скачать книгу бесплатно
Затерянные в Полынье
Александр Анатольевич Трапезников
В жизни Вадима до недавнего времени было мало приключений. Но все изменилось в одночасье, когда он унаследовал деревенский дом своего деда Арсения, погибшего при таинственных обстоятельствах. Внук с головой погружается в самостоятельное расследование, втягивает в него своих московских друзей и даже красавицу-жену Милену. Он и не подозревает, с чем ему придется столкнуться и чем пожертвовать ради истины…
Александр Трапезников
Затерянные в Полынье
Часть первая. В очередь за страхом
Глава 1. Мечи и манускрипты
Мне казалось, что весь дом, от подвала до чердака, состоит из разного хлама. Дед, наверное, тащил сюда все, что попадалось под руку. Скрипучие половицы аккомпанировали моим размышлениям и розыскам.
Я обнаружил множество пустых пузырьков и флакончиков, хомут для лошади, несколько мотков пряжи, сломанную удочку, металлический сейф с дыркой на месте замка, ковбойскую шляпу, уродливые гипсовые маски, массу рваных рубашек, старинные часы с кукушкой, кипы обгрызенных мышами книг, мольберт и десяток портретов в рамках.
В поисках меня сопровождал молодой кот, этакий кошачий отмороженный тинейджер, встретившийся мне на пороге дома, проворный, наглый и хитрый. Вылакав из миски привезенное мной молоко, он бродил следом, думая, что теперь ему, наверное, перепадет и нечто мясное. И я, делать нечего, поделился с ним своим бутербродом. Прогонять усатого разбойника я не стал, посчитав, не без оснований, что этот кот принадлежал моему деду и был, очевидно, свидетелем последних дней его жизни.
Самым любопытным из всего, что я обнаружил, была стопка тетрадок в коленкоровых переплетах, примостившихся под лестницей в подвал. Я вынес их на застекленную веранду, уселся в кресло-качалку, стряхнув пыль, и стал разбирать бумаги. Архив деда, так я понял. Кот лег на часть тетрадок, словно верный сторож, и поцарапал их когтями.
– Чуешь, крысолов, запах деда? – спросил я. – Как же тебя зовут? А-а, неважно… Крысом и будешь.
Возражений не последовало. Кот, довольный тем, что получил новое (или вообще первое?) имя, заурчал. Да, тетрадки, несомненно, принадлежали моему почившему в бозе предку. Я помнил его заковыристый, с мелкими завитушками почерк – по тем письмам, которые хранились в нашей семье. Правда, их редко кто перечитывал. Да и сохранились-то чудом, все не было времени выбросить на помойку.
А теперь я начал осторожно и даже не без интереса листать эти ветхие манускрипты с выцветшими от времени чернилами, словно отдавая дань памяти «горячо любимому» деду. Но очень скоро утомился. Они представляли собой сборник каких-то совершенно идиотских рецептов, которые были бы уместны в Средние века, нежели в наши дни, лета две тысячи тринадцатого года от Рождества Христова.
Назывались колдовские снадобья по-разному, но не менее забавно и вычурно, чем само их содержание. Например: «Как вдруг увидеть приятный и вещий сон в бессонную ночь», или «Как враз и с ходу получить фортуну в любовной битве», или «Как оградить себя от конфузии где-либо», или «Как омолодить тело и сердце, сохранив разум», или «Как правильно смотреть сквозь стены» и прочая дребедень. А были и вовсе несуразные, вроде: «Как выйти сухим из воды, не окаменев при этом», или «Как жить, если не живется». Сплошные «как», состряпанные на постном масле и пустой ерунде. Да и сами «рецепты» к тому же были тщательно зашифрованы.
Вот, скажем, после заголовка «Как удручить неприятного гостя до коликов и поноса» шло: «Возьмите три дольки кр., одну чайную ложку пр., потом л. и м., см., под., на е., два ч., выл., вып., см., драже, ор., не б. Все. Уйдет, убеж. даж. Штаны потеряет. Записано со слов бабки Марьи из Костромской губернии». Я незлобиво посмеялся над этой бабкой Марьей и чудачеством своего деда, который, оказывается, занимался подобной чепухой чуть ли не всю свою сознательную жизнь. И это стало для меня откровением.
