скачать книгу бесплатно
Многие вещи в своей жизни человек невольно подстраивает под свое сознание. Сознание человека надеющегося и человека верящего. Так и наука сыска – криминалистика – учит вначале искать человека… живого.
Сейчас в лесу работают немецкие овчарки. Но если девочка не будет обнаружена в ближайшее время, в какой-то момент придется принять решение, что овчарок сменят другие собачки, меньшего размера, с вытянутыми черными мордами и почти прилипшими к спинам животами. Они тоже обучены искать запах человека, но только не человека конкретного, а человека любого, с учетом определенных обстоятельств.
С приездом оперов управления уголовного розыска быстро сдвинулось с мертвой точки направление «Установление местонахождения молодого учителя». Они нашли его дома, в деревне на другом конце нашей республики. Поначалу он был очень удивлен, взбудоражен исчезновением девочки, рвался сам ехать на ее поиски, но после неосторожно брошенной одним из оперов фразы, что если сейчас он не расскажет всю правду – ему будет грозить пожизненное заключение, учитель замкнулся, перестал отвечать на вопросы, взгляд его стал отрешенным. Однако перед тем как замкнуться, учитель поведал операм одну важную деталь. Если, конечно, его слова принимать за правду.
Со слов учителя, вчера после занятий с девочкой они вместе вышли из школы и вместе же дошли до… автобусной остановки. Так как им надо было ехать в разные стороны, учитель проконтролировал, чтобы девочка перешла дорогу, а сам, поскольку подошел нужный ему автобус, который не так уж часто ходит, запрыгнул в него и с задней площадки видел, как девочка осталась стоять на остановке. На вопрос: «Был ли на остановке еще кто-то?» – учитель ответил, что на остановке, помнится, был еще вроде один пожилой мужчина, примет которого он не запомнил. Вот так и ответил – с «помнится» и «примет не запомнил».
Если принимать его слова за правду, то вырисовывалась довольно интересная картина. Девочка уже была на остановке, ей оставалось только дождаться автобуса, сесть в него – и через несколько минут она была бы уже у себя в деревне. Что заставило девочку отказаться от поездки в автобусе? Что заставило ее пойти через лес? Что-то испугало ее? Или, может быть, кто-то? Что это за пожилой мужчина с приставкой «вроде»? Вымысел и фантазия учителя? Или, может быть, умышленная попытка отправить нас по ложному следу? А может, девочка и не пошла по лесу? Может, что-то случилось там, на остановке? Или за остановкой? Может, девочка зачем-то зашла в лес там? Или кто-то заманил ее туда? Вопросов стало еще больше. Но одно я знал точно – пока снова не стемнело, необходимо отправить группу вместе с одним из кинологов на обследование лесополосы за автобусной остановкой. Я вызвал их по рации и поставил задачу: «Обращайте внимание на всё: примятость травы, поломанные ветки, следы борьбы, волочения, предметы детской одежды». И напомнил, что девочка была одета в белое короткое платьице и босоножки.
* * *
Вечером, когда уже начало темнеть, в деревню приехали руководители аппарата МВД. Надежда исчезала, как скрывающиеся за кронами деревьев солнечные лучи. Склонившись над капотом УАЗика, обсуждали имеющиеся результаты, которых, к слову, не было. Если только под результатами не понимать их отсутствие. Подводили итоги проделанной работы и намечали дальнейшие планы. Из леса выходили последние группы, которые, подходя для доклада, отрицательно махали головами, не находя уже в себе сил говорить, и показывали на карте проверенные сектора, чтобы на них появились соответствующие отметки.
За день лес прочесали два раза. Казалось, заглянули уже под каждую веточку и под каждый кустик. И если сотрудники соседнего райотдела, прибывшие к нам на помощь с утра, выглядели уставшими, то мои подчиненные, проведшие бессонную ночь и потом целый день на жаре, продолжавшие поиски в лесу, просто валились с ног.
После доклада они буквально падали в тени деревьев, жадно пили воду и обливали ею свои раскрасневшиеся на солнце лица. Кто-то собирался по двое, по трое. Открывали ножами металлические банки тушенки, доставали оттуда большие куски консервированного вареного мяса, клали их на оторванные ломти скупленного в магазине райпо хлеба и отправляли их в свои голодные животы. Затем так же жадно запивали водой. Нужен был отдых. Мне казалось, что от выступившего за день пота моя рубашка стала деревянной, а места швов резали мое тело, словно лезвия.
