Два луидора Людовика XVI. Иронический детектив

скачать книгу бесплатно


На душе у него стало тоскливо. Простое дело обрастало мистикой и смертями.

– Ладно, разберемся. Виновные будут наказаны в соответствии со всей строгостью закона, ? подбодрил себя Пролом любимой присказкой.

3

Глюк краснел, бледнел под напором женских издевок в лаборатории криминалистики, но дело свое делал.

С удивлением он узнал, что майор Стриж, который всегда ходит в потертом, старом мундире и жалуется на безденежье, любит закусывать французский коньяк десятилетней выдержки черной икрой и делает это раза три в день.

– То-то его, оборотня, кровит, – позлорадствовал Глюк.

А вот прапорщик Колыванов предпочитает пироги с капустой. Ему Геннадий всегда симпатизировал. Простой, безотказный, невезучий служака, побольше бы таких.

Много о чем еще узнал Глюк в лаборатории и про людей, и о лошадях.

Кормили тех не по норме, нерегулярно.

– От такой еды золотые монеты, как курочка ряба, нести не станут, – размышлял отставной капитан и просил жену своего шефа постараться разгадать, как у лошади в брюхе, а потом в навозе монеты оказались.

Та отмахивалась. Говорила, что и так все ясно.

– Не, ничего не ясно! – настаивал Глюк и добил криминалистов.

В конце концов, Антонину Григорьевну осенило. Она собственноручно села за недавно полученный в качестве гуманитарной помощи от швейцарских криминалистов прибор, и после двухчасовой ворожбы иностранная техника, помноженная на ее смекалку и опыт, дала ответ.

– Вот что я вам, Геннадий, скажу. Монета ваша в лошадиное, извините, дерьмо попала не из лошадиной задницы и тем более не из лошадиного брюха! – озвучила этот ответ подполковник от криминалистики.

– А откуда? – оживился Глюк. Он почти знал, что должен быть такой ответ. Надеялся на него, и вот, техника не подвела.

– От верблюда! – разозлилась Антонина. Она-то думала, что Глюк восхитится умом и умением, а этот мужлан обидел ее, сразу брякнув: «Откуда?»

– Там верблюжьего не было! – уверенно ответил внимательный капитан.

– Эх, Глюк, ты и есть Глюк! Композитор без оркестра. – Антонина покрутила у виска пальцем.

– Не понял? – Гена моргал глазами, потом сообразил и в ответ тоже съязвил: – Верблюда – это вы в том смысле, что не знаете откуда.

– Верблюда – это в том смысле, что ты, Гена, мог бы и восхититься техникой и тем, как я на ней работаю, сколько сил на твое дерьмо потратила. А ты как козел заблеял: «Откуда, откуда!» – С возрастом Антонина Григорьевна стала немного обидчивой и немного сентиментальной. На глазах у нее выступили слезы.

Геннадий понял свою психологическую оплошность, поцеловал подполковнице руку и закатил речь о ее гениальности и талантах. Извинения были приняты, и Виагра рассказала, что провела послойный томографо-спектральный анализ, из которого выяснила следующее:

– В одном из слоев присутствуют следы переваренного в желудке лошади овса и сена, – это понятно.

Глюк кивнул головой и сказал:

– Так!

– В следующем слое частицы хлопка, окрашенного в цвет хаки. – Виагра поглядела на штаны Глюка и вздохнула.

– Так! – Глюк тоже поглядел на свои грязноватые полувоенные штаны.

– Далее отпечатки твоих немытых лап, – продолжала Антонина Григорьевна. – Они у меня есть в картотеке, да я и без этого их давно наизусть помню.

– Так, – снова кивнул Глюк.

– А вот дальше, Геннадий Петрович, самое интересное. Слушай внимательно, повторять не стану. – Виагра начала говорить, как будто читала протокол: – На ближних к золотой поверхности монеты слоях обнаружены фрагменты отпечатков пальцев, принадлежащих четырем мужчинам. Один неизвестный, сорока девяти лет, имеет нарушения обменных процессов, по которым можно сделать вывод, что его вес значительно больше среднего.

Второй: тридцать семь лет, рост один метр семьдесят восемь сантиметров. Мускулистый, спортивного вида, волосы темно-русые, глаза зеленовато-карие, вместо левого верхнего клыка золотая фикса.

– Это все прибор? – Глюк пораженно ткнул пальцем в ящик с дисплеем.

– Это все я, – гордо ответила Виагра. – А прибор дал фрагменты отпечатков двух его пальцев. Большого с одной стороны монеты и указательного – с другой. Причем эти отпечатки послойно до и после отпечатков толстяка с разницей минут в пять. Как будто он показывал тому монету. Эти отпечатки в нашей картотеке есть. Принадлежат очень скользкому типу, Лужину Виктору Валерьевичу. Лужин проходил по пяти делам, и ни разу не смогли привлечь. Не хватало доказательств. Пальцев еще двух мужчин в нашей картотеке нет. Но могу сказать, что держали монету они не более чем месяц назад.

