Где она сейчас?

Александра Дубцова

Где она сейчас?

* * *

© Александра Дубцова, 2025

© Елагин Д. В., иллюстрации

© Знание-М, 2025

Пролог

Однажды я поняла, что больше не боюсь одиночества. Оно стало моим убежищем, моей бронёй, моим спасением.

Я не всегда была такой. Когда-то я верила, что мир справедлив, что любовь – это тепло, а люди – не предают. Но жизнь научила меня иначе. Потери, боль, страх, предательство – они стали частью меня, вырезанными шрамами на сердце, которыми я больше не хотела делиться ни с кем.

Меня зовут Элис. Когда-то я была хрупкой девочкой, мечтавшей о семье, которая всегда будет рядом. Я росла, падала, поднималась, теряла тех, кто должен был защищать меня, и встречала тех, кто только делал больнее. Меня ломали снова и снова, но я каждый раз собирала себя заново.

Я любила. Любила так, как могут любить только те, кто слишком долго не знал тепла. Верила, что меня тоже можно любить. Что я могу быть важной, нужной… Но реальность всегда была жестока.

Однажды я сказала себе: «Хватит».

Я разорвала связи с прошлым и начала новую жизнь. В мире, где правила диктуют не чувства, а сила, я построила себя заново. Я стала той, кого невозможно сломать. Я научилась играть по правилам, в которых эмоции – лишь маска.

Но можно ли спрятаться от любви, если она вдруг снова стоит перед тобой?

В моей жизни появился человек. Не сказочный герой, не идеальный мужчина, не тот, кто покоряет с первого взгляда. Просто парень с тёмно-голубыми глазами.

Может быть, это шанс. Может быть, это снова ловушка.

Это не просто история. Это путь. История боли и силы, утрат и возрождения, поисков себя и выбора между одиночеством и любовью.

И если вы готовы – давайте начнём.

Часть I

Осколки детства

Девочка, которая не знала отца

Меня зовут Света. Когда-то звали Евой, но мама сменила моё имя после того, как мы потеряли папу. Мне было всего полгода, когда его не стало, и всё, что я помню – это тихий шёпот взрослых и горечь в глазах мамы. Говорили, что сердце у него остановилось внезапно. А кто-то шептался о зависимостях. Мне всё равно, какая правда: я просто росла без человека, который обещал любить меня всегда.

Всякий раз, когда мне грустно, я представляю папу в полумраке детской комнаты: он склоняется надо мной с ласковой улыбкой, его тёплые ладони пахнут дорогим табаком, а глаза немного прищурены – будто видят во мне целую вселенную. Я бы так хотела верить, что у нас с ним был крепкий, настоящий контакт: папа успокаивал бы меня, когда я плачу, учил бы ловить брызги во время летнего дождя и показывал, как важны маленькие чудеса. Но, увы, с полугода мне пришлось привыкать к дому, где на одну любовь стало меньше.

Мама долго отказывалась говорить со мной о его смерти. Её взгляд стекленел, когда я спрашивала: «А какой он был? А он любил шоколадку с орехами или без? А какие у него были глаза?» Словно она боялась, что любой ответ снова вскроет непереносимую боль. Поэтому я научилась не задавать вопросов вслух – лишь хранила их в себе. Может быть, оттого во мне и поселилось чувство, что я не до конца «своя» в этом мире: без папы я словно никогда не узнаю, какая я должна была вырасти.

Папа, которого не было

После похорон прошло несколько месяцев, мы переехали в новый город. Мама решила, что здесь мы начнём жизнь с чистого листа, но спустя время пришлось отдать меня на год к бабушке.

Тогда я была крошечной трёхлетней девчонкой, которая боялась пропустить утренний мультфильм и обожала писать палочками буквы в прописях.

Бабушка каждый день варила мне сладкий кисель и показывала, как пить его из блюдечка, издавая при этом пугающе громкие звуки хлебков. Мне нравилось: я чувствовала себя настоящей аристократкой, когда поднимала блюдце двумя руками и слегка оттопыривала мизинчик.

Спустя год мама всё-таки вернулась. Я едва успела обнять её за колени, как она выдала новость: у меня появится новый папа.

