скачать книгу бесплатно
– Спасибо, Уильям, единственное, чем вы можете помочь – это оказать любезность нашему гостю Илье Ильичу и принести йод и ту специальную мазь, которую я привез давеча из Парижа, помните? Ну ту, в бутылочке с оранжевой этикеткой, очень помогает от…
Но Островский так и не договорил, от чего помогает чудодейственная парижская мазь, потому что в это мгновение дверь с грохотом распахнулась, и на пороге, как гром среди ясного неба, появился Явуз. В дверях он стоял лишь одну секунду, которой хватило, чтобы разглядеть всех, кто находился в гостиной. В следующую он уже шел к столу, где на стульях сидел хозяин дома и Андрей Александрович. Антон и граф стояли чуть поодаль, Ремизов же распластался в кресле.
Турок шел тяжелой поступью, ботинки его скрипели кожей при каждом шаге. Дворецкий попытался его остановить, положив тяжелую руку ему на плечо, но тот дернулся, казалось, совсем легко, и Уильям отлетел назад, прямо к двери. Правда, не упал, схватился рукой за маленький столик, на котором стояла хрустальная ваза.
Подойдя прямо к Островскому, который успел встать, он посмотрел ему прямо в глаза и страшным хриплым голосом, который Антон уже слышал вчера вечером, спросил:
– Хова где? Говори, собака.
Так, видно, он называл своего хозяина.
– Я не знаю, о ком вы говорите, сударь. Извольте немедленно покинуть этот дом! – Ответил Петр Петрович, пытаясь придать своему голосу нарочитую строгость, хотя заметно было, что ему немного страшно. В свете последних событий это было неудивительно.
– Где он? – Повторил страшный турок, поправив болтавшуюся на его поясе саблю в ножнах, видно, для острастки.
Отозвался граф.
– В кабинете, мой дорогой Явуз, в кабинете. Вон там, – он указал на дверь в углу. – Можете полюбоваться.
Островский шикнул на него, разозлившись, что Чернокуцкий влез в разговор, но было поздно. Бесцеремонно отстранив промышленника, турок направился прямо в кабинет. Подошел, оглянулся еще раз на собравшихся, затем взялся за ручку двери. Открыл, вошел.
– Что ты наделал, дурак, что ты наделал! – В отчаянии закричал Островский и тут же, со всех ног, побежал в кабинет. Остальные, чувствуя нависшую угрозу, кинулись за ним. Даже Ремизов сорвался с места, держась за перебитый нос.
– Иншаллах!!! – Послышалось страшное восклицание турка, и он тотчас же выскочил из кабинета. Его бесцветные глаза налились кровью, зубы оскалились, как у хищного зверя, руки дрожали. Шрам на его щеке, казалось, загорелся темно-красным огнем.
Ковров, Островский, Чернокуцкий, Ремизов и Уильям встали как вкопанные, не в силах сделать больше ни шагу. Если бы глаза страшного турка могли извергать гром и молнии, все пятеро были бы уже повержены.
– Кто?!!! – Закричал Явуз. – Кто это сделал! Говорите, кто это сделал?!!
Гневные восклицания страшного альбиноса были мало похожими на крик. Скорее это был истерический вопль, причем какой-то нечеловеческий, животный. Так мог кричать только смертельно раненый зверь, чувствующий скорую смерть и в реве своем выплескивающий ту недюжинную энергию, которую можно назвать жизнью. Впоследствии Ковров долго вспоминал этот крик и это страшное, безумное выражение его лица. И как бы он ни хотел, как бы ни старался, долго не мог он потом забыть это поистине ужасающее зрелище.
Все молчали и смотрели на Явуза странным, потерянным взглядом. Видно было, что им действительно страшно. Страшно было и самому Антону, но он боялся себе в этом признаться.
– Аааааа!!!! – Завопил обезумевший альбинос и выхватил саблю из ножен. – Я убью вас всех! Подлые шакалы!
Островский, Уильям и Антон в страхе стали пятиться назад, граф же (было заметно, что испугался он менее всех), предупредительно ретировался обратно к столу и там остался. Только Илья Ильич остался стоять на своем месте, впав, что называется, в ступор.
В турка воистину вселился дьявол. С безумным воплем он бросился на стоявших в нескольких шагах от него людей, размахивая саблей. Она легко скользила в его умелой руке, а острый, как бритва, клинок со свистом рассекал воздух.
