Под маяком никто не живёт

Александр Ларин

Под маяком никто не живёт

Глава 1

Я открыл эту историю для себя ещё на материке, когда мне только-только прислали письмо с кое-какими сведениями. Полной картины происходившего мне было не понять ни сразу после прочтения, ни даже сейчас, после всего того времени, что я провёл на острове. Началом всему, как мне удалось выяснить, послужило крушение китобойца, шедшего в домашний порт, добраться до которого ему было не суждено. Странным мне в этой ситуации показалось хотя бы то, что меня или моих коллег не привлекли сразу, прождав год или больше того с того момента, как возникли первые подозрения. Впрочем, я отнесу это с должным мне безразличием к такому же точно безразличию прочих. Я так же не могу быть уверен, что все собранные и найденные мной кассеты расположены будут далее в нужном порядке, полноценны и не имеют дополнений. Записи смотрителей обнаружены нами не были, ровно так же, как и многие из предметов их быта и даже они сами. В вырытой землянке я увидел следы существования в ней человека и эти самые записи, пока ещё не дослушанные мной до конца; но тех выводов, что я успел сделать, вполне достаточно, чтобы убедиться в отсутствии его на острове в данный момент – наша группа обошла все уголки земли и заглянула во все скрытые места.

Главной загадкой, из-за которой мне и прислали то самое письмо – была безостановочная работа маяка и, как следствие, нерентабельный расход масла. Когда на остров высадились очередные снабдители, то обнаружилось, что на острове никого нет. Но маяк работал и запасы до этого с берега кем-то забирались. Установить личность автора записей не удалось и вряд ли удастся в ближайшем будущем, поскольку крушением китобойца никто не занимался, а заниматься им сейчас – дело бесполезное. Ясно одно – он выжил и добрался до острова. Где он сейчас – одному богу известно и мне только предстоит это выяснить. В данный момент я на мелкой шхуне возвращаюсь на материк, с целью разузнать как можно больше про бывших смотрителей и разобраться в их судьбе. Кто знает, сколько всего замешано в этой истории людей и к чему приведёт меня следствие. Скоро я со всем разберусь и напишу подробный отчёт.

Я дослушал записи. Дрожащими руками пишу это в своём блокноте и надеюсь на то, что мне показалось. Сейчас ночь и я давно не слышал разговоров на палубе, что случается редко. Надеюсь, мне показалось. Очень надеюсь.

Глава 2

Сегрегация людей – дело не самое благородное, но необходимое и неизбежное. И зачастую в нём возникают неожиданные и, порой, непредсказуемые группы и подвиды. Среди тысяч множеств делений по различным критериям встречаются и «удобные» люди – они ловко позволяют себе не следовать одной из конкретных категорий, а вальяжно воспарять над всеми сразу, будто буревестники над необъятными просторами океана. И ладно бы они бывали только в тех выделенных группах, в которых неоднозначность параметров вытекает из вполне логичного вывода о невозможности принятия одного, единственного верного для каждого человека выбора. Но случается это даже чаще в тех случаях, когда таких выборов, скажем, два или три. Например, нам известно, что представление о своей жизни, в том числе делится каждым на то, является ли последовательность его решений закономерной судьбой, или же всё то, что он делает – он делает сам, без всякой на то предначертанности. Особенно занимательным становится наблюдение «удобных» людей в этом ключе: когда человеку удобно, за него решает судьба; в ином случае – он сам. В спорах между представителями различных групп вполне объяснимую крупную роль играет способность собеседников к казуистике – именно она создаёт тот образ, который в конечном итоге доходит до наблюдателя. И уж не важно тогда становится, какие на деле у человека взгляды и мысли – всё ясно заранее и дальнейшему рассмотрению не подлежит.

Переключатель… Так… Вроде, заработало. Итак, он сказал мне начать эту дурацкую запись снова. Понятия не имею, какая она по счёту и уж тем более не стану я это выяснять. Сегодня вторник, двадцать первое число. Кажется. Сегодня у меня на ужин небольшая кастрюля варёной картошки да какая-то консерва. Вроде с рыбой. Сэр Джеффрис начал прятать часть припасов, но времени на поиски у меня мало, так что мне приходится довольствоваться тем не богатым, что есть. Свет сегодня горит. Джеффрис молодец. Вонь всё-таки прорывается наружу. Думаю, что стоит перезакопать их поглубже. По правде говоря, я и не знаю, что ещё могу рассказать. Готовлюсь отходить ко сну. С керосином в последнее время бывают трудности, поэтому я стал его экономить. Постоянная темнота здесь и ночь снаружи начинают мне надоедать ровным счётом так же, как и фактическое одиночество, но ещё раз так рисковать, как это было год или чёрт его пойми, когда назад, я не стану. Конец записи.

