скачать книгу бесплатно
В ночь на восьмое июля мы прибыли в Могилёв, в штаб 331-го стрелкового полка. Там ожидал пополнения полковник Литвинов, а пришло то, что от него осталось.
По стойке смирно, я выслушивал замечания в адрес капитана Смирнова от Литвинова:
– Капитан, я тебя за каким чертом посылал? Где пополнение? Мне оборонять город уже нечем, ты понимаешь это или нет? И где вы мотались всё это время?
Иван, стирая платком пот со лба, стойко ответил:
– Товарищ полковник! Пополнение в количестве шестидесяти двух человек, я забрал на станции Орша. По дороге, нас обстреляло звено Юнкерсов. Погибли все, кто с нами следовал. В живых остались только мы с сержантом. Все больше мне сказать нечего!
– Ну, сержанта то я вижу. Фамилия боец? – переключившись на меня, спросил Литвинов.
Я, выправившись, отрапортовал:
– Санинструктор 331- го стрелкового полка, сержант Петровский!
– Хм… ну орёл! – усмехнулся он и сразу же добавил, – ладно, ты сержант дуй в санчасть и знакомься со своим новым командиром. А ты Иван Алексеевич останься. Покумекать надобно еще!
«Госпиталь, в котором служил Петровский. Вскоре после боев, госпиталь был разрушен»
– Слушаюсь, товарищ полковник! – отдавая честь, я немедленно удалился из штаба.
Зайдя в госпиталь, на улице Борцов революции, я увидел сидящего офицера, на вид лет тридцати. Он был крупного телосложения, слегка прихрамывая, курил трубку.
– Ты, чьих, будет боец? – спросил он у меня.
– Я санинструктор первой роты сержант Петровский, товарищ военврач второго ранга! – ответил я.
– Ага, значит, это мне про тебя докладывали. А почему один? Где ещё медики? – спросил он, осматривая меня с ног до головы.
– Не осталось более никого, товарищ военврач второго ранга! – с грустью вздохнул я, – на пути следования в часть, нас разбомбили и в живых остались только мы с капитаном. Все мои друзья-товарищи остались лежать там!
Он, выслушав мой доклад, прислонил свою трость к большим напольным часам, присел за стол и, открыв моё личное дело, говорил:
– Я твой непосредственный командир, военврач второго ранга, Октябрьский Алексей Петрович, начальник госпиталя 331-го стрелкового полка. В личном деле записано, что недоучившись в Саратовском медицинском институте, завершил обучение после 3 курса. Из-за войны я так понимаю?
– Так точно товарищ Октябрьский! – ответил я.
– Кем стать то хотел? – вытряхивая в пепельницу прокуренный табак из трубки, поинтересовался он.
Я, пожимая плечами ответил:
– Хирургом Алексей Петрович! Но, видите ли, моя мечта сорвалась. Нас по приказу забрали всех на фронт.
– Ничего, доучишься! В браке состоишь?
– Так точно, состою, незадолго до войны!
Он, набивая табак в трубку, спросил:
– Как ты так жену то оставил? Она где у тебя сейчас?
– Она в Саратове. Учиться в медицинском!
– Ну, хорошо, вижу парень хороший. Давай иди в 305 кабинет, и принимай дела. А то раненых много, невпроворот.
– Понял товарищ военврач второго ранга. Разрешите идти?
– Свободен! – махнув рукой, сказал он.
После разговора с Алексеем Петровичем, мне стало как то легко. Он был сам по себе добрым, и в тоже время жестким человеком. Держал волю в кулаке. Я понимал, что с начальством мне повезло. Зайдя в 305 кабинет, я увидел ждущего меня бойца с оторванной по локоть рукой. Его культю закрывала давящая повязка, пропитанная кровью и грязью. Я сбросил вещи, взял из шкафчика перевязочный материал, инструменты и начал обработку раны.
– Как тебя так угораздило? – спросил, недоумевая я.
Он, придерживая второй рукой свою культю, корчась от боли, ответил:
– Я танкист, механик-водитель Т-26. В боях под Борисовым, от прямого попадания в борт, с моей стороны, разорвался снаряд. Я успел вылезти из машины, как вдруг второй снаряд ударил в двигатель. Командир мой заживо сгорел. А я хотел подобрать свою руку, и уйти в тыл, но не смог. Меня подобрали ребята из соседнего полка, перевязали, как могли и доставили меня сюда!
– Да брат… повезло, что жив остался. Теперь поедешь домой. Тебя с таким ранением комиссуют сразу! – успокаивал его я.
Он, тяжко вздохнув, ответил:
– Нет, товарищ сержант… дома у меня больше нет… его, разбомбили, в первые часы войны вместе с моей семьей. Мы жили в Пинске. Теперь там немец хозяйничает. Поэтому деваться мне не куда!
Закончив с обработкой раны, я сказал:
– Держись боец! Все будет хорошо. Они за это заплатят. Можешь идти, жить будешь!
