скачать книгу бесплатно
– У меня нет ничего с «директором театра или кем-то еще», – огрызнулась я.
– Спасибо, очень интересная информация. Что-то еще?
Я вспыхнула до корней волос. И как только меня угораздило влюбиться в такого равнодушного типа? Может, это то самое лекарство? Пусть остается со своей Аленой, а я буду просто танцевать… Но только мне стоило взглянуть в его глаза, как сердце снова пропустило удар. И захотелось приблизиться, чтобы проверить, действительно ли его глаза такие черные, как кажутся, или это только тень от густых ресниц?
– Да, еще. Мне очень хотелось бы знать, почему другая танцовщица труппы осведомлена о ваших предпочтениях. Вы планировали взять ее? Вы хотите меня ею заменить? – усилием воли стряхнула я наваждение, мысленно обидевшись на саму себя. Где твоя гордость, Дияра?
– Да, я собирался назначить Лебковскую, – легко признался Кифер.
Боль пробила меня насквозь, а затем разлилась по всему телу. Даже в глазах на мгновение потемнело.
– Отчего же передумали? – спросила я дерзко.
– Считай, что тебе удалось меня убедить.
– Спасибо, очень интересная информация, – возвратила я ему едкие слова.
Сказала – и прикусила губу, чтобы не сболтнуть еще что-то столь же неуважительное. Потому что так разговаривать с хореографом – чистой воды безумие. Злость и ревность, травившие меня с тех пор, как я увидела Кифера с Аленой, так и рвались наружу. По-хорошему, Полю следовало снять меня с партии в тот же миг. Но у него был свой, оригинальный взгляд на допустимое.
И вместо этого он захлопнул дверь машины и подошел ко мне почти вплотную. Меня обдало его теплом и парфюмом. Я уже отклонилась, стремясь покинуть это облако наваждения, и только в последний момент сдержала желание сделать трусливый шаг назад. Алена от Кифера, помнится, не шарахалась. И мне тоже не стоило. Я чувствовала, что это просто проверка. Только вот – какая?
– Дияра Огнева. – Низкая вибрация его голоса отдалась в животе незнакомым доселе трепетом. Я сглотнула. – Думаю, это хорошо, что ты не представляешь, какой силой обладает твой танец. Это не даст тебе зарваться. Но ты неуверенная в себе, нестабильная и сливаешь огромное будущее, доводя себя до необратимого истощения. Ты доказала, что очень хочешь получить партию. Пятнадцать почти безошибочных комбинаций высокой сложности. Браво, Огнева. Теперь удержи ее. Потеряешь хоть сто граммов веса, и вместо тебя выйдет Лебковская.
Я дернулась и нечаянно прокусила губу. Поль, как и все остальные, не понимал, что именно голод – это то, что позволяло мне танцевать комбинацию пятнадцать раз подряд, избегая ошибок. В нем заключалась моя сила. Он делал меня легкой, красивой, сосредоточенной на главном. Он не позволял мне отвлекаться на лишнее.
Я провела языком по губе, стирая соленую каплю крови, и Кифер чему-то покачал головой. Не говоря ни слова, развернулся и забрался в машину.
45 – 07.2020
– Эви, – постучала я в дверь. – Эви, вставай. Уже восемь.
– Иду, – раздалось настолько сонное и невнятное, что я прищурилась и постучала еще раз громче.
Как и думала, выспаться, спасибо Полю, не удалось. Отключилась я, вконец измучившись, около четырех часов утра, и это было всего через час после того, как угомонилась пылкая парочка за стенкой. То есть Эви было плохо. Я-то держалась на адреналине, а у нее стимулов не имелось.
– Предвкушаю, как обрадуется Кифер, когда одна из отобранных солисток опоздает на первую репетицию под его руководством. Мало вчера народу в кордебалет отправилось, да?
