Кто-то плачет всю ночь за стеною

скачать книгу бесплатно

Но это был пока не предел. Заряд озлобленности еще оставался. Совсем немного, но он еще поддерживал жизнь «нового человека».

Она плакала, злилась. Она ненавидела Сергеича. Ненавидела своего мужа. Ненавидела Константина Федоровича. Она понимала, что не может сейчас пойти домой. Это казалось ей унизительным. Это будет провалом. Полным поражением.

Она сидела в парке, было уже темно. Пора было куда-то двигаться. Ну уж нет, в этот момент подумала она. Я решила начать новую жизнь. Я сделаю это.

Осталось выбрать ночной клуб.

Ближайшим оказался «Мороз».

Кабачкова не была в таких местах много лет. Раньше, подумала она, было не так тесно. И не так громко. Она выглядела растерянной и бесконечно старой в этой танцующей беззаботной толпе. Затем она встретилась взглядом с одним мужчиной. Их разделяло метров десять. Он улыбнулся и пошел ей навстречу. Красивый, небритый. Определенно хочет затащить ее в постель. Или – прямо здесь, в туалете. Она вдруг вспомнила, как блеванул Сергеич. Ее передернуло. Но она снова переключилась на красавчика. Он был почти рядом. Сейчас они познакомятся и будут танцевать. А потом он пригласит ее и… Подожди, подумала Кабачкова, ты кто, твою мать, такая? Перед красавчиком возникла девушка, то ли в юбке, то ли в набедренной повязке, – и перехватила его. Взяла за руку и потащила в сторону. Красавчик, улыбаясь, успел посмотреть виноватым взглядом на Кабачкову: прости, мол, ты же понимаешь, я ни при чем.

Я должна напиться, подумала Кабачкова.

Так она и сидела, потягивая отвратительный горький коктейль и смотря в одну точку. Наверное, стоит убиться. Допью – и что-нибудь придумаю. Может, под машину. А если будет больно? Надо с моста прыгнуть. А вдруг – такая же история? Жаль, нет ружья.

– Мария Викторовна!

Чей-то голос вернул ее к жизни.

– Мария Викторовна!

Навстречу ей радостно бежал Федя Кривошеев, ее бывший ученик.

– Какими судьбами, Мария Викторовна?

Он выглядел расслабленным, даже чересчур: уже принял.

– Да вот… – неопределенно сказала она и натянуто улыбнулась.

– Ясно, – подмигнул Федя, будто ответ был вполне исчерпывающим.

Он подсел к ней. Встретиться с учителем, да еще в такой обстановке, – опыт интересный. Мария Викторовна же, как ни странно, была рада его компании. Она, к слову, была бы рада вообще любой компании.

– Тебя не узнать, – заметила она. – Ты на каком сейчас курсе, на втором?

– На третьем, – гордо ответил Федя. – Даже ни разу не отчислили, прикиньте.

– Да-а, – протянула она, – как время летит.

– Есть такое. Как вспомню, каким придурком в школе был, аж стыдно.

Мария Викторовна усмехнулась:

– Не ты один.

– Ну да. Успокаиваете меня. Спасибо.

– Ты здесь с друзьями? – спросила она.

– Типа того, – ответил Федя. – А вы с Евгением Алексеевичем?

Она вдруг рассмеялась. Федя, глядя на нее, тоже.

– Нет, – успокоившись, сказала она. – Я одна.

– Вас угостить?

Кабачкова заметила, что Федя на нее странно поглядывает. Она вспомнила, что на ней блузка с большим декольте, которую на работу она никогда не надевала. Сегодня она специально ее выбрала, надеялась, что это придаст остроты, но физрук заблевал все планы.

– А тебя твои друзья не потеряют?

Он огляделся по сторонам, глаза бегали по танцующей толпе.

– Кажется, я их сам уже потерял.

Мария Викторовна поняла, что больше всего на свете она сейчас хочет, чтобы кто-то был рядом.

– Хорошо, – согласилась она, – можешь меня угостить.

Говорил в основном Федя: о своих планах на будущее, о том, что ему интересно в этой жизни, о том, что он личность разносторонняя и талантов у него пруд пруди, о том, что он буквально разрывается и ему очень нелегко, говорил он это все с глубокомысленным видом. И еще (это было очень важно) – что вокруг так мало людей, с которыми можно просто поговорить: ровесники не понимают его, потому что его «психологический возраст» выше, чем у них (тут в его глазах мелькнуло презрение: то ли к ровесникам, то ли к самой жизни). Мария Викторовна, конечно, будь чуть трезвее, смогла бы поставить объективную оценку этим терзаниям, но, поскольку алкоголь уже разбавил ее мысли, она всерьез воспринимала каждое слово этого парня, и на ее лице выступало то сочувствие, то тревога.

