Пират

Александр Созонов

Пират

Пролог

Капитан Аларик Вейл стоял на капитанском мостике «Морского Призрака», и мир лежал у его ног. Вернее, бурлящая, пенная гладь Пяти Морей, но для Аларика это и был весь мир. Его имя наводило ужас на торговые суда и заставляло трепетать целые портовые города. Его корабль, стремительный и неуловимый, был его тенью, его крепостью и его единственной настоящей любовью. Ну, почти единственной.

Свист ветра в такелаже был для него музыкой, а крики чаек – аплодисментами. Он провёл пальцами по шраму на щеке, смотря, как его команда – отлаженный механизм из старых, проверенных морских волков – готовит корабль к заходу в узкую, скрытую бухту.

– Смотри в оба, братец, – тихо прошептал он, обращаясь к тёмной воде за бортом. – Мы дома.

Глубоко в синеве, как тень от облака, мелькнул огромный, знакомый силуэт. Старбакс, его электрический скат, его молчаливый страж. Никто не знал, как пирату удалось приручить одно из самых опасных существ океана, но легенды гласили, что их души были сплетены воедино ещё в какой-то прошлой жизни.

Аларик не верил в легенды. Он верил в свой корабль, свою команду и своего боцмана Моргана – грубоватого, но преданного человека, который был с ним с самых первых дней.

– Пришвартуемся, капитан, – доложил Морган, подойдя с поклоном, в глазах его читалось привычное восхищение. – Старый Эдгар уже, небось, ждёт с своим добром.

– Он всегда ждёт, Морган. Его золото ждёт, – усмехнулся Аларик.

Он смотрел на приближающийся Остров Парящих Древьев. Гигантские деревья, словно не признающие законов земли, парили в воздухе, их корни, обвитые глыбами почвы и камня, образовывали сказочные, нерукотворные арки. Именно из такого дерева была сделана мачта его корабля , позволяющая отрываться от воды . «Морской Призрак» ловко лавировал по известному лишь им фарватеру, словно змей, скользящий между ног великанов.

Аларик не знал, что этот день станет последним днём его старой жизни. Что тень, которую он отбросил, готовится поглотить его самого.

––

Глава 1. Жало в спину

Воздух на острове был густым и сладким, пах мокрой листвой и озоном, словно после грозы. Половина команды во главе с Морганом уже уплыла на шлюпках вглубь острова, на разведку и заготовку пресной воды. Аларик остался на борту с минимальной охраной. Он нервно прохаживался по палубе, чувствуя подошвами тонкую вибрацию палубных досок. Всё было слишком спокойно.

Вскоре из-за мыса показался неуклюжий, но прочный кораблик Эдгара, их давнего поставщика. Торговец помахал рукой с борта, улыбка его была широка, но до глаз не доходила.

– Аларик! Старый друг! – крикнул Эдгар, когда суда сблизились. – Я уж думал, тебя морские духи забрали!

– Они меня боятся, Эдгар, – откликнулся Аларик, но его взгляд был пристальным. Что-то было не так. Глаза старого друга были стеклянными, пустыми, как у пойманной рыбы.

Началась рутинная погрузка. Мешки с провизией, бочки с водой . Аларик стоял у поручней, наблюдая. Его рука лежала на эфесе шпаги.

И тогда всё произошло за мгновение.

Люк грузового трюма торгового судна с грохотом отлетел в сторону. Оттуда, словно демоны из преисподней, выскочили вооружённые до зубов люди в чёрных масках. Их движения были быстрыми и слаженными. Не пираты – наёмники.

– Измена! К оружию! – закричал Аларик, выхватывая шпагу.

Но было поздно. Его немногочисленная команда, застигнутая врасплох, была быстро сметена. Звуки выстрелов, звон стали, крики. Аларик дрался как лев, его клинок выписывал смертоносные узоры, но противник был слишком многочисленным.

Он увидел, как Эдгар, стоя на коленях, рыдал, прижавшись лицом к палубе. «Его семью взяли в заложники», – мелькнуло в голове Аларика.

Вдруг он почувствовал удар в спину. Не удар клинка, а толчок. Он пошатнулся и увидел за собой фигуру с дымящимся пистолетом .

Аларик попытался поднять шпагу, но ноги подкосились. Горячая волна растекалась по его груди. Он отступил к борту, мир вокруг поплыл.