Эви я не совсем понимала. Притом что Света уже была солисткой к моменту моего появления в театре, Эви – нет. И ей следовало бы уцепиться на возможность и полностью сосредоточиться на спектакле и новом хореографе, но эта гедонистка и не думала отказываться от «сладкого». И это притом, что в труппе были уверены: у Светки есть перспективы для карьерного роста, у Эви – нет. И тут Кифер. Я глазам не поверила, когда поняла, что мы прошли все втроем.
Раздалась неразборчивое бормотание, мужское ойканье, и вскоре из дверей высунулась абсолютно сонная, растрепанная светловолосая голова Эви. Украшенная черными кругами под глазами. Даже я после ужасного вчерашнего дня, полуночного мытья посуды и тяжелых мыслей о Поле, мучивших меня едва ли не до рассвета, выглядела куда бодрее.
– Дий, а Дий. Я тебя ненавижу, – сообщила голова подруги, тяжело привалившись к косяку.
– Уверена? У меня в заложниках кофе и овсяноблин с фетой, авокадо, лососем и укропом.
– Я передумала.
Я тонко улыбнулась, развернулась и ушла. Миссия выполнена.
Выйдя из реабилитационной клиники, я не придумала ничего лучше, нежели превратить культ голодания в культ готовки – еще один привет из нашего с Кифером прошлого. Таким образом, едва я успела поселиться в этой квартире, как Эви и Света быстрехонько смекнули, что заполучили на свою кухню бриллиант, и подкупили меня, срезав арендную плату на пятьдесят процентов. С условием, что готовка на мне. Я легко согласилась. И не переставала их этим дразнить, вот как сегодня. Всем приятно, когда их ценят.
Прежде чем притронуться к собственному завтраку, я покрутила в руках упаковку прописанных Нестеровым таблеток. В отличие от Эви я понимала, что это, похоже, мой последний шанс подняться. А солистка – это, поверьте, куда лучше артиста кордебалета, выходящего на сцену в любой день и при любой погоде вне зависимости от самочувствия. И получающего при этом гроши. О том, чтобы дослужиться до балерины, я уже не мечтала, но хоть какой-то шаг вверх [балериной называют не всех девушек-танцовщиц, а именно прима-балерин]. Нет, начинай я после балетной школы с самого низа пищевой балетной цепочки, я бы, пожалуй, воспринимала свое положение нормально. Но ведь я не только не начинала с самого низа, я скатилась с вершины, не надеясь вернуться. Даже грядущие неизбежные издевательства Поля Кифера на фоне этого призрачного шанса существенно блекли. Так что, наверное, следовало выпить эту таблетку и работать, ни на что не отвлекаясь. Но тут вмешалась Света:
– Ты же сказала, что в Питере все прошло нормально.
– Так и есть, – отозвалась я нейтрально. В доказательство пришлось убрать пластинку обратно в коробку. – Клянусь, если Эви не выйдет из душа через две минуты, я уйду без нее. Зуб даю, что Кифер не из тех, кто прощает появление на классе тютелька в тютельку.
– Ты заговорила о Кифере, чтобы я не развивала тему про Питер? Мило, – хмыкнула Света. Я поморщилась.
– Я заговорила о Кифере, потому что он козел, к которому лучше не опаздывать.
В этот момент в дверях кухни появился Глеб и разговор пришлось свернуть.
– Садитесь, у нас тут сервис, как в европейском отеле. Номер и завтрак, – попыталась я проявить остроумие, но неожиданно поблекла на фоне соседки.
– Тогда уж как в азиатском. Номер, завтрак и… – поправила меня Светка, и я прыснула. Глеб неожиданно смутился и отчего-то глянул на меня. – Я Света, это Дияра, – невозмутимо сообщила соседка, не имевшая представления о том, что мы с этим парнем уже успели познакомиться.
– Я Глеб, – немного неловко представился парень. Я хмыкнула, не отрывая чашку с кофе от губ. Как заявиться домой к трем танцовщицам балета с намерением поиметь одну из них, так все нормально. А как позавтракать под перекрестным обменом взглядов – так неловко? – Я вас точно не стесню? – уточнил он, рассматривая накрытый стол, а у самого живот заурчал.
