скачать книгу бесплатно
Дивизионный медсанбат без прикрас. Серия «Бессмертный полк»
Александр Щербаков-Ижевский
Поверх операционных столов кровь даже не смахивали, не успевали. Наркоз был эфирный. Новокаина не было, а морфий заканчивался. Когда вживую вырезали нутро или ножовкой отпиливали ногу, раненный орал что есть силы благим матом. Если на плаву оставался после болевого шока. Рентген отсутствовал. Чтобы найти в теле осколок надо было шарить в живом теле зондом или пинцетом. Можно было и просто руками. В воздухе витал тошнотворный, тяжёлый дух крови. Если не зима, зловоние стояло невыносимое…
Дивизионный медсанбат без прикрас
Серия «Бессмертный полк»
Александр Щербаков-Ижевский
Светлой памяти моего отца Ивана Петровича Щербакова (28.10.23—10.06.64) посвящаю…
Вечный ореол бессмертия и лавры победителей героям Великой Отечественной войны!
Северо-Западный фронт.
В Новгородских болотах.
Старая Русса-Демянск-Рамушево.
1942—1943 гг.
Дизайнер обложки Александр Иванович Щербаков
Редактор Анна Леонидовна Павлова
Корректор Игорь Иванович Рысаев
© Александр Щербаков-Ижевский, 2017
© Александр Иванович Щербаков, дизайн обложки, 2017
ISBN 978-5-4483-9814-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Твёрдость духа и несгибаемая отвага бесстрашного поколения
Эскулапы и отсев стоящих одной ногой в могиле
Убитых по-быстрому хоронили в братских могилах. Выкопанные ямы, особенно после дождей, сразу заливало водой. Поэтому трупы складывали прямо в болотную взвесь. Как правило, места захоронений были неглубокими. После жестокого боя мертвецов было тысячи и тысячи.
Воняющие тлетворным гниющим белком заливные луга с братскими могилами бойцы обходили стороной. Удушливый плотный смрад зловонного трупного запаха пеленой висел в воздухе.
Раненых было великое множество. После боя неисчислимые потоки покалеченных солдат встречали в медсанбате и сразу сортировали. Кто безнадежный туда. Кого еще можно подлечить сюда.
Тому, на кого еще была надежда, что выздоровеет, ставили укол морфия и противостолбнячной сыворотки. А кто был явно безнадежный, отправляли умирать на край поляны.
Ну, в смысле в сторону свежей ямы для братского погребения.
На войне не до клятвы Гиппократа. При дефиците лекарств чего было понапрасну тратиться? Ну, вы же сами понимаете.
Поверх операционных столов кровь даже не смахивали, не успевали. Алая лужа с ладошку толщиной сама скатывалась со стола в большущую кастрюлю прямо под ноги хирургов.
Врачи и медсёстры в окровавленных и грязных то ли халатах, то ли рубищах стояли на деревянных крышках от снарядных ящиков.
Наркоз был эфирный, да ещё когда заканчивался морфий, раненный, которому вживую вырезали нутро, или ножовкой отпиливали ногу, орал что есть силы благим матом.
Чтобы удержать его от буйства и завершить экзекуцию, на подхвате стояли четверо дежурных бойцов, которые менялись каждые полчаса. Обхватив конечности страдальца скрученными бинтами, они цепко удерживали жертву и не позволяли вырваться.
Глушили это варварство водкой или спиртом.
Если раненный не умирал от болевого шока, то после расчлененки его выносили в общую массу «выздоравливающих».
Других вариантов не было.
Рентгена тоже не было.
Чтобы найти осколок, хирургу надо было шарить в живом теле зондом, или пинцетом. Можно было и просто руками. Обмывать и дезинфицировать ладони не хватало времени. Поэтому, «и так сойдёт». Конвейер должен был работать бесперебойно, безостановочно.
Ящик за ящиком оттаскивали санитары из-под стола отрезанные человеческие руки, ноги, пальцы, кости, куски плоти, органы и кишки.
Закапывали все это хозяйство поблизости. В неглубокой выкопанной яме. Но грунтовые воды подпирали «запчасти» наружу. Так и торчали из-под земли человеческие конечности.
Зимой прогнивший «фарш», вроде бы, не ощущался на запах. Летом же, это была невыносимая вонь с обилием мух и всякой другой ползающей, летающей кровопитающейся дряни.
Санработники валились с ног от усталости.