Нет, я знал, что дед был неплохим костоправом, лекарем-самоучкой: успешно вправлял больным сместившиеся позвонки. К нему даже приезжали корреспонденты, как к специалисту по народной терапии, правда, почему-то в основном из «желтой прессы». Профессиональные врачи и ученые на него внимания не обращали. Да и он сам к официальной медицине относился ядовито и сурово.
Однако к нему, как я слышал, ездили настоящие страдальцы из Москвы, Санкт-Петербурга и других городов и весей. Знал я и то, что себя дед считал чуть ли не колдуном, обладателем некой огромной магической силы, а мы в семье лишь добродушно поддакивали ему, когда он приезжал в гости.
Магия его перед нами в принципе никак не проявлялась. Не демонстрировалась. Напротив даже, в житейских делах он постоянно попадал впросак. Но, может быть, так случалось только в Москве, в мегаполисе? То он кошелек с деньгами терял, то сумку с продуктами забывал в супермаркете, а то его колотили какие-то пьяные придурки. Куда же в эти моменты его волшебная сила девалась?
В сущности, он был неплохим, веселым и компанейским стариканом, хотя помнил я его довольно смутно. Последние двадцать лет он жил отдельно от нас, приобретя этот дом в поселке со странным названием Полынья. Километрах в двухстах от Москвы. Мне было девять лет, когда он уехал. Потом виделись только изредка, по мере моего взросления. А последний раз дед появился в столице в начале двадцать первого века. И явился без предупреждения, с оказией, как из века девятнадцатого.
Я запомнил его словоохотливым, высоким, очень подвижным стариком, с седой и пышной шевелюрой, с покрытым морщинами загорелым лицом и крепкими руками. Выглядел он лет на пятнадцать моложе своих семидесяти. Вот что значит здоровый образ жизни, вдали от гнилой цивилизации.
– Приезжай ко мне в Полынью, милый. Не пожалеешь. Там такое… Никогда не поверишь! – сказал дед напоследок, когда я его провожал на вокзале. А «милому» уже самому под тридцать, но он меня так всегда и звал. Может, имени не помнил? Я, конечно же, пообещал тогда обязательно приехать, «как только, так сразу…». Хотя это и не входило в мои планы. Приближалась моя свадьба с Миленой. Я не хотел обманывать деда, но не спешил и огорчать его отказом. Он, видно, почувствовал мою незатейливую ложь, поэтому только грустно обронил:
– Эх, ведь когда я умру, поздно станет. Будет совсем не то. Будут великие испытания и большие прелести. Но ты все равно приедешь. Это судьба.
Я не обратил внимания на его последнюю фразу. Но вот теперь вдруг вспомнил. Вышло, как он и говорил: я все равно приехал. А что же теперь будет «совсем не то»? Что он имел в виду под словами «великие испытания и большие прелести»? Думаю, что он вкладывал в это какой-то особый, потаенный смысл. Понятный только ему одному. А может, уже тогда знал, что срок ему отпущен всего чуть больше десяти лет, и хотел поделиться со мной какими-то своими колдовскими секретами. А заодно оставить мне и этот полуразваленный и, на мой трезвый оценочный взгляд, совершенно не пригодный для цивилизованного житья дом.
Но так все и произошло, я оказался здесь. Вступил в законные права наследства. Хотя вовсе не желал этого. Что мне вообще теперь делать в этой богом забытой Полынье? Ума не мог приложить. Ответа не дал и Крыс, разлегшийся на моих коленях.
Теперь, сидя на веранде, я с грустью вспоминал своего деда, глядя на его смешные и не нужные никому манускрипты. «Следовало бы их сжечь, – подумалось мне. – Кому нужно это средневековое посмешище?» И я уже решил было развести за домом небольшой костерок, но что-то остановило меня. Какая-то неведомая сила сделала меня на несколько минут ленивым и безвольным, равнодушным ко всему. Хотя обычно я человек деятельный и четко следую своему внутреннему голосу. Но тут я как-то вяло смотрел на тетрадки и попыхивал сигаретой.
«Да шут с ними! – решил я. – Пусть лежат там, где и лежали. Все равно их сгрызут мыши. Им тоже надо чем-то питаться. Вот пусть и полакомятся магическими свитками». Бросив дедушкины манускрипты под лестницу, я вдруг замер в некотором остолбенении. Чуть поодаль от ступеней, на земляном полу, лежали два предмета, которых, я уверен, здесь не было, когда я нашел тетрадки. Я просто не мог не заметить эти два меча старинной работы. Или у меня случилось расстройство зрения? Оптический обман?