– Вы нас стесните, если начнете мяться и мы из-за этого опоздаем в театр, – подсказала Света, придав Глебу нужное ускорение. Тот плюхнулся на стул и с сомнением посмотрел на свою тарелку.
– Когда еще попробуешь пищу балерин? – пошутил он, но откусил и с удивлением покачал головой. – Однако вкусно.
– Приятного аппетита, – проговорила я, втайне гордая собой. Если не сложится с балетом, вернусь в Казань и открою бистро. При условии, что найду необходимые три копейки. Сейчас не было свободной ни одной.
Мне было страшно притрагиваться к еде. Страшно, что из-за Поля болезнь возьмет свое снова. Воспоминания оказались слишком свежи, я даже не ожидала ничего подобного. Но когда откусила кусочек, очень обрадовалась. Никаких панических приступов. Миновало! Аллилуйя.
В этот момент в коридоре Эви громко хлопнула ладонью по выключателю и появилась на кухне в легкомысленном халатике и с тюрбаном из полотенца на голове.
– Ты время видела? – заворчала на нее Света.
– Да я мухой! – возмутилась соседка. – Двигайся… – толкнула она бедром своего кавалера, чтобы усесться с краешка дивана. На шестиметровой кухне четверо взрослых помещались едва-едва.
– Глеб, – напомнил свое имя парень, фыркнув.
– Без обид, Глеб, – хмыкнула Эви и тотчас позабыла о своем пареньке на одну ночь. – Дий, гонорар за шоу вышел хороший?
Такие попытки я уже просекала с лету.
– Отличный. Две пары Gaynor Minden заказала, – невинно заметила я. Эви тотчас скривилась, осознав, что гулянку с размахом устраивать уже не на что. [Gaynor Minden – американская фирма, изготавливающая вроде как долговечные пуанты. Но дорогая].
– Gaynor Minden, – фыркнула Эви. – Ну и запросы у Петербургского кордебалета!
Я замолкла и потупилась. Театр снабжал нас отечественными пуантами, которые я не могла подобрать, сколько ни пыталась. После них мои ноги выглядели так, как показывают на жутких фотографиях в интернете. В Питере привыкла к большему комфорту. Только тут, в Москве, когда вынуждена была встать на эти пуанты, я поняла, как хорошо жила. Это было даже более жесткое столкновение с реальностью, чем стоны Эви за стенкой. Поэтому, едва пройдя испытательный срок и получив небольшую прибавку к зарплате, я заказала себе Gaynor Minden, но стельку взяла, конечно, самую жесткую. Чтоб прослужили дольше. Это не закрыло вопрос полностью, но хоть что-то. А вот девчонки дразнились из-за этого не переставая.
– Просто она чувствовала, что в этом сезоне ей быть солисткой, – отшутилась Света.
– Я бы все же повременила радоваться, – легкомысленно отозвалась Эви, делая большой глоток кофе. – После вчерашнего что-то мне подсказывает, что просто не будет и триста раз все может поменяться.
– Я уверена, что изменения будут. В данный момент Кифер хорошо проучил всех лодырей, отобрав только старательных. Вам придется поднапрячься, если хотите удержать места.
Над столом повисла тишина. Даже Глеб, несведущий в тонкостях жизни артистов балета, почувствовал, что что-то не так, и перестал жевать.
Вот почему я предпочитала Эви. Ей было чуждо высокомерие, в то время как Света не упускала возможности козырнуть тем, чего добилась в сравнении с нами. И мне… нечем было крыть.
Сомнений в том, что я потеряла в технике, быть не могло. В Питере я довела себя до той стадии истощения, после которой тело за недостатком энергии начинает активно сжигать мышцы.
Сейчас я понимаю, как дико, страшно и безответственно вела себя по отношению к собственному организму, своим близким и самой себе. Я действительно рисковала нанести своему здоровью необратимый вред, уверенная, что все так делают, что это нормально, что у меня все под контролем. Но ничто не берется из ниоткуда. Не давая телу питания, я брала, брала и брала взаймы, а теперь отдавала с огромными процентами.