Потом он замолчал. Они смотрели то в толпу, то друг на друга, обмениваясь улыбками.

– А вы? – вдруг спросил Федя.

– Что – я?

Он рассмеялся: такой простой вопрос, а его не поняли.

– А вы чего хотите от жизни?

Эти слова вернули ее к реальности. Как бы она этого ни хотела, но перед глазами снова возникла картина ее жизни. Краски немного поплыли, на нее, картину, разлили коктейль, но основа все равно просвечивала. Тут и бестолковый физрук, и надменный математик, и равнодушный муж. Еще она представила, что эта ночь кончится и ей придется возвращаться домой.

– Так что – чего вы хотите от жизни? – еще раз спросил Федя.

– Я хочу жить полной жизнью. Любить хочу. Но как же это сложно, Феденька, если бы ты знал.

Федя допил коктейль, чтобы повысить градус смелости, и положил Кабачковой руку на колено.

– Можем это исправить, – деловито сказал он.

– И как это? – не сообразила Кабачкова.

Федя что-то пробубнил, но она не поняла. Язык у него уже был – хоть спирт выжимай.

Она вопросительно посмотрела на него, и он повторил:

– На квартиру к бабуле, говорю… Да вы не бойтесь, Мария Викторовна. Она никакая. С-с-с постели не встает, ничего не понимает. Родители ухаживают. И сиделка, но она приходит утром. Ключики у меня есть.

Он задрал бровь, что означало: ну так что? Рука его все еще была на ее колене. Она смотрела ему в глаза. Он говорил, как ей показалось, уверенно. Наверняка, подумала она, он не новичок в этом деле. Она держала паузу, хотя все решила уже с самого начала.

Кабачкова молча застегивала лифчик.

В комнате было темно и холодно. Стоял жуткий запах – лекарств и слабого старого тела, которое никакие лекарства уже не могли спасти. За стеной во сне стонала старуха. Мучительное, невыносимое присутствие смерти. Через приоткрытое окно вместе с холодком к ним пробирались звонкие голоса. На улице выясняли отношения какие-то подростки.

Все вышло глупо. Даже мерзко. Кабачкова это отчетливо теперь понимала.

Ей казалось дикостью, что для довольного Феди за ее спиной все было иначе. Рот до ушей, что-то тихо насвистывал. Кабачкову это раздражало.

Сначала он долго и неумело подбирался к ее телу. Потом он пыхтел над ней, а она пыталась уловить хоть какое-то удовольствие, не понимая, вошел он в нее или нет. Когда через минуту он что-то нечленораздельно выкрикнул и размяк у нее на груди, она пришла в недоумение.

И вот – спустя минуту она уже одевалась и тихо ненавидела его, противного и никчемного.

– Капец, – сказал он, – Ванек мне не поверит.

Кабачкова не сразу уловила смысл; она была погружена в свои мысли. Но слова эти все-таки где-то далеко отозвались эхом. Тогда она вспыхнула.

Резко повернувшись к нему, она стала вопить – звонко, истерично, забыв о том, что за стеной спит старая больная женщина:

– Ты что такое несешь! Я тебя спрашиваю! Отвечай! Ты что такое несешь, а?!

В ее глазах был гнев и сила, перед которой лучше сразу капитулировать.

Федя, испугавшись, отодвинулся от нее и чуть прикрылся одеялом.

– Мария Викторовна, вы че это?

– Какой Ванек, я спрашиваю? Ты кому, уебок, собрался рассказывать?

Раньше надо было думать, ответила она себе. И мысль эта в протрезвевшем сознании была такой жестокой, что Кабачкова с трудом сдержала слезы.

– Мария Викторовна, вы че, вы не так поняли! Это кореш мой. Я просто скажу, что с училкой бывшей замутил. Че здесь такого-то?

– Замутил? Тебе сколько лет! У тебя уже дети в яйцах пищат. Замутил он. Только попробуй хоть кому-то что-то сказать. Понял?

Она толкнула его. Потом еще раз.

– Понял я все! Успокойтесь. И не надо оскорблять меня!

Кабачкова усмехнулась: не надо оскорблять меня.

– Да тебя убить мало! А ты: не оскорбляйте меня. Господи, что я наделала…

Она схватилась за голову.

– Мария Викторовна, вы это… – испуганно сказал Федя. – Вы так ругаетесь страшно. Я думал, вы так не можете. Вы же учитель.

– Федь, молчи лучше, ей-богу. Поумнее казаться будешь.

Она пошла в прихожую. Пока обувалась, услышала, как Федя что-то недовольно бубнил.