И вот что еще удивительно: на них не было пыли, которая покрывала все вокруг. Мечи сверкали холодом стали, и даже сам этот блеск уже должен был привлечь мое внимание. Чудеса какие-то! Мистика. Неприятный холодок пробежал по спине, словно кто-то незримый находился тут же, в подвале, и наблюдал за моими действиями. Мне стало не по себе. Я быстро обернулся, но, конечно же, рядом никого не было. Хотя где-то наверху раздался скрип половиц…
Все это мне страшно не понравилось. Я впервые почувствовал какую-то тревогу, беспокойство. Трусом меня не назовешь, но кожа покрылась мурашками, а в сердце что-то неприятно кольнуло. Мне вдруг показалось, что в этом доме я нахожусь не один. Нагнувшись, я взял в руки один из мечей. Он был достаточно тяжел, с массивной рукоятью и длинным, обоюдоострым лезвием, достигавшим чуть ли не полутора метров. Эфес был украшен затейливой резьбой. Такой меч, безусловно, сам по себе представлял значительную ценность, и им наверняка пользовались лет четыреста назад.
Если только он не был выкован каким-нибудь умельцем в местной кузнице. Где же дедуля раздобыл эту редкость? Взмахнув мечом, я сделал несколько выпадов, чувствуя себя этаким рыцарем Ланселотом или Персивалем, сражающимся за честь Прекрасной Дамы. Меч со свистом рассек воздух, а потом лезвие в щепы раскрошило этажерку. Я еще некоторое время поупражнялся на старой и трухлявой мебели, мне это сильно понравилось. Пока не остановился, вовремя подумав, что и она может представлять какую-то антикварную ценность.
«Серьезное оружие», – сделал я окончательный вывод. Таким мечом можно запросто разрубить врага пополам. Так, наверное, и делали. Интересно, сколько человеческих жизней погубил древний хозяин этих мечей? Это, должно быть, дамасская сталь. Или что-то в том же роде. Славные ножики. Нет сомнения, что это была самая важная моя находка в дедушкином доме за сегодняшний день. Даже порадовался, позабыв о собственной внутренней тревоге. С таким оружием уже ничего не страшно.
Я взял в руки по мечу, поднялся по лестнице и отнес в облюбованную мной комнату. Туда же, скрипнув половицей, заглянул и пронырливый Крыс. Завернув мечи в старое покрывало, я положил их под кровать. И все же меня продолжали мучить сомнения. Каким образом мечи оказались под лестницей в подвале? И как я мог не заметить их с первого взгляда?
И еще я продолжал интуитивно ощущать, что за мной все время кто-то наблюдает. Надо сказать, что весь дом представлял собой довольно странное сооружение. И не слишком-то удобное для житья, по крайней мере, на мой вкус. Центральное место занимала большая овальная комната – зал, как я ее сразу же окрестил. Без окон. Здесь стоял круглый дубовый стол, несколько кресел и стульев, на стенах – подсвечники. Из зала шесть дверей вели в другие комнаты, гораздо меньших размеров. Все они соединялись между собой коридором и являлись, таким образом, проходными.
Из первой комнаты был выход на улицу, во двор. Из второй – шла лестница в подвал. Эта комната была приспособлена под кухню, здесь стояли газовая плитка и прочие причиндалы для приготовления и приема пищи: чашки, плошки, кастрюли… Третья комната соединялась с верандой, и отсюда же вела лестница на чердак. Из четвертой можно было опять же выйти во двор, только с обратной стороны дома. А из пятой – снова попасть в подвал. В шестой комнате еще одна лестница снова вела на чердак, который был разделен на две половинки кирпичной стенкой. Словом, сплошной лабиринт из дверей, комнат, коридорчиков и лестниц, причем почти все замки и запоры были сломаны. Я подумал еще, что в таком доме можно не только бродить, как в темном лесочке, но и при желании – искусно спрятаться.
Я выбрал для себя и Милены комнату под номером пять, а гости, если они пожелают приехать, пусть селятся где хотят. Мест много, и в этой гостинице я за постой денег не беру. Ах да… Прежде чем уехать в Полынью, я позвонил некоторым своим старым приятелям. И пригласил их скрасить мое одиночество, отдохнуть в замечательной деревушке, почти бальнеологическом курорте, как я им описал это местечко. Одни согласились, другие наотрез отказались, видимо почувствовав, что представляет из себя мой «курорт».
