скачать книгу бесплатно
– Доченька, хоть я и взрослая, но я верю в чудо! Оно есть, правда. – Она улыбнулась и, поцеловав её в лоб, крепко обняла. – Ты моё волшебство, моя сказка! Ты – моё чудо!
Обнявшись, втроём они сели под черёмухой, и тогда скрипач достал из своего портфеля книгу, ту самую любимую, которую читал в детстве дочери. Увидев до слёз знакомую обложку, женщина заулыбалась. Она словно вновь стала маленькой девочкой с длинными косами. Чудо и вправду необычное и редкое явление способное нарушить естественный ход вещей. Она смотрела на отца и видела в нём доброго старого волшебника, который без магического шара и колпака способен верить в свою дочь, в её детские мечты, вопреки тому, что они сотканы из зыбкого чуда!
Испив до дна чашу воспоминаний, скрипач упоённо заснул.
Я больше не стала тревожить его сон и покинула уснувший дом. Заглянув в окна Мадлен, я обнаружила, что она сладко спала, свернувшись калачиком под толстым слоем одеял. Тогда я тихо попросила осень сжалиться над городом и осветить утро солнечным лучом, на что кудесница погоды охотно согласилась.
Утром солнечный зайчик скользнул по подушке, остановился, подумал и ослепил своим светом пылкую юность. Мадлен проснулась, зажмурилась и, улыбнувшись, потянулась в постели. Тем временем переполненный вдохновением, скрипач уже спешил по серпантинным улицам, желая с радостной ноты начать этот день.
День начался и задался на славу! Во имя выходных трубили со всех концов кофейные чашки. Это самое милосердное время суток, когда можно лениво шаркая тапками плестись на кухню. Мадлен не стала засиживаться дома, ибо чувствовала начало чего-то хорошего, но пока это что-то оставалось неуловимым и в порыве счастливого предвкушения, она купила цветы. Проходя мимо уличного музыканта, она положила их в потрёпанный скрипичный футляр вместо монет. Скрипач был ошарашен столь неожиданным внимание и не найдя подходящих слов лишь искренно улыбнулся. Мадлен в первый раз увидела такую улыбку – нежную и приятную как заварной крем.
Выходя из подземного перехода, она решила прогуляться по центральным улицам города. Мадлен воодушевлённо рассматривала сувенирные лавочки, пела, кружилась в танце. Она вела себя как беспризорный ребёнок, который нашкодничав, сбежал из дома. Не сочтите эту живость за легкомысленность, ибо сегодня тот самый день, когда принято задувать свечи и резать праздничный торт. Так уж вышло, что в этот день – в День её Рождения она осталась одна, но не совсем, а лишь до ближайшей улицы, где за ней увязался бродячий пёс. Стыдясь своей дворовой породы, он покорно поплёлся следом. Почувствовав своего преследователя, Мадлен обернулась. Соприкоснувшись с приветливым взором, пёс воспрянул духом и игриво завилял хвостом.
Конечный пункт их дружелюбной прогулки пришелся на мощеный мост, который плавной дугой завис над рекой, протекающей через сердце города. Таких мостов переброшенных через реку было восемь или десять, Мадлен не могла сосчитать, так как они располагались друг за другом и по этой причине присутствовал эффект наложения. Недавно я бы даже сказала случайно, Мадлен узнала весьма интересный факт, что у каждого моста есть свои дела. Да, да дела – самые обычные и совсем не потусторонние. Вот, к примеру, этот мост приговорён для загадывания желаний, что символизировали повязанные разноцветные ленты на его перильных ограждениях.
Насколько мне известно, каждый мечтатель желает посетить этот мост. Да что греха скрывать, каждый норовит повязать ленточку в надежде на скорое осуществление заветных грёз. Ведь с давних времён существует поверье, если узлы развязались, а сама лента, оседлав ветер, устремилась за шиворот горизонта, то всё пиши – пропала. Время пришло, мечта исполнилась!