Из последних сил Аларик перевалился через перила и полетел вниз, навстречу холодной, тёмной воде.

Последнее, что он услышал, был истошный крик : «Стреляйте! Добейте его!»

Но попасть в падающее тело в бурлящей воде было невозможно. Всплеск. Тьма. Холод. И тут что-то огромное и стремительное подхватило его под водой. Знакомое прикосновение, всплеск электричества, пробежавший по телу и на мгновение вернувший ясность. Старбакс.

Он чувствовал, как они несутся прочь, уходя от острова, от предательства, от всей его старой жизни. Выстрелы с корабля становились всё тише, пока не слились с шумом прибоя. Сознание уплывало.

А потом наступила тьма.

––

Глава 2. Берег Забвенных Душ

Сознание возвращалось к нему обрывками. Ощущение качки сменилось неподвижностью тверди. Жар сменялся ознобом. Он чувствовал запах дыма, сушёных трав и чего-то незнакомого, сладковатого.

Он застонал, пытаясь приподняться, но тело не слушалось.

– Тихо, – прозвучал мягкий, но твёрдый голос. – Лежи. Двигаться нельзя.

Аларик заставил себя открыть глаза. Над ним склонилось молодое лицо в обрамлении каштановых волос. Большие зелёные глаза смотрели на него с беспокойством и любопытством.

– Где… я? – прохрипел он.

– В безопасном месте. Мой скат… – начал он.

– Твой друг жив, – девушка угадала его вопрос. – Он принёс тебя к нашему берегу и уплыл. Такие существа не могут долго находиться здесь. Магия острова… тяготит их.

Он огляделся. Он лежал на грубой, но чистой постели в небольшой хижине из дерева и камня. В очаге потрескивал огонь. В углу сидела другая женщина, старшая, с лицом, изборождённым морщинами, и взглядом, способным просверлить камень.

– Элина, он пришёл в себя, – сказала старшая, и её голос прозвучал как скрежет камня. – И теперь ему пора уходить. Или нам пора его добить. Остров не любит чужаков. Все, кто сюда попадал, не возвращались не потому, что не могли найти дорогу, а потому, что мы их топили.

– Хельга! – Элина встала, заслоняя Аларика своим телом. Её хрупкая фигура вдруг показалась исполненной несгибаемой воли. – Он умирает Я не позволю!

Глава : Жертва и Искра

Тьма была не просто отсутствием света. Она была субстанцией – густой, вязкой и безвоздушной. Аларик тонул в ней, и с каждым мгновением последние всплески сознания угасали, как угольки на мокром ветру. Он чувствовал леденящий холод, исходящий не извне, а изнутри. Холод небытия.

Где-то далеко, сквозь толщу этой тьмы, доносились звуки. Не крики чаек и не скрип снастей, а приглушённое бормотание и странный, прерывистый звон, будто кто-то ударял маленьким молоточком по хрустальным сосудам.

Потом появились огни. Неясные, расплывчатые пятна в его мутном сознании. Они плясали перед его закрытыми веками, то сливаясь, то рассыпаясь на сотни искр.

И голос. Женский. Настойчивый и полный боли.

–Держись, моряк. Держись за этот голос. Это всё, что у тебя есть.

Элина. Её имя пришло к нему из самого дальнего уголка памяти, куда ещё не добралась пустота.

Он заставил себя сфокусироваться на внешних ощущениях. Он лежал на чём-то жёстком. Холодный камень обжигал спину сквозь одежду. Воздух пах дымом, мёдом и чем-то металлическим, как будто пахла кровь, смешанная с озоном после грозы.

Сквозь тяжёлые веки он увидел её склонившееся над ним лицо. Оно было бледным и напряжённым, а в зелёных глазах бушевала буря – страх, решимость и бездонная жалость. Вокруг её головы, словно нимб, мерцали те самые огоньки – маленькие, диковинные светлячки, заключённые в стеклянные шарики, висящие в воздухе.

– Хельга, он уходит! – крикнула Элина, и её голос сорвался на высокую, отчаянную ноту.

Тяжёлые шаги приблизились. В поле его сузившегося зрения возникло измождённое лицо старой женщины. Её взгляд был жёстким и безжалостным.

–Я предупреждала, дитя. Душа его висит на волоске.

–Я не позволю ему уйти! – в голосе Элины зазвенела сталь, которой Аларик никогда бы не ожидал от этой хрупкой девушки.

