скачать книгу бесплатно
В конце концов он был найден лежащим на животе в тростниковом болоте на другом конце острова. Его обнаружением мы обязаны коршуну, который завис над его укрытием, что привлекло наше внимание. После этого он повел себя очень плохо, сидел угрюмо и молчал, отказываясь отвечать на любые вопросы. «Бои» вначале относились к нему хорошо, но когда обнаружили, что он не отвечал на их дружелюбие, они устали от него и всегда, когда нужно было лезть в грязь (а это случалось все чаще и чаще), он был первым, кого отправляли за борт, чтобы возглавить буксирную команду.
Будума имел странный вид, когда бросался вперед, его черное блесящее тело, маленькая голова и длинные руки на расстоянии придавали ему сходство с гигантским пауком. Когда он однажды застрял и барахтался в черной грязи погружаясь, сначала по колено, затем по пояс, а затем по шею, мои «бои» залились дружным смехом. Я считаю, что негодяям понравилось, если бы будума утонул совсем, потому что они начали думать, что его мстительный дух намеренно ведет нас в худшие места. Он был бесполезным для нас человеком, и я начал сожалеть о том, что мы его взяли. У него были те, кого надо кормить, а он не смог заработать, не дав нам никакой информации взамен. Однажды, после того как он продолжал хранить молчание, я попробовал план отправить его спать без ужина.
Сначала это, казалось, подействовало, он заговорил и сообщил моему старосте, что поведет нас на следующий день на остров, где был большое селение будума с большим количеством людей и крупного рогатого скота, и он подтвердил свою речь, указав определенное направление. Но когда настал следующий день, и его желудок был заполнен, мили грязелечения не приблизили нас к обещанному селению.
В течение следующих восьми дней мы пробирались через сеть островов, через обширные бухты, ограниченные широкими болотами со всех сторон, постоянно надеясь найти место для высадки.
Везде, где вода, казалось, давала проход, мы предпринимали попытку добраться до берега, иногда продвигаясь на милю в нужном направлении, но только для того, чтобы быть вынужденными с трудом возвращаться на наше прежнее место, повторить попытку в другом месте и потерпеть неудачу. Наши трудности были увеличены тем, что в этот сезон сильный ветер постоянно дул с востока и, без сомнения, угнал воду на запад. Ветер усиливался каждый день в семь часов утра, а к полудню солнце скрывалось в густом влажно тумане, через который мы должны были нащупывать наш путь. Так быстро и странно вода озера под воздействием ветра перемещалась от берега к берегу, что однажды утром мы обнаружили, что вода ушла, оставив огромных рыб, застрявших на отмели. Некоторые из них были длиной 4 фута.
Остров Кагерерум
Вряду ли я смогу описать разочарования всех этих дней, наши поражения и бессонные ночи отчаяния, когда ни один остров не мог быть достигнут из-за грязи, и мы были вынуждены лежать в переполненных лодках. Я мог бы рассказать о стонах и проклятиях людей и их жалких воплях, поскольку всю ночь нас атаковали орды москитов. Поэтому, я не буду останавливаться на этой части наших испытаний. В конце концов, лишения и безнадежность усилий подорвали нашу энергию и стали проявляться первые признаки пассивного мятежа. Затем закончились еда и дрова, и нам ничего не оставалось, кроме как вернуться в Йо.
Мы прибыли туда 16 марта, за все время путешествия разбив на островах 19 лагерей. Я чувствовал разочарование из-за бесплодности наших попыток высадиться на восточном берегу; но в конце концов, был накоплен большой опыт и некоторые знания, которые теперь были воплощены на карте озера.
Первое, что нужно было сделать, – отправить сюда из Боссо больше провианта, поэтому мы остались на два дня на знакомом острове. Кроме того, необходимо было дать людям отдохнуть. На следующий день после нашего приезда мой бой-оруженосец дезертировал. Его видели, когда он покинул лагерь со всей своей одеждой, на вопросы он отвечал, что идет на реку, чтобы помыться и постирать, и мы больше его не видели.
Он был одним из зачинщиков недавнего недовольства и его следовало бы выпороть за неповиновение. Прощение негров после совершения проступка – большая ошибка, потому что они не понимают этого и принимают милосердие за слабость. Есть четыре способа их наказания: порка, штраф, сокращение пайка или «арест в полевых условиях». Первый является лучшим в каждом случае нарушения дисциплины, но он должен назначаться только после тщательного расследования фактов, поскольку негр болезненно воспринимает ошибку судебного разбирательства. Но там, где наказание справедливо, он легко переносит порку.
Порка в начале экспедиции часто приносит большую пользу общей дисциплине в партии, чем что-либо еще, поскольку она будет действовать, как полезный сдерживающий фактор. Поговорка – «дайте ему палец и он откусит всю рукуl», хорошо применима к туземцу, и это очень заметно в отношениях негров с белым человеком, новичком в стране, которого все «бои» готовы испытать на покладистость и слабохарактерность с самого начала. Что касается штрафов, то сомнительно, чтобы они имели большой эффект в караване, поскольку, заработная плата носильщикам и эскорту всегда выплачивается по окончанию «контракта», и негр, живущий сегодняшним днем, не чувствует наказания, которое его постигнет когда-нибудь при окончательном расчете. Еще одно возражение против штрафов заключается в том, что туземцы подозревают, что белый человек пытается заработать на них деньги, присваивая их штрафы. Конечно, это можно оспорить, выбросив на глазах туземца штраф, который тот заплатил. Однажды один правительственный чиновник, которого я встретил на Бенуэ, оштрафовал своего «боя» на десять шиллингов и немедленно выбросил деньги в воду. Это имело последствием то, что он был почти открыто высмеян неграми, как кретин, который выбрасывает деньги.
