скачать книгу бесплатно
Прошла и свадьба. Гости даже не прошали о Михаиле, понимая, что ни так-то легко вырваться из «проклятущей Москвы». И только брат Анны Микулишны, Николай, тихо, уже после всего, как прощались, спросил:
– Что с Семеном, Аннушка? Будто мертвый ходит.
Тут Анна Микулишна и дала волю слезам, зарыдала в голос, царапая щеку о золотое шитьё братнего выходного кафтана.
– Илларион сказал – выгнал его! Сама ничего не знаю. За «Наливки» какие-то. Со мной и слова не молвит, молчит…
– Как Мишка в «Наливках» оказался? – спросил встревожено Николай Микулич, а сам тут же подумал: «молебен о Михаиле заказать надо». Что такое «Наливки» он хорошо знал – и в Москве бывал, да и так земля слухом полнится.
– Анна! Дело худо. Дело козней дьявольских. Ежели Семен не одумается, не вернет его – погибнет сын. Душу навеки погубит.
Смертельным страхом застужила душа Анны Микулишны, и этот страх пересилил страх перед мужем. Тем же вечером, когда боярин благословил младших детей на сон грядущий, Анна Микулишна не повела Настеньку и Ваняту в терем, а, отдав их няньке, сама осталась в Крестовой палате. Замялась у порога:
– А если… Миша… уйдет из «Наливок» этих… Пок…
Не успела и слова договорить. Как топором рубанул, оборвал её муж:
– Я чтобы в доме моем имени этого не слышал. Он мне не сын. И ты не смей просить! Пусть живет, как знает. Пусть делает, что хочет. Вольному воля!
Не разорвалось материнское сердце. Кровью засочились её молитвы. Год, второй… Дела, заботы… все тяжче и тяжче становилось в Воронцовском дому. Бывает так… тучи сойдутся, ползут медленно – медленно, а уже дышать нечем. Потом всю землю накроет тьма. Ничего не радует. Только горе вокруг. У Ульянии, молодой невестки, выкедень стался, потом еще один. Муж совсем стал чуждаться Анны Микулишны.
А сердце материнское болит. Болит, будто это его порвали осколки взорвавшейся выборгской башни. Ничего не знала Анна Микулишна о сыне, только чувствовала. И молилась. Читала «Жития»: Самуил благодаря обетам и молитвам своей матери, стал человеком Божьим и великим строителем государства и церкви. И святая Моника ходила за сыном по пятам, когда он впал в грех…
И вот в один из дней у Великой княгини узнала боярыня Воронцова такую весть: царевич Василий – Гавриил заточен под стражу, а его детей боярских и наливковцев бросают в тюрьмы, пытают страшно за пособничество царевичу в злоумышлении на государя. Готовится им лютая казнь. С Великой боярыней стался обморок. Упала она в княжеских хоромах.
А в это время рязанское войско готовилось к походу на Мстиславль. Вел войско Семен Иванович Воронцов. Идти боярину в поход, а жена лежит в болезни. Зашел он в терем, склонился к ложу, она слабо перекрестила его…
– Хранит тебя Господь от меча и стрелы.
Надо уходить. Во дворе ждут дружинники. Строится войско за городским Посадом. Князь Великий ожидает своего боярина.
– Семен…
Семен Иванович обернулся от двери.
– Будешь на Москве… Узнай о нем… а то уж не знаю… свечу за здравие ставить… за упокой ли…
Глава 5 Казнь
«Не проворным достается успешный бег, не
храбрым – победа, не мудрым – хлеб, и не у
разумных богатство, и не искусным – благо-
расположение, но время и случай для всех их.
Ибо человек не знает своего времени. Как
рыбы попадаются в пагубную сеть, и как
птицы запутываются в силках, так и сыны
человеческие уловляются в бедственное время
когда оно неожиданно находит на них»
Книга Екклесиаста 9, 11—12
Весь Рождественский Пост и Святую неделю на Москве шли розыски. Хватали скрывавшихся наливковцев и Васильевых детей боярских, метали в тюрьмы, пытали.
После Крещения на Москве – реке прямо возле не заледеневшей еще Иордани, возвели помост. Из Тайницких ворот Кремля обыденно выехали санки – подручники палача привезли плаху, топор, мешки для тел. В оттесняемой стражей толпе, стали считать эти мешки – шесть. Значит, казнят шестерых людей царевича Василия-Гавриила.
Так и было. Привезли шестерых. Дьяк стал вычитывать вины осужденных и страшно завыла на весь стужий лед Москвы-реки матка веселого Афонии Яропкина. Настырные москвичи знали и молодого князя Ивана Палецкого-Хруля, книгочия, знатока эллинских философов. Все же он был не простого, а очень знатного рода! Вон, стоит, опустив длинноносую голову; изуродованное палачами лицо скошено набок; безумными глазами смотрит на окровавленную Иордань и дрожит мелким ознобом в долгой белой рубахе.
Более всего подивило москвичей осуждение к смерти царского дьяка Владимира Гусева. Когда снесли его с повозки – сам он не мог идти – заволновалось, зашумело людское поле, как колосья в бурю. Спрашивали друг друга:
– Гусев?