Хельга что-то пробормотала себе под нос, но кивнула. Она взяла с каменной плиты небольшой серый камень и черенок сухой травы. Ударила камень о камень – ни единой искры. Ещё удар. Снова ничего. Воздух на острове был слишком влажным, слишком насыщенным странной магией для обычного огня.

И тогда Элина закрыла глаза. Она положила свою ладонь ему на лоб. Её прикосновение было прохладным, но за ним последовала волна такого жара, что Аларику показалось, будто его мозг закипает. Он не смог сдержать стон.

– Духи Острова, внемлите мне, – прошептала она, и её шёпот показался громче любого крика. – Я, Элина Кровь-Земли, дочь хранителей, приношу вам дар своей сущности. Как ручей делится водой с путником, как дерево делится тенью со зверем, так и я делюсь искрой своей жизни с этим чужестранцем.

Она взяла его окровавленную, холодную руку и прижала к своей груди, прямо над сердцем. Аларик почувствовал бешеный, живой стук её сердца. Оно билось в такт с каким-то глубинным ритмом самого острова.

– Пусть моя боль станет его болью, – голос её дрожал, но не от страха, а от нечеловеческого усилия. – Пусть моя сила станет его опорой. То, что разорвано в нём, да срастётся силой моей воли. То, что угасло в нём, да возгорится от огня моего духа.

Хельга, стоя рядом, начала свой низкий, гортанный напев. Это был не язык людей, а древнее наречие земли и камня. Её руки двигались в воздухе, словно плетя невидимую паутину, связывающую Элину с умирающим телом на камне.

Аларик почувствовал, как что-то меняется. Холод отступал. Но не потому, что возвращалось тепло, а потому, что сама боль трансформировалась. Острая, разрывающая агония в груди сменилась глубоким, пульсирующим жжением, будто в него вшили раскалённую проволоку. Это было невыносимо, но это была жизнь.

Он увидел – нет, почувствовал – тончайшую серебристую нить, которая протянулась от груди Элины к его собственной. По этой нити текли не кровь и не энергия, а нечто большее – воспоминания. Мелькнул образ: маленькая Элина, смеющаяся под дождём в лесу парящих деревьев. Потом – горечь потери, лицо Хельги, склонившееся над могильным холмиком. Одиночество долгих ночей у окна, смотрящего на море.

Она отдавала ему не просто жизнь. Она отдавала ему кусок своей души. Свою радость, свою печаль, свою любовь к этому острову.

– Нить прядётся, узел завязывается, – провозгласила Хельга, и её голос прозвучал как гонг. – Отныне двое – одна судьба в двух сердцах. Что разорвёт одну чашу, прольётся и из другой.

Элина вскрикнула – коротко и сдавленно. Её лицо исказилось гримасой боли, и она схватилась за свою грудь, точно в неё воткнули нож. В тот же миг Аларик почувствовал, как жгучая волна в его ране отхлынула, сменившись терпимым, глубоким нытьём.

Она разделила его рану. Буквально.

Она тяжело дышала, опершись руками о камень, с которого не поднимался Аларик. Капли пота стекали с её лба.

–Всё… – выдохнула она.

Аларик смог, наконец, открыть глаза. Мир был размытым, но неотвратимо реальным. Он был жив. Ценой, которую он пока не мог осознать.

Он посмотрел на Элину. Она выглядела истощённой, но в её глазах светилось странное спокойствие.

–Почему? – прошептал он, и его голос был чужим, хриплым скрежетом. – Зачем ты это сделала?

Элина слабо улыбнулась, вытирая с губ капельку крови, выступившую от перенапряжения.

–Потому что в твоих глазах, даже умирающих, я увидела не страх, а ярость. Ярость жить. Такое не должно гаснуть.

Хельга мрачно наблюдала за ними.

–Теперь ты привязала его к себе якорем, девочка. И если он сорвётся в пропасть, он утянет и тебя за собой. Надеюсь, он того стоит.

Аларик не нашёл что ответить. Он смотрел на зелёные глаза, подарившие ему вторую жизнь, и чувствовал в груди не только боль от раны, но и тяжесть нового, невероятного долга. И тихий, едва зарождающийся отзвук чужого сердца, бьющегося в такт его собственному.