Еще одно действенное – это «арест в полевых условиях». Наказание должно производиться на глазах всего лагеря, а еще лучше, в общественном месте. Виновнику в этом случае приходится сталкиваться с насмешками толпы, испытание, которое негр ненавидит больше всего на свете. Наказать черного человека через его желудок, также является хорошим сдерживающим фактором, но на марше это трудно осуществить, поскольку у провинившегося обычно есть друзья в лагере, которые поделятся с ним своим пайком. Из этих рассуждений нельзя полагать, что наказания являются обычным явлением. Если белый человек проявляет внимание и удовлетворяет основные потребности своих работников и слуг, то нарушения будут редкими. Пока живот черного человека набит пищей, он будет выполнять свою работу весело и хорошо. Здесь я упомяну мудрый обычай демонстрировать свою признательность туземцу, когда он выполняет какое-то задание особенно хорошо. Для подобной «демонстрации» достаточно дать негру дополнительный пищевой паек. Такой «подарок» долго помнится туземцами, которые смотрят на дающего как на «большого человека» и на хорошего хозяина.
Два дня в лагере на острове у устья реки воспринимались, как праздники. Обилие рыбы и перспектива получения большего количества пищи из Боссо подняли настроение «боев», и прошлые неприятности были забыты. Вскоре лагерь наполнился смехом и весельем, и все радовались, купаясь и ныряя в воду. В это время дул сильный ветер, поэтому по ночам почти не было москитов.
Прямо за пределами нашего лагеря, в заливе, собралось очень большое количество каноэ будума. Некоторые из их старейшин подходили ко мне и жаловались, что они были изгнаны с севера французами – возможно, за их прошлые грехи в сотрудничестве с тубу, с которым французы воевали. Они попросили о моей защите и хотели, чтобы я показал им именно те места, где начиналась британская часть озера, чтобы они могли там обосноваться, не подвергатясь преследованию.
19 марта мы готовились к маршу в наш старый лагерь в Каддае. Примерно в восемь часов утра поднялся сильный ветер с севера, так что паруса были развернуты, и мы полетели мимо островов и поросших тростником мысов. Озеро стало напоминать бурное море, и время от времени мы черпали бортами воду, что очень веселило «боев». Это проявление нрава озера было для нас новым, но из-за его недостаточной глубины волны не могут достигать больших размеров. В ту ночь мы не смогли добраться до Каддая, поэтому расположились на заболоченном мысе. Здесь дезертировал еще один из моих лодочников, который сократил число «шестовиков» до восьми. Я слышал потом, что этот человек пришел в Кукаву и распространял самые ужасные слухи о нашем путешествии на озере – что многие люди умерли от голода, а другие были потеряны, увязнув в глубокой грязи. На следующее утро мы добрались до Каддая, и, увидев знакомые травяные хижины, «бои» криками воздали благодарность своим духам, но вскоре их постигло разочарование, когда они услышали, как я рассказываю Хосе, что должен снова отправиться в озеро и пройти тем же курсом, что и в первом путешествии, которое я совершил с Талботом, поскольку я все еще надеялся найти фарватер в этом направлении.
ГЛАВА XX. ИССЛЕДОВАНИЕ ОЗЕРА ЧАД
Широкие тростниковые пояса на юге лежали на горизонте туманной полосой. Это был барьер, который остановил нас раньше, но я все еще надеялся, что мы найдем проход, тщательно проверив каждый уголок. Итак, мы пошли курсом нашего прежнего рейса, придерживаясь линии тростника. Пройдя около четырех миль столкнулись с той же проблемой недостаточной глубины воды для прохода лодок, и день был потрачен на неэффективные попытки проползти через илистые поля вокруг тростниковых поясов. Поэтому я решил еще раз попытаться прорезать проход через них на следующий день. Для этой работы необходимо было облегчить одну из лодок, и я набросал план строительства площадки на воде с помощью столбов и досок. На этой импровизированной платформе мы собрали все наши вещи и поставили перед ними охрану – довольно комичную группу людей посреди озера!
Разгрузка лодки послужила еще одной полезной цели – дать нам больше места в лодке ночью, потому что здесь не было островов с сухой почвой, и нам пришлось спать на лодках. Мы упорно работали на вырубке тростника в течение двух дней и проникли вглубь на расстояние 800 ярдов. Я прошел в воде еще милю, но до сих пор не мог видеть конца камышовых полей. Глубоко в зарослях тишина была настолько глубока, что меня поразил шум моих собственных шагов, когда я пробирался через камыши.
