Письма из чужой жизни

Александр Селиванов

Письма из чужой жизни

«Иногда, чтобы не исчезнуть, достаточно быть написанным.»

ПРОЛОГ

Я не знал, зачем начал всё это писать. Поначалу – чтобы запомнить. Потом – чтобы забыть. Но чем больше строк появлялось, тем меньше я понимал, где заканчиваются они и начинаюсь я. Теперь мне кажется, что я – это просто сшитое из фраз тело, и голос мой – чужой.

ГЛАВА 1. ОНА УШЛА ДО ТОГО, КАК Я УСПЕЛ СТАТЬ СОБОЙ

Я не виню её. Нет, правда. Даже сейчас, когда прошло сто тринадцать дней, и я помню, как пах её кофе утром, а не своё собственное имя – даже теперь я не держу зла. Она ушла, не дождавшись, когда я стану тем, кем, как мне казалось, должен был быть. Я слишком долго собирался в дорогу, стоя у зеркала без лица. А она – взяла и пошла. Просто. Спокойно. Как будто выключила свет и оставила дверь приоткрытой. Но вот что странно: я начал говорить с собой. Не так, как бывает в фильмах – когда герой бьётся в истерике, а потом вдруг находит спасение. Нет. Я говорил шёпотом. На кухне. У ванной. В лифте. Я проговаривал её имя, чтобы оно не исчезло из языка. Как будто, если перестану – сдохну. Иногда казалось, что всё это – спектакль. И я сам себе зритель. И я же – клоун. Я проклинал себя за все вещи, которые не сделал. Не сказал. Не почувствовал вовремя. Я обнимал подушку так, как будто мог сломать себе руки – лишь бы забыть, как её кожа отзывалась на мои ладони. Теперь я – просто человек, у которого отняли возможность повторить. Всё, что у меня есть – это память. И она врет. Я пишу это письмо не ей. Себе. Потому что мне нужен кто-то, кто скажет: «Ты жив». А я не уверен.

ГЛАВА 2. ОНИ НЕ УМЕЮТ ПРОЩАТЬ, ТОЛЬКО ЗАБЫВАТЬ

Женщины не прощают. Не потому что злы, а потому что не умеют. Им проще сказать себе: «не было», чем простить «было». Я понял это, когда вернулся. А дома – пусто. Ни цветов, ни скандала. Ни фото, ни следа. Только воздух, который больше не пах ею. Она стерла всё. Чисто. Как хирург, удаляющий опухоль. Я – это была её боль. И она вырезала меня с мясом. Я смотрел на своё отражение в окне и не узнавал себя. Как будто человек, стоящий на другом конце стекла, давно уже умер. Смешно. Я считал себя важным. Думающим. Глубоким. А оказался тем, о ком забывают, не успев дослушать до конца. Я не пишу ей. Потому что не знаю, существует ли она теперь. А если и да – это уже не она, а та, что стала после меня. Я просто оставляю это письмо здесь. Как на мокром асфальте: может, кто-то найдёт, наступит – и почувствует, как хрустит стекло под ногами. Как хрустнуло внутри у меня.

ГЛАВА 3. ЕСЛИ ХОТИТЕ ЗНАТЬ, Я НЕ ВСЕГДА БЫЛ ТАКИМ

Если хотите знать – я не всегда был таким. Когда-то я умел смеяться без повода. Ждал звонка не из страха, что бросят, а из радости, что вспомнили. Спал спокойно. Говорил легко. Смотрел в глаза. Мечтал. Но однажды кто-то ткнул пальцем в моё сердце и сказал: «Смотри, тут пусто». И с тех пор я начал проверять каждое утро, не исчез ли совсем. Быть может, это началось не с неё. Может, раньше. С отца, который не умел разговаривать. С матери, которая всё ждала, что я вырасту и стану тем, кем она не стала. С себя – вечного мальчика, прячущего записки в ботинках. Я пытался быть другим. Пытался любить по-настоящему. Без условий. Без контроля. Но каждый раз, как только я раскрывался, меня били туда, где было тонко. Я стал крепче, да. Но не лучше. Теперь я живу с этим чувством, что вся моя жизнь – как записка, написанная чужим почерком. Я её читаю, но не понимаю. И не знаю, можно ли её перечеркнуть. Я не знаю, чего жду. Что кто-то скажет: «Ты всё ещё человек?» Или что кто-то прижмётся лбом и скажет: «Я с тобой, даже если ты сломан». Но таких не осталось. Остались только письма. А я их пишу. Чтобы не исчезнуть окончательно.