– Ты совершила величайшую глупость, дитя! Ты поделилась с ним частью своей души! Теперь вы связаны! Его боль – твоя боль, его смерть – твоя смерть!

Аларик смотрел на них, не понимая смысла слов, но понимая суть. Он был яблоком раздора. Он снова попал в западню, но на этот раз его тюрьмой была забота, а цепями – долг жизни, подаренной ему этой девушкой.

Шепот мира, Крик крови

Тишины не существовало. Этого Аларик понял сразу, как только в его жилах утихла жгучая боль от ритуала, а мир перестал плыть перед глазами. Тишина была иллюзией, удобной ширмой, которую он, как и все люди, носил перед своим сознанием. Теперь ширма рухнула, и его разум захлестнул водоворот.

Он лежал на спине в хижине Элины, глядя в потолок из переплетённых корней, и мир обрушился на него.

Это не был звук в привычном понимании. Это был хаос, симфония, оглушительный рой из тысяч голосов, мыслей, ощущений и инстинктов. Он вскрикнул и зажал уши ладонями, но это ничего не изменило. Голоса рождались не снаружи, а внутри, в самой его душе, куда теперь была вплетена чужая, колдовская нить.

«Холодно. Червяк где? Утро. Солнце. Солнце-солнце-солнце.» – это щебетала ранняя синица на ветке старого дуба, и её простая, ритмичная мысль врезалась в его разум, как игла.

«…тяжело… старый… сгнить…» – это стонал сам дуб, его древняя, неторопливая душа, ощущающая тяжесть веков в каждом своём сучке.

«Опасно! Двуногий! Большой! Спрятаться!» – панический визг мыши под половицей хижины был таким громким, что Аларик вздрогнул.

«…зуд в плавнике… надо почесать о камень…» – доносилось едва ли не из-под земли, от ручья, что бежал неподалёку.

Он застонал, пытаясь заставить это прекратиться. Это было хуже любой пытки. Его разум, острый и стратегический, привыкший к командам, шуму волн и крикам чаек, не мог обработать этот информационный вихрь. Он был слепым, которого заставили смотреть на солнце.

– Аларик?

Элина опустилась рядом на колени.Её зелёные глаза были полны тревоги, но не удивления. Она понимала.

–Дыши, – её голос стал якорем в бушующем море шума. – Не борись. Ты пытаешься плыть против течения, тебя разорвёт. Позволь нести себя. Слушай, но не вслушивайся.

Он схватил её за руку, сжимая так, что кости захрустели, но она не отдернула ладонь.

–Что… что это? – прохрипел он. – Что ты со мной сделала?

– Я поделилась с тобой частью себя, – тихо сказала она. – А моя душа… она всегда слышала мир. Все души на этом острове слышат. Просто люди забыли этот язык. Ты теперь… часть острова. Как и я.

Она приложила его руку к своей груди, к тому месту, где билось её сердце.

–Сосредоточься на одном ритме. На моём. Вслушайся в него.

Аларик закрыл глаза, из последних сил пытаясь отфильтровать всё, кроме стука её сердца. Медленно, болезненно, ему это удавалось. Голоса отступали на второй план, превращаясь из оглушительного рёва в отдалённый гул, похожий на шум прибоя.

Прошли дни. Недели. Он учился. Как когда-то учился ставить паруса или фехтовать. Это был новый навык, новый мускул, который нужно было натренировать.

Сначала он научился «закрывать дверь». Представлять в своём разуме толстую, дубовую дверь и захлопывать её, оставляя большую часть шума снаружи. Дверь эта была ненадёжной, голоса просачивались сквозь щели, но это уже было спасением.

Потом он начал различать. Голоса птиц были лёгкими, стремительными, как ветер. Мысли зверей – более приземлёнными, наполненными образами запахов и инстинктов. А голоса деревьев… они были медленными, глубокими, как сами геологические эпохи. Он узнал, что муравьи на пороге хижины обсуждают новый путь к крошкам, что семейство лис в лесу тревожится из-за нового запаха – его запаха, а старый кит, проплывающий далеко в море, поёт грустную песнь о потерянной стае.

Однажды вечером он сидел с Элиной у ручья. Она молчала, но он чувствовал её спокойствие, её единение с окружающим миром. И он понял, что слышит не просто голоса. Он слышит само жизнь. Её простую, жестокую и прекрасную правду.