Все в ужасе содрогнулись. В гостиной царил дух смерти. Казалось, ее можно было даже пощупать.
Первые два взмаха клинка рассекли воздух, а в третий раз безумец замахнулся на стоявшего в оцепенении Ремизова. Антон увидел, как клинок навис прямо над его головой. Грузное, медлительное тело даже не сумело сообразить, что его грозит страшная опасность, и что через одно мгновение этот человек будет разрублен надвое.
Все, подумал Антон Ковров, это конец.
Но в последний момент, когда казалось, смертоубийства не избежать, сработал рефлекс, который в таких случаях идет впереди разума и спасает жизнь. Ремизов поднял обе руки над головой, и, прежде чем турецкая сабля обрушилась на него, подался чуть вперед, сбивая безумного с ног.
Тот, конечно, не упал, но самую малость пошатнулся. Этого с лихвой хватило, чтобы изменилась траектория удара. Он пришелся неточно, по касательной, и клинок лишь слегка оцарапал кисть и перерезал сухожилие.
Илье Ильичу повезло. Следующим взмахом своего янычарского оружия сошедший с ума альбинос мог разрубить его с такой же легкостью, как клиновый лист, но он этого не сделал. Вместо этого оттолкнул раненого и кинулся на остальных.
Первый взмах сабли, и бардовая портьера, за которой менее получаса назад прятался Антон, была разрезана надвое, с середины до самого низу. Второй взмах – голова мифической птицы-грифона, день и ночь охраняющей лестницу, рассыпалась на мелкие кусочки. После третьего взмаха разбилась хрустальная китайская ваза. Турок, обезумев еще больше, с криком кинулся к столу, возле которого стояли гости и сам хозяин.
Но те уже пришли в себя и поняли, что прятаться по углам от смертоносных ударов бесполезно. Не сговариваясь, разом кинулись на сумасшедшего. Обступили со всех сторон, и, не давая опомниться, вцепились в руки и повисли на плечах. Правую руку, в которой была сабля, Антон и Чернокуцкий прижали к телу турка и не давали ее поднять.
Городские легенды не врали – сила у восточного человека была поистине самсоновская. Несмотря на то, что держали его четверо, Явузу удалось освободиться и раскидать всех в разные стороны. Но граф, даром что был изрядно пьян, с поразительным проворством вскочил на ноги и железной хваткой вцепился турку в горло, одной рукой схватившись за рукоятку сабли. Через секунду подоспел Антон и сжал талию безумца.
Но повалить этого человека казалось попросту невозможным. С яростным криком он все-таки выпустил из рук свою саблю, положил обе ладони на лицо Чернокуцкого и с силой, на какую был только способен, оттолкнул его. Граф кубарем полетел к столу, ударившись головой об угол. Звякнула посуда, одна чашка упала на пол и разбилась. Сабля, тем не менее, осталась в руках у Евгения Павловича, который не выпустил ее даже во время падения. Теперь противник остался без оружия, но это только больше его разозлило.
Избавиться от хватки Антона, хоть и довольно крепкой, ему не составило труда. Развернувшись несколько раз вокруг своей оси, он на ходу отбросил студента в сторону. Удержаться тот не смог и разжал руки. Был отброшен в сторону, но на ногах все-таки устоял.
Петр Петрович тоже не остался безучастным. Подбежал к турку и с размаху ударил его кулаком по лицу, хоть это и было непросто, ибо Явуз был на целую голову выше. Потом ударил еще раз, но альбинос будто был сделан из мрамора. После двух ударов он даже не сошел с места. Зато от ответного удара промышленник с грохотом рухнул на пол. В английском боксе это называлось нокдауном.
В эту минуту Антон подумал о Марго. Хорошо, что ее здесь нет. Этот зверь не посмотрел бы на то, что она женщина – расправился бы без раздумий. Ковров только на одну секунду вообразил, как это чудовище рубит бедную запуганную девушку, которая кричит от страха и боли. Но это только возбуждает ненасытное маниакальное желание этого чудовища убивать, и он все рубит и рубит. Острие вонзается в ее хрупкое тело, она кричит, но в ответ слышит лишь сухой хруст дробленных костей. Ее костей!