Так начиналась моя служба в рядах Красной Армии в качестве санинструктора, мечта моя, к сожалению так и не сбылась. И всему виной война. Через меня проходили сотни искалеченных бойцов в день. И каждый нуждался в помощи, заботе и поддержке. Я выкладывался по максимуму. Несмотря ни на что, я очень любил своё дело и с гордостью выполнял долг перед Родиной.
Эпизод 7
«Оборона города»
В ходе наступления частей вермахта, Могилёв окружили со всех сторон, и 12 июля 1941 года мы попали в окружение. Оборону города решили укреплять с помощью сил действующих армий и корпусов, батальона милиции и войск НКВД, студентами и преподавателями близ расположенных учебных заведений.
На следующий день, от ребят по полку, я слышал, что приезжал военкор Константин Симонов в район деревни Буйничи. И что в этот же день, немцами был захвачен Витебск.
У нас катастрофически не хватало людей. Вскоре к нам на помощь выдвинулись эшелоны 172-й и 110-й стрелковых дивизий. Но буквально через два дня, нам сообщили, что эшелон был полностью разгромлен. И защитники города потеряли всякую надежду на подкрепление. Утром того же дня был отдан приказ идти на прорыв к своим, отступая от ранее занимаемых рубежей. Из сводок Совинформбюро, мы узнали, что пал Смоленск. И мы оставались в глубоком тылу у врага.
21 июля к нашему госпиталю прорвался авангард немцев в количестве около тридцати человек. Мы вступили в бой. Я, взяв в руки винтовку, занял оборону в своем перевязочном кабинете, как и многие другие сотрудники госпиталя, вёл из окна прицельный огонь по наступающим силам. В тот день мы смогли отбить атаку. Но следовавшие друг за другом подкрепления гитлеровцев, мы уже не в силах были сдержать. Октябрьский, приказал мне уводить людей. А сам остался в госпитале. Я, повинуясь приказом, собрал оставшихся семерых человек и перебежками мы покинули госпиталь. Полковник Литвинов и мой начальник Алексей Петрович, не желая сдаваться в плен, подорвали себя на гранате, когда немцы попытались окружить их.
Больше недели мы скитались по лесам. Голодные, грязные и обезумевшие от войны.
26 числа в ходе ожесточенных боёв, Красной Армией был оставлен Могилёв. Мы несли огромные, бесчисленные потери. Наш полк и медсанбат был полностью уничтожен. В те дни скитаний, я понял, что, скорее всего меня похоронили и забыли. Что в мой дом уже давно почтальон принес извещение, где записано «Пал смертью храбрых». И то, что местом погребения станет обезличенная братская могила в лесах Белоруссии.
«Эх, бедные мои родители, они ведь так же понимают, что их сын больше не приедет погостить. А моя, любимая Машенька в свои восемнадцать лет станет вдовой, так и не узнав как погиб её муж. Осознавая, что больше ни придет, ни обнимет, ни поцелует… страшно!» – подумал я, цепляясь за мокрые от дождя кусты деревьев. Таким был мой первый бой. Война словно жернова, перемалывала жизни и судьбы советских людей. Враг был на пике своего могущества и рвался к Москве. А мы тем временем обреченно тонули в болотах, питаясь корой деревьев и щавелевыми листьями, ночуя в буераках под калиновым кустом.
Глава IV. «Прорыв»
Эпизод 8
«Свои»
Через полтора месяца скитаний по лесам, нам все таки удалось выйти к своим в район Юхнова, пройдя пол Белоруссии за это время. Уже немощные, теряющие сознание мы решили заночевать в полуразрушенной хате на берегу реки Угры. Ранним утром сквозь шелест листьев, я услышал подозрительный шорох возле нашего расположения. Вдруг раздался голос:
– Эй, товарищи! Вы кто такие будете?
Я с замыленным взглядом, пытаясь встать на ноги, пробормотал:
– Мы бойцы Красной Армии, пробиваемся к своим из Могилёва! – и тот час же упал без сознания.
Что происходило со мной в тот момент, мне сказать трудно. Практически всё это время я находился в бессознательном состоянии. Очнулся в госпитале, в Москве. Чистые простыни, молодые медсестрички, вкусная еда. На календаре 20 октября 1941 года. Истощенный, с видом, словно скелет я пытался вставать. Мне нужен был телефон, чтобы позвонить родным и оповестить их о том, что я жив. Но, к сожалению связи, в госпитале не было, только ВЧ, да и то у командного состава. Центры связи были разрушены входе бомбардировок города.
Пролежав десять дней в госпитале, я после лечения, сумел подняться. Мне восстановили документы, и направили на пересыльный пункт, для получения нового назначения. Как только я вышел из госпиталя, ко мне подошли двое в форме НКВД.
– Товарищ сержант, на минуточку можно вас? – сказал один из них.
– Да, конечно, а в чем дело? – удивленно спросил я
– Вам придется с нами проехать, все вопросы потом! – сказал лейтенант госбезопасности, открыв дверь служебной «М-ки».
«Ну, вот и все! Наверное, арест…» – подумал я, сев к ним в машину.
Меня привезли на Лубянку, провели в кабинет и посадили на стул. Передо мной сидел молодой следователь, в звании капитана, уже имеющий орден красной звезды на груди.