У врачей руки покрывались коркой из высохшей крови. Пальцы с трудом удерживали медицинские инструменты, руки костенели от постоянного напряжения.
На лице докторов наблюдалась постоянная хроническая усталость, а глаза выражали безразличие к происходящему.
Непонятно, как выдерживали медработники по двадцать часов в сутки изо дня в день. До обмороков.
И, какой человек, сможет выдержать этот адский и самоотверженный труд?
Лекарств катастрофически не хватало.
Перевязочный материал шёл по нескольку кругов использования. Бинты снимали с умерших людей, отстирывали, кипятили, а высохнуть им уже не приходилось. Беспрестанная сырость. Да и очередь из раненных солдат вовсю подпирала на перевязку.
Всеми признавалась неэффективность лечения. В медсанбате только и делали, что отрезали, вырезали, зашивали. Когда врач смотрел на бойца, даже будучи здоровым, человек сразу скукоживался. Ему казалось, что вот-вот, прямо сейчас ему что-нибудь отрежут, ведь вся обстановка эскулапов располагала к этому.
Однако жажда жизни у людей была неистребима.
Но, при отсутствии самого необходимого смертность от сопутствующих ранам болезней была колоссальной. Клиническая картина раненных солдат, не вызывала оптимизма.
Выжить в бою, это было ещё не самым главным.
Ещё более героический поступок остаться в живых и уцелеть в медсанбате. Кровотечения, гангрена, сепсис, воспаление лёгких и инфекции толкали все новые и новые жертвы на край братской могилы.
Бывало, что после трёхдневного боя через дивизионный санбат проходило до тысячи раненных бойцов.
В таких случаях в воздухе постоянно витал тошнотворный тяжелый дух свежей крови.
Палаток не было. Накидок, тентов, одеял, покрывал, а тем более спальных мешков, соответственно, тоже.
Раненые бойцы притулившись, ждали своей участи прямо на земле. В лучшем случае, под навесом или на подстилке из веток.
Для сбора дерьма, каких-либо уток, специальных тазиков, ведерок или клеенок не было.
Раненые смиренно и безропотно лежали в лужах из смеси крови и испражнений, опять же своих, смешанных с соседскими. Со вчерашними и, уже протухшими, позавчерашними.
Измождённые и обессиленные бабушки, а то и молодухи из местных выгребали загаженную взвесь прямо из под лежачих раненных. Собранное и дурно пахнущее месиво выливали в соседнее болотце. Так и воняло оно по соседству. Зимой меньше, летом больше.
Резиновых перчаток у сестричек не было. И в жару, и в холод рукава ободранных халатов были постоянно закатаны.
От щелочи и постоянной влаги руки были в глубоких трещинах. Если внимательно присмотреться, в глубине раны можно было разглядеть розовое и живое человеческое мясо. Странное дело, но ужасные трещины у них не кровоточили.
Несомненно, простые русские бабы переносили невыносимые страдания. По своей остроте физическая боль не уступала боевому ранению. Но слез у героических женщин уже не было.
Они же все были матерями. Поэтому, мокрота появлялась на щеках от жалости к умирающему желторотому солдатику, зовущему маму.
Если не зима, вокруг медсанбата зловоние стояло невыносимое.
Зелёные мухи сносили свои личинки прямо в загноившиеся раны, или прямо на окровавленные бинты изуродованных и искалеченных бойцов. Через несколько часов неподвижного лежания черви уже ползали по телу солдата, заползая в ноздри, уши, приоткрытый рот.
Если вовремя их не смахивали, то черви начинали выедать глазницы покалеченного человека. Если боец был без сознания, опарыши выедали ему глаза в первую очередь. А там и до кровоизлияния в мозг было уже недалече.
От чего преставился солдатик, никому уже было не интересно. Помер и помер, служивый. Закопают в общем погребальнике, вышлют домой похоронку и снимут с довольствия. На этом завершалась ратная история героя войны. Или не героя, кому какая разница. Вычеркнут из списков, спишут со счетов, зато у других шанс выжить в медсанбате появится.
Всех раненых людей санработники старались группировать по диагнозу ранения.
У ельничка могли лежать с ампутированными конечностями. Из них кровь сочилась не переставая. Многие так и умирали от потери крови.
Под орешником укладывали бойцов с брюшными ранами и упакованными в бинты, как в корсеты.
Далее на досках от ящиков располагались «позвоночные».