Особняком в уже длинной и продолговатой тени деревьев лежали, тяжело дыша, уставшие овчарки. Они вместе с хозяевами-кинологами ждали отправки на автобусе в свои родные вольеры. Овчарки, пожалуй, были единственными существами здесь, в чьих глазах была гордость за служебный день. Они честно отработали в лесу и под конец трудного трудового дня своими преданными, честными и почти человеческими глазами жестоко доложили кинологам: «Запаха девочки здесь нет. Запаха девочки в этом лесу нет».
Да, запаха девочки в этом лесу не было. Запаха уставшей, плачущей, повредившей ногу и трущей коленку девочки в лесу не было. Может, здесь был запах другого ребенка? Какой запах искать, мы решали, склонившись над капотом УАЗика.
Руководство МВД согласилось с тем, что отдых действительно нужен. Поэтому поиски на ночь решили прекратить. Итогом дня было следующее.
Первое. По факту исчезновения девочки было возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного пунктом «в» части 2 статьи 105 Уголовного кодекса РФ. Максимальное возможное наказание в нашей стране за совершение столь жестокого преступления – пожизненное лишение свободы. Тяжесть данной статьи позволяет судам не применять к лицам, совершившим такое преступление, понятие «срок давности».
Второе. По подозрению в совершении данного преступления на сорок восемь часов задержан молодой учитель, который в настоящий момент по материалам возбужденного уголовного дела был последним, с кем девочку видели живой.
Учителя мы решили в ИВС не отправлять, а оставить до утра у себя в отделе, так как наутро с ним были запланированы следственные действия. Помимо допроса также планировалось проведение обыска по местам его жительства и работы. Учителя с мокрыми глазами поместили в камеру для задержанных при Дежурной Части, которую он разделил до утра с единственным вынужденным соседом – местным жителем, ранее судимым любителем выпить, подозреваемым в совершении мелкой кражи.
И третье, немаловажное, обстоятельство – немецких овчарок с завтрашнего дня решили заменить на других собак. Меньшего размера, с вытянутыми черными мордами и почти прилипшими к спинам животами. Говорят, этих собак, тоже надрессированных на поиск запаха, в отличие от других сородичей не кормят перед «работой» – считается, что так они лучше чувствуют запах… человеческих останков. И сейчас, когда мы разъезжались для отдыха по домам, когда служебный автобус вез обратно отработавших целый день в лесу «немок», этих собак поменьше лишили законного ужина.
* * *
Почти без сил приехал домой. Глаза слипались. Не осталось сил даже для того, чтобы разогреть ужин. Решил закинуть его в себя холодным.
– Ну что ты делаешь? – возмутилась вошедшая на кухню проснувшаяся жена. – Сейчас разогрею. – И поставила холодную тарелку в микроволновку.
Микроволновка загудела ровным дребезжащим гулом. И вдруг! Звонок моего мобильного телефона. Надпись на экране: «Дежурная Часть». Отвечаю на звонок. Что-то со связью, да еще мешает гул микроволновки.
– Товарищ подполковник!.. Девочку… Товарищ подполковник!.. Девочка…
Жму на «Стоп» микроволновки и подхожу к самому окну. Всё, связь ровная, без помех. Слышу эмоциональный голос дежурного:
– Товарищ подполковник! Девочка! Девочка нашлась!
– Где?! Живая?!
– Не вышла она на своей остановке из автобуса! Понимаете?! Зашла в автобус и… заснула! Разморило ее на солнце, видать! И так доехала до самого города!
– Это ж около часа ехать.
– Да! На автовокзале вышла, походила. Обратно ехать захотела. А номера-то у нас у пригородных автобусов какие?!
– Какие? – растерявшись, спрашиваю я.
– Ну, как их там по правильному-то, с тремя циферами?
– Трехзначные! – выпаливаю я.
– Да! Не знает она еще цифер таких! Не научили еще ее в школе! Из деревни-то в школу она могла на любом автобусе доехать, не сворачивают там автобусы никуда, садись на любой и едь! А тут номер надо знать!
– Так на автовокзале же патруль? Ориентировки мы слали. Неужели патрульные ее не заметили?
– Так не осталась она на вокзале, вот в чем и дело-то! У них в городе живут родственники. Они, когда к ним в гости ездили, девочку-то с собой брали. Родственники живут в трех остановках от автовокзала, а остановка-то троллейбусная прям на самом вокзале и есть. А номер троллейбуса, который к родственникам идет, знаете какой, товарищ подполковник?! – уже почти иронизирует дежурный.