Однажды, когда «бои» занимались рубкой камыша, они сделали странное открытие на нашем пути. Под поверхностью воды были обнаружены останки лодки, которую они сразу же определили, как принадлежавшую белому человеку, и они были правы. Лодка была сделана из дуба и ее длина была около 8 футов. Она, должно быть, лежала на этом месте в течение многих лет.
Я могу только предположить, что это была лодка, которую исследователь Овервег, как известно, притащил сюда более пятидесяти лет назад во время его путешествия с доктором Бартом. Овервег умер в Мадуари, городе канембу возле Н'Горну. Место его захоронения невозможно найти; Гослинг произвел тщательные поиски, но ничего не смог узнать от туземцев.
23 марта с отобранной командой из шести человек, и, взяв только предметы первой необходимости, я отправился на одной из лодок на северо-восток. Лодка теперь имела осадку всего 9 дюймов, и нам удалось проскользнуть еще на три мили, хотя мужчинам часто приходилось выбираться и тянуть лодку на большие расстояния. В одном из этих случаев наш старый друг будума, присутствие которого мы в последнее время совершенно игнорировали, подозрительно отстал от нас, а в следующий момент исчез настолько волшебным образом, что все «бои» заявили, что он отправился в свой дом под воду. Мы расположились лагерем на большом островном мысе, где были свидетельства того, что люди будума недавно высаживались здесь потому, что кучи тростника были нарезаны, и их оставили сушить для строительства каноэ.
Это была земля Хес на северо-востоке от Каддая и на расстоянии, примерно, в десять миль. Эта суша была связана с западным берегом по болотам, которые я только что обогнул и, на мой взгляд, образовала полуостров от восточного берега озера. Это подтверждалось тем фактом, что здесь я встретил болотного козла, который вряд ли мог бы пройти с западной стороны озера через тростниковые пояса. Поэтому я заключил, что озеро в этом месте не более десяти миль в ширину и разделено на северную и югжную части большими барьерами тростника. С этого момента я продолжал двигаться примерно на 17 миль в северо-восточном направлении. На моем пути встречались небольшие острова, а справа лежали бухты и мысы тростника, которые, без сомнения, составляют часть восточного берега.
К концу путешествия мы встретили большой рыболовный флот будума. Желание получить хотя бы некоторую информацию об озере все еще было в моем сознании, поэтому мы направились в их сторону. Сначала они приняли нас за других будума, потому что в ярких бликах на воде наша лодка без мачты и паруса на расстоянии выглядела очень похожей на два каноэ будума, движущихся сочлененно вместе, как это часто бывает. Будума привыкли грабить друг друга, когда они получали шанс, и, очевидно, они считали нас легкой добычей, потому что они ускоренно направились к нам, чтобы атаковать. Но вскоре дикари поняли свою ошибку, и роли переменились.
Их охватила паника, и, прежде чем мы смогли приблизиться, многие каноэ вспыхнули огнем, а сами будума нырнули под воду, как выдры, и исчезли в камышах. Похоже, что их рыбалка прошлой ночью была очень удачной потому, что на склоне берега соседнего острова мы обнаружили огромную кучу рыбы, высотой около 4 футов, их серебристые тела блестели на солнце. Каноэ были завалены сушеной рыбой, а под соломенными матами в их днищах мы обнаружили четырех спрятанных мальчиков-рабов, жертв работорговли между будума и тубу. Они были в жалком состоянии, рассказывая о голоде и нанесении шрамов – знаков раба. Мы взяли их с собой и отпустили в Каддае. Знаки раба будума состоят из многочисленных небольших разрезов на животе, груди и верхней части лба; после того, как разрезы были сделаны, они прижигаются красными углями.
Будумы известны своим участием в работорговлех. Тубу и моббуры являются их главными соучастниками, продавая им мальчиков за таллеры, которые будума получают за свою сушеную рыбу на рынках Борну.
«Они приблизились, готовые атаковать»
Из-за их скрытного существования и таинственного окружения люди Борну относятся к этим обитателям озера, как к сверхъестественным и страшным существам. Их убежища на островах среди лабиринтов тростника весьма безопасны, о них почти никто не знает. Даже великие завоеватели, Рабех и Фадерелла (см. первый том), покорившие все окружающие племена, оставили будума в покое. Тайна, которая обволакивает будума, обросла множеством странных басен. Матери говорят своим непослушным детям, что будут продавать их будумам, которые, как полагают, живут под водой и которые, как говорят, поклоняются духу озера в виде большой водяной змеи, которая здесь живет.
Теперь я отказался от третьей попытки найти проход через тростниковые пояса к устью реки Шари и 31 марта снова вернулся в Каддай. В полумиле от берега мы обнаружили, что вода полностью исчезла. Поскольку было уже поздно, и мы были слишком измучены, чтобы попытаться перетащить лодки через грязь, туземцы уснули в лодках, а моя кровать была поставлена на 6 дюймов над водой, то есть, той ночью я спал на дне озера. Утром вода поднялась и, прежде чем я успел встать с постели, вода затопила мое ложе. Ветер теперь дул в нужном направлении и, подождав два часа, мы получили достаточную глубину, чтобы плыть.