Потом выбежала в подъезд. Там ее вырвало. Она вытерла рот и снова побежала – уже вниз по лестнице. Подальше отсюда. Поскорее домой.

* * *

Кабачковы помирились. А как иначе? Жизнь покатилась по старым рельсам. Все было хорошо, спокойно. Евгений Алексеевич в душе ликовал, но жене этого, конечно, не показывал. Он не ожидал, что все случится так скоро. Только гадал, кто же этот «помощник», который так скоро вернул мир в их семью.

Мария Викторовна больше ни в чем не обвиняла мужа. Она готовила ему, слушалась его. Они снова ходили на работу вместе, под ручку. По вечерам они смотрели комедии. По субботам гуляли в парке. А в мае они собирались пойти всей семьей в цирк, посмотреть на жирафа.

Вскоре после примирения произошло еще одно приятное событие. Евгения Алексеевича вызвала к себе Ольга Николаевна и предложила ему освободившееся место завуча. Он согласился.

На совещании Куча объявила эту новость, и все дружно стали аплодировать; Мария Викторовна спокойно наблюдала за мужем, который оказался в центре внимания. Он покраснел. Ему было приятно.

Но, кажется, только она одна знала, чего это ему стоило – ограничиваться скромной улыбочкой и румяными щечками. Она знала, что внутри он кричал, вопил от радости. Она знала, что эта формальность, эти аплодисменты – его тайная слабость, в которой он никому не признается. Этот умный, серьезный и спокойный человек никогда никому не скажет, что это для него важнее, чем любовь женщины и любовь к женщине. Это важнее вообще всех женщин. Важнее, тем более, одной конкретной женщины, с которой он ходит под ручку на работу. Мария Викторовна думала об этом, пока аплодировала вместе со всеми.

В ней за это время произошла перемена. За время ее поисков другой, счастливой жизни. Описать эту перемену можно по-разному. Можно сказать, что она повзрослела. Можно сказать, что она смирилась. С тем, что мечты – это одно, а жизнь – совсем другое. А раз другое, то и вообще не стоит уделять им внимание: зачем расстраиваться лишний раз? Так она и сделала. Выбросила из головы все, что там раньше было. И заполнила это место новыми смыслами, иначе ведь человек не может. На этот раз смыслы оказались попроще. Нужно жить ради Славки и устраивать его жизнь. Так она неожиданно для сына снова окружила его заботой.

Но было что-то еще. Помимо этого. То, что могли заметить практически все, в отличие от ее внутренних перестановок. Это была перемена во внешности. Или во взгляде. Или в образе. Что-то едва уловимое. То, что ощущается, но с трудом формулируется. Она и сама это видела, когда глядела на себя в зеркало. А глядела все реже. Потому что не хотелось. Потому что было неинтересно. В ней погас свет женщины. Погас безвозвратно.

А что касается жизни с мужем – Кабачкова стала ценить этот покой. Стала чаще идти на компромиссы. Не хочешь в цирк? Ничего, можно потерпеть. Это всего лишь глупое представление, которое продлится не так уж и долго. Жираф появился, жираф исчез.

Хлопаем и расходимся.

Старость

Тамара Геннадьевна и Людмила Валентиновна люто ненавидели друг друга.

Причину, однако, никто не знал – для всех это было тайной.

Ни один учитель в 72-й школе ни разу не видел, чтобы они непринужденно и дружелюбно беседовали. Нет, две старые женщины (а в этой школе старше никого не было) обходили друг друга стороной, а если контакт был необходим по рабочему вопросу, то в дело втягивали третьих лиц – как посредников.

Если ты работал в 72-й школе, перед тобой непременно вставал вопрос: на чьей ты стороне? Конечно, находились и те, кто отказывался от подобного выбора. Такие люди старались быть дружелюбными и с Тамарой Геннадьевной, и с Людмилой Валентиновной. Однако проблема заключалась в том, что такой вариант ни одну из них не устраивал. Поэтому вскоре такой человек становился врагом для обеих.

Иногда они воевали за отдельных людей. Уж больно хотелось заполучить в свои ряды того или иного новобранца. Последним из таких стал новый учитель математики, Константин Федорович. Новому человеку приходилось общаться с ними даже чаще, чем с другими, потому как Тамара Геннадьевна и Людмила Валентиновна тоже преподавали математику – и для них это уже был повод для того, чтобы лишний раз присесть на уши. Хотя, будь он биологом, они обязательно придумали бы что-нибудь другое.

Каждая из них неофициально взяла на себя роль наставницы, принимая Константина Федоровича за молоденького мальчика (что, безусловно, – в сравнении с их годами – так и было), которому нужно помочь адаптироваться на новом месте. Константин Федорович тем не менее быстро разобрался в положении вещей: хватило по одному заходу со стороны каждой.