Самое странное и обидное, что дольше всего мне пришлось уговаривать мою собственную жену Милену. И лишь после того, как я расписал ей во всех красках, какой удивительный и волшебный дворец достался мне в наследство (хотя я и сам не имел представления, что такое дедушкин дом, поскольку люблю приврать), она скрепя сердце согласилась.
Все они (приятели и супруга) должны были приехать через неделю, в следующую субботу. К этому времени я надеялся навести здесь полный порядок. Но когда увидел, сколько работы мне предстоит, я ужаснулся. Чтобы вычистить, выскоблить, вымыть и починить всю эту рухлядь, потребовалась бы не неделя, а целый месяц. Да и то если будет трудиться целая бригада гастарбайтеров. А где тут их найти?
Ладно, решил я, не стоит отчаиваться, наведу хотя бы косметический блеск. А для этого, прежде всего, надо выбросить из дома весь хлам. Ну а потом уже браться за обустройство «семейного гнездышка». Хотелось, чтобы Милене тут понравилось. По правде говоря, голова у меня шла кругом. Но глаза боятся – руки делают. Я решил времени даром не терять. И первым делом потащил во двор огромный пустой металлический сейф, весивший тем не менее килограмм сто. Но сил мне пока что не занимать.
И тут вновь произошло нечто странное. Пока я волок ржавую громадину, поражаясь силище своего деда, сумевшего втащить ее в дом, – все было нормально. Но лишь только я остановился передохнуть, как мне послышался чей-то слабый голос, даже писк, словно он принадлежал бестелесному существу. Или домашнему привидению. Правда, они, кажется, обычно молчаливы.
Я напряг слух, и до меня донеслось: «Кис… кис – кис… кис…» Это уже походило на чертовщину. Теперь уже и слуховые галлюцинации появились. Или? Кто-то явно звал кота Крыса. Я уже считал себя его законным хозяином. Зря, что ли, кормил подлеца своим личным бутербродом? А ведь у него наверняка должен быть прежний хозяин. Дедуля? Не он ли и подзывает его с того света? Я огляделся, прислушался. Вновь стало как-то боязно.
Голосок стал звучать явственнее, и я определил, откуда он заносится. Из-за входной двери в дом. Я стоял в полной нерешительности: что делать? Меня одолевали два чувства – тревога и злость. Наконец я шагнул к двери, которая состояла из двух половинок: нижняя – деревянная, а верхняя – из стекла. Но за стеклом никого не было видно, хотя голос продолжал доноситься явно оттуда. «Кис… кис… кис-кис…»
Ладно, подумал я, поглядим. И рванул дверь на себя. Передо мной стояла маленькая девчушка, лет семи, с заплаканными глазами. Она испуганно отшатнулась и слабо пискнула. Я чуть не расхохотался.
– Кис… – повторила она всего одно слово. Может, другого и говорить не умела? Но потом, придя в себя, внятно добавила: – Ой, я и забыла, что вы умерли!
Эта неожиданная реплика меня скорее позабавила, чем огорчила. Я пояснил:
– Не я. Умер дедушка Арсений. А я его внук.
– Правда?
– Могу поклясться на Конституции. А ты кого ищешь, малышка?
Это маленькое существо было изящно как куколка: льняные волосы, пухлые губки, расшитый бисером красный сарафан. И испуг в ее васильковых глазах уже совсем прошел. Прелестна была даже ее детская непосредственность, позволившая ей путать меня, тридцатилетнего, и семидесятилетнего деда. Но для ребенка все люди старше двадцати – уже старики.
– У меня котик пропал.
– Сейчас посмотрим, не этот ли?
Я вернулся в дом и нашел воришку на кухне. Он сумел добраться-таки до моей резервной котлеты в рюкзаке. Вытащив урчащего негодяя, я отнес его девчушке.
– Он?
– Да! – обрадовалась она, схватив его обеими ручонками. Кот, надо заметить, так и продолжал дожевывать котлету.
– Не корми его сегодня ничем, – посоветовал я. – И завтра тоже. Как звать-то?
– Крыс, – ответила девочка.
Тут я вновь призадумался. Странно все это как-то выглядело. Выходит, я с ходу угадал его имя? Чудеса начинаются с утра.
– Не его – тебя, – сказал я. – Свою кличку он мне назвал.
– А меня – Алена.
– Рад познакомиться, Аленушка. Заходи в гости. Только с Крысом.