Ладно, сегодня я без него решился на запись. Но для этого есть веская причина! Меня чуть не заметил Джеффрис. Будь он проклят! С другой стороны, ему же лучше. Мне не спалось, и я решил прогуляться. Было раннее утро, и я не мог знать, что этому старику снова приспичит порыбачить! Благо, я заметил его раньше, чем он повернул голову в мою сторону. Ох, и худо бы было! Ну ничего. В прошлый раз он рыбачил только когда было совсем тепло, но чтобы в такую погоду… В целом, кроме утреннего происшествия, день прошёл так же спокойно. Ах, да, сегодня двадцать второе. Я всё же решился не отбиваться от ведения табелей. Да и не так скучно, когда сам себе работу создаёшь, а не со стороны её принимаешь. Наверное, стоит изложиться здесь как-нибудь поподробнее, но это всё потом. Для этого придётся раздобыть кассет и батареек, а с этим сейчас и у Джеффриса трудности. Меня радуют наши с ним совместные ожидания судна с континента: шхуна или что другое – без разницы. Они все предзнаменуют благие вести, так что в особенности радость от разных кораблей не отличается одна от другой. Я пробовал составлять график их прибытия, но то ли я дурак и просчитываюсь, то ли в действительности этого графика у них нет – эта информация мне недоступна. Надеюсь, что скоро, потому что он настаивает на том, чтобы я продолжал, а для меня это в общем-то не сложно и позволяет развлечься на какое-то время. Конец записи.

Приехала! Наконец-то! Сегодня двадцать четвёртое. Опять же, по моим расчётам. Надо будет свериться с календарём Джеффриса. Сегодня нам привезли сразу несколько мешков моркови, лука и консервы. Картошки нет и слава богу. Но вместе с этим всем, во-первых, не приехали ни батарейки, ни кассеты, а во-вторых – старому кретину стало скучно, и он попросил себе собаку. Большую такую, собаку. Не знаю, что эта за порода – не видал таких у нас. Раза в три она больше кошки и вся чёрная как мазут. Надо придумать, как от неё избавиться. Этот страшный пёс наверняка по доброте душевной и просто так не подпустит меня к дому. Пока что старина Джефф водит его с собой туда-сюда, но, думается мне, скоро это прекратиться. Всё-таки ходить на маяк просто так и ходить на него, волоча за собой или таща на себя псину – вещи разные. Во всяком случае, делать что-то с этим надо, и скоро я придумаю, что. Конец записи.

Он говорит мне, что собаку можно просто прикончить. Так уж и просто! И ведь даже недели не протянул старина возиться туда-обратно с волоком. Недели! Хорошо, что я успел стащить мешок моркови до того, как он устал. Хотя, если подумать, может, поэтому он и оставил собаку у дома. Не знаю, что у него на уме. Стоит попробовать как-нибудь стащить его кассеты. А ведь действительно интересно, как нашу жизнь видит старина Джеффрис. Она только для меня состоит из буквального паразитизма. Эх, знал бы Джефф… Впрочем, страдать долго не приходится. На ужин теперь, наконец-то, не картошка. Да и керосином мне также удалось обзавестись. Не знаю, как теперь будет справляться смотритель со своей работой, но, в общем-то, волнует это меня мало.

[Та же кассета]. Ладно, это меня волнует. Но не могу же я вернуть ему украденное! Пускай он дальше списывает происходящее на чертов и бесов. Или на что он там всё списывает, мне доподлинно это не известно. Буду дальше экономить и дам ему отдохнуть от постоянных изыманий. А вдруг Джефф ни на кого это и не списывает? Может, он сам начинает верить в то, что, например, приехало не два, а, положим, один мешок моркови. Или что керосина уходит намного больше, чем старику кажется. Да, определённо как-нибудь нужно будет спереть у него кассеты. Любопытно. Попробую сегодня меньше смотреть на океан и отблеск от волн его света. Пора восстанавливать человеческий режим. Хотя бы потому, что я чувствую, что жизнь моя сейчас совершенно не нормальная. Постоянная бессонница и хандра начинает утомлять. Человек – существо дневное, а не ночное. Тут стоит задать вопрос, можно ли меня назвать человеком, но утруждаться в поиске ответа на него я хочу едва ли. Конец записи.