Кровь, везде кровь. Все в крови. Вот ее белоснежная ручка в черном сарафане отделяется от тела по самое плечо и падает на пол. Потом вторая рука. Она кричит, кричит от невыносимой боли, но турок с безумной улыбкой на лице продолжает свою дьявольскую работу. Высоко занеся саблю у Марго над головой, он с силой опускает ее на беззащитную девушку, у которой вместо рук два кровавых обрубка. Острое оружие разрезает ее напополам, и она, замолкая навеки, падает.
Падает, но падает не один раз, а целых два. Сначала падает левая ее часть, в которую входит голова и часть тела по самую талию. Сразу же за ней другая – половина ее тела и ноги. Антон всматривается в то, что лежит на полу, но это не Марго. Это страшная куча красного мяса.
И вот страшный человек смотрит на разрубленное тело и видит только два цвета: красный и черный. Цвет ее платья и крови. Цвет траура и скорби. Видит только эти два цвета, но не видит саму Марго. Только кучу черного тряпья и кровавых лохмотьях, фрагменты тела и рваной одежды.
Видение было настолько реалистичным, что Антон передернулся. Он знал эту девушку только со вчерашнего вечера, но уже готов был ради нее на все, и даже не задумываясь отдал бы самое ценное, что у него было – жизнь. Даже сама мысль о том, что ей может угрожать опасность, вызывала в нем дикий ужас.
Когда наваждение развеялось, он увидел, что с турком борются два человека – Островский и Уильям. Все происходило как во сне, – фигуры двигались медленно, движения были размыты. Вот Петр Петрович, у которого от напряжения вздулась вена на лбу, пытается повалить Явуза, а дворецкий ему помогает, держа того за ноги. Вот слышится сдавленный крик раненного Ильи Ильича, вроде бы доносящийся откуда-то далеко, но на самом деле совсем близко.
Непроизвольно взгляд Антона остановился на лестнице, и он увидел то, от чего душа, как пишут в романах, ушла в пятки. На втором этаже, на самом верху лестницы, стояла Марго и смотрела на творившееся внизу безумие. Рот ее был широко раскрыт то ли от удивления, то ли от страха. Была она, что называется, ни жива, ни мертва.
Господи, только не сейчас! Не подходи сюда, как бы кричит ей Антон, не подходи!
Но она его не слышит, взгляд ее блуждает по гостиной, останавливается то на дерущихся, то на творившемся внизу погроме. Если она спустится, тогда все. Конец.
В мгновение ока он взял себя в руки. Подбежал к турку, которого держали два человека и что было силы, разогнавшись, ударил его ногой в спину. Попал точно в позвоночник. Турок завыл от дикой боли и рухнул на колени. Следующий удар он тоже сделал ногой, но уже по затылку. Альбинос закричал еще раз, но все равно не упал. Дворецкий с Островским отскочили чуть в сторону, чтобы случайно не задело их. Антон, видя, что не попадет ни в кого другого, намеревался нанести еще один удар, но на этот раз кулаком. Метил в висок, но так и остался с занесенной рукой.
Сбоку стоял граф. Коротко размахнувшись, он ударил Явуза бутылкой по голове.
Раздался звон битого стекла. По бесцветным волосам силача-альбиноса потек светло-коричневый коньяк, смешиваясь с кровью. Поверженный повернул голову сначала вправо, потом влево, выискивая того, кто это сделал. Видно, он до конца так и не понял, что произошло, потому что взгляд его был какой-то рассеянный и даже немного удивленный.
Так он простоял на коленях несколько секунд, пока из зияющей в черепе раны стекала кровь, окрашивая его волосы в красный цвет. Наконец закатил глаза и без единого звука рухнул на пол, словно мешок, набитый тряпьем.
Стало очень тихо. Некоторое время не было слышно ни единого звука, но тут стал стонать раненый Ремизов. Островский подбежал к нему на помощь и, присев на корточки, поинтересовался, как он себя чувствует. Илья Ильич крепко сжимал рукой рану, из которой сочилась кровь. Было ясно, что без медицинской помощи не обойтись.
– Марго, дорогая, – обратился к ней отец, заметив ее на лестнице, – будь добра, сходи за бинтами и прихвати все, что нужно. Ну ты знаешь.
Надо отдать должное темноволосой красавице: – никаких тебе криков, оханий и вздохов. С каменным, непроницаемым лицом, понимая, что в данной ситуации следует сохранять холодный рассудок, она поднялась за медикаментами.