С чувством тревоги я осмотрел пустынный лагерь, с которым месяц назад мы думали, что попрощались навсегда. Моя неудача заставила меня опасаться за будущее, и моя депрессия усилилась одиночеством. Здесь не было никаких признаков человеческой души, а хижины рухнули. Все изменилось, кроме озера, которое лежало спокойно и тихо, отказываясь, как сфинкс, выдать свои тайны. Прошло больше месяца, и Гослинг, должно быть, уже давно добрался до реки Шари, в то время, как я находился там, где и начал. Хуже того, мои магазины были почти исчерпаны, а дезертирство и болезни в моей партии оставили меня с семью мужчинами и двумя лодками. Я знал, что не смогу получить никакой внешней помощи. Хосе потратил следующие два дня, разбирая лодки на части, а я отправился к береговой линии на юг и исследовал каждый уголок в поисках надежды на выход. Везде был только ил, непроходимый для лодок. Лодки надо было разобрать и перенести в место, где была чистая вода. Но как ее найти? Я слышал, что рядом с рыбным рынком будума была открытая вода, это место называли Кова-Бага или Сеюрум. Но как далеко этот рынок был от Каддая, я не знал. Поход на пятнадцать миль привел меня в старый лагерь, который мы с Талботом построили на нашем пути из Ковы. Я понял, что это расстояние слишком велико для того, чтобы перетащить сюда секции хотя бы одной лодки из Каддая, имея в своем распоряжении так мало людей. Дразнило то, что старый лагерь был подходящим местом, из которого я мог бы на лодке добраться до Ковы, чтобы получить припасы. Перспектива была мрачной. Для перемещения частей лодок в одном переходе потребуется не менее сорока человек, возможно, больше, так как работа стала более трудной из-за отсутствия дороги по грубой земле и болоту. Требовались опытные носильщики для переноски секций, а из моих семи человек я мог полагаться только на пятерых. Всего было двенадцать секций; кормовую и носовую секции обычно несли по два человека, остальные секции – по четыре человека на единицу. Таким образом, я с тревогой подсчитал, что мне потребуется не менее трех недель с пятью мужчинами в моем распоряжении, чтобы переместить лодки в этот лагерь, не говоря уже о переноске багажа.
Я вернулся в Каддай в тот же вечер, очень уставший, и мое настроение быстро заметили «бои». Хосе до сих пор разбирал лодки на куски, и ему нужно было снести крыши домов, чтобы использовать их стойки в качестве жердей, с помощью которых можно было нести секции лодок. На следующий день я привел свою маленькую колонну в движение, и с помощью Хосе «боям» удалось перенести две секции (маленькую и большую). Поскольку они не были привычными к работе в качестве носильщиков, нам потребовалось два дня вместо одного, чтобы добраться до нового лагеря. Затем Хосе вернулся с «боями» в Каддай, чтобы подготовиться к еще одному путешествию, а я уехал в Кову и Кукаву, надеясь, что смогу получить хоть какую-то помощь. Я взял с собой верного Лоуи (помощника повара), который нес небольшой мешок с едой, мою походную кровать, чайник, и несколько мелких предметов для торговли. По прибытии в Кову «лован» (начальник района Кова) пришел ко мне, но наотрез отказался дать мне мужчин и волов для поездки из Каддая в Кова-Багу. Он все еще был зол за тяжелый штраф, наложенный на него английским резидентом в Борну, и приписал всю вину за свое несчастье тому, кто сообщил резиденту о вымогательстве «лована» в Йо, то есть мне, как я уже говорил в предыдущей главе.
Кроме того, теперь я был только пылью в его глазах и глазах его народа. Я больше не был «большим человеком», потому что неслыханно, чтобы белый путешествовал по этой стране только с одним слугой и ел пищу черного человека.
После взятки он расслабился и сказал, что даст мне быков, если я уговорю резидента отменить наложенный на «лована» штраф. В качестве последнего шанса я вытащил лезвие меча и кусок японского шелка. При виде первого, его глаза засияли, и он дрогнул, но в следующий момент его грубое лицо опять приняло выражение равнодушия. «Я не позволю своим людям дать вам быков. Я ухожу», – сказал он и поспешно ушел.
На следующее утро я отправился в Кукаву, но меня ждало разочарование – мой старый друг, шеху (шейх Кукавы), был вызван резидентом в Майфони. Его брат Шеф Суннда, незнакомый мне, замещал шейха. Суннда подарил мне гнилое яйцо страуса, что не помогло мне решить мои трудности, и я немедленно отдал его назад с требованием снабдить меня провизией. Через некоторое время Суннда явился сам, принеся птицу, несколько яиц и кукурузу. Но в этот момент подъехал всадник и вручил ему письмо. Это было самым драматичным совпадением, потому что, сразу по прочтению он приказал своим рабам оставить принесенное и ушел. Такое отношение местной власти ко мне обещала также плохое обращение и со стороны людей. И мои опасения оправдались. На рынке я не мог нанять никого в качестве носильщиков, женщины отказывались молоть кукурузу, которую я купил. Повсюду я обнаружил, следствие распространенного слуха, что я был уже «не англичанин» и «нехороший человек». Это объяснялось рассказами дезертира об ужасах на озере. Никто не доверял мне, и теперь, когда они видели, что я в расстроенном состоянии и разорванной одежде тащусь пешком, покинутый всеми, кроме одного слуги, и нет у меня свиты, которая никогда раньше не насчитывала меньше двадцати человек – не было ли это справедливой причиной проявлять по отношению ко мне враждебность? Если бы я сказал, что все были моими врагами, это было бы не вполне справедливо. Здесь у меня оставался один верный друг, старый шуа, который когда-то, в мои лучшие дни, привел мне теленка, и теперь благородно перед глазами всех на рынке подошел ко мне и потряс мою руку, предлагая отвезти в Каддай сумку с кукурузой, которую я только что купил. Я с радостью принял его предложение, и он привел своего вола к соломенной хижине, где я жил за пределами дворца.