Мышцы уходили стремительно, плюс на реабилитации мне не разрешалось активно заниматься, несколько месяцев в Москве я искала работу. И конечно же, не забываем о наборе веса. Получая ведущую партию, я весила на три-четыре килограмма меньше и оттачивала мастерство в том весе. Соответственно, набрав вес обратно, потеряла прыжок и вращения. То самое злополучное фуэте, которое «сильнее, энергичнее» или что мне там кричал Кифер.
Я все это прекрасно понимала. Однако нервные расстройства зачастую вырастают из слов людей, неспособных контролировать то, что вылетает из их ртов, и не желающих нести ответственность. Не каждый поддастся такому влиянию, это тоже факт, но процент людей в мире, имеющих расстройства пищевого поведения, таков, что задуматься бы стоило. Задуматься – всем.
В том числе и Свете. Увы, общество далеко от этой мысли и не желает меняться.
«Виноват всегда тот, кто заболел», – сказала я доктору Нестерову и не отказываюсь от своих слов. Здесь не может быть вариантов. Ибо последствия именно на том, с кем и так случилось ужасное. Остальные – лишь громкие критики и оценщики, неспособные на сочувствие.
«И вот это я видел в исполнении некогда без пяти минут примы балета? Я еще думал, что тебя засунули в кордебалет из соображений этики, а не техники. Много интересных случаев я видел, но такой откат – впервые».
Не доев свой завтрак, я поднялась из-за стола и направилась в комнату. Было очень неприятно. И страшно, что всплывет правда о Поле Кифере, который за что-то отправил в солистки такую не техничную меня.
= 4 =
Близка неизбежность
Так мало любви, так много слов
Совершенная нежность
Превращается в совершенное зло
Отвергая законы природы
Стоит у перил моста
Безумно глядя на воду
Совершенная красота
@Fleur «Кто-то»
Я начала заниматься балетом после того, как к нам на танцы пришла незнакомая женщина. Она подошла к моей матери и сказала, что девочку с такими данными следовало бы отдать в балет. Тем же вечером мама спросила у меня, не хочу ли попробовать стать балериной. Я пожала плечами. В семь лет я знала о балете лишь то, что девочки там танцуют на самых пальчиках в атласных туфельках. Вроде бы это красиво.
Балериной я пытаюсь стать до сих пор.
Та женщина не соврала, я заметно выделялась на общем фоне с самого начала. Когда мне было тринадцать, на одном из всероссийских конкурсов меня заметили и отметили преподаватели петербургской школы балета – пригласили. Это было чудо, счастье, полный и неконтролируемый восторг, награда за старательность. А затем мне исполнилось четырнадцать – и все сломалось. Тело взбунтовалось, началась стремительная гормональная перестройка. Там, где у других учениц еще долго не было ни намека на формы, у меня появились недостойные балерины округлости. И остро встал вопрос: нужна ли в балете такая «сложная» девочка. Он вставал каждый год. Каждый отбор. Именно из-за моей недостойной фигуры. Не будь я более одаренной, чем другие девочки, меня бы наверняка отправили обратно. Но каждый раз оставляли со словами «Тебе нужно еще похудеть».
Однако, как я уже сказала, обидными словами можно ранить не каждого. Зерно не прорастет в пустыне: ему нужна подходящая почва.
Ситуация в моей семье банальная до невозможности, но оттого не менее травмирующая.
Через полтора года после того, как я уехала учиться в Питер, моя мать попала под машину. Посреди бела дня, на регулируемом пешеходном переходе. Она ничего не нарушала. Она просто не предусмотрела, что по дальней полосе будет на всей скорости лететь пьяный мальчишка. Виновата ли мама? Да, разумеется. Потому что после этого она навсегда осталась инвалидом, и ее жизнь превратилась в кошмар. Кто же еще может быть виноват?
Мама выжила, осталась полностью в здравом рассудке, но перелом позвоночника в поясничном отделе навсегда лишил ее способности ходить. Отец продержался в семье еще четыре месяца. А еще через четыре женился на другой женщине. Узнав об этом, я впервые в жизни не съела за весь день ни крошки, но это нормально. Ненормально, что голодной почувствовала себя лучше.