Вскоре он инициировал диалог:
– Я следователь НКВД, капитан Зубов. Я веду ваше дело!
– А разрешите узнать, какое собственно говоря, дело? Что я совершил?
– Вы подозреваетесь в проведении ряда диверсий на складах под Юхновым!
– Да это бред!!! Мы с ребятами почти два месяца бродили по лесу, что бы к своим прорваться! Ну, какие мы диверсанты – то? Товарищ….
Перебив меня, и ударив кулаком по столу, капитан закричал:
– Молчать гнида! Я тебе не товарищ, а гражданин следователь! Знаешь сколько, таких как ты, мне байки травят? Каждый хочет оправдаться, аж уши пухнут. Ты чего думаешь, что ты самый умный, да? Я вас вражью силу за полуверсты чую. Давай говори когда, кем и где был завербован?
– Я не понимаю, о чем вы? – повысил голос я.
Как вдруг почувствовав сильный удар в спину, я рухнул на его стол, разбив себе бровь.
– Подними это д*рьмо! – приказал он стоящему у двери ефрейтору.
Он поднял и усадил меня на стул.
– Ну, говорить то будешь, нет?
Я, превозмогая боль ответил:
– Что говорить то? Мы пробивались из окружения, на наш госпиталь напали немцы, атаку отбили. Полковник Литвинов отдал приказ собрать остальных бойцов и идти на прорыв, а сам остался нас прикрывать!
Опять перебивая меня, он закричал:
– Ты знаешь, что у нас приказ по этому поводу, касаемо тех, кто приходит с той стороны? И твои, окруженцы, между прочим, наклепали на тебя признание, дескать, агитировал на переход к врагу, вёл антисоветские разговоры, придавался панике, проявил трусость при обороне госпиталя. Да ты понимаешь, что за такое я тебя прямо сейчас шлёпну!
– Это полнейший бред капитан! Мы воевали геройски, до последнего патрона. И если бы не наши командиры, лежали бы сейчас в земле сырой. Так что все ваши признания – это своего рода поклёп!
Капитан, сжав кулаки, злобно выдохнув, произнес:
– Понятно! Сотрудничать не будем, значит. Ефрейтор, давай-ка всыпь ему как следует, чтобы до печенок дошло!
Сидя на своём месте и закуривая «Беломор», Зубов наблюдал картину крайней жестокости. Этот ефрейтор избивал подследственного как мог. Истязания продолжались минут восемь, пока следователь не дал отмашку:
– Ну, хватит, хватит. А то сдохнет, ещё. В камеру его давай! Продолжим после!
Они оттащили моё тело в камеру и бросили как навозный мешок на пол.
Следственные мероприятия продолжались около месяца, а я так и не подписывал их липовое признание, дабы не осквернить свою честь. В начале декабря 1941 года, меня снова вызвали на допрос. Мне, честно признаться уже надоели эти унижения и постоянные пытки, и я решил подписать всё, что они требуют.
Меня привели снова в кабинет для дознания, но к моему удивлению там сидел совершенно другой человек.
– Я старший майор госбезопасности Яковлев… – представился он… – теперь я ваш следователь!
– Здравия желаю, гражданин майор! – стоя у его стола, поприветствовал его.
– Мне поручено известить вас, о том, что ваше дело закрыто, за отсутствием состава преступления. Вам выдадут вашу форму и личные вещи. Дело обстоит следующим образом: враг рвётся к Москве, и наша задача не пустить его в столицу. Всё это приведёт к большим жертвам. И тут уже основная задача ложиться на тебя. Сам знаешь, что армия без медицины ничто, поэтому мы даем тебе свободу. Ты и вся ваша мед служба должны вернуть в строй всех, кто получит, какие либо увечья, для дальнейшей борьбы с фашистами. Так что ты свободен сержант! Подпиши только, эту бумагу! – убедительно призвал он, пододвигая лист.
Растерявшись от слов Яковлева, я пристально вглядывался в этот документ.
– Да не бойся, подписывай! Это не признание, а твое освобождение! – ехидно, сказал он.
Закованный в наручники, я дотянулся до чернильницы, и, взяв в руки перо, подписал данный документ.
– Ну, вот и всё, Петровский! Свободен! Дежурный! Увести! – подшивая, подписанный мною к делу лист, сказал он.
– Спасибо гражданин майор за доверие. Я сделаю все, что от меня зависит! – ответил я, и проследовал к выходу.
– Ну, вот и ладушки!
Следуя по коридору, я пытался взять в толк, задавая себе вопросы: «для чего всё это? Свои же считают тебя предателем, когда я ничего не совершал. Избивают, истязаются, выбивая признание, а потом выпускают на свободу? И теперь, когда враг подошёл к стенам Москвы, ты сразу становишься нужным? Я этого не понимаю!»
Мне выдали новую форму, личные вещи и документы. В предписании было направление в медсанбат 33-й армии, который в своем распоряжении имел дивизии народного ополчения.
Эпизод 9
«Битва за Москву»