Мадлен это знала и вкладывала сейчас в свою атласную ленточку, которую крепко держала в руках, столько эмоций и чувств, что от напряжения её ладони задрожали и стали влажными. Собравшись с мыслями, она робко с данью уважения стала повязывать на ограждение ярко-жёлтую мечту. Покончив с незамысловатым узлом, то ли от недоверия или доли разочарования, а возможно и для пущей надёжности, Мадлен бросила в воду монетку.
– Я знаю это грош, – шёпотом произнесла она. – Разве можно подкупить жизнь?
Её ненароком сказанные слова вызвали во мне тревогу: подул ветер, гладь воды вздрогнула и плавной рябью понеслась к берегам. Пёс уловил моё дыхание – движение ветра и подошёл к Мадлен. Он уткнулся носом ей в ноги, словно желая объяснить, что я плат не взимаю и не набиваю цен за мечты. Мадлен наклонилась и погладила пса за ухом.
– Почему ты ходишь за мной? У меня нет с собой даже крошки хлеба, мне нечем тебя угостить.
Не обращая внимания на её слова, пёс лишь резво завилял хвостом. Он знал – еду можно выпросить, а вот любовь никогда.
Так заканчивался день и снова всё опять по кругу: десять, одиннадцать. Полночь. Поздней ночью композитор, дописав текст, лёг спать. И пока над спящим городом сновидения убаюкивали время, кто-то всесильный подводил стрелки громадных часов: тик-так, тик-так.
Рассвет.
***
День начинается после завершения ночи, не правда ли? Но не все ли равно, если утром идёт скверный дождь?
– Как ты там? – Твердил про себя скрипач.
Вспоминая о своей дочери, он брёл по мокрым улицам. Брёл в бреду, на ходу подбирая ответ. Множество вариаций её безответного существования бросали его из крайности в крайность – он страдал, надеялся, проклинал. Одновременность всех этих чувств действовала похлеще серной кислоты, он словно заживо сгорал изнутри. – Один, один я всегда один. – Вырвалось вдруг из его выжженной груди. И с прерывистым вздохом хватаясь за воздух, ссутулившись, как дряхлый старик, он скрылся в чертогах подземного перехода.
Раздалась музыка. Раздалась и побежала по белым облупленным стенам. Побежала, спотыкаясь об тоненькие нити трещин. Подземный переход ожил, голос скрипки говорил громко, навзрыд, пока за спиной не прозвучал чей-то голос.
– Как ты?
Скрипач обернулся. Оборвалась музыка.
– Здравствуй. – Среди немногочисленных прохожих без зонта приветствовал его давний знакомый. – Я переживаю за твоё здоровье. Ты играешь на улице и… тебя не узнать. Ты отводишь, прячешь глаза. – Он досадно развёл руками. – А этот внешний вид? Что ж, если быть честным, тебе к лицу этот выцветший старый берет.
Молча, скривив губы в подобии улыбки, скрипач убрал скрипку и повёл знакомого в ближайший парк.
В этот час над городом разверзлось синее небо. Два человека неторопливо шли по тротуару, не обращая внимания, как вслед за ними медленно вальсирует листопад.
Они подошли к отдалённой скамье, которая несла своё бремя под огромной плачущей ивой. Уличный музыкант положил скрипичный футляр на скамью, а сам сел наземь усыпанную листьями. Закрыв глаза, он глубоко вдохнул. Наблюдавший за ним композитор с озадаченным видом присел рядом со скрипичным футляром. Ему уже не раз доводилось проигрывать в спорах со своим знакомым, которому безтолку возражать, что сейчас не самое подходящее время года, чтобы так халатно относится к своему здоровью. Это всё равно, что просить голодного медведя поделиться бочонком мёда, но хуже того вырывать этот мёд из цепких и сильных лап.
– Я люблю этот парк, – открыв глаза, с упоением произнёс скрипач. – С ним нет воспоминаний.
В силу этих слов завибрировал воздух, ибо длинные ветви ивы, похожие на заплетённые косы, слегка затрепетали.
– Меня вдохновила твоя вчерашняя игра, – признался композитор. – Я написал стихи на твою музыку. – Он вдруг замялся, но отважился продолжить:
– Твоя осень ещё не закончилась?