А вот граф Чернокуцкий к раненому Ремизову даже не подошел, а только стоял и смотрел на распростертого на полу турка. Он все еще сжимал в руке горлышко разбитой бутылки и смотрел на нее с каким-то недоумением. Потом спросил:
– Петр, а у тебя еще есть коньяк?
Островский обернулся.
– Да ты, я вижу, окончательно ума лишился. Только что человека убил, а тебе все выпить?
Граф ничего на это не ответил, только икнул.
При других обстоятельствах это выглядело бы комично, но в свете последних событий всем было не до смеха.
– Где же полиция, черт ее раздери? – Выругался Андрей Кравцов.
Дела были скверные. В доме, где еще вчера царил мир и покой, произошло два убийства.
Глава 6
Как оказалось, не два, а только одно. Турок хоть и потерял сознание, остался жив. Ему перевязали голову и перенесли в комнату для гостей. Не туда, где ночевал Антон, а в другую.
Пока переносили, Кравцов предупредил Петра Петровича, что ему следует рассказать полиции все, что произошло, причем сделать это безо всякой утайки и во всех подробностях. А еще особо подчеркнул, что подозрение первым делом падет на него, а потому дела совсем скверные. Если вины его никакой нет, то и опасаться нечего, так как за юридической помощью дело не станет. Если же Хавинского действительно убил Островский, то Андрей Александрович должен знать это сейчас же. Но ничего нового Островский ему не поведал. С его слов, было именно так, как он и говорил раньше.
Чему Антон действительно поразился, так это спокойствию мануфактурщика. Случись такая ситуация с ним самим, неизвестно, каких дел бы он натворил. А этот ничего, вел себя спокойно и уравновешенно, хоть его бледность и легкая дрожь в голосе не могли остаться незамеченными.
Минут через двадцать к дому подъехала черная лакированная карета, запряженная двумя лошадьми. Это была труповозка. Вслед за ней подкатили еще два экипажа, один побольше, другой поменьше. Из меньшего прямо на ходу ловко выпрыгнул довольно моложавый господин в темном пальто и направился к террасе. В руке он держал легкую трость с металлическим набалдашником в виде египетского сфинкса. Даже не посмотрев на Василия и Игната, которые стояли чуть в стороне и что-то обсуждали, он сразу подошел к Островскому и легким кивком головы поприветствовал его. На остальных даже не взглянул.
– Вы, я так понимаю, Петр Петрович Островский, верно? – Обратился он к промышленнику довольно приятным, но вместе с тем властным голосом. – Знаете, как я вас узнал? Читал недавно статью в «Губернских ведомостях» где был помещен ваш автопортрет. Вас там, знаете ли, воспевают как нового Савву Морозова, представляете? Как по мне, вполне и вполне справедливо, хоть и несколько высокомерно, не находите? Прочитав эту хвалебную статью, отчего-то захотелось познакомиться с таким человеком лично. И вот представился случай. Довольно забавно, не так ли?
И моложавый господин усмехнулся, видимо действительно считая это забавным. На вид ему было лет сорок, но выглядел моложе. Бороды и усов не носил, одет по последней моде, прямо как с парижского журнала. Птица высокого полета, сразу видно.
– Да уж, вы правы. Статью эту я помню, там писалось про перспективы развития рыночных отношений с развитыми странами Европы. Но позвольте, с кем имею честь?
– Чиновник особых поручений из Петербурга при генерал-губернаторе. Кудасов моя фамилия, а зовут Иван Леопольдович. Весьма рад знакомству.
Это имя показалась Антону знакомым, но он не мог вспомнить, где ее слышал. А ведь где-то слышал, причем совсем недавно. Где же?
– А ведь я тоже читал про вас статью, господин статский советник. Это ведь вы истребитель заграничной преступности, да?
Иван Леопольдович Кудасов, положивший конец варшавским гастролерам, вот это кто! Это про него писалось в газете, которую они читали вчера в карете.
Тот скривил уголок рта, что, по-видимому, означало у него презрительную ухмылку.
– Именно так. Жаль, конечно, что пришлось пустить в ход револьвер, уж больно хотелось эту польское отребье живьем взять, но, видать, не судьба. Уж больно прыткий субъект, такие живыми не даются. А вот истребителем заграничной преступности, как вы меня окрестили, я никоим образом не являюсь. Тут бы со своими справиться, с родимыми, что нам те иностранцы. Залетают, конечно, в наши края, но случается это нечасто. Однако в ваш чудесный городишко я прибыл совсем с другим заданием, к сегодняшним событиям касательства не имеющим. Но услышал, что с самим Петром Островским беда приключилась, как не приехать. И вот я здесь.
