скачать книгу бесплатно
Преодоление иллюзий
Александр Сергеевич Акулов
Художники склонны забывать о том, что абстракционизм существовал. Таково же отношение Homo sapiens к философским безднам. Исчезновение формы и структуры как вторичностей, особенностей субъективно-родовой центрации оказывается как бы спрятанным.
Александр Акулов
Преодоление иллюзий
ПЕРИПАТЕТИКИ В ДЕТСКОМУ САДУ
Приходится искать ответ не на вопрос "Что такое онтология?", а на вопрос "Что такое бытие?".
Для сокращения рассуждений и наглядности, освобождения от многостраничного громыхания философским аппаратом, обратимся к графической картинке. Пусть у нас есть мел и доска. В центре доски мы изображаем столбик с монетами, соответствующий пакету человеческих сознаний. Каждая монета – суммарное человеческое сознание в локус субъективного времени, кажущийся настоящим.
Справа от монет пунктирно изобразим пар или облако, нечто расплывающееся, эфемерное. Этот рисунок соответствует ПОСТФЕНОМЕНАЛЬНОМУ. Постфеноменальное и есть та мнимость, тот фантом, на который обращены обыденность и естественные науки. Именно здесь в орассудоченном ложном уплотнении феноменального имеют честь "пребывать" структура, масса, энергия, информация, пространство, время etc. Всё это не является бытием.
Человеческое сознание также не может считаться полноценным бытием. Субъективная реальность – это реальность иллюзии, интерфейс. (Применительно к текущим рассуждениям мы не будем делать оговорок и уточнений.) Кроме того, мы имеем право говорить не обо всем столбике, а только об одной какой-то монетке; она – уж совсем фью без памяти, всплеск, который надо именовать реальностью субъективной…
Слева от столбика с монетами нарисуем для лучшего запоминания что-нибудь ужасное или наоборот благостное. Например, классический знак радиоактивности в виде крыльев трехлопастной мельницы или всевидящее око. Лучше не изображать шар Парменида – требуется обойтись одними символами, без лишних намеков на геометрию или природу.
Мельница или око будут соответствовать трансцендентному, то есть собственно самостоятельному бытию. Это сингулярная внепространственная и вневременная протяженность. В ней нет левого и правого, центра и периферии. Она не бог и не материя.
Онтология – учение о трансцендентном. Никто не создаст более десятка достаточно строгих утверждений в этом учении, если понимать его именно так.
Это много и очень мало. Общая теория всего рассыпается. Больше остается эпистемологии. Но немало места займут эпистемолого-онтологические рассуждения о трансцензусе. Две названные сферы здесь никак нельзя разделить.
Итак: онтология – это учение о трансцендентном и трансцензусе.
Между столбиком монет и "мельницей" можно нарисовать массу рыбьих чешуй или водяных пузырей. Здесь не будем давать пояснений. Никто не знает, на что похож этот необъект-несубъект. Главное: эти буферы не есть полноценное объективное бытие. Однако они прототип того, что в постфеноменальном именуют ПРИРОДОЙ!
Всевозможные трансцендентальные философии, теории о всеобщих основах сущего в картинку не попадают. Внутренняя философская бухгалтерия в лучшем случае оказывается только эвристическим приложением, метафилософией, а не чем-то объяснительно работающим. В худшем случае мы будем иметь дело с сугубо бумажными междисциплинарными потугами.
Должен предупредить: у нас шла речь только о логическом трансцензусе. Разумеется, онтология без логики – нонсенс. Прочие упоры в трансцендентное могут только подтверждать или незначительно уточнять логический.
Возможны два вида логического трансцензуса: 1) через анализ феноменального мира (возможно, с изначально-условным врйменным солипсизмом); 2) через выделение из феноменального некоторых общих принципов, которые затем можно распространить не только на феноменальное, но и на любое нечто.
Как раз второму виду трансцензуса могли бы помочь некоторые формальные метатеоретические наработки, скажем, рассмотрение парадокса небытия.
Конечно, большъе разногласия между авторами порождают соблазн отказаться от термина "онтология". Но почему в таком случае не отказаться и от слова "философия"? Ответы на вопрос: "Что такое философия?" тоже слишком разноречивы. К этому отказу мало кто готов. Но как раз здесь может созреть новое и грандиозное.