– Договорились! – важно согласилась она. – А вы будете теперь тут жить?
– Да.
– Ой-ой!
– Что такое, детка?
– Жалко.
– Почему же?
– Жалко, – повторила она, ничего больше не объясняя. И добавила в третий раз: – Как жалко, ужас просто.
Потом, не произнеся больше ни слова, повернулась и побежала, прижимая Крыса к груди.
Я пожал плечами и вернулся в дом. В свой дом теперь. Который, как ни странно, уже начинал мне все больше и больше нравиться. Правда, непонятно почему.
Глава 2. Посёлок Полынья
Теперь, пожалуй, следует рассказать о себе. Я – полубезработный артист, так и не сделавший себе карьеры ни в кино, ни в театре. Снялся, правда, в трех исторических фильмах, но роли были маленькие, эпизодические. Иногда я подрабатывал на телевидении, дублировал «мыльные оперы». Моя супружеская жизнь с Миленой периодически давала сбои, напоминая плохо работающий компьютер, требующий постоянной перезагрузки. То мы собирались разводиться, проклиная друг друга, то пылко и истерично бросались в объятия, клянясь друг другу в любви до гробовой доски. Есть подобные сумасшедшие семейные пары, уверяю вас. Такими, к примеру, были Элизабет Тейлор и Ричард Бартон.
Милена работала в нашем же театре гримершей и пользовалась здесь значительно большей популярностью, чем я. В ней был какой-то удивительно сексуальный шарм: может быть, из-за чуть вздернутой верхней губки, или раскосых, часто меняющих свой оттенок глаз, или небольшой родинки на левой щеке.
Дома она не утруждала себя никакой работой, разве что делала себе маникюр, так что при ней я был и поваром, и сантехником, и стиральной машиной. И мужем-любовником в придачу. Но все свои обязанности я исполнял исправно, не стыдясь и не огорчаясь, не вставая в позу. Я человек не гордый и не щепетильный. Могу терпеть очень долго. Хотя все же до определенного предела.
Кроме того, у меня было несколько увлечений, которым я отдавался всей душой и которые скрашивали мне некоторые неудобства в семейной жизни и неурядицы в работе. Я страстно любил различные пиротехнические спецэффекты, применяемые на съемках, изучал их, разрабатывал сам, покупал всякие дымовые шашки, кровавые накладки с капсулами и прочее. Некоторые вещички, признаюсь честно, воровал в киномастерских. Вообще любил всевозможные технические новинки. И часть из них захватил с собой сюда, в Полынью. На всякий случай. Для смеха. Но смеяться здесь, по-видимому, нам доведется не скоро… Унылое местечко.
Когда мы в Москве пару месяцев назад получили эту идиотскую телеграмму, то вначале ничего не поняли. Белиберда какая-то. «ПОХОРОНЫ ДОМА. НАСЛЕДСТВО. ДЕД АРСЕНИЙ». Чьи похороны, и почему они состоятся дома, а не на кладбище, и какое наследство имеет в виду наш чудаковатый дедуля, приславший эту телеграмму? Мы гадали целый вечер, но так ничего и не сообразили.
А еще через две недели пришло письмо от Лидии Гавриловны Краб, жившей в соседнем от дедули доме и с которой он более-менее дружил. Между ними было что-то даже вроде пасторального романа. Она с неподдельной горечью писала: «Он утонул еще два месяца назад, но никто этому не верил, поскольку тело не было найдено, хотя одежда осталась на берегу. И только теперь, недавно, утопленника прибило к камышам, страшно разбухшего и изъеденного раками, и тогда самые худшие наши опасения подтвердились, а похороны уже состоялись на местном кладбище…»
То, что письмо было буквально пропитано искренними слезами, не вызывало сомнений. Позже поселковый совет прислал нам справку о его смерти, а из уездной нотариальной конторы последовало официальное извещение, что наследником всего движимого и недвижимого имущества Арсения Прохоровича Свирнадского являюсь я – Вадим Евгеньевич Свиридов…
Таким образом, все окончательно прояснилось лишь к июлю этого года. Делать нечего – надо было собираться и ехать в Полынью, чтобы поклониться праху моего деда и вступить во владение недвижимостью. Мама с отцом отбывали в зарубежную командировку, Милена согласилась приехать лишь через неделю, и я отправился в этот неведомый край один.
