землю, нервничая, ожидая.
Не чувствуя тела, поднялась по двум ступенькам, села на обитое красным сиденье. Храмовник следом. Кучер захлопнул дверцу, отрезав свет. Лишь тонкие лучи едва-едва пробивались через плотные черные занавески. И я смотрела на пылинки, что беззаботно купались в этих лучах.
А в голове все громче звучал стук набата.
***
Хорошо, что я обманула друзей. Хорошо, что не сказала им, когда это произойдет. Сейчас они спокойны и думают, что до моего судного дня еще целых две недели. Готовятся наверняка. Проводы хотят устроить. А Дирк и вовсе готов был украсть… Хорошо, что я обманула друзей.
***
Мы подъехали к храму, когда уже совсем стемнело. Небо заволокло, ни луны, ни звезд. Огонь снаружи тоже не разводили, потому я не могла разглядеть, каков он из себя. Одинокий фонарь на повозке освещал лишь небольшую площадку вокруг, да отбрасывал неясный свет на широкие каменные ступени. Но я чувствовала. Давящая махина. Каменная громадина.
Поднялись по ступенькам, здесь перед двустворчатыми дверями, в окружении храмовников, уже собрались другие девушки. Похоже, меня привезли последней.
– Время пришло! – со скрипом отворились тяжелые двери. Навстречу нам вышел жрец, облаченный в белое. Силуэт казался призрачным из-за света за его спиной.
Почти не дыша, мы ступили под своды храма.
Тихий и монотонный шепот храмовников должен был действовать успокаивающе, но у меня лишь усиливал волнение. Дрожащее пламя свечей вырывало пятна света из окружающей темноты. Пол был расчерчен непонятными символами, на которые служители загодя строго запретили наступать.
Я упорно пыталась подавить страх, хотя его запах пронизывал все вокруг. Каменные стены давили, мешая дышать.
Быстрый взгляд на других девушек не позволил разглядеть ничего на их лицах. Лишь мельтешащие тени, искажающие суть. Но они шли уверенно. Не вздрагивали от холодного пола под босыми ступнями. Не оглядывались по сторонам. Не теребили нервно подол, не кусали губы. Мне бы не помешало такое самообладание. Такая вера. Хотя, если задуматься, это не было столь уж удивительным… Ведь долгие годы нас готовили к этому дню, взращивая, как растения, муштруя быть достойными.
«И душа твоя оставит бренную плоть, дабы уйти в услужение Создателю нашему. Дабы мир в землях наших и после был храним Им. Дабы адские псы и иные темные твари не смогли переступить черту и нарушить покой живых», – простая догма, которую упорно вдалбливали мне в голову.
***
Когда я была еще совсем малышкой, Создатель и его подручные казались мне чем-то страшным и неизбежным. Мрачные тени, строгие, устрашающие, под стать служительницам, что были приставлены ко мне. Они стали вечными спутниками в моих кошмарах, таились в темных углах, под кроватью или просто за спиной. Я боялась их и в то же время почитала. Неокрепший детский разум не мог не признать авторитета тех, о ком столь высокопарно рассуждали взрослые. О ком говорили чуть понижая голос, никогда не хулили, лишь превозносили их значимость в наших жизнях. Существа, которым было подвластно все в этом мире.
Становясь старше, я начала проявлять скептицизм и в чем-то даже агрессию, когда мне снова и снова пытались объяснить мою роль. Неосторожные вопросы или излишне резкие высказывания подавляли на корню, нередко наказывали, оставляя без нормальной еды, запирая в карцере, а позже наказывая и физически… Никто не смог ответить на один единственный значимый для меня вопрос – если Создатель столь великодушен, что подарил нам защищенный мир и саму возможность жить, то зачем же ему жертвы, подобные нам? Мне казалось, что из нас попросту пытаются сделать фанатиков, внушить осознание того, что мы – Избранные.