* *
Заметка на полях. К слову "грандиозное". Уверен, философию следует преподавать в детском саду, ибо чем дальше – тем хуже. К тридцати пяти годам мало уже кто может воспринять и утверждение "трава не зелена"[1], если раньше над подобными вопросами не задумывался.
СТАТЬИ ИЗ КНИГИ <..>
А. ПОЧЕМУ ФИЛОСОФИЯ НЕ ДОЛЖНА БЫТЬ НАУКОЙ?
С нашей точки зрения, философия – такая же самостоятельная сфера погруженности человеческого сознания, какими являются искусство и наука. Подобную точку зрения легко объяснить, а при необходимости – и обосновать ее универсальную значимость. Сложнее обстоит дело с модальным оттенком в заголовке: "НЕ ДОЛЖНА БЫТЬ НАУКОЙ…" Ведь даже живопись, музыка, поэзия в определенных смыслах предстоят как науки. В выражениях "наука поэзии", "наука живописи", "наука музыки" нет ничего предосудительного. Как бы непоследовательно и стихийно ни осуществляли овладение техникой или теорией названных искусств, особые науки как в переносном, так и в прямом смысле здесь нужны. Причем, не одна – несколько наук приходятся и на поэзию, и на живопись, и на музыку. Однако аналогичное сближение науки и чистой философии грозит абсурдом. Здесь мы подходим к положению о диаметральной противоположности науки и философии. Противопоставленность науки и философии более кардинальна, чем противопоставленность науки и религии, причем настолько, что по отношению к философии наука и религия оказываются чуть ли не одним и тем же. Это можно различить и при поверхностном взгляде: наука и религия конвенциональны, а в философии конвенции носят ограниченный характер, не являются общим правилом.
При сходстве принципов новых направлений со старыми приходится всё-таки добавлять корень "нео-" (неокантианство, неопозитивизм), проводить значительные уточнения. В этом мы видим нечто похожее на ситуацию в искусстве. Мода, новые веяния и перспективы меняют практически всё – к старому нет возврата. Часто подобная конъюнктура весьма стихийна, интеллектуально безосновна.
Рассмотрим вопрос глубже. Для этого нам придется отбросить привычную философскую риторику, состоящую в нанизывании абстракций и понуждающую к построению пирамид из обобщений. Если мы представим, что эти иерархии внутрифилософских построений рухнули, перед нами не останется ничего, кроме неявной логики и первичных, собственно эмпирических феноменов. Именно в этой точке следует сделать остановку и далее не двигаться в сторону науки. Тогда неизбежно на смену аналогии и индукции придет – нет, не дедукция (без последней и так нигде не обойтись), а – редукция; на смену синтезу – не анализ (без него также не обойтись), но явление особое – выход на новую ступень знания не путем суммирования предварительного материала и какого-то его рядоположения, а путем своеобразного мировоззренческого отмывания до первичной сути. Плоскость слов ограничена: мы не имеем здесь в виду нечто подобное сортировке, сличению и пр. Сходное снятие мировоззренческих иллюзий позволяет обращаться к логическим парадоксам, не отождествляя их с курьезами. Редукция и указанное отмывание имеют отношение не к словесным знакам и абстракциям, но к реальному психологическому полю и градиенту. Релятивизм и скептицизм, необходимо проявляемые при этом, делают невозможным какое-либо сосуществование философии со слепыми заимствованиями из общей психологии – мы получаем метафизику в лучшем смысле.
Предметом метафизики, как и должно, оказывается метасознательное, метафеномены, то есть дочувственное, а вовсе не "сверхчувственное". Действительной подложкой субъективного сознания не могут быть ни мозг, ни молекулы, ни атомы – мы должны двигаться внутрь рассматриваемого, а не парить над ним, синтезируя фантомы искусственно умноженных ощущений. Психофизиологического или психофизического вопроса для философии не должно существовать. Она идёт не вверх, а вниз, не перед субъективным сознанием, а за него. Что касается науки, то для неё психофизическое является не вопросом, а парадоксом. С точки зрения естественных наук, мы сталкиваемся с абсурдом: за небом, за потолком, которые мы видим, должна располагаться гигантская кора человеческого мозга. Этот сюрреалистический пример делает наглядным порочный логический круг, создаваемый совокупностью естественных наук. Порожденное феноменальным идеальное наука замаскированно пытается выдвинуть в качестве причины феноменального! Не следует забывать: наука условна. Она описывает и предсказывает то, что в нормальном случае смогла бы описать, но в строгом смысле ничего не объясняет – феномены в ней, в лучшем случае, сводятся к феноменам или к их суррогатам. Задача философии – поиск ключей к тому миру, где нет философских категорий, чисел и физических полей, то есть к миру, а не искусственным надстройкам над ним.