А вот следов лошадиного брюха на монетах нет.

Глюк присвистнул.

– Не свисти, денег не будет.

– А это! – Глюк показал на золотой луидор.

– Это для музея, а не для гастронома. Ты его, кстати, уже можешь взять. Наверное, дорогущий, – предположила Антонина Григорьевна.

– Шеф как раз это узнает, – ответил Геннадий, – в нашем музее.

– Ну-ну, – скептически хмыкнула Виагра, имевшая несколько раз дело с местными учеными. – Хотя там есть один корифей.

Геннадий говорил последние фразы рассеянно. Он был потрясен возможностями техники и ее хозяйки. С минуту потоптался около прибора, сказал «спасибо» и направился к выходу.

– Геночка, – ласково окликнула его напоследок Виагра, – вот тебе портрет и адрес Лужина по прошлогодним данным, а заодно результаты экспертизы. Удачи.

Она протянула Геннадию несколько листов в пластиковом пакете. Глюк сказал очередное «спасибо», поклонился ученой женщине и, потрясенный, вышел. Но через минуту холодный ветер привел его в чувства, он повеселел, зашагал бодрей, а еще через минуту стал насвистывать в ритме марша любимую песню про службу, которая, как вам уже известно, и опасна, и трудна.

4

Стрижа и Колыванова Ломов на службе не застал. Дежурный рассказал, что они выпили за сержанта и разошлись.

– Жалко парня, совсем молоденький был. – Пролому всегда становилось муторно, когда гибли из-за каких-то сволочей люди. Даже незнакомые – Да он жив, – сказал дежурный. – Да, а мне сказали, убит.

– Не, без сознания. Не знают, выживет ли. Но живой. Будем надеяться.

Пролом повеселел, хмыкнул о всегдашней неразберихе и пустомельстве и стал расспрашивать дежурного о подробностях.

Узнал, что Стриж орал и валил все на Колыванова, а тот угрюмо оправдывался. Узнал, что майор Стриж в последнее время был дерганым, ко всем придирался, а Колыванова съедал со свету. Собственно, ни Стриж, ни Колыванов ему особенно были не нужны. Пролом не очень-то верил в их причастность к убийству третьего патрульного. А тут оказывалось, что того, к счастью, не убили. Поэтому продолжал разговор скорее по привычке выполнять все намеченное. Так сказать, для галочки в собственном плане. Он с начальником отделения выпил за здоровье сержанта, чтобы тот выжил.

– Выжил и дал показания, а то от этой парочки ничего не добьешься, – пожаловался начальник на Колыванова и Стрижа.

Потом они пили чай. Ломов слушал последние новости милицейской жизни. Начальник сказал, что завтра возьмет с Колыванова и Стрижа рапорты. Добавил, что сержант, Бог даст, выживет, попрощался и уехал в управление.

Петр Романович остался. Сидел на диване, слушал дежурного по отделению о том, что сержант был совсем молодой, только отслужил в армии, что еще не успел жениться. Хотя теперь это вроде бы и неплохо – хуже было бы, если б остались дети-сироты.

– Ты это брось, парень еще живой! – возмутился Ломов.

– Наши медики и здорового угрохают, а этот в коме.

Такие разговоры Пролом слышал каждый раз, когда плохое случалось с кем-нибудь из своих. Разговоры, что лучше и что хуже, были нелепыми по сути, но Ломов понимал – говорили про худшее, чтобы не спугнуть надежду. Чтобы черт, который подслушивает, не добил раненого. Да и просто людям надо выговориться, поэтому сочувственно кивал, соглашался. Пил вместе с другими, но всегда было тоскливо, муторно на сердце и любые слова злили.

«Уж лучше бы молчали», – думал Пролом, но обычай есть обычай. Каждый в таких делах примеривает и ранение, и смерть на себя и не зарекается от нее, как от сумы и от тюрьмы.

Позвонил Глюк, доложил о сногсшибающей информации и предложил немедленно увидеться.

Время было обеденное, и Ломов, чтобы снять злость на бандита, хоть и мертвого, убитого Стрижом, успокоиться, сосредоточиться на деле и подсластить жизнь, назначил встречу в кафе «Лакомка».

Страсть к сладкому была одной из немногих слабостей подполковника. Он не упускал случая, чтобы не съесть бисквит с кремом из смеси каких-нибудь личи и киви, запить его кружечкой экзотического чая и закусить суфле с необычной орехово-коричной или какой другой начинкой.