Шли месяцы – все становилось только хуже. И дома, и у меня. Мой младший брат Рамиль обвинил мать в уходе отца. Не знаю, как он дошел до этой светлой мысли. Ему было тринадцать, мне – пятнадцать. Едва ли он имел в виду невозможность исполнять супружеский долг и тонкости семейной жизни, с ним связанные, – даже я сообразила это далеко не сразу. Наверное, он подразумевал, что маме следовало чувствовать вину за невозможность соответствовать своему мужу-бизнесмену и пытаться ее искупить. Короче, она была виновата. В том числе и в том, что отец предпочел общаться не с собственными сыном и дочерью, а с новоявленной падчерицей.
Впрочем, по сравнению с Рамилем я «выиграла». Любви отца мне не досталось, но гордости перепало в избытке… и в не шибко понятной фразе: «Успешным людям стоит держаться друг друга, Дияра». В остальном о моем существовании отец вспоминал постольку-поскольку, чуть ли не исключительно во время визитов в Петербург.
Раньше я была уверена, что перенесла уход отца из семьи стоически, в отличие от Рамиля. Брат изо всех сил пытался вернуть родительское внимание вовсе не оригинальным способом: вылетая из школы за прогулы и отвратительное поведение, связываясь с неподходящими компаниями и раз за разом попадая в полицию за хулиганство. Он останавливался, только когда отец начинал вправлять ему мозги. Пока они общались, все шло сносно, затем отец снова уставал от заботы о своих неблагополучных бывших родственниках… и все повторялось.
От Рамиля доставалось всем. В том числе мне. Пока я наслаждалась «сладкой жизнью балерины», он ужасно тяжело заботился о маме. И обвинял меня в том, что я скрываю от них миллионы, которыми со мной расплачивались спонсоры-толстосумы. Не знаю, кто лил ему в уши эту гадость, но его слова били по мне очень больно.
И в какой-то момент я неминуемо задумалась: а ведь и правда, зачем все это? Зачем я это делаю? Зачем я здесь? Да я же эгоистка, не желающая отказаться от себя ради семьи. Подумала так – и написала заявление об отчислении.
Мама ничего не знала о моем желании бросить балет, вернуться в Татарстан и устроиться на работу по достижении шестнадцати. Работу она, само собой, потеряла, но начала вязать по заказам, стараясь разобраться собственными силами. Увы, выходило у нее не очень. Заказчики попадаются разные, но при этом стоимость ручной работы не так уж и высока. А еще мама очень быстро уставала, так как вязание давало нагрузку на и без того травмированную спину. Но я очень надеялась, что в итоге все получится и мне не придется отказываться от мечты. Эгоистично, да. Я медлила, тянула целых два месяца, якобы дожидаясь окончания семестра…
И тут в моей жизни появился Анатолий Романович Савельев, пригласивший меня в театр. Тогда все запуталось еще сильнее. Я решила дать себе еще один шанс, последний. Сделать танец не блажью, как все думали, а последним выходом, моей жертвой и главной ответственностью. С того дня я лишила себя морального права облажаться и всех подставить. Я обязана была получить роль любой ценой, стать примой, стать идеальной. Тогда бы мамина жертва была не напрасной. Я бы сумела обеспечить ей достойное существование. Ведь она исполнила мою мечту, позволив мне учиться в Петербурге.
Вот только от идеала меня отделяла эта набившая оскомину фраза: «Тебе надо еще похудеть».
Придуманная ответственность навалилась на меня тяжестью, непосильной для шестнадцатилетки. Я делала с собой страшные вещи. Тренировалась до потемнения в глазах, растягивалась так, что наутро не могла собрать ноги и дойти до театра без слез, не имела друзей, не отдыхала и почти не ела. Три килограмма истаяли молниеносно, сорок шесть превратились в сорок три.
Все свободные деньги я переправляла матери и при этом лгала, что мне вполне хватает, ведь у балерин «сладкая жизнь». Вот только я отказывала себе буквально во всем.