Б. ИДЕАЛЬНО ЛИ СОЗНАНИЕ? СУЩЕСТВУЮТ ЛИ "ИДЕАЛЬНОЕ" И "МАТЕРИАЛЬНОЕ" В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ?
Названные вопросы слишком связаны, отвечать на них следует одновременно.
Единственный мир, который дан субъекту, – мир феноменов. Мир феноменов есть здесь-теперь-так реальность. Эта реальность вполне может быть и иллюзорной, но тем не менее она предстоит, и в этом предстоянии – ее фактуальность. Всё, что находится за пределами субъективной реальности, является либо объективной реальностью, либо фикцией, выдумкой, несуществованием.
Сознание, имеющее отношение к самым разным субъективным средам, гносеологически однотипно. Разница заключается в способах развертки, в формах осознаваемости. Так, реальная мысль, в отличие от идеи[2], есть своеобразное тонкое ощущение, связность протяженных ощущений смысла, с одной стороны, а с другой – гомолог конечности, мышцы, тонкозримый переключатель представлений. Чтобы видеть неидеальность мышления, не нужно быть духовидцем.
Поверхностность, пластичность феноменов, наличие сновидений, галлюцинаций, различных пограничных явлений, их аутопространственность (протяженность внутри себя, а не в каком-то "внешнем пространстве") говорят о нематериальности как отдельных феноменов, так и сознания в целом. В определенных отношениях весьма соблазнительно прикладывать к феноменам апробированную "гидродинамическую модель", то есть говорить о возможном полевом характере феноменов, однако термины "материальное" и "физическое" в достаточной степени атрибутированы и дискредитированы в мировоззренческом плане. Но идеально ли сознание? Что есть "идеальное"? Действительное положение вещей заставляет нас утверждать: сознание неидеально. Оно чисто феноменально и есть в предельном варианте форпост между феноменальным и тем, что принято называть "идеальным", но и в названном варианте оно всё же остается в области феноменов, не пересекает их границы.
Идеальное – не некая тонкая вселенная и не мир вообще. Идеальное – в основном, нечто полученное вследствие намеренной или стихийной идеализации, то есть тем или иным образом надуманное. Идеальное – даже не предмет воображения. Нативное воображение, дающееся в здесь-теперь-так представлениях, – феноменально, а идеальное – либо условно воображаемое, либо особое следствие интеллектуального измышления, такое следствие, которое невозможно чувственно вообразить или даже логически связать в полноценной форме. Идеальное часто происходит из умственных посылок. Эти посылки по их логической стороне могут быть далеки от реального воображаемого, а также оказаться в противоречии друг другу.
Логическое противоречие может разрешиться только в нигде, то есть в идеальном, в данном случае узком идеальном. Итак, термин "идеальное" в уточненном понимании является антонимом термина "реальное". Если феноменальное – во многом живая идеализация природы, то идеальное – результат мёртвой идеализации на межчеловеческом и человеческом уровне. Названная разница (живого и мёртвого) некоторым кажется более очевидной.
Иногда задаются вопросом: "Субъективно идеальное или объективно?" Вопрос этот бессмыслен. Что имеется в виду? Происхождение идеального? Но происхождение идеального, способ его выделенности имеют мало отношения к фактуре. Идеального просто нет. Оно не субъективно и не объективно. Да! Но оно положенность! Кто его полагает – человек или общество? Субъективная оно положенность или объективная? С социологической и исторической точки зрения, идеальное, конечно, ближе к межсубъективному. Однако термин "межсубъективное" нельзя считать философским. Он требует менее точных мерок строгости. Философски он некорректен, поскольку какого-либо коллективного разума, общественного сознания в прямом смысле нет. Всё это метафоры. Фактуально идеальное является условным фантомом над реальными субъективными ощущениями.