Спина скрипача вдруг ссутулилась, тело обмякло и стало клониться, падать, но так и не упало – застыло на полпути до земли и сделалось неподвижным. И как бы ни старался композитор метать в это изваяние негодующие взгляды, скрипач был непробиваем.
– Так не может долго продолжаться! – Сгоряча заключил он и, не выдержав, поднялся во весь рост, во всю мощь своих голосовых связок композитор стал бросаться словами вместо бомб:
– Ты всё время ждёшь! Ждёшь какого-то вожделённого момента или несуществующего человека! Очнись!! Разве это не самообман?!
Покончив с бесполезным обстрелом, он возмущённой громадиной зашагал вокруг лавочки, при этом широко размахивая руками. – Ведёшь сябя как нежилец, а какой-то посредник между жизнью и смертью! – С последними словами он резко замер. Его пронзительный взгляд был направлен строго на макушку скрипача. И чем больше он смотрел на неё, тем дольше становилось молчанье, будто оба в одночасье проглотили языки, и не о чем вдруг стало говорить, незачем было встречаться. Композитор сконфужено отвернулся и обречённо уставился себе под ноги.
– Что ты там сочинил?
От внезапного вопроса композитор вздрогнул и тут же спохватившись, передал в протянутые руки скрипичный футляр.
В предвкушении новых впечатлений я села под ивой. Отголоски городской суеты тут же заглушил очаровательный голос скрипки. В этом пронзительном звуке родилась волна, и музыка слилась с бархатным голосом композитора. Его слова были полны любви, его песня воспевала сердце человека, которое свято верит в жизнь. И когда в последний раз на зов смычка отозвалась струна, то поднялся ветер, зашелестела ива – я аплодировала.
– Вчера я видел, как смеётся солнце, – положив скрипку на колени, упоенно признался скрипач. – Я каждый день вижу жизнерадостную девушку. Она не такая как все. В ней есть что-то особенное, что-то чистое и непорочное. – Он задумался, – вчера вместо монет она положила цветы. – По его губам скользнула улыбка. – Она чем-то похожа на мою дочь. …Да, такая же юная. Мечтательница!
Композитор решил не перебивать и слушать скрипача, пока тот не выговорится, но уличный музыкант замолчал, утонув в воспоминаниях.
– Цветы вместо пуль! – После непозволительно длинной тишины проговорил твёрдо он. – Я бы тебя расстрелял! – Композитор сосредоточился, выпрямился и пылко продолжил: – Ты перестал верить в жизнь! Нужно довериться ей, какой бы коварной она ни была!
– А сам-то веришь? – Не смотря в его сторону, спокойно произнёс скрипач.
Его собеседник громко вздохнул.
– Ты ещё юн мой друг, – покачав головой, подытожил он.
– Значит, мы оба подлежим расстрелу. – Подхватил композитор и расплылся в улыбке.
– Вчера вечером, я позвонил дочери. Она пообещала приехать.
– Она приедет, – словно зная наперёд, подтвердил композитор и тут же усомнившись, спросил: – Она давно приезжала?
– Уже две осени прошло, – пряча взгляд, ответил скрипач. – Я внучку вижу только на фотографиях. – Он усталым жестом поднял с земли несколько опавших листьев. – Ты заходи ко мне, хоть через месяц, а то заглядываешь, раз в полгода, – договорив, он подул на ладонь и листья, сорвавшись с руки, были подхвачены ветром, который закружив их в запутанном вихре, бросил к ногам композитора.
– Приду, … – пообещал тот.
***
Ближе к вечеру я заглянула в сердце города. Оживлённые центральные улицы порадовали мои глаза. Люди наперебой постукивали каблучками, на разный лад звенели голоса. Среди этого всеобщего потока я заметила молодого человека с подтаявшим вафельным рожком в руках. Он купил его для своей маленькой сестрёнки, которая стоя в сторонке, хлопала в ладоши. Она не сводила глаз с разноцветных воздушных шаров, что бездельно болтались у сувенирных лавок.
Я попросила ветер сотворить шалость. И подув сильнее, он выхватил из связки шар в форме огромного сердца.