«…голоден… охота…»

Мысль пришла резко, остро, пробившись сквозь его «дверь». Она была наполнена не звуками, а образами: тень в зарослях, напряжение в мышцах, запах страха от маленького, пушистого существа у воды.

Аларик поднял голову. Из камышей на них смотрела пара голодных глаз. Молодой волк, тощий, с проступившими рёбрами. Его мысль была чистой, как клинок: «Двуногие. Слабые? Раненые? Еда?»

Инстинкт старого пирата заставил его руку потянуться к отсутствующему кортику. Но новый инстинкт, подарок Элины, сработал быстрее.

Он не закричал. Не бросил камень. Он послал ответ. Не слово, а чувство. Образ. Ощущение своей собственной силы, не как угрозы, а как предупреждения. Он представил себя скалой, неприступной и несъедобной. Он вложил в этот мысленный образ всё своё капитанье «не тронь».

Волк замер. Его жёлтые глаза расширились от изумления. Мысленный поток зверя сменился с «еда?» на «…опасно… незнакомо… уйти…». С рычанием, но без агрессии, он развернулся и скрылся в чаще.

Аларик выдохнул. Его руки дрожали.

– Ты увидел? – тихо спросила Элина.

–Я… почувствовал, – поправил он. – Я поговорил с ним.

В её глазах вспыхнула гордость, словно он произнёс не просто слова, а сдав экзамен.

Но дар был не только благословением. Вместе с голосами зверей и шёпотом деревьев он начал слышать и другое. Темнее.

Как-то раз, заснув у огня, он погрузился в кошмар. Вернее, это был не его кошмар. Это была память острова. Он чувствовал холод стали, вонзающейся в землю, слышал крики своих сородичей – не людей, а древних духов леса, – видел, как под корнями струится алая, жидкая боль. Кровь. Чья-то смерть, впитавшаяся в эту землю много лет назад. Он проснулся в холодном поту, с солёным вкусом крови на губах и с глухой, ноющей болью в груди, будто рана была его собственной.

Элина, спавшая рядом, тоже вскрикнула во сне. Их связь работала в обе стороны.

И в самые тихие ночи, когда луна освещала берег, он начинал слышать голоса из-за моря. Едва уловимые, искажённые расстоянием, полные страдания. Это были не звери и не духи. Это были люди. Рабы в трюмах кораблей, прикованные к вёслам галер. Их отчаяние было тонким, ядовитым шипом, вонзающимся в его сознание. Он слышал их молчаливые мольбы, их сломленную волю. И каждый раз его собственное сердце сжималось от знакомой, жгучей ярости.

Именно тогда он окончательно понял, что получил. Не просто удобный навык. Не просто магический слух. Он получил способность чувствовать всю боль этого мира. Его дар был одновременно и проклятием сострадания.

Он смотрел на Элину, которая всю свою жизнь несла в себе этот груз, и видел в её глазах не страх, а принятие. Она жила с этим, оставаясь доброй и любящей.

И он сделал свой выбор. Если это цена за вторую жизнь, за её любовь, за возможность слышать, как поёт мир… он готов был платить.

Он вышел из хижины, подошёл к краю обрыва, с которого было видно море, и распахнул свою «дубовую дверь» настежь. В его разум хлынули голоса: чаек, спорящих из-за добычи, дельфинов, играющих в волнах, самого моря, шепчущего свои вечные тайны осколкам скал, и далёкий, едва слышный стон из трюмов невидимого корабля.

Он слушал. И учился не просто слышать, но и понимать. Потому что в этом новом, невероятно громком мире её зелёные глаза и тихий голос оставались для ним единственным компасом, единственным якорем, удерживающим его от безумия.

И этот компас вёл его не только через шёпот леса, но и прямо навстречу тому далёкому крику человеческой боли. Крику, на который он уже не мог не откликнуться.

Прошли дни. Элина ухаживала за ним, меняла повязки, поила отварами из горьких трав. Они разговаривали. Он рассказывал ей о бескрайних морях, о созвездиях, ведущих корабль, о вкусе соли на губах во время шторма. Она рассказывала ему о духах острова, о языке ветра и о том, какие песни ей пела земля .

Он ловил на себе взгляд Хельги – тяжёлый, полный недоверия. Но взгляд Элины – становился всё более тёплый, всё более привязанным .