Дружелюбный шуа
Был час молитвы; и все подонкти местного общества, которые не ушли с шеху, собрались вокруг двери мечети. Их сплетни множились, когда они видели, как я сижу у своей хижины со старым шуа и его привязанным к столбу волом. Сначала я относился к ним с легким презрением, но со временем почувствовал, что их разговор становится более угрожающим. В настоящее время они «бросали стрелы» в старого шуа, затем начали угрожать, все громче и сердитей, до тех пор, пока наконец несколько хулиганов не прогнали старика и его вола по улице. Тогда Лоуи, верный и храбрый, решил сражаться, и я с трудом удержал его.
Никогда еще мои перспективы не выглядели более черными, чем в ту ночь, когда я лежал без сна, глядя в небо. Сон, тоже, казалось, совершенно покинули меня, и мой ум упорно трудился, чтобы найти путь избавления от неприятностей, которые подстерегали меня. Ночь была звездной, и ни один звук не мешал неподвижному воздуху, сохраняя приглушенные голоса дворцовых стражников, разговор которых становился все более ленивым, перешел на отдельные редкие фразы, а затем вообще затих, и все погрузилось в глубокое молчание. Ранним утром благотворительность в облике девушки пришла ко мне, принеся свежее молоко и яйца. Я был рад ее видеть. Это был Фатума, бывшая рабыня, которую мой брат освободил от керри-керри, а я вернул ее к родителям в Кукаве несколько месяцев назад.
Фатума
К двенадцати часам, когда торговля на рынке была в самом разгаре, я спустился и купил на мои последние деньги вола, чтобы довезти мое зерно до Каддая. Это была дорогая покупка, потому что хозяин, зная мои трудности, требовал очень большую цену. Рано утром на следующий день я стряхнул с моих ног пыль негостеприимной Кукавы и стал погонщиком вола, а Лоуи, нес мои вещи. После пыльного марша по жаре в двадцать миль, я прибыл в Каддай. Когда я все еще находился в пути, я был рад увидеть, как мои «бои» вышли, чтобы поприветствовать меня. В течение нескольких дней они жили на полуострове, поэтому их лица просветлели, когда они увидели быка с полным мешком кукурузы.
Рынок в Кукаве
Хотя я не выполнил свою задачу, не сумев нанять носильщиков для лодок, я не чувствовал, что мое путешествие было напрасным, потому что, у меня теперь была провизия на две недели для моих «боев» и вол, который не мог нести лодку, но выполнял работу трех человек, когда дело доходило до переноски ящиков. Но, увы, мои надежды скоро были расстроены, смертоносная змея укусила моего быка, и его туша стала объектом для пира моих «боев».
Наступило 10 апреля, и пять секций лодок уже были доставлены в новый лагерь, а еще через две недели последняя из них покинула Каддай. Это было тревожное время, так как никто не знал, что принесет следующий день. Всегда был страх дезертирства и болезней, но, к счастью, мы были в стране, где водилась дичь, и иногда я мог добывать мясо, что поддерживало носильщиков в хорошем настроении. Пока я руководил новым лагерем, Хосе оставался в Каддае, и мы держали носильщиков на линии между нами. Каждые два дня я ожидал, что прибудет очередная секция, и мой маленький лагерь принял вид судостроительного дока, так как количество секций росло. Когда приходило расчетное время, я с нетерпением всматривался в горизонт, стремясь увидеть странный объект из четырех мужчин с секцией на плечах. Даже одинокий водяной козел остановился и удивленно смотрел на это зрелище.
В это время у меня не было недостатка в еде. Двое добрых старых пастухов канембу приходили каждое утро с подарками козьего молока, из-за которого моя кукурузная каша была очень вкусной, и иногда мясо дополняло мой обед.
Кавассо носил за мной бутылку, наполненную холодным чаем, и я каждый день совершал экскурсии на юг в поисках открытой воды. Наконец, я был вознагражден видом прекрасного пространства. Это была вода примерно в 800 ярдах от меня, где я увидел группу рыбаков, которые чинили свои сети. Меня охватило величайшее волнение, когда я понял, что утомительные дни моих поисков закончились, и моя борьба не была напрасной. Я не осмелился приблизиться, опасаясь побеспокоить будума, и повернулся, чтобы пойти назад, счастливый от сознания разгадки драгоценной тайны. Пройдя на расстояние, где я уже не мог быть замеченным, я ускорил шаг, и пробирался обратно по темным тростниковым поясам и смеялся потому что их ужасы для меня закончились. Тайна заключалась в том, что озеро Чад не являетря единым бассейном, а состоит из двух частей, северной и южной, которые отделены друг от друга мощной илисто-грязевой перемычкой, обильно поросшей тростником и водяными кустами. Мы безуспешно пытались пробиться на юг через эту перемычку, но решение задачи состояло в том, чтобы перетащить лодки и снабжение по берегу, обходя преграду по суше. Как только мы увидим при движении на юг открытую воду, это будет значить, что перемычка осталась позади, и мы снова сможем плыть по воде.