– Неужто сам дьяк Гусев?
– А то кто? Вон, чтет же… дьяка Владимира Гусева…
Кто подурней, да поязыкатей, стал тут же вещать – мол, раз уж самого Гусева царь Иоанн не пощадил, значит и точно было злоумышление великое. Значит, и царевичу Василию-Гавриилу невдолге осталось жить.
– Вот как Господь-то покарал Софию – грекиню! – пискнула одна женка, – она князя Ивана Молодого отравила, а теперь Бог у неё сына заберет.
Владимир Гусев был правой рукой Державного, составителем знаменитого Судебника 1497 года – свода законов общих для всей объединенной Руси. Такого Судебника не существовало на Руси более трехсот лет со времен «Русской Правды». Этот Судебник – плод многолетней работы, в нем справедливость Божья слилась со справедливостью человечьей.
Князю Палецкому – Хрулю, наливковцу Стравину, дьякам Гусеву и Стромилову усекли головы. Жуткой была казнь ярокудрого Афони: первым взмахом палач отрубил ему правую руку, потом левую. Афоня орал, дергался, привязанный к плахе – всегда любил танцевать, и тут, в смерти, будто затеял последний свой пляс. А палач не спешил: не часты такие казни на Москве, когда еще и показать себя, красивого, в новой шелковой рубахе! Он прошелся от одного конца помоста к другому, словно не замечая безрукого человека извивающегося в диком крике, истекающего кровью за его спиной. Толпа онемела. Тихо, без звука, омертвев лютым страхом, валились иные слабые женки. Давно уволокли Афонину мать. И над всем этим, над заледеневшей пристанью, над башнями Кремлевскими, над Москвой-рекой летел сатанинский вопль. Палач, играючись, развернулся и ловко, через плечо, отсек Яропкину правую ногу чуть выше колена… потом левую.
Несчастный Афоня визжал. Но вот топор перерезал гортань, перерубил шейные позвонки. Тихо – тихо стало.
Такое же мучение предстояло и шестому осужденному – сыну боярскому Поярку.
* * *
Четвертого февраля, на день мученика Авраамия, по всей Москве вновь скакали бирючи. Люди открывали двери, выпуская дорогое тепло, хлопали окошки высоких теремов, а иные бежали послушать на улицу. Бирючи оглашали стольному граду Москве о венчании на царство Дмитрия Внука.
Эта весть, перескочившая частокол жиротопни, как ком земли о крышку гроба, придавила Михаила. Он уже второй месяц колол дрова у дядьки Савватея, надеясь, что все как-то уладится, образуется, окажется неправдой и вернется в свою колею. Венчание Дмитрия Внука на царство означало полную погибель царевича Василия-Гавриила и полную погибель его, Михаила, жизни.
* * *
Посреди соборного Успенского храма возвышались три места: для Иоанна Третьего, Дмитрия Внука и митрополита. Удоволенное происходящим боярство, как вода остров, окружали этот помост. Для служилых дворян и купечества еле хватило немного места у дверей, простые москвичи заполонили паперть до самого Благовещенского собора.
Когда Иоанн Третий с внуком вошли в храм, митрополит со всем клиром начал служить молебен Богородице и Петру – чудотворцу, прося Заступницу молитвами московских святых даровать юному Дмитрию мудрость и силы к великому делу управления православной страной.
Обряд венчания на царство был совершен по византийскому!!! канону. Так некогда возводили на престол Палеологов в далеком Царьграде. А нынче праправнук Великого Михаила Палеолога сидел под стражей, а сын молдавской княжны короновался шапкой Мономаха.
После молебна Державный и митрополит Симон сели. Дмитрий стоял перед ними на вышней ступени амвона. Иоанн сказал:
– Отче митрополит! Издревле государи, предки наши, давали Великое княжество первым сынам своим: я так же благословил оным моего первородного, Ивана. Но по воле Божией его не стало: благословляю ныне внука Дмитрия, его сына, при себе и после себя Великим княжеством Владимирским, Московским, Новгородским. И ты, отче, дай ему благословение.
Митрополит велел юному князю ступить на амвон, встал, благословил Дмитрия крестом и, положив руку на главу его, громко молился, да Господь, Царь Царей от Святого жилища Своего благословит воззреть с любовью на Дмитрия; да сподобит его помазатися елеем радости, приять силу свыше, венец и скипетр царствия; да воссядет юноша на престол правды, оградится всеоружием Святого Духа и твердою мышцею покорит народы варварские; да живет в сердце его добродетель, Вера чистая и правосудие.
Тут два архимандрита подали царские бармы.
Ах, как светилась, как сияла радостью красавица Елена Волошанка, когда на её пятнадцатилетнего мальчика дед возложил шапку Мономаха. Как райская птичка на высоких церковных хорах трепетала она, вдыхала глубоко, закусив розовые губки. Ладошками восторженно прикрыла лицо!
И многосильный князь Патрикеев и косой сын его, напяливший на себя по случаю такого торжества чуть ли не все родовые сокровища, глядели удовлетворенно. Ряполовский невесть чему хмурился, переминался, отягощенный долгим обрядом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