От этих слов внутри всё затрепетало так, будто моё сердце захотело выпрыгнуть из груди. «Папа!» – ликовало всё во мне. Я воображала могучего, тёплого мужчину, который будет носить меня на плечах и, возможно, расскажет хоть что-то о моём родном отце.

Когда мы приехали в их новую квартиру, там стоял тяжёлый запах табачного дыма и машинного масла. Мама тихо подвела меня к незнакомому сонному человеку и сказала:

«Света, это дядя Дима». Я помню, как тогда весь мой восторг сдуло, словно мыльный пузырь. Никакого «папы» я не увидела – только большого, чуть небрежного мужчину, который вместо приветствия продолжил ворчливо храпеть на диване. Мне было странно: разве не должен «новый папа» прижимать к груди и радоваться, что я теперь буду его дочкой?

Новый город, новый папа?

Сказки исчезли из жизни Светланы. Теперь вместо них – редкие мультики по выходным да научные фильмы про окружающий мир по будням. Снова переезд, снова новый город, но теперь – на родину.

– Светлана, ты не такая как все, – слышала она снова и снова. – Докажи это. А ей совсем не хотелось ничего доказывать. Она хотела просто быть как все.

В шесть лет она уже считала до миллиона, знала таблицу умножения и умела читать без запинок. В первом классе она ходила одна, без маминой руки, без тёплого напутствия.

Однажды, когда другие дети, смеясь, держались за родителей, перед тем как войти в школу, учительница кивнула ей:

– Ты взрослая девочка, да?

Светлана кивнула, крепко сжимая лямку рюкзака. Она была лучшей – всегда, во всём. Отличница. Художественная гимнастка. Победительница конкурсов по рисованию.

Туристка, знающая, как разжечь костёр и завязать узел. Но почему-то никто не спрашивал, чего хочет она.

По вечерам, закончив домашние задания и убрав в портфель аккуратно сложенные тетради, она садилась у окна. Луна выглядела так, будто наблюдала за ней, а звёзды…

– Папа, ты же там, да? – шептала она, сжимая в руках карандаш.

Она рисовала дизайнерские платья, планируя, как станет великой. Но на самом деле хотела одного – просто быть обычной.

Иногда, совсем ненадолго, ей казалось, что папа слышит её. Тогда звёзды мерцали чуть теплее, а в груди поднималась слабая, но такая нужная надежда.

Но с каждым днём эта надежда таяла, как последний снег в тёплом марте.

Детство в тени ремня

Время летело неумолимо. Светлана уже в третьем классе.

Но теперь оценки стали не просто цифрами в дневнике – они превращались в боль.

За каждую тройку – пять ударов ремнём. За двойку – десять. Если случался скандал, её ставили на колени на горох – на пять часов, без передышки.

Юное тело уже помнило, каково это – когда красные полосы на коже остаются надолго, когда от боли невозможно уснуть.

Но плакать было нельзя.

– Ты же умная, – говорила мать, скрестив руки. – Значит, заслужи хорошую жизнь.

Светлана старалась. Училась. Занималась танцами и вокалом. Ходила в художественную школу.

Она жила по строгому расписанию: уроки, тренировки, репетиции. Ни друзей, ни игр во дворе. Она была машиной, роботом, настроенным только на одно – не разочаровать.

Единственное место, где можно было вздохнуть свободно, – дом бабушки.

– Светочка, деточка моя, давай котлетку, – бабушка тянулась к ней с тарелкой, а в голосе звучала настоящая, живая забота.

Светлана жадно впитывала её тепло. Бабушка любила её – по-настоящему. Лелеяла, гладила по голове, смотрела так, будто за этим взглядом скрывалась бесконечная нежность. Но родители не одобряли эти встречи.

– Опять ты у неё была? – холодно спрашивала мать. – Я же сказала – не ходи. Светлана молчала.

Она просто хотела любви. Хотела, чтобы хоть кто-то обнял её без причины. Чтобы ей сказали: «Ты хорошая, просто потому что ты есть».