По прибытии в лагерь меня расстроило то, что один из носильщиков пришел без груза – очень важного для нас – якорей для лодок. Он сказал, что его атаковал слон, поэтому негр уронил груз и побежал в темноте в лагерь. На следующий день был организован тщательный поиск в высокой траве, но якорей найти не удалось. Тем временем негр, опасаясь наказания, убежал. Потеря была для меня большим ударом и сильно подпортила радость, которую я испытал накануне.
Когда все секции прибыли в лагерь, я оставил их, чтобы позаботиться о себе и вернулся в Каддай, поскольку необходимо было организовать еще одно путешествие в поисках провианта для «боев», которые проделали великую работу и продемонстрировали большую преданность мне. Они были полностью утомлены, и отдых на несколько дней был обязательным, поэтому я остался в Каддае, а Хосе отправился в Йо, чтобы найти еду и, если возможно, нанять несколько волов с помощью качеллы для перевозки нашего багажа. Но, опять не повезло, качелла отсутствовал, преследуя тубу.
Рынок Йо находится примерно на полпути между Йо и Боссо, на правом берегу реки. Большинство рынков в этой части Борну организуются на некотором расстоянии от города, что отчасти, делает их более важными для соседних деревень, а отчасти потому, что люди не хотят видеть у своих домов чужаков и жуликов, которых всегда привлекает рынок. Рынок Йо – большой. Он проводится один раз в неделю и привлекает людей из двадцати трех городов и деревень, пять из которых находятся к северу от реки, а остальные на юге, включая Йо, Арреги, Кукаву и многие другие селения канури и моббуров. Сам рынок – живописное зрелище. К девяти часам утра люди с волами и ослами, несущими их товары, начинают вливаться на территорию со всех сторон, а женщины несут свои грузы на голове. Туземцы с северного берега плывут через реку, помещая свои вещи в большие калебасы, которые они толкают перед собой, а скот, который они продают, плывет с ними. К полудню все уже на месте, и торговля в самом разгаре, людей насчитывается до 1500 человек. Продавцы сидят кругами, с товарами, разложенными перед ними. Все приходят вооруженными, опасаясь тубу, и теперь каждая маленькая группа втыкает свои копья в землю остриями вверх, и рынок принимает вид леса из копий.
Пастух на озере Чад ведет свое стадо
Если товары не обмениваются друг на друга, используются английские деньги. Мелкая лошадь стоит от 2-х до 3-х фунтов стерлингов; вол от 1 фунта 10 шиллингов до 3 фунтов; осел от 15 шиллингов до одного фунта; овца от одного шиллинга шести пенсов до 3 шиллингов. Козы идут по одному шиллингу, а 200 фунтов (90 кг) зерен проса можно купить за 4 шиллинга. Помимо всего прочего, есть масса сушеной рыбы, которую моббуры покупают у будума и выходят с ней на рынок. Есть также лук, соль, поташ, корзины, кастрюли, кожаные изделия, ткань хлопок и пшеница. К трем часам рынок начинает расходиться, а вечером совершаются многочисленные преступления со стороны тубу и моббуров против людей, возвращающихся домой. Однако, многие, приехавшие издалека, предпочитают останавливаться на ночь возле рынка, возвращаясь домой на следующий день.
Рынок в Йо
В тот день, когда Хосе был на рынке, пытаясь нанять волов, он стал свидетелем рейда тубу. Он сидел под деревом в стороне от толпы, когда внезапно раздался крик «тубу, тубу!». В одно мгновение на рынке началась паника, и люди побежали во всех направлениях.
Стойки были опрокинуты, а товары упали на землю. Воздух был наполнен грохотом посуды, криками и проклятиями мужчин и плачем женщин и детей, многие из которых упали во время бегства и были растоптаны. Затем, в разгар паники в толпу врезалась группа из примерно сотни всадников тубу. Они скакали прямо сквозь группы разбегающихся людей. Всадники одним движением подбросывали свои копья в воздух, тут же ловили их и метали в спину убегающей жертвы.
Женщина народности моббур
Тем временем, их союзники, моббуры, которые ранее приценивались к лошадям и скоту, разрезали привязи животных и угоняли их на фоне общей путаницы. Сообщалось, что восемь или девять человек были убиты в ходе этого рейда, но Хосе насчитал жертв больше.