– Нет, – смущенно отвечаю я.
– Первый! Первый! Понимаете! Первый троллейбус, три остановки! Тут любой ребенок запомнит.
Несколько секунд перевариваю услышанное и с родившимся во мне возмущением уточняю:
– А родственники-то что? Почему молчали полтора дня?
– Так тут дело в чем, – продолжает эмоциональный доклад дежурный. – Выходные. Родственники сами к себе в деревню уехали! Буквально на полчаса с ней разминулись.
– А девочка?
– А девочка… – тут дежурный несколько смутился. – Полторы сутки у них под дверью в подъезде просидела, пока мы тут ее все искали. А сегодня вечером соседка на нее внимание обратила. Утром девочка сидела, вечером сидит. Вот соседка и вызвала полицию. А у городских-то ориентировка на нашу девочку уже была. Вот они нам и позвонили.
Далее дежурный опять эмоционально начал говорить о том, что теперь волноваться не о чем. Девочку осмотрели врачи, в городском отделе полиции ее уже накормили разогретой консервированной гречневой кашей и угостили горячим чаем. Дежурный говорил о том, что коллеги «с города» сами снарядили машину, чтобы отвести девочку домой, и дали ей с собой большой кулек шоколадных конфет.
Я представил, как маленькая девочка, не зная города, лишь по памяти найдя адрес своих родственников, полтора дня сидела в подъезде и не понимала, почему родственники не открывают ей дверь, когда она стучит в нее своими маленькими кулачками. Все это время, наверное, девочке хотелось есть и пить. А ночью, может, было очень страшно одной в этом незнакомом месте. И мне почему-то захотелось, чтобы рядом с ней кто-нибудь был. Хотя бы маленький котенок. И вдруг одна мысль мелькнула в голове. Меня прошиб холодный пот, и я крикнул в телефонную трубку дежурному:
– А учитель?!
– Да выпустил я уже учителя! – сознался довольный дежурный. – Сигарету у меня он попросил. На крыльце стоит, курит. Я ему на «упущения в работе» уже указал. Так я это, товарищ подполковник, с машиной-то связался, которая девочку везет. Сказал, чтобы вначале к нам в отдел заехали, все равно им по пути. А учителю с девочкой в одну сторону ехать. Вместе с ней его и отправлю.
– Правильно! – крикнул я.
Дежурный что-то еще говорил в телефонную трубку о том, что всем уже доложили. Ориентировки сняты. Родители девочки в курсе, что ее везут домой. А затем пожелал мне хорошо выспаться.
По пустынной ночной трассе ехал полицейский УАЗик. На заднем широком и неудобном сиденье в освещенном только панелью приборов салоне сидели маленькая девочка и ее молодой учитель. Взгляд его был обращен на жующую шоколадную конфету малышку. В салоне УАЗика было довольно пыльно. Видимо, не успел полицейский-водитель вытереть скопившуюся в полевой машине дорожную пыль. Когда глаза учителя привыкли к темноте, он заметил, что слоем пыли покрыто и обтянутое черным дерматином кресло водителя, позади которого сидела девочка. Тогда он взял и пальцем перед глазами девочки вывел на этой пыли небольшую черточку вверх-вправо, а затем провел своим пальцем несколько сантиметров вниз. После чего правее получившейся палочки с черточкой нарисовал вытянутый по вертикали овал. И рядом еще один такой же.
– Сто, – произнес он название первого трехзначного числа для девочки.
Девочка своим маленьким пальчиком повторила движения учителя по образовавшимся на пыльном кресле канавкам.
– Сто, – тихо произнесла она за учителем, болтая не достающими до покрытого резиновым ковриком пола автомобиля ногами.
Учитель улыбнулся:
– Ничего, к осени научимся.
* * *
Зацеловав и наобнимав младшую, мать положила обеих дочерей спать на широкую самодельную кровать, а сама вышла к курящему на крыльце цигарку мужу. Села возле него на ступеньку. На морщинистом лице мужчины, в течение года не раз замеченного участковым пьяненьким на деревенской улице, появилась слеза. Женщина уткнулась лицом в его широкую спину. Сейчас ей было хорошо. Все ее любимые дома. И в этом было ее бабье счастье.
Старшая сестра, перед тем как заснуть, обняла младшую и прошептала:
– Ты знаешь, я так сильно испугалась. Когда подумала, что ты потерялась… навсегда. А когда тебя не было, в деревню приехало много больших собак. Они были не похожи на наших деревенских собак, но все похожи между собой. Они все были на широких и длинных поводках. И они не лаяли на машины. А когда шли со своими хозяевами в лес, то им зачем-то пропускали поводки между передними лапами.