В этот момент из другой кареты вышли четверо полицейских и сыщик из управления. С ними был еще один человек, худощавый и немного сутуловатый. Шел он позади и рассеянно оглядывался по сторонам.
Сутулый господин поприветствовал всех кроме Кудасова, которого, видимо, сегодня уже видел, после чего они все проследовали в дом.
Зашли, огляделись. Увидели весь творившийся там погром, но лица у всех оставались непроницаемыми. Кудасов даже зевнул, будто и ожидал увидеть нечто подобное. Он подошел к столу, осмотрел битые тарелки, осколки стекла, бросил беглый взгляд на разрушенного грифона. Потом зачем-то стал тростью перебирать битые бутылочные стекла на полу. Спросил:
– Я вижу здесь кровь на полу. Чья она?
– А это, ваше высокородие, кровь одного наемника, хозяин которого сейчас мирно покоится в кабинете Петра Петровича, – с усмешкой ответил граф.
Из всех присутствующих только он один сохранял веселое настроение, будто здесь произошло нечто забавное.
Но его развязности не разделял никто. Не разделил ее и Кудасов, который посмотрел на него гневно и осуждающе. Этого взгляда Антон даже немного испугался. А граф ничего, только рот в ухмылке скривил.
– Вы ведете себя весьма и весьма распущенно, из чего я могу предположить, что вы изрядно пьяны. Но это ладно. Меня заинтересовали ваши слова про наемника. Что за наемник, и где он сейчас? Отвечайте!
Последнее он гаркнул так, что все вздрогнули. Вздрогнул даже пристав, который, судя по его виду, несколько побаивался петербуржского чиновника.
– Зачем так кричать, господин хороший? А как прикажете называть того, кто устроил весь этот бедлам? Вон молодого парня чуть не убил, и жениха Маргариты Петровны тоже. Нехристь он, вот кто.
Кудасов отложил в сторону трость и потер виски.
– Так, стоп. Я ничего не понимаю. Извольте толком объяснить, что здесь произошло. Хотя нет, лучше поступим по-другому. Я хочу допросить каждого по отдельности и записать показания. Надеюсь, Валентин Сергеевич, вы против этого возражать не будете?
Он посмотрел на сыщика.
– Никак нет, ваше высокородие. Более того, я сам хотел бы кое-что уточнить. Поэтому желаю присутствовать.
– Не имею ничего против. Дело очень странное. Но ничего, будем разбираться. А сейчас посмотрим место убийства.
Разбиралось следствие долго, больше трех часов. Все это время полиция находилась в доме и осматривала каждый угол. Кудасов в присутствии следователя Валентина Сергеевича допросил каждого, включая лакея и кучера графа, и узнал, кто где находился в момент преступления. Следователь иногда задавал наводящие вопросы, а один из филеров записывал показания в блокнот. Худощавый и сутуловатый господин, который оказался судебным медиком Андреем Карловичем Штольцем, с немецкой дотошностью осмотрел труп и констатировал смерть от проникающего колющего ранения в сердце. Более подробный отчет он обещал дать после вскрытия. Затем черная карета увезла тело в анатомический театр.
Первое, что привлекло внимание следствия, было распахнутое настежь окно. Однако во дворе, на земле, никаких следов не имелось. А они должны были остаться, если убийца проник в кабинет именно таким способом. Петр Петрович божился, что, когда уходил и оставил вымогателя одного, окно было заперто. Получалось, что окно открыл либо убитый, либо убийца. Зачем это понадобилось делать Хавинскому, было решительно непонятно. Как непонятно и то, зачем его открыл убийца, если он через него не входил. Тогда получалось, что он вошел через дверь, минуя гостиную. Но там было много людей, и пройти незамеченным никому бы не удалось. Конечно, имелся определенный промежуток времени, когда там никого не было, но подгадать такой момент едва ли было возможно.
Да и потом, откуда убийца мог знать, что Островский уйдет и Хавинский останется в кабинете один? Если бы таинственный преступник вошел и увидел двоих человек, как бы он поступил? Убил бы обоих, или же не тронул никого? А может, он потому и пошел на убийство, заранее зная, что в кабинете кроме шантажиста в этот момент никого не будет? В общем, сплошные загадки.