27 апреля Хосе вернулся в Каддай, но вид всего одного приобретенного вола, несущего кукурузу, был не очень обнадеживающим. Там было еще около двадцати поклаж, которые мы должны были отправить из Каддая, кроме секций из лагеря лодок в Кова-Баге на берегу озера Чад, и я снова погрузился в размышления об утомительных путешествиях туда и обратно. Однако Фортуна широко улыбнулась нам, и на следующий день произошло чудо. В середине дня мы увидели большое облако пыли в двух милях к югу. Сначала мы думали, что это были всадники, но через несколько минут из облака появилась темная, медленно движущаяся масса, которая с помощью бинокля была определена, как стадо волов с погонщиками. Сначала я не мог понять, что для нас это была удача. Затем внезапно меня осенила идея, и я решил, во что бы то ни стало, украсть этот скот. Через минуту все мы спрятались за хижины, и лагерь снова принял пустынный вид. Стадо приближалось, и погонщики не подозревали о ловушке. Когда они подошли, Хосе с несколькими «боями» выскочил из засады, что было для погонщиков неожиданностью, и захват был осуществлен без особых трудностей. Старший погонщик, которого привели ко мне, сказал, что они были канембу, подвластными моему старому врагу, «ловану» Ковы, и пришли сюда, чтобы добыть поташ в окрестностях. Я потребовал, чтобы его люди и волы в течение следующих двух дней переносили мой багаж в Кова-Багу, а после этого они могли уйти. Я добавил, что заплачу хорошей тканью, которую я ему показал. На этом сделка была заключена.
Будума в Кова-Бага
Я чувствовал, что Фортуна преподнесла нам необычный дар, и эта ночь в лагере была радостной. Людям было приготовлено дополнительное блюдо, и были разведены большие костры, вокруг которых сидели хауса и канембу, занятые веселыми разговорами и смехом.
На следующее утро мы навсегда попрощались с Каддаем и вечером пришли в лагерь лодок без задержек. Но к концу нашего марша нас встретили два всадника из Ковы, которых, очевидно, отправили посмотреть, что происходит. Они ускакали почти сразу, после некоторого разговора с канембу на повышенных тонах.
Канембу выглядели очень расстроенными, а их староста подошел ко мне и попросил меня немедленно идти к Баге, но не дал мне никаких объяснений. Тем не менее, было нетрудно догадаться о значении всего, что прошло, и я сразу почувствовал, что мне грозит опасность попасть в засаду всадников «лована» прежде, чем я смогу добраться до Баги. У меня, вероятно, отберут быков. Чтобы предотвратить эту вероятность, я решил совершить ночной марш, подсчитав, что мы сможем безопасно добраться до Баги, пока «лован» начнет действовать. Но прежде, чем начать переход, нужно было дать людям и волам отдохнуть несколько часов. В десять часов Фортуна послала нам полную луну, которая ярко осветила путь для трудного путешествия, и вскоре весь лагерь был в движении. Крики и проклятия наполняли воздух, так как люди отчаянно работали на погрузке под облаками москитов. Наконец все было готово к старту, и начались трудности, связанные с ночным маршем. Волы, освобожденные от своих привязей, внезапно бросились вперед, и несколько из них упали в кусты, опрокинув своих погонщиков и сбросив грузы. Эта путаница продолжалась в течение получаса. Затем колонна выстроилась, и мы молча пошли в лунном свете мимо мрачных мысов и призрачных кустов, которые росли на равнине. Это была длинная дорога в двенадцать миль в Кова-Багу. Мы долго шли и, наконец наступил рассвет, который мы встретили у воды Кова-Баги.
ГЛАВА XXI. ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ ОЗЕРО ЧАД
С большой радостью я снова взглянул на открытую воду. Мало того, что Фортуна привела мне волов, но также было удовлетворение от того, что я быстро воспользовался ее помощью и сделал хороший бизнес, потому что через двадцать четыре часа весь наш багаж был в новой точке отправления с лодками, оставленными всего в двенадцати милях позади. Но, возможно, наиболее сладким было сознание того, что я отомстил своему старому врагу, «ловану». Нам не потребовалось много времени, чтобы снять с волов их грузы. Погонщики были довольны оплатой в тканях, и после обмены рукопожатиями вернулись в Каддай, чтобы добыть свой поташ. Вскоре после этого будума из Баги пришли в мою палатку с рыбой, но, несмотря на мои заверения в добром к ним отношении, они исчезли на следующий день со всеми своими сетями и каноэ.
Это было 1 мая, и я надеялся, что еще через три недели я буду готов предпринять свою четвертую попытку достигнуть по озеру устья реки Шари. В этом деле был элемент отчаяния, поскольку я знал, что неудача означает отказ от лодок. Но, Фортуна снова пришла мне на помощь, приведя пятерых моих бывших носильщиков, которые ранее добрались сюда от Кукавы, услышав, что я испытываю трудности, и пришли помочь своему старому хозяину. Мне действительно повезло, и теперь, когда в общей сложности у меня было десять носильщиков, понадобится не более двенадцати дней, чтобы лодки были перенесены в Кова-Багу.
Ситуация теперь сложилась более благоприятным образом, чем в течение последнего времени. Весь день жаркое озеро висело дрожащим миражом, который размывал горизонт. Но к вечеру второго дня атмосфера прояснилась. В то время, как Хосе и «бои» были в отъезде, я посвятил свое время изучению соседней территории и сбору экземпляров птиц. Между Каддаем и Багой вся береговая линия закрыта крупными кустами, высотой от 12 до 20 футов, чередующимися с высокими тростниками.