Мы жили в разных храмах, и я даже не знала имен тех, кому была уготована та же судьба, что и мне. Не знала, учат ли других девочек тому же, что и меня. Задавали ли остальные те же вопросы? Знала лишь, что не одна такая… Но легче от этого не становилось. Слишком велико было мое желание жить. И ни одна из служительниц храма так и не смогла толком объяснить, почему это право у меня забирают. Лишь внушение того, что это – великая честь. Что только так остальное человечество сможет и дальше жить под защитой. Только так черта, отделявшая мир человеческий от темных пустошей за горизонтом, останется на месте и не позволит полчищам алчных до крови тварей уничтожить все живое.
Здесь и сейчас, под куполом темного храма, который уже виделся мне склепом, кажется, лишь я тряслась от ужаса. Конечно, у меня не было возможности заглянуть в глаза каждой из двенадцати девушек, спросить, боятся ли они так же сильно… Но, наверное, мне просто нравилось думать, что им – не страшно. Так было легче. Это придавало сил мне самой.
И я бы тоже могла не бояться, если бы была более прилежной в учении. Если бы слушала служителей храма и жила согласно заветам. Сейчас я корила себя за непослушание, опасалась того, что мой вздорный характер сыграет со мной дурную шутку, как-то разгневает Создателя, но изменить себя теперь была не в силах. Наверное, когда-то все могло повернуться иначе. Возможно, я могла бы стать послушной и прилежной. Могла бы войти в этот храм, как истинная Избранная… Но, видимо, то была не моя судьба.
В один из дней, когда я была еще совсем девочкой, компания мальчишек пробралась в скромную келью, любопытствуя взглянуть на одну из Избранных. Несложно догадаться, чьей обителью была та комнатка.
«– Тише, ты, Дирк!
Едва услышав за окном невнятный шум, девочка забилась в самый угол деревянной полати, схватив одеяло, прижав его к груди, как последнюю защиту. Взлохмаченная, она смотрела на закрытое решеткой окно огромными от страха глазами.
– Смотрите! Вон она! – В оконном проеме появилась сперва одна макушка, а за ней и еще две. Мальчишки маячили туда-сюда, явно балансируя на чем-то неустойчивом. К тому-же пинались и толкались, желая посмотреть вперед остальных.
– Фу, да это обычная девчонка! – Раздосадовано воскликнул один из них, с копной рыжих пушистых волос и россыпью веснушек по всему лицу. – Ни капли она на Избранную не похожа!
Девочка дрогнула. Звание, что она носила, казалось ей чем-то особенным, и слышать столь фамильярные восклицания в свой адрес ей совершенно не нравилось.
– Я – Избранная! – Она таки набралась решимости и вылезла из своего убежища. В простой серой робе, босая, с красными полосами на руках… Сегодня ей снова пришлось принять наказание за свой вздорный характер. Наверное, будь здесь сейчас Мать-Настоятельница, Лили снова бы досталось линейкой по рукам… Но строгой воспитательницы рядом не было, а значит можно и поотстаивать свое мнение.
– Ага, как же! Чем докажешь?! – Фыркнул кто-то еще из мальчишек. Фыркнул столь многозначительно, что свалился со своего постамента и на какое-то время пропал из поля зрения девочки.
– А вот! – Она засучила рукав, демонстрируя белесую метку чуть выше локтя. Та была похожа на шрам в виде ромба с точкой внутри. Знак отличия. Или приговора… Как посмотреть.
– О-о-о-о! – Мальчишки завороженно разглядывали символ.
– Так-то! – Важно топнула ногой девочка. – Теперь понятно? И вообще, что вы тут делаете? Вам нельзя в эту часть храма!
– Да никто не узнает! – Снова заговорил рыжий. – Ты ведь не расскажешь?
Девочка немного замялась. Мальчишки были ей интересны… Они ведь видели жизнь ТАМ, за пределами храма, за пределами Устава…
– Не расскажу…»
Тогда-то и началась наша тайная дружба. Несмотря на всю муштру, строгие правила и аскетичный образ жизни, в моей душе всегда теплилось что-то озорное, некий внутренний огонек, не дававший окончательно стать послушной… Тайная дружба стала именно тем, что позволило мне сохранить внутренний стержень.