Теперь надо бы объяснить, что представляет собой этот поселок – Полынья. Расположен он где-то посередине между Москвой и Брянском, в достаточно глухом и уединенном месте. Чтобы добраться до него, надо вначале проехать на поезде, затем пересесть на рейсовый автобус, который довезет вас до небольшого уездного городка, и лишь потом своим ходом по проселочной ухабистой дороге протопать километров десять.
Слева будут не слишком высокие, но достаточно крутые скалистые горы, справа – болотистая непроходимая топь. Другого пути нет. Так вы попадете в Полынью, а если пройдете поселок насквозь, то упретесь в широкое озеро, которое как бы замыкает его с третьей стороны. Вот и получается, что та дорога, по которой вы шли, является единственной ниточкой, соединяющей Полынью с внешним миром. Да, забыл сказать, что мобильная связь тут не работала.
Можно, конечно, переплыть озеро (где, кстати, и утонул мой дед) на лодке, но далее идут вообще нехоженые партизанские леса, к тому же еще и сильно заболоченные. Фашистам не пожелаешь здесь очутиться. Да они сюда и не совались. Вот такое не слишком-то веселенькое местечко оставил мне в наследство дедуля. А еще – меня все время не покидало чувство неосознанной тревоги.
Я стоял на пустынной центральной улице поселка и с интересом озирался по сторонам. Мне казалось, что за всеми оконными шторами домов меня самого с подозрением разглядывают притаившиеся там жители. Гадают, наверное, что это за турист в бейсболке и камуфляже хочет смутить их сельский покой? И не следует ли его тотчас же, без лишних разговоров, связать и бросить в болото. Чтобы не шлялись тут всякие…
Но потом Полынья показалась мне не такой уж и богом забытой и подозрительной. Я узнал, что в поселке есть и телефонная связь, и продуктовый магазинчик, в котором можно было купить все, что угодно (продукты туда поставлялись раз в неделю), и своя пекарня. А также кузница, медпункт с единственным доктором и медсестрой, начальная школа с таким же единственным учителем, ведущим все предметы, газетный киоск со старыми журналами, местный милиционер и даже свой, выбранный сельским сходом староста – глава самоуправления. В общем, все как у людей в любой другой российской провинции, только в очень маленьких масштабах.
Жилых домов в Полынье было около пятидесяти, не считая заброшенных построек и сараев, а все население составляло сто сорок – сто шестьдесят человек. Многие из них имели старенькие внедорожники, на которых ездили по надобности в уездный городок N. Да особой надобности-то и не было. Жизнь тут текла лениво и сонно, и нарушать ее патриархальный покой никому из местных жителей не хотелось.
Были тут и свои достопримечательности. Например, водонапорная башня, с которой открывались чудесные виды на окрестности. Это и сердцевидное, отливающее серой сталью озеро, и высоченные строгие сосны и ели, и зеленый ковер болот, и отлогие гранитные скалы. Такой картины в столице не увидишь.
Или взять дворец-особняк с мраморными колоннами некоего «нового русского» нувориша, который соригинальничал и решил обосноваться не на Рублевке, а в Полынье и за полгода выстроил настоящий Тадж-Махал. Или местное уютное кладбище с памятниками и склепами, где прохожий, умеющий размышлять, смог бы прочесть всю двухсотлетнюю историю этого поселка. Туда-то я первым делом и отправился…
По дороге меня поразило одно странное обстоятельство: соседство (или соперничество?) двух, казалось бы, несовместимых храмов. Впрочем, если в отношении первого – а это была ветхая, на треть разрушенная церковь – я могу применить это слово с полной уверенностью, то ко второму – какому-то дикому, эклектичному зданию с уродливым куполом, напоминающему то ли католический костел, то ли обезображенную синагогу, то ли вообще языческое капище, – слово «храм» едва ли подходило.
Зато внешне это диковинное строение было в идеальном порядке. Странно, но возле обоих зданий сновали люди, очевидно, прихожане. Значит, тут шли службы. У меня не было никакого желания, даже из простого любопытства, заглядывать внутрь уродливого монстра, а вот в церквушку я зашел. Помолившись у образа Николая-угодника, я огляделся.