Поодаль, с забинтованными, как коконы, головами неподвижно покоились «черепно-мозговые»…
Большинство раненных солдат лежали на земле голыми. Разодранные штаны, гимнастерки санитары взрезали и выбрасывали без возможности восстановления. Исподнее шло сразу на бинты и тампоны.
Летом тяжёлых прикрывали каким либо тряпьем. Так и лежали они в зловонном смраде. В самой гуще кровососущих. Бедняги смиренно ожидали своей участи.
Зимой из одёжки прикрыть их было возможно только шинелками. Тёплых землянок катастрофически не хватало. Вовнутрь заносить-выносить раненых и умирающих становилось большой проблемой.
А, впрочем, других вариантов выжить у них попросту не было.
…Где-то в конце мая 1942 года случился снег и землю подморозило. После боя раненных не успевали обрабатывать и сотни человек лежали на земле, на лёжках из лапника ели, на прошлогодней листве. Поутру большинство раненых окоченело насмерть.
В преддверии зимы 1942 года была предпринята еще одна попытка перерезать Рамушевский коридор. Войсковая операция была безуспешной.
Болото и лес, настил и дорога к передовой были покрыты снегом.
Раненным, с поля боя до дороги в медсанбат еще надо было добраться. Некоторых раненых, везли повозками, другие бойцы ковыляли сами. По инструкции, в теории на одного тяжёлого надо четверых здоровых. С ума, что ли сошли? В реальной жизни всё было наоборот.
Вот и тащили бойцы сами себя. С трудом волочили по сугробам и застывшей земле изувеченные и израненные тела с безжизненными конечностями. Частенько, просто на карачках.
В подавляющем большинстве своем раненные спасали себя сами. Других шансов судьба им не предоставила.
Кто-то уже в судорогах умирал в паре шагов от дорожной колеи. Бесчисленное количество трупов лежало на всех подходах к спасительной дороге, ведущей к медсанбату. Все искренне верили, что, если доберутся до заветного знахаря, то спасение будет неизбежным.
Так ли это было? Что-то сомневаюсь я шибко.
К концу дня это была уже не дорога, а окровавленное полотно трёхкилометровой длины, с окоченевшими трупами на обочине.
Раненому бойцу повезет, если с поля боя сразу отвезут в госпиталь. Но в полуторку входило всего четыре-пять тяжелых, а с подводами была вечная проблема.
В то же время, представьте себе на бездорожье многокилометровую колонну из санитарного транспорта. Сладенькая, беспомощная цель для немецких «Юнкерсов», не правда ли?
Поэтому тяжёлых санитарных складывали штабелями. Друг на друга.
А по ночам старались в бешеном темпе вывезти на подводах в госпиталь, в тыл. Подальше от передовой.
Если повезёт и силы ещё есть, выживут. Здесь-то по любому никаких условий и быстрый конец неизбежен.
Сами понимаете, что после таких садистских мук, отсев в медсанбате был катастрофически громадным.
Но это была страшная и неизбежная правда войны.
Зубная боль, если случалась, могла любого поднять в атаку и бросить на амбразуру дзота. Адские страдания выдержать было не возможно.
А способ лечения был всего один-единственный. Это удаление больного воспалённого зуба. Новокаина тогда не было.
Больные орали так, что шишки с деревьев сыпались. Если страдалец трепыхался и буянил уж слишком сильно, парочка дежурных служивых крепко-накрепко удерживали больного на стуле. Чтобы не рыпался. Ни-ни!
А для них самих, костоломов, сотка спирта от врачевателей становилась не лишней.
Психологически лечить зуб было всё равно лучше нежели тебе без сожаления оттяпали бы ногу.
Но для избранных командиров, говорят, можно было, и подлечить зубы.
Электричество подавал дизель при дивизионном санбате.
В отгороженном уголке перевязочной стояло кресло а-ля парикмахерская. Для стоматологов и цирюльников кресла делал один и тот же завод.
Как на допросе в НКВД автомобильная фара слепила прямо в глаза больному и выпаривала его вспотевший лоб.
А сама бормашина была создана на тракторном заводе с ремённой системой передач. Эта конструкция давала низкую скорость вращения бура и сильную вибрацию одновременно.
Сквозь витающий запах гноя и крови можно было сразу учуять запах горелой кости и палёного мяса с дымком. Изо рта «счастливчика» можно было наблюдать курящийся парок. Это была микроскопическая костяная пыль, которая хочешь, не хочешь, а забивалась в ноздри больному.