Я сбегала из храма, бессовестно нарушала десятки правил, получала за это наказания, но повторяла снова и снова. Со временем научилась хитрить, выучила повадки и привычки служителей храма и тогда уже почти безнаказанно удирала. Иногда даже специально нарывалась на наказание, дабы оказаться в карцере, где было положено проводить три дня в молитвах наедине с собой… Служительницы ведь не знали, что решетки на небольшом окошке под самым потолком при определенном воздействии снимаются, как и в моей комнате… Хотя, быть может, в какой-то момент храмовницы просто решили закрыть глаза на мои выходки. Для них было важнее всего, что я остаюсь невинной и возвращаюсь в храм, не отказываюсь от своего долга.
Бывали периоды, когда появлялось желание сбежать на совсем, уйти от той участи, что была уготована, но любовь к появившимся друзьям и тому миру, что был за стенами храма, в конечном счете удержала от этого поступка. Я не хотела подвергнуть опасности своих близких, не хотела навлечь на наш мир немилость. Простые люди тоже верили в священные писания. Понимали необходимость жертвы Создателю. Именно их вера отложилась в моем сознании. Мои друзья, они жалели меня, сочувствовали, но боялись прогневать того, кто был основой мироздания…
Так я и дожила до сего дня.
Дня, когда хозяин этого мира вместе со своими подручными должны были прийти за своей добычей. За нами. Каждые пятьдесят лет они требовали плату. Это могли быть сражения воинов, где оставался лишь один победитель, и он уходил вместе с ними. Это могли быть дары в виде редких животных или изысканной пищи. Это могло быть и человеческое жертвоприношение… И в этот раз выбор их пал именно на последнее. Остальным жителям мира это сулило богатство и процветание. Потому как Создатель бывал особенно щедр, если земля обагрилась человеческой кровью. Урожаи обещали быть богаче, погода – мягче, не болел скот, не буйствовали болезни и среди людей… Это было благом для других, но не для нас.
В этот раз подручные Создателя сообщили о своей задумке за двадцать лет до срока. И потребовали тринадцать девушек, отмеченных особым символом. Нас отобрали в ту же ночь. Едва рожденные, мы были отняты у родителей.
«– Дирк! Лари! Пора обедать! – мать рыжеволосых братьев звала их уже не первый раз, вглядываясь в лес за деревней с крыльца дома. Но мальчишки, дорвавшиеся до малинника, попросту не способны были оторваться от любимого лакомства.
– Вас мама зовет! – златовласая девочка, тоже измазанная алым соком, потрясла старшего из братьев за плечо. Ей было немного обидно, что мальчишки могут так спокойно игнорировать, когда их зовет мать.
– Да слышу я… – отмахнулся Дирк, даже не обернувшись.
Девочка посмотрела на него строго.
– Так нельзя, – отозвалась сердито. А чуть позже, неумело подражая мальчишечьему голосу прокричала, – мы здесь!
– Лили! Ты чего? – братья обернулись на нее и зашипели, даже попытались повалить на землю, дабы зажать рот вредной подружке, но тут уже послышался треск ломаемых веток.
– Да я уже и сама вижу! – Пышная женщина в простом сарафане, нависнув над валяющейся в траве троицей, оттащила мальчишек за уши. Те заскулили, хватаясь за сильную мамину руку, явно опасаясь остаться без ушей.
Девочка же застыла испуганным зайцем, глядя на женщину снизу-вверх, сидя на траве. Она еще ни разу не общалась со взрослыми вне храма и надеялась убежать прежде чем мать Дирка и Лари найдет их укрытие.
– А ты кто такая? – Спросила женщина строго. Тон ее напомнил Лили мать-настоятельницу. Но вот глаза… глаза ее смотрели иначе.