Глупая псина! И всё-таки он был прав – от неё стоит избавиться. Сегодня я подкрался, как умею, к дому Джеффриса и попробовал скормить собаке консерву – так эта стерва загавкала и зарычала, точно дикий волк. Слава богу, что Джефф оставляет её на привязи и я успел уйти до тех пор, пока он не вышел на улицу в одной рубахе её успокаивать. Эта гадина ещё долго смотрела на кусты, в которые я успел прыгнуть и гавкала. Повезло, что сэру не пришла в голову идея посмотреть, на что так встрепенулся его верный подданный. Ну и чёрт с ней! Завтра я её умерщвлю. Нечего на нашем острове животным водиться – без них жили и без них хорошо жить будем. Впрочем, от кур или уток я бы не отказался – консервы уже осточертели. Пускай хоть козочек привезут – всяко лучше, чем эти жирные гадости. Маяк сегодня горит. С небольшим опозданием, но я готов такое простить. Он готов такое простить. Конец записи.

Не смог. Не уверен, смог бы я сейчас в целом вставить нож в сопротивляющееся и полное неистового стремления жить тело, но этому не суждено было случиться сегодня. Стоит продумать, как к этой псине подкрасться – сделать это не так-то просто, как мне казалось. Сволочь меня за сто метров чует и тут же рычать начинает. Эх, жалко у меня яда какого нет. С другой стороны, Джеффрис сегодня снова взял её с собой на маяк, так что, может, и не придётся. Нет, придётся решительно. Но сначала план. Сначала план. Кстати говоря, придётся на некоторое время завязать с записями, поскольку это последняя кассета, и я даже не уверен, что успею наговорить всё, что хотел сегодня. На днях займусь собакой и, может, трупами. Дела эти совершенно отвратительно, но необходимы. Маяк горит. Хорошо горит. Вовремя. Чувствую наслаждение от каждого поскрипывания и стука – слышу я их отчётливо хорошо. Тик. Тик. Тик… – это грузик медленно опускается. Вид из моего окошка пускай и не полный открывается, но уж какой есть. Сделаешь больше – старикан точно мимо не пройдёт. Заметит. Морковь, вопреки моим ожиданиям, надоедает быстрее картошки. С другой стороны, в сыром виде она намного вкуснее. Последние два дня не утруждаюсь в готовке – так и керосин не тратится, и хоть какое-то разнообразие появилось. Темнота вокруг начинает меня убивать, словно постоянно сгущаясь. Я стал лучше в ней видеть, но первый дневной свет теперь больно бьёт по глазам всякий раз, как проникает внутрь. Подумываю закупорить чем-нибудь единственное отверстие в моей лачуге, но не уверен, что так мне будет достаточно кислорода. В общем, буду ждать посылки с континента и вести письменный табель. Пока всё. Конец записи.

Глава 3

Вечно сомневающегося человека можно сравнить с тварью, живущей на дне колодца – для неё светлое время наступает только лишь в полдень, когда солнечные лучи проникают в скважину, если та не прикрыта навесом. Неуверенные люди сродни этому существу бояться пробовать и рисковать – вылезать из колодца трудно и требует больших физических усилий, что чаще всего ленно и отлагаемо. Так они и живут, наблюдая свет раз в сутки и с каждым днём всё больше смиряясь со своей судьбой, считающие, что старания не приведут ни к чему, кроме лишних ушибов и переломов. Переживут они и навес над отверстием, и даже если в колодце не останется воды для поддержания жизни – будут стонать, жаловаться и рыдать, но вылезти не попробуют. Даже если скважину решат засыпать землёй.

Ох, уж, не успел я соскучиться по записям. Зато есть что рассказать. Сегодня 1-е число и, кажется, я таки определил интервал, с которым прибывает продовольствие. Наконец-то дождались мы с Джеффом новых, пустых кассет и полных заряда батареек. Так что можем оба продолжать свои записи. А ещё я ловко расправился с псиной – и даже особенно придумывать ничего не пришлось. Глупый зверь с охотой проглотил кусок гретой мясной консервы, в который я засунул пару гвоздиков. Они-то и разорвали его чрево изнутри. Сомневаюсь, что он погиб по другой причине, да и для меня сейчас важно не это – путь в дом снова открыт, и я могу не боясь перемещаться по ночам и утрам. Не утруждаясь в выкапывании могилы, Джеффрис просто выкинул бездыханное тело пса в океан. Собаке – собачья смерть. Единственное, что меня сейчас тревожит – проблемы с пресной водой, запасов которой у меня осталось на пару дней. Беда в том, что в бутыле Джеффа её столько же, если не меньше. И что за глупость? Неужели не могут они возить сразу всё и вместе – нет же: сначала тебе картофель, потом батарейки, потом вода, потом консервы и так далее. Морковь, к слову, быстро закончилась, так что приходится вновь радоваться сырой картошке – вода из-под неё оказалось не очень вкусной, так что уж лучше я буду есть твёрдый овощ и запивать его нормально водой. Солёные консервы так же вышли из моего рациона до следующей поставки фляг. Трупы я перезакопал. Ну и вони было! И выветривалась она целый день – повезло, что Джеффрису не приспичило прогуляться под маяком.