ГЛАВА 4. ЕЁ НОВАЯ ЖИЗНЬ БЕЗ МЕНЯ

Я видел её в городе. Случайно, как всегда бывает то, чего боишься больше всего. Она шла по набережной, с кем-то, кого не знал. Волосы другие. Плечи прямее. Смеётся по-другому – открыто, громко. Так, как со мной не умела. Я стоял по другую сторону улицы, будто в другой реальности. И чувствовал, как земля сдвигается. Не от боли – от пустоты. Я стал лёгким, почти невесомым. Как пепел. Мне казалось, она повернётся. Остановится. Скажет: «Здравствуй». Но нет. Она прошла мимо. Как будто меня никогда не существовало. Это была кульминация моего исчезновения. Не смерть. Не ссора. Не прощание. А тишина. Абсолютное молчание, в котором я понял: я – вычеркнут. Окончательно. И всё же я улыбнулся. Глупо. Почти по-детски. Потому что, наверное, любил. Если не её – то хотя бы того, кем был рядом с ней.

ГЛАВА 5. ЕСЛИ КТО-ТО ЧИТАЕТ ЭТИ ПИСЬМА

Если кто-то читает эти письма – значит, я не напрасен. Значит, мои шрамы имеют форму букв, а одиночество – вес бумаги. Я не знаю, кем вы будете для меня. Другом? Свидетелем? Случайным прохожим? Мне всё равно. Главное, чтобы хоть кто-то сказал: «Я понял». Или хотя бы – «Я чувствовал так же». Мы живём как немые. Мысли кричат, а губы молчат. И если не писать – можно сойти с ума. Или стать тем, кто улыбается по команде и пьёт по привычке. Я не хочу быть таким. Я не хочу, чтобы всё, что чувствовал, ушло в никуда. Поэтому я пишу. Страницу за страницей. Письмо за письмом. Чтобы хоть где-то осталась правда. Моя. И если ты – тот, кто читает сейчас… Спасибо, что живой.

Глава 6. Возвращение без адреса

Утро выдалось серым и слипшимся, как мокрые страницы старой газеты. Евгений лежал в кровати, глядя в потолок, где пятна от зимнего потопа превратились в архипелаг призрачных островов. В голове крутилось одно и то же: «Надо встать… Надо двигаться…» Но тело будто принадлежало другому человеку. На кухне гудел старый холодильник, нарушая тишину, как будто всё внутри него сговорилось жить отдельной жизнью. Евгений не завтракал – только налил чёрный кофе, крепкий, как грубое слово, и уставился в экран телефона. Там было уведомление. Письмо. Электронное. С пометкой: "отправитель неизвестен". Он долго не открывал его, как не прикасаются к письмам с похоронной ленты. Но в конце концов – щёлкнул. «Ты меня не знаешь. И может быть – не узнаешь никогда. Но я был рядом, когда тебе было восемнадцать. И я хочу, чтобы ты вспомнил. Тогда, на берегу Камы, в том синем плаще, ты сказал одну фразу, которая спасла мою жизнь. Я не забыл. И ты не забудь себя». Письмо не было подписано. Не было даже адреса ответа. Лишь дата: март 2009. Евгений провёл пальцем по экрану. Воспоминания вернулись, как будто ударили в грудь. Март 2009. Он тогда жил в общежитии ПГТУ, таскал бетон в промёрзшие пальцы, и по ночам писал стихи. Именно тогда он впервые увидел Лёху – парня из соседнего блока. Лёха был странный. Говорил мало, но всегда слушал. – У тебя глаза усталые, – сказал он как-то Евгению. – Это не глаза. Это жизнь такая. Они часто сидели на набережной, пили дешевое вино, смотрели на лёд, тающий в Каме. Однажды Лёха заплакал. Сказал, что не может больше – ни жить, ни дышать, ни молчать. Евгений не обнял его. Просто сказал: – Потерпи. Скоро всё будет по-другому. Просто потерпи. И Лёха потерпел. Потом исчез. Навсегда. Евгений закрыл письмо. Сел на подоконник и курил, смотря на улицу, где таяли сугробы и дети катались на картонках. Внезапно внутри родилась дрожь. Как будто его кто-то звал. Жизнь намекала, что ещё не всё сказано.