Возможны различные виды идеального. Это, например, собранность здесь-теперь данного разрозненно, частично; это условная развернутость здесь-теперь свернутого; в предельном случае это – то, что здесь-теперь вообще невозможно, а в "максимально предельном" – в уже запредельном варианте – то, что невозможно логически. Существуют специальные ощущения-ссылки, подразумевающие, порождающие идеальное.
По большей части все мы – идеалисты в своей обыденной жизни. Идеальное – циклопический фантом, мнимо продолжающий наш узенький спектрик здесь-теперь-так. Интеллектуально человек всё еще великий дикарь, ему мало просто воспоминаний, просто планов, просто представлений. Хочется, чтобы за ними было нечто, с чем можно было бы оперировать, хотя бы косвенно. Ссылка на некий покрытый агностикой трансцендентный субстрат сложна для практики. Мы еще не роботы; именно на базе наших стремлений к бессмертию ощущаемости, логически превращаемой в свою противоположность – идеальное, появилась наука, какую мы имеем.
А материальное? Имеет смысл не рассматривать материю, материальное как некие первосущности. Обратимся к самим материалистам для выяснения, что именно они считают материей. Одни материалисты называют материей свое тело, одежду, диван, ворону и камень, на котором она сидит… Таким образом, они отождествляет свои психические представленности (феномены) с материей. Другие материалисты, более изощренные, скажут, что материя – это вакуум, электромагнитное поле, протон, нейтрон и др. А потом, возможно, открестятся и от этого, уйдут в какой-либо мир понятий. Эти вторые материалисты ничем не лучше первых, ибо физические представления сводятся к тем или иным обыденным представлениям, способам предварительного истолкования обыденного. Физические картины мира – производные производных нашей наивной виденности. Физик идет не внутрь реальности, а парит над ней, в области абстрактных отображений параллелизует возможность новых феноменов.
Де-факто как в первом, так и во втором случае материализм оказывается разновидностью идеализма. И если некто все-таки попытается обойти физика, создать нечто вроде современной натурфилософии на основе данной ему "философии науки", то сам поставит себя в смешное положение.
Не таковы новые области физики, чтобы быть служанками натурфилософских принципов.
Мы имеем субъективную реальность феноменов, которые не материальны и не идеальны. Наличие этих феноменов, их незамкнутость, неполнота позволяют выдвинуть гипотезу об объективной реальности. И все возможные рассуждения на эту тему нам говорят: объективная реальность не идеальна и не материальна. Она – продолжение того, что мы имеем, но продолжение, не похожее на то, что мы имеем. Это не дома, деревья и горы. Это не "виденности", подобные резерфордовскому "виденью" атома.
В. ВОЗМОЖНА ЛИ МЕТАФИВЗИКА БЕЗ СПЕКУЛЯЦИЙ?
Отвечая на первый вопрос, мы говорили о необходимости отказа философии от злоупотреблений абстракциями, отвечая на второй – о небытийной отфеноменальной природе идеального. Идеальное уходит из мировоззренческого фокуса и даже в качестве подсобного орудия мышления выступает как третьестепенность. Критика чистого разума формально не нужна, ибо нет никакого разума. На предполагаемом месте разума находится сугубо чувственный ум.
Ум не может перепрыгнуть через себя – флюиды идеального над ним остаются пустыми. Если они пригодны для решения каких-то частных вопросов, то непригодны для философии в качестве ее предмета. Здесь пути метафизике нет, то есть нет спекулятивного пути. Остается только одна возможность – частичная редукция феноменального. Акт редукции делает ясным, что именно в феноменальном является производным, относительным, а что всё еще несет в себе черты абсолютного.
Методов трансцензуса несколько. Сравнение результатов, полученных различными методами, позволяет делать поверки. Роль эмпирического материала для философии, помимо феноменов, играют логические, естественнонаучные и независимые от естественных наук чисто мировоззренческие парадоксы. Возникающая новая метафизика, хотя и сходна с наукой, последней не является ввиду особенностей своего предмета. Метафизическим миром оказывается всё то, что мировоззренчески просвечивает сквозь пленку реальных феноменов. Эта метафизика является, скорее, "метаментальникой". Ее сфера – метасознание. Отнюдь не выдуманное психологами подсознание!