Но, видимо, она ещё не заслужила. Продолжение следует…

«Глава боли»

Как вам первые истории?

Но это лишь начало.

Эта девочка сильнее, чем кажется.

И впереди ещё много историй о той, кто научилась выживать. О той, кто прошла сквозь боль и однажды смогла превратиться в женщину, которую невозможно сломать.

Продолжим?

Тишина под лестницей

Светлане одиннадцать. Она растёт, расцветает, становится ещё умнее, ещё сильнее. Любая преграда для неё – не преграда.

В школе она – лучшая. Учителя хвалят, друзья уважают. Но вот домой возвращаться совсем не хочется.

Её там никто не ждёт.

Светлана подолгу задерживается у подруг. Часто гуляет с ребятами постарше, заводит знакомства со школьниками из средних классов. Она прячется в заброшенных зданиях, где среди пыльных папок и пожелтевших документов может сидеть часами.

Там тишина.

Там не кричат.

Там можно просто быть.

Но каждое утро она встаёт на рассвете и идёт на кухню.

Разбивает яйца в сковороду, нарезает помидоры, медленно помешивает, стараясь не пережарить. Делает завтрак для родителей.

С надеждой.

С любовью.

Но благодарности нет. Даже взгляда в её сторону – нет. А крики и избиения только учащаются.

Она не понимает: почему? Чем она хуже других детей? Почему её не любят?

И вот снова очередной день, очередной скандал. Голоса срываются на визг, вещи летят по комнате, в воздухе дрожит напряжение, как перед грозой.

А потом всё заканчивается. Дядя Дима уходит.

Теперь только Светлана и мама.

Они переезжают в съёмную однокомнатную квартиру. Всё стало тише. Глуше.

Но и больнее.

Светлана потеряла ещё одного человека.

Он не был идеальным. Не был ласковым. Не был настоящим отцом. Но он был.

И теперь от её сердца откололся ещё один кусочек.

Потерянное доверие

Светлана стала хуже учиться. Её перестали интересовать школьные занятия, она всё чаще пропадала на улице, стараясь задерживаться с подругами как можно дольше. Дом больше не казался теплым и уютным местом – туда возвращаться не хотелось. В тайне от матери девочка начала курить, пробуя жизнь на вкус – с оттенком никотина и горечи.

Однажды судьба подбросила ей возможность провести вечер так, как делают взрослые. Мама уехала в соседний город по делам, а Светлана договорилась встретиться с лучшей подругой Яной.

– В кино пойдем? – предложила Света, радуясь свободе. Яна поморщилась и закатила глаза:

– Кино? Да ну, у меня идея получше. Пойдем в гости к одному другу, выпьем чего-нибудь покрепче.

Светлана замялась. Ей не хотелось идти в незнакомое место, но страх показаться слабой перед подругой взял верх.

– Ну ладно, – выдавила она, пряча сомнения за улыбкой.

Она не знала, что впереди её ждет не просто вечер с новым опытом, а нечто, что навсегда оставит отпечаток в её жизни.

«Важно! Если вы когда-нибудь станете родителями, молю вас: следите за своими детьми. Никто не знает, куда может завести их доверие, на какие дорожки их могут направить чужие руки. Берегите своих малышек.»

Дверь открылась.

На пороге стоял мужчина. Высокий, под два метра ростом, с тяжелым взглядом и грубыми чертами лица.

У Светланы внутри всё сжалось, но Яна зашла первой, уверенно переступая порог, и Светлана последовала за ней, стараясь выглядеть так же спокойно.

В комнате стоял запах перегара, на старом столе валялись пустые бутылки, остатки еды. Мужчина уселся напротив, разлил мутноватую жидкость в стаканы.

– Это самогон, с шоколадным привкусом, – сказал он, улыбаясь.

Девочки переглянулись, и Яна первая сделала глоток. Светлана повторила за ней. Глоток жёг горло, но она не подала виду.

Сначала всё казалось почти невинным – беседы, смех, обсуждение будущего. Только вот время в этой комнате двигалось слишком быстро, а реальность медленно теряла очертания.

Вспышка.

Тьма.

Холод.

Пустота.

Когда Светлана очнулась, комната была пуста.