А та, которая нашлась, дыша на сестру запахом шоколадных конфет, рассказала, что ей было очень страшно ночью в чужом подъезде. Что она очень сильно боялась, что ее кто-нибудь утащит. А еще она рассказала, что в этом подъезде живет маленький котенок. Он, наверное, потерялся от своей мамки. Ночью они вместе боялись и подружились. И еще она сказала, что, когда они в следующий раз поедут к родственникам, она обязательно познакомит свою старшую сестру с этим котенком.
* * *
Поужинав, проваливаюсь в сон. Почти уже погрузившись в него, остатками еще не успевшего заснуть сознания прокручиваю в голове, какое маленькое человеческое счастьице сегодняшнего дня было заключено в словах дежурного. Какое огромное человеческое счастье сегодняшнего дня было заключено в словах дежурного, сказанных им в телефонную трубку.
«Девочка нашлась».
Не отдам!
Рассказ
Улицы города, казалось, вымерли. Стояло душное лето – пора отпусков. Кто-то из горожан, взяв путевки, уехал на юга, кто-то отправился ближе к природе, в деревню, кто-то целыми днями валялся на песчаном городском пляже, подставляя раскаленному солнцу свои загорелые бока. Казалось, само время остановилось и улеглось где-то в тени какого-нибудь деревца в одном из городских дворов. Телефон в Дежурной Части нашего отдела милиции покрывался пылью и скоро, похоже, мог зарасти паутиной. Дежурный наряд подзабыл, как звенит его трель. Заступавшие на смену в опергруппу сотрудники первым делом расстегивали верхние пуговицы на своих форменных рубашках, затем усаживались в уютные кресла возле распахнутых настежь окон и погружались в поглощавшую их дремоту.
Поскольку в течение вот уже нескольких дней новых сообщений не было, каждый опер продолжал заниматься последним совершенным у него на участке преступлением. Если кому-то удавалось раскрыть свое преступление, Комар направлял его на помощь к другому товарищу. Последним совершенным преступлением у меня на участке была кража двух мешков сахара из подсобного помещения детского сада. Ночью злоумышленники подломили хлипкий замочек деревянной двери и, пока пожилая женщина-сторож видела свой десятый сон, пробрались на кухню, поели там (да!) и прихватили с собой два тяжеленных мешка с сыпучим белым кристаллическим песком. По мнению Комара, я должен был раскрыть это преступление еще позавчера, с закрытыми глазами и стоя на одной ноге. На каждой планерке он отчитывал меня за эту нераскрытую кражонку (так он ее называл).
Мною начинал и заканчивал каждое совещание:
– Кражонку сахара раскрыл?
– Нет еще.
– Ну что здесь вообще можно раскрывать?! – вскидывал он над столом руки. – Если мы такое не будем раскрывать! Для чего тогда мы вообще здесь нужны?!
– Кража как кража, – пытался парировать я, – не все же они раскрываются.
– Так то – КРАЖИ! А у тебя кражонка. Экспертам звонил? Что с отпечатками?
– Звонил. Все отпечатки их поварихам и кухаркам принадлежат.
– А самих поварих и кухарок этих проверял? Знакомых их, родственников?
– Проверял. Я уже у каждой из них дома побывал, и дома у тех, кто бывал у кухарок дома, и дома у тех, кто бывал у тех, кто бывал дома у поварих. Мне неудобно уже их подозревать, они и так уже на меня косо смотрят.
– А судимые?
– Уже нет ни одного судимого, живущего в соседних домах, которого бы я не проверил.
– Все равно это не то преступление, которое должно ставить опера в тупик. Сегодня же чтобы разобрался с ним!
Но я не разобрался с этой кражей ни сегодня же, ни завтра же.
– Что с сахаром? – начинал очередную планерку Комар.
– Пока так же.
– Ответь мне на один вопрос, только честно, – обратился ко мне, прикуривая сигарету «Честерфилд», Комар.
Я был готов ответить на сто вопросов Комара. И сколько судимых я опросил, у скольких из них проверил алиби. Сколько торговых точек, где реализуют сахар, расположено в нашем районе и в скольких из них я побывал, ища в их подсобках мешки с ярлыками «ДОУ №___». И многое-многое другое. Но вопрос, который задал мне Комар, поставил меня в тупик.