Г. В ЧЕМ СЮРРЕАЛИСТИЧНОСТЬ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОГО ФИЛОСОФСКОГО МЫШЛЕНИЯ?
Несомненно – в попытке гиперреализма и, сверх того, – в отталкивании от того сюрреалистического абсурда, в котором рано или поздно оказываются, до которого доходят направленности коллективистской механики, конвенционализма.
В метафизическом нет ни стрелы, ни Ахиллеса, ни черепахи, но древние иллюстрации метафизического мироустройства, связанные со смешиванием различных гносеологических пластов, могут явно или неявно перекликаться с новыми.
На глубинном уровне здравый смысл, наука и философия мало смотрят друг на друга, почти не пересекаются. Философия одновременно и возвращает человека в человека, и снимает его существо как таковое, превращает его кажимости в мыльный пузырь.
Д. О "ПРЯМОМ" ИЛИ "БЫТОВОМ" ДОСТУПЕ К МЕТАФИЗИЧЕСКОМУ
К правильному представлению о характере метафизического можно, в частности, прийти путем отказа от доминанты зрительных стереотипов протяженности. Алокальность и внекоординатность объективной протяженности[3] не должны приводить к выводам о следовом характере пространств, промежуточных между объективным и субъективным.
К метафизическому относится абсолютное, буферное и доабсолютное. Однако, говоря о непосредственном доступе к метафизическому, мы не имеем в виду некой духовидческой узримости буферного (здесь возможны бесчисленные фальсификации). Образование метафизического иллюминатора, метафизический прогляд даются не через образы и представления. Это виденье (бесструктурное или близкое к бесструктурному) возникает благодаря внутренней чувственной вспышке. Фактически подобный контакт с метафизическим достигается через перцепцию-апперцепцию, особую сосредоточенность. Нельзя отождествлять прочувствованность метапсихического со всеми "движениями души", "душетрясениями". Наиболее полная открытость метафизического возникает там, где есть внеродовая, внеиндивидная оцененность бесструктурного. Открываемое описываемым образом древлесознание – обычно только частично и отнюдь не весь метафизический мир.
СЕМИОТИКА АНТИИНФОРМАЦИИ
/Доклады на заседании: "Поэтической функции", 1989 (Фонд культуры. Думская башня);
Философского клуба в рамках "Дней Петербургской философии – 2004"/
– Знает ли Электра своего брата Ореста?
– Да! Она знает его!
– Сейчас он стоит перед ней, закутанный
покрывалом, и она не знает, что этот
человек – Орест.
/Парадокс Эвбулида/
Существует немало логических, математических, семантических, астрофизических и прочих парадоксов – около трех сотен. Их обозрение вызывает к жизни одну мысль: "Замкнуть уста и не философствовать". Многие философы так и поступают, хотя и по другим причинам, без обращения к проблемам элеатов и пирронистов. Метафизика выветрилась не только из философии, но также из поэзии, где практически не осталось поэтического содержания.
Утопление в обыденности – общее место. На потребителя-обывателя направлена современная наука, техника и технология. Мы – свидетели цивилизационного парадокса: изощренные технические средства существуют ради подачи примитивнейшего содержания и полоумной рекламы.
Тем не менее, можно показать пунктиром тот путь, по которому могла бы пойти земная цивилизация. Проведем хотя бы один штрих этого пунктира.
Эпистемологический анализ эстетических ощущений неизбежно должен опираться на выявление в человеческом восприятии некоторой особой сферы. Как правило, эту сферу принимают заведомо заужено, сводя ее, в лучшем случае, к внутреннему плану эмоционального. Условимся в дальнейшем называть внутренний (субъективный) план эмоционального эмотивным.