Она не знала, сколько прошло времени. Всё тело ныло, белая кожа покрылась синяками и кровоподтёками, из носа стекала засохшая кровь.

Светлана с трудом поднялась.

Её одежды не было. Босая, дрожащая, она вышла на улицу.

Зима. Мороз. Ночные огни казались размытыми.

Ножки немели от холода, но она шла. Дом.

Тишина.

Мама еще не вернулась.

Светлана легла в кровать, завернулась в одеяло, пытаясь согреться, но внутри всё оставалось ледяным.

Она не знала, как жить дальше.

Знала лишь одно: теперь она уже не ребенок.

Крик, который никто не слышал

Светлана лежала дома ещё два дня. Слабость, головокружение, тошнота – последствия той ночи не отпускали.

Мама была в ярости. Не столько от тревоги, сколько от злости. Она кричала, обвиняла, требовала объяснений, но услышать правду не была готова.

На третий день Светлана всё-таки рассказала.

Её голос дрожал, ладони холодели, а взгляд цеплялся за пустоту. Она надеялась, что услышит поддержку, что мама прижмёт её к себе и скажет, что всё будет хорошо. Но слова поддержки так и не прозвучали.

Начался кошмар.

Восемь месяцев хождений по кабинетам. Вопросы, отчёты, холодные взгляды взрослых людей, которые будто сомневались в ней. Давление, постоянное напряжение, страх.

Но самым тяжёлым оказалось другое – шёпот за спиной.

Город не принял её в роли жертвы. Слухи распространялись, уродовали реальность, превращали её в изгоя. Кто-то смеялся, кто-то писал в соцсетях гадости, кто-то открыто унижал.

Даже мама.

Её глаза были полны раздражения, каждый разговор превращался в обвинение. «Ты сама виновата», «Зачем ты туда пошла?», «Ты разрушила себе жизнь».

И Светлана начинала верить этим словам.

Мужчину посадили. Оказалось, она была далеко не первой. В тюрьме его ждали расплата и забвение.

Но Светлана осталась.

С её сломанными иллюзиями, с болью, с пустотой внутри.

Зелёные глаза теперь были не такими живыми, как раньше. Они потускнели. Стали недоверчивыми.

Но впереди ещё будет история. История о том, как беспомощный котёнок однажды превратится в сильную львицу.

Часть II

Бегство от себя

Синий цвет волос и бесконечные закаты

Светлане почти четырнадцать.

Переходный возраст накрыл её с головой. Броский стиль, проколотые уши, синий цвет волос, выбритый затылок. В соцсетях она больше не Светлана, а Саша – та, кому всё равно.

Саша.

Саша курит сигареты с кнопкой, пьёт алкоголь со взрослыми друзьями, лазает по крышам и смеётся громче всех, но безучастно и немного наигранно. Она занимается туризмом, заводит новые знакомства и ведёт себя так, словно ей наплевать на всё, что было.

Но когда никто не видит, когда она остаётся одна, её тянет в одно место. На берег озера.

Там, возле воды, в окружении старых ивовых деревьев, она садится, смотрит на закат и поёт.

Смотрит в небо и разговаривает с папой. Рисует что-то веточкой прямо на песке, пишет строки, которые никто никогда не прочтёт.

Алые лучи заходящего солнца согревают её лицо – как будто чьи-то родные руки.

Прохладный ветер играет её синими волосами, и в эти моменты она чувствует себя настоящей. Здесь никто не ждёт от неё дерзости, независимости, силы. Здесь можно просто быть собой.

Она редко бывает дома. Почти не ходит в школу. Живёт, как хочет. Но однажды всё меняется.

Она возвращается поздно. В квартире темно, но на кухне горит свет. Запах сигарет. Мама сидит за столом, нервно постукивает пальцами по чашке с давно остывшим чаем.

– Ты уезжаешь.

Две секунды тишины. А потом – всё рушится.

Друзья, крыша, этот город – её жизнь ломается, как хрупкий осколок стекла. Через несколько дней тринадцатилетняя Саша летит в другой город, к бабушке. Она ещё не знает, что это навсегда.