Утреннюю литургию вел средних лет священник с усталым, аскетическим и полным какого-то внутреннего горения лицом. Внимали ему человек десять, в основном женщины. Теплились несколько свечей… Лики святых с грустной тревогой и надеждой глядели на нас. Тихо плыл голос священника, наполняя души словами Священного Писания, и я, стоя под самым куполом, ощущал и умиротворение, и радость от сознания того, что и меня вроде бы не покидает благодать божья…
Однако долго здесь задерживаться я не стал. Я ведь человек невоцерковленный, а так, словно бы «погулять вышел». И еще неизвестно, куда приду. Осторожно и смущенно покинув храм, я направился к видневшемуся впереди кладбищу. Его было бы трудно миновать даже при всем желании.
Я долго бродил среди ухоженных могильных холмиков, читал надписи на плитах, разглядывал памятники, останавливался перед низкими склепами, будто бы примеривая их на свой аршин, пока не наткнулся на свежую могилу деда. Земля тут была еще рыхлой, а трава не успела вырасти.
На металлической табличке рядом с крестом было выгравировано: «Арсений Прохорович Свирнадский, 1943–2013». Но меня поначалу остановила не столько эта надпись, которую я не успел прочесть, сколько странное, отлитое из чугуна и железа надгробие: два скрещенных меча и две руки, держащие их, словно вылезающие из земли. И эти мечи были точь-в-точь как те, которые я обнаружил в подвале под лестницей.
Забегая вперед, скажу, что вечером я вспомню об этой странной аллегории и призадумаюсь: а чьи руки держат эти мечи? Сейчас же я просто остановился, пораженный столь чудным памятником. Кто установил его? Была ли это воля моего деда? Или это «тетушка Краб» постаралась? Я уже мысленно «окрестил» ее своей тетушкой, хотя еще и не был с ней знаком.
Пока же я подобающим образом театрально стоял (не привыкать), скорбно наклонив голову, пытаясь вызвать в памяти образ моего предка (или даже выжать из себя слезу), но в голове и на сердце было отчего-то пусто. Душа моя отчаянно противилась жалости.
Я вспоминал нашу последнюю встречу, года три назад, но лицо деда ускользало, расплывалось в какой-то зыбкой дымке, будто у него и вовсе не было лица, лишь контуры тела. Даже его голос не доносился до моей памяти из прошлого.
– Ну вот я и приехал к тебе, дедушка, встречай! – отчетливо, как учили нас на театральных курсах, произнес я. И тотчас же пожалел о своей глупой выходке. Мне почудилось, что земля действительно зашевелилась, стала потрескивать, вспыхивать искорками, словно там, на глубине трех метров, кто-то пытался скинуть крышку гроба.
Мне даже отчетливо послышался тяжелый вздох, – я мог бы поклясться в этом. Попятившись, я споткнулся о другой могильный холмик и чуть не упал. «Нет, – решил я. – Хватит шутить. Полынья – не арена для «Комеди клаба», тут место серьезное. Загадочное».
И теперь мне почему-то расхотелось уезжать отсюда раньше времени. С какой стати? Будь что будет. Я проживу здесь две недели, а потом уеду в Москву вместе с Миленой и моими гостями. В нечистую силу я не верил, к мистике относился снисходительно, а на всякого колдуна у меня был заготовлен фирменный удар в печень.
Но я знал, что есть на земле такие места, которые являются как бы энергетическими скоплениями зла. Дурные территории, среда обитания скверных материализовавшихся мыслей. В таких точках человек всегда испытывает тревогу, страх, вплоть до патологического ужаса, потому что предчувствует беду. Она витает в воздухе, заполняет жилища людей, ею дышат, она приходит во снах и наяву, ее едят и пьют, отравляя себе жизнь. И Полынья наверняка была одним из таких мест. Это стало ясно мне с первого часа пребывания здесь.
Но зачем же дед поселился именно в Полынье, с какого такого бодуна? Или он надеялся на свою природную силу, свой сакральный дух, способный предотвратить и одолеть зло? Хотел изменить мир, хотя бы в рамках одного поселка? Но человек в подобной схватке почти всегда обречен на поражение. И дед тоже проиграл… Он опустился в Полынью, и она поглотила его, как то озеро, в котором он утонул.
Но я твердо решил: нет, я не уеду отсюда. Я буду хитрее, чем дед, я принимаю вызов. Еще поглядим – кто кого. Только вот кто этот мой неведомый противник, я еще не догадывался. А затем, положив на могилу деда собранный мной по дороге сюда букетик ромашек, я быстро пошел назад, к выходу. Путь мой лежал теперь к домику Лидии Гавриловны Краб.
Глава 3. Сплетни и сказки тетушки Краб