Во избежание недоразумений, поясним особенности используемой в данном изложении методологии. В нашей модели философско-психологического реализма мы отказываемся не только от обычных условностей постструктурализма, превращающих потенцию восприятия фрагментов текста или интенцию межтекстуального в развернутую актуальность, но и – в более общем ключе – от абстракции как ведущей формы философского рассуждения и заменяем функцию традиционной абстракции – функцией пропозиции (про-позиции, предпозиции, а не просто высказывания). Тем самым при опоре на то или иное здесь-теперь-сознание (выверенное и релятивизированное представлениями о других сознаниях и других здесь-теперь) возникает возможность получать обобщения без отвлечения и допущения, а также верификацию – прямой самодостаточной подстановкой.
Отличие смысло-знаковой пропозиции от привычного абстрактного понятия двоякое:
1) акт подстановки не оставляет в пропозициональном выражении незаполненного логического объема;
2) подставляемое входит в пропозициональное целиком, то есть в подставляемом не оказывается каких-либо денотативно избыточных фактуальностей, подлежащих элиминации.
Примером пропозиционального выражения может быть высказывание: "Мне кажется, что я присутствую в некотором мире". Невзирая на заведомую условность и приблизительность этого высказывания, не имеет значения, о каком именно "мире" и каком "мне" идет речь. Для целого класса возможностей допустимо снятие вербальной способности, поскольку денотат термина "кажется" невольно вводит тот или иной неречевой эквивалент (практически любой интенциональной представленности). То же можно сказать о более точном аналоге приведенного высказывания: "ощущение «я» плюс остальное (само)восприятие" и других его аналогах, в том числе потерявших обычную грамматику, а заодно и благозвучную тавтологию.
Используя в дальнейшем более свободный и терминологически разгруженный стиль изложения, мы предполагаем все же возможность сведения ключевых высказываний к пропозициональным выражениям, допускающим проверку той или иной конкретной субъективной реальностью. Эта необходимость возникает всякий раз тогда, когда упор делается не на мировоззрение, а на основания мировоззрения. Отчасти такие основания можно найти в более дифференцированном подходе к качественному психологическому материалу.
Наша первая дифференциация традиционно понимаемого психического заключается в разделении его на собственно психическое и психейное. Если собственно психическое – это область наглядного, осознанного, непосредственная реальность как таковая (и "внутренняя" и "внешняя"), то психейное – это не только нечто неосознанное, но и недостижимое в качестве предела осознавания, если подразумевать терминологически строгое разграничение… Если есть сознание и метасознание, то психейное – часть метасознания, наиболее близкая к сознанию, а вернее – некоторая окрестность психического. Расчленять каким-либо образом психейное на структуры – означает творить мифы. Психейное не есть объект какой-либо конкретной науки и выступает только как своего рода вещь в себе.
Одним из самых древних мифов по отношению к психейному является миф о разуме – абсолютно идеальном и нагом уме. Реальный ум вполне чувственен и есть область наглядных ощущений смысла, связанных с воспоминаниями, представлениями и прочими здесь-теперь-феноменами. Собственно ум вполне фактурен, хотя невещественен, несубстанционален, а равно – неидеален, если, конечно, идеальное не рассматривать как нечто условно-относительное и соотносительное. В реальном здесь-теперь-уме не может быть точных окружностей, полного словарного запаса "личности", чисел типа 333333, а есть только опознаваемость их знаков, их образов, ссылки на них, но все то, чего нет в реальном уме, якобы есть в некоем фиктивном уме, разуме, хранящем абсолютно голые идеальности.
Можно привести рельефный пример. Так, умножая 353 на 353 в столбик, мы вовсе не мыслим. Мы умножаем не собственно числа, а только оперируем со знаками, то есть действуем подобно логарифмической линейке – она тоже не мыслит. Роль движка линейки для нас выполняет алгоритм, основой которого лишь отчасти и поверхностно выступает ум, а более – нечто, находящееся в психейном.
Частные науки не могут обойтись без висящих в небытии интеллектуальных эталонов, но метатеоретическое значение этих эталонов более чем сомнительно. Конкретно вывод о том, что человек – существо неразумное, пусть делает тот, кому это необходимо, – ситуация достаточно погранична, поскольку при желании всегда можно найти доводы в пользу косвенной или опосредованной разумности человека. Для пчел, муравьев и коралловых полипов такие доводы уже найдены. Не будем ломать копья из-за дефиниций.