Нет, кроме ухода из балетной школы был еще один выход. И меня от него мутило. Отец, памятуя о том, что «успешным людям стоит держаться друг друга, Дияра», как последний урод, открыл на мое имя счет в банке. Для меня, не для мамы и Рамиля – они не заслужили, они не были успешны. А вот я – молодец. Я заслужила кредит доверия. Вот только в том, что это именно кредит, сомнений не возникало!
Впервые увидев сумму на этом счете, я прорыдала всю ночь, пропустила несколько приемов пищи, а в балетном классе сослалась на критические дни, чтобы хоть как-то объяснить свое предобморочное состояние.
Целый год я не трогала эти деньги. Но потом маме потребовалась операция, и я взяла у отца в надежде, что он все же не конченый козел. Говорила себе, что он мне задолжал куда больше, что при встрече брошу все это ему в лицо. Но на душе скребли кошки, было тошно и муторно. Я долго сидела в комнате с плеером в ушах, уговаривая себя поесть, ибо сил не осталось даже на то, чтобы встать с кровати. Но кусок не лез в горло, от вида еды накрывало паникой. На следующий день я упала в обморок прямо в театре и уехала на скорой в больницу. И… все узнали.
Дияра Огнева – анорексичка.
Это добавило мне неприятностей, но никого не удивило. Открою вам секрет: анорексия – это балетные реалии, а в особенности реалии балетных школ. И никого из нас они не удивляют.
Современный золотой стандарт балетной красоты – это рост порядка ста семидесяти сантиметров и выше при весе не более пятидесяти одного килограмма. Исключение одно: если танцовщица очень высокая и есть подходящий партнер. Остальных – штрафуют. В идеале вес должен быть порядка сорока пяти – сорока семи килограммов. В балетных школах все жестче, и намного. Там ставят в пример девочек куда более худых. Сорок килограммов, тридцать восемь. Таких хвалят. Юные балерины устраивают соревнования по похудению с целью выявить, кто лучше. И я тоже в этом участвовала. Кого во всем этом винить – непонятно. Сильви Гиллем, наверное, это же она задала нам недостижимую высоту своим неповторимым совершенством. [Сильви Гиллем – французская балерина с идеальными балетными данными. Обладательница титула «прима-балерина ассолюта», который присуждается лучшей балерине всех времен].
О жестокости балетных школ слагают легенды. Некрасивых девочек отсеивают еще на этапе обучения. Так же, как и плотных, короткошеих, тех, у кого большая грудь и широкие бедра… Если в современном мире существует прообраз антиутопии с отбором идеальных солдат, то это балетные школы.
В общем, когда полгода назад я потеряла сознание прямо у станка, меня увезли на скорой, а затем спокойненько вернули обратно, накачав глюкозой и какой-то еще дрянью. Но четко прописанный в медкарте диагноз вкупе с рекомендацией назначить лечение у психотерапевта заставил дирекцию театра подсуетиться. Для очистки совести и обеления собственного имени. Это все: у меня появились документально зафиксированная проблема и врач, беседовавший со мной на тему «Давай ешь, но не очень много, ты же артистка балета». И еще слухи, которые легко и быстро долетели до ушей Поля Кифера.
41 – 01.2018
Домой я приезжала только на летние каникулы, а в остальное время мы с мамой ограничивались звонками. Я их и любила, и нет. Потому что мама осталась единственным человеком, который меня любил, но новости из дома зачастую приходили такие, что потом можно было всю ночь реветь в подушку.
В тот раз они оказались особенно «приятными». Рамилю исполнилось шестнадцать, а значит, теперь за свои проделки он был вынужден отвечать по закону.
То, что люди злые, мстительные и эгоистичные, я уже давно уяснила. То, что поблажек не делают, – тоже. Но все равно для меня стало шоком, что учитель, которому Рамиль разбил лобовое стекло, зная обо всех наших сложностях, написал на него заявление в полицию. Ну, прежде чем выгнать из школы.