[Та же кассета]. Он постоянно повторяет, что под маяком никто не живёт. Я уже утомился от этой фразы, но всё же покорно шёпотом её повторяю. Было бы здорово, если бы я мог отслеживать как-нибудь все перемещения смотрителя по острову. Я оставил попытки составить расписание его дня, поскольку упорядоченности и систематичности в них на столько мало, на сколько это возможно – и без всякой бумажки ясно, что маяку положено начинать светить на закате, а ко сну он отходит практически сразу после рассвета. Всё остальное время Джефф, словно безумный, слоняется по острову туда-сюда, пресекая всякие мои попытки выйти наружу – страшно. Вдруг заметит. Не хочу его терять. Конец записи.

Под маяком никто не живёт… Под маяком никто не живёт… Я стал засыпать с этой мантрой. Что такое «мантра» я не знаю, но, думаю, что это слово сюда подходит. Холодает. Хорошо, что для меня это не великая проблема – я человек привыкший. И уже точно сейчас лучше, чем было раньше. Хотя бы не хуже. Сегодня четвёртое. Приплыли картошка и вода и я своими ушами слышал, что Джефф попросил привезти в следующий раз керосин. Молодец. Керосина нам скоро понадобиться много, в особенности – мне. Смотрителю в этом плане везёт больше – ему позволительно топить дом дровами. А что до меня – то мне остаётся надеяться на несколько стыренных керосинок. За неимением большего, как говорится! Но я не жалуюсь. Тепла мне хватало и, думаю, хватит. Планирую в ближайшее время сделать вылазку за припасами себе. Хочу картошки. Жареной. Подумываю ещё как-нибудь сварить суп. А что? Ингредиенты насобирать могу все, кроме хлеба и соли. Но соли достаточно и в консервах, так что у меня получится. Чаще стал смотреть на океан – снова начали привлекать волны и чайки. Кажется, вдалеке я даже видел фонтан кита. Эх, вот бы всё-таки ещё разок попробовать его мясо. Но рассчитывать на это не приходится. Люблю отражение света от маяка от поверхности воды. И этот тик… Размеренный и одинаковый. Тик… Тик… Молодец, Джефф, работает. Значит, жить будем. И он, и я. Конец записи.

Мне стало трудно засыпать. Всякий раз он грузит меня огромным количеством мыслей, избавиться от которых после возможности нет. Тяжело и учащённо бьётся моё сердце, старательно гоняющее кровь к думающему аппарату. Глаза бегают. Отчего-то звуки маяка перестали быть убаюкивающими и стали пугающими. Не знаю, отчего мне так беспокойно, но он говорит, что всё будет нормально. С другой стороны, через некоторое время говорит он уже прямо противоположное. Настроение меняется по щелчку шестерёнки. Страшно. Спокойно. Тревожно. Под маяком никто не живёт. Конец записи.

Сегодня, кажется, уже восьмое. Я почти не спал уже несколько ночей. Не нахожу себе места. Записываться не хочется, но приходится. Одно радует – Джефф перестал рыбачить, и теперь уже я могу спокойно прогуляться по острову утром. Забрал себе всего понемногу – пускай старик тоже не бедствует. Со следующей поставкой моркови сварю себе суп – отмечу годовщину. И ведь весь год со стариной Джеффрисом! Молодец, работяга! Остальные до тех пор не дотянули – и сами виноваты. Пренебрегали. Сейчас сижу и смотрю на печку – тепло от неё стало необходимым.

[Та же кассета]. Он говорит, что не стоит так рисковать, гуляя по острову. Но мне ведь так хочется! И надоело мне отшельничество и паразитизм, пускай это и единственный способ моего существования. Стены моей комнаты стали удушающими тисками. Очень мне здесь тесно, но больше её делать нельзя – заметит. Попробую нормально поспать. Как раз заводится маяк, самое время. Конец записи.