– Ну вот скажи, у тебя вообще… совесть есть?
От неожиданности я даже откинулся на спинку стула и просидел так, в оцепенении, несколько секунд.
– Причем здесь моя совесть и украденный сахар?
– Детям! Детям! – поднял вверх руку с зажатой между пальцами горящей сигаретой Комар и замахал ею. – Детям сахарину неделю уже в чай не кладут. Чай дети без сахара в детском саду пьют!
– Зато у них зубы здоровые будут, – пытался обороняться я.
– Их молочные зубы бабки все равно выпердят! А вот то, что дети сахарину не видят у нас в районе, пока наш опер ходит девок щиплет и пиво холодное попивает, – это факт!
Было бы не так обидно слышать эти слова, если бы я всю последнюю неделю занимался чем-нибудь, кроме розыска украденного сахара, не говоря уже о щипании девок и потягивании пивка.
Есть выражение, что от опера должно пахнуть водкой и по?том. Не скажу ничего про водку, но вот то, что от меня всю последнюю неделю не просто пахло, а уже, наверное, воняло по?том, – это точно. Потому что я, как челнок, мотался по раскаленному асфальту района в поисках похищенного сахара. Я уже, грешным делом, начал думать: хоть бы на моем участке побыстрее какое-нибудь другое преступление совершилось, чтобы Комар отстал от меня наконец с этим проклятым сахаром. Но как назло, в криминогенной обстановке района стоял полный штиль.
– А сколько сейчас сахар стоит? – присоединились к нашему диалогу находившиеся в кабинете Комара остальные опера. Все они были старше меня по возрасту и званию.
– Не знаю, – ответил Комар. – Вон у нас специалист по сахару сидит. – Он кивнул в мою сторону. – У него надо спросить. А зачем это?
– Да нет, просто на следующей неделе зарплата. Может, Кириллов купит пару мешков да и отнесет детям. Ха-ха-ха! – залились смехом опера.
Здесь я сделал то, что категорически запрещают делать правила субординации: я встал со своего места и, не дожидаясь окончания совещания, вышел из кабинета начальника уголовного розыска. Быстрыми, резкими шагами покинул здание отдела милиции.
Естественно, рацион дошколят нисколько не пострадал от пропажи двух мешков сахара. В тот же день их списали и заказали новую партию, но все эти подколки Комара, да к тому же присоединившиеся к нему остальные опера, словно взорвали меня изнутри. Я шел, буквально закипая от злости. Вот-вот – и она, казалось, закапает у меня из ушей. Да, я мог бы сейчас включить режим саботажа и каждый вечер с непроницаемым лицом класть на стол Комара формальную справку о проделанной работе, по факту же вообще не продвигаясь на пути к раскрытию преступления. Характер у меня, если перейти со мной грань, тоже не сах… – тьфу ты, прицепилось слово. Но Комар, человек в два раза старше меня, умудренный жизненным опытом, эту грань внутри меня почувствовал и, дойдя до нее, все же ее не перешел. Своими подколками он словно нажал во мне до отказа педаль газа, и, гонимый злобой, я понесся искать эти уже ставшие для меня треклятыми мешки. Общественным транспортом я решил не пользоваться, а немного сбить с себя спесь, пройдя быстрым шагом половину района.
Немного успокоившись, я решил, что надо перво-наперво расширить границы поиска. Не ограничиваться примыкающими к детскому садику домами, а начать отрабатывать подучетный элемент, проживающий в соседних домах. С этой мыслью я как раз таки и подошел к одному из этих домов. На лавочке, стоящей возле одного из подъездов, я заметил одиноко сидящую в пустующем дворе Мальвину – пьющую женщину средних лет со вставными металлическими зубами. Хоть двор и был пуст, но все же посреди улицы я не стал разговаривать с Мальвиной.
– Пойдем-ка зайдем в подъезд, пошептаться надо, – сказал я, поравнявшись с лавочкой.
Мальвина зашла в ближайший подъезд. Я, выждав паузу, оглядевшись и убедившись, что за мной никто не наблюдает, проследовал за ней.
– Слушай, Мальвин, ты в последнее время про сахар ничего не слышала? Тут, понимаешь, сахар из детского садика украли.
– У бедных деток? Как же они теперь чай будут пить без сахара? – словно сговорившись с Комаром, иронично посокрушалась обладательница металлической улыбки.
– Не до шуток, Мальвин, – сказал я, переходя на шепот в панельном колодце подъезда.