Глава 7. Старые долги

В тот же вечер раздался звонок. Не из мессенджера, не с рекламой. Старый номер – сотовый, которого он не видел лет десять. – Алло… – Женя? Это Макс. Помнишь меня? Макс. Его лучший друг до 2015 года. Потом – ссора. Из-за женщины, из-за работы, из-за обиды. – Ты где взял мой номер? – Нашёл через общих. Мне надо с тобой увидеться. Встреча состоялась в баре у вокзала. Там пахло жареной рыбой, старым табаком и новыми бедами. Макс был неузнаваем. Лысый, но глаза – те же. Острые, честные, тревожные. – Я уезжаю в Крым. Насовсем. Но сначала должен тебе сказать… И он сказал. Оказалось, что та ссора была подстроена. Что женщина, которую они делили, врала обоим. Что Макс до сих пор помнит, как Евгений спас его от попытки суицида в 2012-м, и до сих пор чувствует вину. Они выпили. Сказали много. Но главное – Макс передал ему конверт. – Это тебе. Ты не откроешь его сейчас. Ты поймёшь, когда. И исчез в ночи. Евгений остался с письмом. Конверт был плотный, жёлтый, старый. Внутри – то, что изменит всё. Но он пока не открывает. И вот он снова один. Но в этот раз – не пустой. Внутри начинает нарастать странное чувство, как будто что-то близко. Очень близко. И это – его судьба.

Глава 8. Женщина в чёрном

На следующее утро Евгений проснулся раньше будильника. Небо за окном было окрашено в выцветший сиреневый – как старая открытка, забытая между страниц учебника. Он пил кофе без сахара и смотрел на конверт. Руки не поднимались открыть его. Он чувствовал – это не просто бумага. Это что-то большее. Когда он вышел на улицу, воздух был полон тонкой весенней пыли. Ветер тянул за собой кусочки газет и воспоминаний. На перекрёстке его взгляд зацепился за фигуру. Женщина. В чёрном плаще. Стояла, не двигаясь. Он шёл мимо, но она заговорила, не глядя на него: – Ты долго не открывал письмо. Ты боишься, да? Он замер. – Простите… Вы кто? – Просто прохожая. Просто память. Или, может, совесть. Не важно. Главное – не тяни. Оно не ждёт вечно. Он хотел спросить ещё, но женщина уже шла прочь, растворяясь в толпе. Как будто и не было её вовсе.

Глава 9. Когда слово весит больше пули

В этот день он решился. Разрезал край конверта ножом. Бумага внутри была плотной, как кожа старика. Первый лист. Ровный почерк. Женский. «Женя. Ты не помнишь меня. Но я – помню тебя. Ты сидел в кафе, тогда, в январе 2011-го, и писал что-то в тетрадь. Я сидела за соседним столиком. Я только что вышла из прокуратуры. Хотела покончить с собой. А потом услышала, как ты сказал официанту: «Если есть сердце, оно всегда стучит. Даже в пепле». Я не знаю, кому ты это говорил. Но эти слова оставили меня в живых. Теперь я адвокат. И я тебе кое-что должна. Ты стал случайной частью моего спасения. А значит, у тебя право знать правду. О себе. О том, что от тебя скрыли. Начнём с одного имени: Ольга Зиновьева. Она не та, за кого себя выдавала.» Он перечитал трижды. Сердце било в горле. Ольга Зиновьева – это мать его первой любви. Женщина, которая когда-то назвала его «опасным». Женщина, чьё имя он пытался забыть, как забывают запах формалина в морге. А дальше – ещё три страницы. О подложных делах. О психиатрической экспертизе, которую проводили без согласия. О человеке по имени доктор Пляскин, чьи подписи стояли в документах на многих молодых парней, которых «удобно» было списать со счёта. – Что за чертовщина?.. Он поднялся. Залитый светом, комната казалась картиной Эдварда Хоппера – одиночество в цвете. Он понял: это только начало. Он втянут. Он часть чего-то большего, чем его жизнь. И всё началось с письма. Из чужой жизни.

Глава 10. Кто-то смотрит

На следующий день он заметил, что за ним следят. Сначала – тень у магазина. Потом – фигура в сером возле подъезда. Невысокий мужчина с густыми бровями и телефоном у уха, который всегда говорил одно и то же: – Да-да, я уже здесь. Он вышел. Следую. И каждый раз, когда Женя приближался, тот растворялся. Он пытался отмахнуться: паранойя, всё накрутил. Но вечером, когда пришёл домой, его дверь была приоткрыта. Квартира была пуста. Но на столе лежал ещё один конверт. Без марки. Без адреса. Только надпись:» не доверяй никому». Он взял письмо, руки дрожали. И только потом заметил, что из его старой книги – «Идиот» Достоевского – вырван один лист. Именно тот, где князь Мышкин говорит: «Иногда сердце знает всё раньше головы». И Евгений понял – эта история не выдумка. И он не герой. Он – цель.