Девочка, восторженно подбежала к брату и, дёргая его за пальто, закричала:
– Смотри! Смотри! К воздушным замкам летит!!
Шар парил легко и беспечно. Забыв о силе притяжения, он летел над огромным городом, мимо дымоходов и крыш. Этим временем, сидя на подоконнике, Мадлен удивлённо прильнула к стеклу. Она увидела одинокое сердце, и вдруг шар задержался, он, словно стал сомневаться, желая остаться, но под напором беспризорного ветра вновь собрался в путь. Мадлен соскочила с подоконника, накинула пальто и выпорхнула птицей на улицу.
Её робкая походка не заставляла меня бежать. Мы неторопливо шли в парк. Мадлен вела меня, а я плелась рядом, наблюдая, как тёплым застенчивым взглядом она смотрит по сторонам. Остановившись у киоска, Мадлен купила сахарную вату и, наслаждаясь её сладким запахом, вошла во владения парка весьма счастливой.
Поспешу разуверить, ей вовсе не нравится быть одной. Счастье есть для всех и каждому своё. Счастье Мадлен заключалось в самых простых и редких вещах, которые даром раздаёт одиночество. Не обессудьте, я не пытаюсь сводить её с людьми, которые бы изменили этот уединённый образ жизни. Я только стараюсь осуществить мечты и подарить человеку то, что он заслуживает, то, что ему действительно нужно. А нужно ей что-то настоящее, неподдельное и самое главное на всю жизнь.
Этот день был, наверное, самым лучшим, а впрочем, вчерашний был лучше всех! Этот день был самым худшим, и выбило пробки, перегорела жизнь, …по-разному думали люди. Я брела за ними, я смотрела каждому в глаза и шептала, что нужно пережить эту ночь, дождаться ещё одного рассвета и вновь поверить в себя.
Глава IV. Если ты встретишь меня
Белые пушистые снежинки опускались на ресницы и таяли, едва коснувшись тёплых ладоней. Жёлтые опавшие листья встречали первые хлопья снега и бережно хранили их, не давая, дотронуться до мокрой земли. Прохожие обегали лужи и, поёживаясь от холода, сетовали на погоду.
Миновал целый месяц. Для простуженной Мадлен вчерашний день ещё не прошёл, а новый не спешил начинаться. Текучесть времени утратило всякий смысл. Дни и даты слились воедино, число бесконечность отмеряло жизнь. Всё казалось обременительным, как и эта затянувшаяся осень.
Вчера, сегодня, завтра она вновь забиралась на подоконник и читала книги. Из-за простуды Мадлен не ходила на работу, но эта возможность не утешала её. Ведь пришлось на приличный срок отказаться от занятий по вокалу.
Дождь как по излюбленной мишени вновь ударил по стеклу. Услышав дробный стук, и словно от него же проснувшись, Мадлен увидела, что от утреннего снега не осталось и следа. Зазвонил телефон. Разговор с коллегой, которая бурно высказывалась и жаловалась на какие-то обстоятельства, подсказал ей, что она давно ни с кем не общалась. Мадлен вдруг почувствовала грубость стен и тяжесть вдыхаемого воздуха, словно кто-то перекрыл кислород, а вместе с ним и нить её истории. Ей ничего не оставалось, как только выйти на улицу и снова учиться дышать.
На улице она, конечно же, появилась, где на её голову рухнуло небо в виде липкой и водяной пыли. В последние дни небесная канцелярия совсем распоясалась, выписав целую дюжину заунывной погоды, что впрочем, благополучно сказывалось на выручке кофейных заведений. В подтверждение вышеизложенного факта Мадлен без сомнений завернула в ближайшее кафе.
Пахло зёрнами только что сваренного кофе, но из-за заложенности носа она не уловила этот притягательный аромат. Бесполезно принюхиваясь, Мадлен села поближе к окну, успев принять вид заядлой посетительницы, которая пришла насладиться чашечкой горячего напитка.
– Вот досада, – подумала она, – мне совсем не нравится кофе. Придётся прямо сейчас начать его любить, к тому же выпал подходящий случай.