Ничего не выходит. Попробую сам себя успокоить. Щёлк-щёлк. Зажёг ненадолго лампу. К сожалению, единственным чтивом, которым мне удалось обзавестись, была незаурядная инструкция-напоминалка для смотрителей. Хоть бы картинки нарисовали, ей-богу. «Своевременное «включение» маяка – самая ответственная задача смотрителя. Всё по порядку: заправить канистру керосином; подняться по колонне на верх; выйти в фонарное помещение; залить жидкость в специальное отверстие и зажечь лампу; поднять с помощью вала грузик, медленное опускание которого приводит в движение крутящие лампу шестерни; поддерживать свечение до рассвета…» Я бы мог выходить на прогулку днём, если бы не непонятное бодрствование старика, который мог проснуться в любое время до вечера. Так что мне осталось только утро, которое он тоже хочет отнять. Надеюсь, что ему это не удастся. Не удастся. Под маяком никто не живёт. Конец записи.

Обычно я ненавижу туман – это означает, что Джефф весь день будет на маяке и мне придётся сидеть внизу, смотря в окно или заниматься чем ещё угодно – выйти всё равно не получится. Однако, сегодня он принёс вместе с собой какое-то особенное успокоение. Думаю, что сегодня я хорошо отдохну. Есть не хочется, так что я просто посмотрю на океан и вернусь на матрас. Конец записи.

Да уж, похолодало стремительно быстро. Сегодня всего лишь десятое, а мне уже не удаётся спать без зажжённых керосинок. Туман держится вот уже пару дней, и я не нахожу себе места в комнате. Брождение туда-сюда ни к чему не приводит. Еда надоела. Суп надоел. Хочется поговорить с кем-то, кроме него. Подумываю рискнуть и выйти-таки на прогулку. Скрытно, по кустам добраться до другой стороны острова, на которую Джефф всяко без надобности не сунется, а в туман у него такая потребность не возникнет решительно точно. И пускай ему эта затея не нравится – так жить уже нельзя! Куда это годится? Быт мой ежедневный начинает сводить с ума. Но больше прочего меня раздражает неопределённость, воцарившаяся не так давно вокруг. Отчего размеренный шум маяка и океана становятся не успокаивающими, а, скорее, нагоняющими тревогу – я знать не могу. Любопытно, что это так же резко меняется и наоборот. И поведать, кроме этой штуковины у меня на столе, некому. Да уж, понимаю Джеффа. Мне бы тоже собаку. Но у него хотя бы семья на материке есть! Впрочем, на самом деле, мне это не известно, но я так думаю. Иначе зачем ему эта работа? Конец записи.

Только сейчас я подумал о том, что, возможно, семьи так же были и у двух прошлых. Жаль. Однако, если пораскинуть мозгами, то первый был откровенно сам виноват. Второй же, может, и не до такой же степени, но тоже. По крайней мере, так говорит он. И я с ним согласен. И пускай скажут спасибо, где бы они сейчас не были, что я по-людски с ними обошёлся, а не выкинул в океан с обрыва, как собак! Джефф не такой – работящий, честный. Не хочу, чтобы он переставал таким быть. А если бы он знал – так же бы этого не хотел. Конец записи.

Продолжаю вести бумажные табели. И всё-таки это утомляет. Думаю, что прекращу и уж лучше буду больше записываться сюда – это проще и удобнее. Навык мой письма, конечно, от этого может и пострадать, но, с другой стороны, пригодится ли он мне ещё хоть когда-нибудь? Не знаю. Двенадцатое число. Скоро станет совсем морозно даже для того, чтобы сидеть без печки днём, чего уж говорить о ночи. Выходил погулять. Погода с утра была чудесная и я, дождавшись захода Джеффа в дом, всё-таки решился обойти весь остров. Чувство страха смешалось с тревогой, но, всё же, такой всплеск адреналина время от времени мне полезен. На пути обратно я уже бежал, беспокоясь за то, что смотритель проснётся раньше положенного. Было боязно и любопытно. Я наконец-то вдохнул морозного океанского воздуха полной грудью, смотря на мрачный, пасмурный, но невероятно живописный и величественный образ, открывающийся с обрыва на другом конце острова. Маяк оттуда кажется странной разрисованной горой со стекляшкой на верхушке. Люблю маяк. Конец записи.

Глава 4

Невероятной иногда кажется тяга живого человека к собственной важности – будь она достигнута значимым достижением, прикосновением к великому или принадлежностью к популярному сообществу. Стремление это порой не обусловлено даже личной выгодой, а только лишь иллюзорным значком отличия от прочей, «серой массы», не добившейся ничего. Страшным становится тот миг, когда человек, совершенно обезумевший своей идеей и более её не контролирующий, перестаёт обращать внимание и на всё его окружающее – будь то живой человек или даже группы оных. Индивидуализм, присущий всем людям от рождения в социуме и раскрученный до максимума – страшное оружие, управлять которым означает быть на самой вершине обезумевшего мира.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.