Глава 11. Пыль прошлого

Евгений сидел на полу среди разорванных бумаг и фотографий. Ещё час назад это был его архив – старые письма, блокноты, клочки газет. Теперь – поле боя, где каждое слово могло быть уликой. Конверт, найденный в квартире, содержал лишь одну фразу, вырезанную из журнальных заголовков: «Твоя мать была не той, кем казалась». Мать… Он давно не вспоминал её. Ушла рано, оставив после себя только серую папку с медицинскими выписками и пару фотографий с дачи. Но теперь, из глубины пыли, всплыл ещё один документ. Пожелтевшее письмо, датированное 1987 годом. Писала женщина по имени Валентина В. «Соня, ты совершаешь ужасную ошибку. Этот эксперимент над детьми – ты ведь знаешь, как он закончится. Евгений ни в чём не виноват. Он не обязан нести это. Ты не имеешь права прятать от него правду. Он должен знать, кто его отец.» Имя отца в письме было зачёркнуто. Но что-то внутри подсказывало: оно уже звучало где-то. Может, в тех странных снах, где высокий мужчина в очках стоял у окна и говорил: «Сила в бессилии. Если ты это поймёшь – выживешь».

Глава 12. Друг из тени

– Евгений? Он обернулся. В дверях стоял человек, с которым он не виделся десять лет. Гриша. Друг юности. Когда-то – единственный, кто не смеялся над его странностями. Тот самый, кто однажды вытащил его с рельсов, где Евгений сидел, глядя в пустоту. – Ты… Ты откуда? – Долгая история. Скажем так, кто-то хочет, чтобы ты перестал копать. А я – чтобы ты продолжал. Гриша достал флешку. – Здесь видео. Оно датировано 1992 годом. Снято в подвале одной пермской больницы. Там – твоя мать. И ты. Маленький. В окружении врачей. Евгений вздрогнул. – Что они делали? – Тестировали. Твое поведение. Реакции. Болевой порог. Эмоции. Они называли это «Проект Шёпот». И ты – один из тех, кто выжил.

Глава 13. Шёпот

Он смотрел запись. Плохое качество, серая пелена экрана. Женщина с короткой стрижкой – его мать – что-то шепчет на ухо мальчику, тот дрожит. Камера отдаляется. В кадре появляется врач. Доктор Пляскин. Его глаза пусты, голос ледяной: – Этот экземпляр проявляет нестабильность. Но уровень эмпатии выше среднего. Возможно, можно адаптировать. Стереть память. Создать ложное детство. Сердце стучало, как молот. Он остановил видео. – Меня создали? – выдохнул он. – Нет, брат. Но пытались переписать. Как книгу. Только ты – не бумага. Гриша положил руку ему на плечо. – Нас таких больше. Я тоже был там. Не в той группе. Но рядом. Мы – остались. И они теперь хотят, чтобы мы забыли. Или исчезли. Евгений встал. Его жизнь рушилась, но внутри крепло что-то новое. Гнев? Справедливость? Желание знать – неважно. Важно было одно: он не отступит. И в этом новом письме, написанном телом, кровью и памятью, он собирался расставить все точки.

Глава 14. Женщина в чёрном

Она появилась снова. Той же ночью. Сидела на скамейке у старого кинотеатра, в длинном пальто и перчатках, как будто вышла из фильма пятидесятилетней давности. Волосы убраны под вуаль. Но глаза – узнал бы в любой темноте. – Евгений, ты открыл ящик. Теперь назад дороги нет. Он сел рядом. Без слов. Взгляд в сторону, как у школьников, которые понимают: их застали на краже, но соврать – хуже. – Кто вы? – Когда-то… я была твоей наставницей. Сейчас – последняя, кто остался жив. Мы писали письма. Чтобы сохранить правду. Потому что память можно стереть. Но не письмо. – Что вы от меня хотите? – Чтобы ты стал тем, кем должен. Чтобы закончил то, что мы начали. Она передала ему тетрадь. Внутри – письма. Не к нему. И не от него. Кому-то по имени «Ворон». Сложные, насыщенные, тревожные. В каждом – загадка. Или предупреждение. «…Если Ворон выживет, он соберёт всех. Если нет – наступит молчание. Мы больше не будем помнить, кто мы.» Евгений перевернул последнюю страницу. Там была его фотография. Мальчик. Ворон. И тогда он понял – игра началась раньше, чем он родился. И финал ещё впереди.