Целостной современной психологии как таковой не существует, есть только совокупность экспериментально-прикладных наук и теоретических паранаук. В первую очередь такой паранаукой (то есть не-наукой) является так называемая общая психология. Увы, теоретическая психология все еще недостаточно развита. Вследствие этого она по-прежнему черпает свой материал из предпосылок полуфилософских и полуобыденных, пользуясь довольно упрощенным и излишне натурализированным пониманием философских концепций. В положениях, описывающих качества сознания, множество мертвых схем, какие в неизменном виде дошли до нас со времен Аристотеля. Неизбежно возникло несколько ничейных областей, которые с начала XX века стали быстро заполняться психоаналитическими сказками, одна другой краше и картиннее.
Основываясь на вышесказанном, мы считаем себя вправе значительно отойти от обычных, канонизированных философско-психологических положений. Продолжая прерванный ход наших рассуждений, мы подразделяем психические феномены на дифференцированные и интегративные – с одной стороны, а с другой – на нейтральные и ненейтральные. Особый интерес для нас представляют интегративные ненейтральные ощущения, главной разновидностью которых являются тонические неиндифферентные ощущения, то есть реактивные ощущения.
В строгом смысле любое ощущение является реактивным, пусть хотя бы слабоинтенсивно. Реактивность, имеющая достаточно выраженный характер, свойственна только определенной группе ощущений – собственно реактивных. В дальнейшем мы будем называть их реактивными ощущениями (или р-ощущениями) без каких-либо оговорок.
Особенностью р-ощущений является направленность на бесструктурно-антиинформационное. Тотальная значимость в себе каждого из них превышает сигнально-биологическую значимость и вместе с тем извнутренне не является значимостью информационной.
Сам характер р-ощущений, их небиологическая витальность, просвечивание в них не имеющего какой-либо структуры импульса, способствует утверждению мысли о том, что тонизм каждого из них не есть случайный знак, могущий в принципе быть и иным, – здесь безусловно мы соприкасаемся с некой чрезвычайной сферой бытия.
Можно сравнить путешественника по "потоку сознания" с космонавтом. Дифференцированные нейтральные ощущения такого психонавта будут приборной доской или табло, а некоторые из интегративных ощущений (в том числе реактивные) – иллюминаторами.
Реактивные ощущения
1. Разлитые реактивности. Реактивности, расфокусированно присутствующие в любой ткани сознания.
2. Главная компонента локальной боли, главная компонента локального "удовольствия".
3. Прочие р-ощущения, сцепленные с соматикой, в том числе имеющие место при патологии.
4. Невербализуемые ощущения, переходные от соматикосцепленных к автономным, тонического характера.
5. Эмотивно-канонические ощущения.
6. Неканонические эмотивности.
7. Тонкие эмотивные ощущения (ТЭО).
8. Тонкие неспецифические ощущения (ТНО, мистические ощущения).
9. Предельные ощущения.
10. Сверхощущения.
11. Протопатические ощущения.
12. Протоощущения.
13. Прочие.
Разлитая реактивность – это не слишком выделенная реактивность. Ее классический пример – теплые и холодные цвета и оттенки цветов: не сам цвет, а его незримая тонусная окраска, отталкивающаяся от сплошности колора и дающая ту или иную витальность чувства. Это как бы слабая тонусная наэлектризованность, еще не вызывающая глубокого внутреннего резонанса.
Говоря об ощущениях, сцепленных с соматикой, мы подразумеваем не некую физиологическую соматику, а соматику как психическое соматическое облако, тело – многочувственный психический образ в психических координатах, телесное самоощущение-самовосприятие.[4]
Ощущения пункта 4 в чистом виде невербализованы, но чтобы их отдифференцировать от других, достаточно представить реактивные ощущения, входящие в общие самоощущения усталости, бодрости, оживленности и т. п. Близкие ощущения могут возникать при действии психотропных препаратов и всякого рода многореактивных затронутостях (имеющих место при исполнении танца, во время гонок и не особенно тонких переживаниях зрителя-болельщика).
К эмотивно-каноническим ощущениям относятся внутренние (то есть не поведенческие) компоненты удивления, страха, смеха, центральные ощущения, входящие в комплексы гнева, ярости и собственно эмотивные компоненты радости (диапазон обыденной представленности).