На этот раз знакомый шеф-повар предложил песочное печенье со взбитыми белками, миндалем и кешью. Сделано все это было как корзиночка, внутри которой колебалось желе и горкой громоздились маленькие алые клюквинки с одной ярко-желтой морошкой посредине. Чай был обычный, черный, но с какой-то нежной и ароматной травой. Ломов думал о происшедшем, горячий чай согревал, успокаивал, отвлекал. Он начал гадать, что за трава была в заварке, пил третью чашку. Название крутилось, но не отгадывалось.

– Приятного аппетита, шеф. – Глюк плюхнулся в кресло напротив и подозвал официанта.

Ему тут же принесли здоровенный эскалоп с жареной картошкой и кружку пива.

– Извините шеф, что за столом передаю вам такое, но дело не терпит отлагательств. – Люков не склонен был к сентиментальным философствованиям о жизни и смерти. Гордость от добытых сведений переполняла. Он растянул рот в улыбке, выложил перед Проломом первый листок, в котором было описано, чем питались их бывшие коллеги, и погрузился в трапезу.

Подполковник прочитал. Покраснел. Перечитал снова, потом смял листок и засунул в карман.

– А я с этой сволочью столько лет служил бок о бок, – мрачно подытожил он. Потом повеселел и продолжил: – А вот Колыванов-то молодец. Наш человек. Не продался за рюмку коньяка. Надо будет этого Стрижа прокачать как следует. Народ в отделении говорит, что он Колыванова сжирает. Если что, возьмем мужика к себе.

– Возьмем, нам хорошие люди нужны, – согласился Глюк и спросил: – А как в музее?

– А в музее вот что. – Подполковник перешел на шепот и рассказал помощнику все, о чем поведал Винярский. – Так что, Гена, чует мое сердце, должна объявиться еще одна монета.

Глюк подмигнул шефу, вытащил из пистончика монету и с размаху, как доминошкой, шлепнул ею по столу:

– А вот и она!

Потом достал из пакета остальные листы экспертизы и также звонко, будто играл в карты, шлепнул ими по столу.

Пролом изучил шею Людовика на монете, покачал головой, поцокал языком, чего с ним раньше не случалось, внимательно прочитал остальные листы и заключил:

– Геннадий Петрович, я тобой горжусь. Где же ты отыскал вторую монету?

– Да там же, где и первая была, только поглубже. Извините еще раз, не за столом будет сказано.

– Да какой уж тут стол! – Петр Романович был потрясен. – Ген, Тоня говорила, что им технику новую по гуманитарной помощи завезли, но чтобы такое! Я никогда бы не поверил. Вот империалисты! Но ты, Геннадий Петрович, еще больший молодец. Нашел второй луидор да еще сообразил передать для анализа! Молодец!

Ломов заказал два коньяка. Коллеги чокнулись, выпили за неизвестного им сержанта, потом за технический прогресс и приступили к обсуждению дальнейших действий.

– Итак, милиция занимается убитым бандитом. Данных о нем пока нет. Когда появятся, Кротов сообщит. А у нас на первое место выходит Витек Лужин, – говорил Пролом. – Вообще-то портрет оставь себе, я его и без портрета знаю. Надо идти к нему. Если повезет, застанем самого, а нет, так дома пошерстим, авось чего и отыщем.

Ломов помолчал и, как бы самому себе, пробормотал:

– Боюсь, что у него найдутся защитнички. – Помолчал и закончил: – И не только шахматные.

Потом, не принимая возражения Глюка, расплатился за все, что было на столе, и они отправились по адресу, указанному в Антонининой справке.

5

Квартира Лужина была на третьем этаже кирпичной «хрущевки». Железная грязно-коричневая дверь. Два простеньких замка. Пластмассовая ручка. Звонок. На звонок, конечно, никто не вышел.

Ломов вытащил из кармана отмычку, покрутил в руках. Представил, как проскрипит металлическая дверь. Как потом он откроет обшарпанную деревянную. Как они войдут в коридор. Увидят старое трюмо, вешалку с четырьмя крючками, осенним пальто или курткой, зонт, внизу будут валяться стоптанные ботинки, драные тапочки. Как услышат в углу урчание холодильника. Заглянут в туалет, совмещенный с ванной. Там будут ржавые, покрашенные лет сорок назад голубой краской трубы, капающие краны. Возле стены наискось будет стоять деревянная дырка для унитаза.

Подполковник вспомнил, что в семидесятых, когда сам жил в такой квартире, это совмещение юмористы называли гавванной. Вспомнил, как они с Тоней были рады первой собственной квартире. Как покупали после каждой получки сперва раскладной диван, потом холодильник, потом еще что-то. Куда это потом девалось? Как ломалось, заменялось на новое?

Он знал, что в комнате будет стоять шифоньер и сервант из ДСП. Криво прикрученные дверки, того гляди, отвалятся, потому что шурупы не держатся в таких древесно-стружечных плитах. Знал, что под бельем или в старой женской сумочке среди квитанций за квартиру, газ, свет найдутся какие-нибудь документы и немного денег, рублей триста.