Что касается Кудасова, то он имел свою точку зрения относительно происшедшего. Он уверял, что все обстояло не так таинственно, как это хотели преподнести. По его мнению, виновником преступления являлся сам хозяин дома. В порыве гнева он зарезал своего врага, после чего бросил окровавленный нож и открыл окно, как будто убийца проник в кабинет со двора. Учитывая, что никаких следов снаружи не нашли, это выглядело вполне правдоподобно. Потом Петр Петрович, как ни в чем не бывало, поднимается к своей дочке, справляется о ее здоровье, далее заходит в свою комнату, берет из сейфа деньги и возвращается туда, где лежит умертвленный им же шантажист. Ну, а дальше поднимает шум, выбегает на террасу, все как положено. В этом случае никаких нестыковок нет, все выглядит довольно просто и логично. Мотив для убийства имелся более чем весомый, так что сомнений в причастности хозяина дома нет и быть не может.
Надо отдать должное Петру Петровичу. Даже после предъявленного ему обвинения (неофициального, конечно), держался он мужественно. Не кричал, не доказывал свою невиновность, не бравировал. Он сидел в кресле, положив руки на подлокотники, и только глубокая печаль на его лице выражала то, что творилось у него в душе. На предложение Ивана Леопольдовича самолично во всем признаться и тем самым облегчить свою участь, он только повторял, что никого не убивал и сознаваться ему не в чем.
– Подумайте, ведь вы ведь человек далеко неглупый и весьма прагматичный, – говорил Кудасов. – Так давайте отталкиваться от фактов. А факты эти говорят, что вы и только вы имели и мотив, и возможность убить своего недруга, разве я не прав? Посудите сами, никто кроме вас сделать этого попросту не мог. Я допросил всех в доме, и картина мне ясна. Мы попросту теряем время.
Марго пыталась защитить отца, но ее нелепые доводы вроде того, что папенька не такой человек чтобы убить, пусть даже и нехорошего человека, никакого действия, естественно, не возымели. Андрей Александрович же, хоть и обещал, что за юридической помощью дело не станет, предательски молчал, понимая всю безвыходность ситуации.
– Поймите, – продолжал статский советник, – я вас не осуждаю. Я немного знал убитого, и могу сказать, это был отъявленнейший мерзавец. Не думаю, что кто-то заплачет на его могиле. Будь моя воля, я бы вам руку пожал за то, что избавили общество от такого опасного человека, но долг требует, чтобы я арестовал убийцу. А убийца это вы, ну сознайтесь хоть сейчас.
На что Петр Петрович ответил:
– Я не хочу больше говорить. Если желаете, ведите меня в тюрьму. Я устал вам твердить одно и то же, вы ведь не верите ни одному моему слову. Я устал. Одного прошу – дайте мне покоя.
И закрыл лицо руками.
У Антона, который сидел рядом, сердце сжалось от этой картины. Он видел не крупного промышленника, миллионщика и нового Савву Морозова, а уставшего и раздавленного человека, против которого ополчился весь мир. Боже, как же он изменился всего за одни только сутки.
Все улики против Островского, да. Но кто хорошо его знал, нипочем бы не поверил в его виновность. И дело не в том, что само преступление выглядело чересчур глупым, и решись тот убить, сделал бы это по-другому, позаботившись о том, чтобы замести следы. Они бы подтвердили, что обвиняемый Кудасовым человек ничего не делал в состоянии аффекта. Если бы он давал волю своим эмоциям, то не был бы влиятельным в городе финансистом, каким является на сегодняшний день. Такие люди все просчитывают, продумывают наперед.
После долгих допросов выяснилось следующее: Марго все время просидела в комнате, ссылаясь на плохое самочувствие. Поднялась она туда сразу после ссоры с женихом и там оставалась. Здесь все понятно.
Илья Ильич находился в коридоре второго этажа и читал газету. Когда Марго выпроводила его и заявила, что желает побыть одна, он присел на диван, разместившись возле дверей ее комнаты. На вопрос, не лучше ли было проследовать в гостиную и остаться там, он ответил: нет, не лучше. Вдруг девушка передумает и все-таки пустит его? Ведь настроение красавиц так переменчиво и так непредсказуемо.