Заказав себе, целую чашку горячего снадобья, она сделала маленький глоток и тут же сморщившись, добавила кубик сахара и щепотку корицы.
– Для первого раза сойдет, не правда ли?
Мадлен вздрогнула и, оторвав взгляд от кофейной чашки, увидела юного человека с белыми, как снег волосами.
Критически оглядев её с ног до головы, он сочувственно добавил:
– Ты слышишь?
– Что? – Растерянно промолива она, едва улавливая суть происходящего, в котором что-то пошло не так словно кто-то включил другую реальность, снабдив её странными персонажами. И тому в подтверждение этот чудак, он явно свалился с Луны к тому же уж очень неудачно. Про таких незваных, да ещё вечно куда-то в даль смотрящих, говорят – они приходят из ниоткуда и уходят в никуда. Словно всегда здесь были, всех знают, всё видели. В общем, ничем их не удивишь разве что лишний раз, угостив чашкой кофе, отчего они подобреют, раскланяются и тут же уйдут восвояси.
– Прислушайся, – всё продолжал о своём человек. – Здесь на разный лад поют ветра и, пританцовывая, уводят вдаль, нашёптывая недосказанные слова. Посмотри, – он взглядом указал на окно. – Ты видишь? Здесь по серпантинным улочкам гуляют добрые призраки, пьют на брудершафт и просят закурить.
Мадлен лишь хлопала глазами и думала, куда бы ей сбежать, да так чтобы незаметно и без лишних разъяснений. Тем временем собеседник полез во внутренний карман плаща и с превеликим трудом вытащил из него изрядно потрёпанную книгу больше похожую на стопку бумаг.
– Кофе без книг пить не рекомендуется. Строго говоря, нельзя. – Он положил на стол свою злополучную ношу.
Мадлен сделала вывод, что ей пора уходить и чем раньше, тем лучше.
– Не обессудьте, – смотря ей прямо в глаза начал он. – Если я Вас чем-то обидел, прошу, простить мне эту глупость. Меня редко кто видит, а впрочем, я невидим. Виной тому – я сам, ибо не вожусь с людьми. Я не общителен. – Он подошёл на шаг ближе. – Я хочу подарить Вам рукопись.
– Вы писатель? – Продумывая план отступления, спросила Мадлен.
– О нет, и никогда им не был. – Человек неловко потупился в пол. – Я знаю, это всё глупо, но я верю в неслучайные встречи.
– Но почему мне? – Мадлен растеряно посмотрела на рукопись.
– Увидев Вас, я вспомнил своё имя.
Она хотела возразить даже стала подбирать слова, но когда подняла глаза, то человека уже не было. Она удивленно посмотрела по сторонам и ещё, наверное, минут пять ошарашено созерцала оставленную стопку бумаг.
Мадлен не без опаски дотронулась до обезображенного и рваного переплёта, ощутив его тонкие изгибы, похожие на морщины. Видимо то, что когда-то являлось твёрдой обложкой, изрядно оказалось кем-то затёртой. Быть может, книгу читали слишком долго и многие.
От нечего делать она стала листать, ощущая сложный запах старых и ветхих страниц, как вдруг нечаянно наткнулась на заинтриговавшие её почти блеклые строчки:
«…Меня учили читать, писать, опрятно одеваться, но никто не удосужился научить самому нужному, а именно уметь прощать, уметь вставать в пять часов и идти на работу, когда очередная ночь проведена без сна в обнимку с банкой кофе. Меня не научили самому главному, а это вновь уметь любить, когда взорваны все звёзды, когда нет сил идти и оставаться для кого-то солнцем. Меня действительно не научили самому главному – уметь жить».
Она перелестнула ещё несколько страниц…
«…Она не почувствовала как впрочем, и я ничего такого что напомнило бы о наших объятиях. Теперь нас связывала только боль и подступающее море слёз. Гореть мне. Гореть мне в аду! И я буду гореть синим пламенем! Буду сгорать от стыда, пока сердце моё не расплавится и не превратится в нечто живоё и большее, в нечто пульсирующее новое солнце и тогда быть может, я смогу утешить её…».