Однажды ночью, когда луна освещала её лицо серебряным светом, он понял, что больше не хочет быть Капитаном Алариком Вейлом, Грозой Пяти Морей. Он хотел быть просто человеком, которого спасли зелёные глаза.

Но в глубине его души, как заноза, сидело предательство . Сидел его корабль. Часть его команды , что с ними ? Сидел вопрос: «Кто я, если не капитан?»

И это в нем взяло вверх .Он не мог остаться, не зная, что стало с его прошлым. Не восстановив справедливость. Нельзя построить новое будущее на фундаменте из неразрешённого прошлого.

Однажды на рассвете, когда Элина крепко спала, он, движимый старыми инстинктами и новым чувством долга, вышел из хижины. На берегу он нашёл маленькую, но крепкую лодку-одиночку, которую, как он заметил ранее, использовала Хельга для плавания у берега. Это был побег. Самый трусливый и самый мужественный поступок в его жизни.

А в хижине , Элина приоткрыла глаза. Одна слеза скатилась по её щеке . Она знала. Она чувствовала, как расстояние между ними растёт, словно её собственную душу растягивали на части.

– Вернись ко мне, – прошептала она в тишину начинающегося дня.

Между морем и бездной

Рассвет на Ведьмином Берегу был похож на волшебство. Воздух переливался перламутром, а гигантские деревья отбрасывали длинные, пляшущие тени. Но Аларик не видел этой красоты. Его мир сузился до узкой полоски песка, хрупкой лодки и свинцового камня на душе.

Он не оглянулся, отталкиваясь от берега. Один толчок, второй, и течение подхватило утлое судёнышко. Парус, сшитый Хельгой из какой-то прочной кожи, трепетно наполнился ветром. Он плыл. Он бежал.

Первые часы он работал на износ, борясь с течением, стараясь уйти как можно дальше, пока Элина не проснулась. Он чувствовал её сонное спокойствие, а потом – нарастающую волну смятения, боли и предательства. Она не кричала. Он бы услышал её крик даже за горизонтом. Но по той самой нити, что связала их души, ударил такой шквал отчаяния, что он едва не уронил весло. Это была не просто эмоция – это была физическая боль, жгучий укол в самое сердце. Он схватился за грудь, стараясь дышать глубже.

«Я вернусь, – мысленно бросил он в сторону удаляющегося берега, словно она могла его услышать. – Клянусь. Я должен всё исправить».

Но море не слушает клятв. Оно принимает путников и проверяет их на прочность.

На второй день ветер стих. Парус бессильно обвис. «Морской Призрак» бы уже давно ушёл вперёд, используя малейшую зыбь. Но утлая лодка замерла, пойманная в стеклянный капкан штиля. Солнце палило нещадно, отражаясь от водной глади, слепя и выжигая последние силы. Скудный запас воды – несколько кожаных бурдюков – таял на глазах.

Он чувствовал Элину. Чувствовал, как её печаль медленно сменялась холодной, отстранённой пустотой. Это было почти хуже. Он предпочёл бы её гнев.

На третий день начался шторм. Небольшой, но для его лодки – смертельный. Волны, словно чёрные мрачные горы, перекатывались через борт, пытаясь проглотить его. Он вычерпывал воду шапкой, руками, крича в бешеную пену, бросая вызов стихии. Он, Аларик Вейл, не утонет в какой-то луже! Не после всего, что он прошёл!

Шторм отступил так же внезапно, как и начался. Он остался лежать на дне лодки, мокрый, обессиленный, с обожжённым солёной водой горлом. Последний бурдюк с водой был смыт за борт.

Ещё день. Два? Время потеряло смысл. Он лежал на спине, глядя в безжалостно синее небо. Галлюцинации начались тихо. Сначала ему почудился запах дыма из очага Элины. Потом он услышал скрип снастей «Морского Призрака». Он видел лицо Моргана, которое то смеялось, то плакало.

И сквозь весь этот бред он чувствовал её. Тихую, как свеча на ветру, но всё ещё горящую жизнь на другом конце нити. Это единственное не давало ему окончательно сорваться в безумие.

Он уже не мог пошевелиться. Язык распух и стал чужим. Сознание уплывало последними крохами. В одном из последних проблесков ясности он почувствовал слабый, едва уловимый толчок под килем. Знакомое, огромное тело скользнуло в глубине.

Старбакс… уходи… здесь слишком мелко… для тебя… – прошептал он в своём уме.