Мадлен закрыла глаза. Ей захотелось прочитать эту книгу от первой и до последней страницы, не пропустив запятой, ни одной буквы.
Задумавшись о своей мечте, она приблизилась к окну и, проведя пальцем по запотевшему стеклу, оставила на нём размытую линию. Всматриваясь в её тонкий след, словно что-то или о ком-то вспоминая, Мадлен решительно добавила ещё несколько чёрточек и завитков и на мокром стекле проявилась надпись – «7 небо».
Оплатив счёт и в последний раз, взглянув на свою надпись, Мадлен покинула кафе. Проводив её взглядом, я осталось стоять у окна, за которым по-прежнему бродили добрые призраки, нашептывая недосказанные слова:
Давай же собирайся, иди же ко мне, я жду тебя так давно, что не помню звука собственного имени. Нас уведут с тобой вены бесконечных дорог, что перемещают потоки взаимных притяжений. Притянись ко мне, воротись, обернись и я уведу тебя за собою. Ищи меня ветром в поле, белыми хлопьями по тёплым ладоням. Разгадай тайну бытия! Создай, выдумай заново жизнь в этом городе. Тёмными, светлыми, сильными, робкими – какими бы ни были, я узнаю тебя! Неужели любовь, что сделала нас безутешными, способна связать наши сердца?
Стёкла плакали, расплывались буквы. «7 небо» стало едва заметным. Нечто подобное происходит и с психеей человека. Так уходят мечты. Так исчезает смысл – желание жизни.
За окном неизменно падало небо, а люди продолжали идти наперегонки с призраками, которые слоняются то тут, то там по своим незаконченным делам или, прижавшись к стенам, подпирают осыпающуюся штукатурку незапамятных и обветшалых как и они сами зданий. Теперь среди этой честно?й компании была и Мадлен. Она слилась с ними, растворилась каплей упавшей в бездонное море.
***
Несколько дней спустя поздним вечером в доме скрипача раздался телефонный звонок. Звонила его дочь, чтобы сообщить время прилёта. Завтра к полудню она будет на пороге родного дома. Разговор был сухим и коротким, но сердце скрипача затрепетало. Сердцу стало тесно в груди, того гляди – выскочит и побежит вприпрыжку!
Всю ночь, не смыкая глаз, этот человек провёл в щепетильных хлопотах, тщательно подготавливаясь к долгожданной гостье. Он спешил устроить праздник, преобразить дом и, перевернув в нём всё вверх дном, уснул только под утро. И пока его голова покоилась на подушке набитой недосмотренными снами, над его внешним видом колдовала любовь – безусловная родительская. Она сотворила вполне себе обычное земное чудо – отрастила ему крылья за спиной, и до седьмого неба стало возможным подать рукой. Само по себе это всё неплохо, но курьёз в том, что с точки зрения обыденной жизни здесь очевидно одно: что скрипач живёт для других людей, точнее от чьих улыбок зависит его собственное счастье.
Иногда привычки могут изменить ход событий, как и вышло с Мадлен. А вышло весьма драматично, особенно когда привычка перерастает в потребность видеть человека каждый день. И вдруг этот кто-то просто взял и исчез. Исчез по своему велению, по своему хотению, не предупредив твоё сердце о внезапной потере. А сердце у Мадлен трепетное, любит переживать по всяким пустякам. И сейчас вот настал тот самый подходящий пустяк, когда принято растерянным взглядом смотреть по сторонам. Но Мадлен смотрела отчаянно и безнадёжно. Уличного музыканта не было. Его нигде не было. Он потерялся в толпе, он исчез в шуме шагов прохожих.
– Девушка, Вы что-то потеряли?
Мадлен испуганно обернулась, ведь обращались именно к ней. Рядом стоял высокий молодой человек. Заглянув в его серые глаза, ей показалось, что под ногами разверзлась земля. И в этом мгновении вселенная замерла. Всё остановилось, даже сама Мадлен была не в состоянии сделать шаг.
– Нет, – испуганно проговорила она, вновь запустив движение перезагрузившегося мира. – Всё в порядке, – и договорив, как ни в чём не бывало, поспешила исчезнуть вслед за скрипачом.