Бага находится на мысе под названием Сеюрум (см. карту в предыдущей главе), который Барт в 1858 году описывал, как остров. Действительно, во время наводнения вода поднимается и очень скоро изолирует мыс, превращая его в остров. Озеро здесь известно туземцам, как «Хи-бул», то есть «белая вода», потому что вода очень прозрачна, пригодна для питья и вообще лишена поташа.
В своих странствиях я часто встречался с рабами, принадлежащими «ловану» Ковы, занимавшимися сбором листа ползучего растения, из которого делают голубой краситель. Эти люди были, главным образом, из племени багирми и были захвачены «лованом» после поражения Фадереллы в Борну. Они с интересом наблюдали за нашими приготовлениями, а однажды пришли и сказали Хосе, что хотели бы убежать от своего рабовладельца и испытать удачу со мной, как только я буду готов пересечь озеро. Поэтому каждый день они появлялись в моем лагере, чтобы посмотреть, как идут мои приготовления, а затем довольные, что я еще не уплыл в тот день, крадучись уходили, чтобы возобновить сбор листьев.
К 5 мая все части одной лодки благополучно прибыли в лагерь, и через день Хосе собрал их. С одной из лодок на озере все стало выглядеть более обнадеживающим для движения вперед. Следующие два дня были потрачены на разведочные рейсы через залив, что подтвердило мои опасения столкнуться с поясом тростника, полностью закрывшим проход в озеро. Сама Кова-Бага была не более чем большой бухтой с глубиной 4 фута и окруженной тростниковыми поясами высотой от 10 до 20 футов. Дни проходили быстро, и 15-го мая все было готово для старта.
Я не могу закончить рассказ о наших усилиях, чтобы доставить лодки из Каддая в Кова-Багу, не отдав дань уважения Хосе и его маленькой группе людей хауса. Восемь старательных людей работали преодолевая огромные трудности. Работа заняла шесть недель, хотя расстояние было всего двадцать семь миль!
После того, как «бои» насладились кратким отдыхом, мы отправились в наш последний рейс по озеру. Все были в приподнятом настроении, и «бои» кричали и смеялись, работая своими шестами. В качестве зрителей у нас были сборщики красителей из племени багирми, которые, решившись пойти со мной, собрались вокруг лодок со своими пакетами, содержащими все необходимое для долгого путешествия. Только один из них был на озере раньше, и никто не имел понятия о работе шестом. Их разочарование было большим, когда из восьми человек я выбрал только двоих. Это были люди с великолепными мышцами, и один из них, по имени Букар, привязался ко мне и сопровождал вплоть до Хартума.
Не понадобилось много времени, чтобы пересечь бухту, а затем мы сразу начали атаку на тростники и водяные кусты, а к вечеру проложили путь почти на две мили в северо-восточном направлении. Это, в конечном итоге, привело нас в ряд крупных заливов, а глубина воды была 3 фута над бледно-серой грязью. В следующие два дня мы преодолели еще шесть миль. Это было труднее, потому что заросли здесь были намного гуще. Но эти усилия были ничем по сравнению с тем, что мы пережили, перетаскивая лодки по грязи, потому что среди камышей всегда было достаточно воды, чтобы позволить лодкам плыть, в отличие от вязкой грязи. Во время этих операций мы были вынуждены проводить ночи в лодках. О сне не могло быть и речи, потому что нас атаковали полчища москитов, и многие из туземцев предпочитали прятаться от кровососов всю ночь сидя по шею в воде. Следовательно, мы были обязаны урывать время на сон в дневное время, и поэтому каждый второй день устраивали выходной, свободный от рубки тростника.
Но, несмотря на атаки насекомыхо, я никогда не болел лихорадкой на озере. Нет сомнения, что регион озера – страна белого человека. Дожди никогда не бывают проливными, а пустынный характер почвы вызывает быстрое испарение. Во время сухого сезона с середины октября до конца апреля в воздухе царит восхитительная свежесть, а ночи приятно прохладны, и термометр регистрирует до 43° F в ранние часы утра. Самый жаркий месяц – май, но даже тогда я не считал жару невыносимой, хотя были дни, когда я зарегистрировал 120° F на самом озере. Единственная болезнь, от которой я страдал, была бессонница, потому что я редко мог уснуть, когда знал, что для сна выделено всего несколько часов. Но бессонница переживается более или менее всеми белыми мужчинами после того, как они прожили год в Африке.
Мы прорубаемся через тростники
Прорубая проход в тростниках, мы столкнулись с гигантской черепахой, весом около 100 фунтов. Некоторое время мы держали ее в одной из лодок, и будуума, которые были свидетелями этого говорили, что они никогда раньше не видели таких черепах. Но туземцы с Шари сказали мне, что их можно найти в этой реке.
За тростниковыми поясами мы нашли открытую воду со средней глубиной 5 футов. Пейзаж этой части озера был совершенно иным, чем пейзаж бассейна у реки Йо. Вместо небольших плоских островов здесь были большие островные участки по обе стороны от нашего курса. Канал иногда составлял не более 100 ярдов шириной, в других местах он образовывал большие бухты шириной в две мили, окаймленные темно-зелеными зарослями высотой от 10 до 30 футов. Выйдя из тростника на открытую воду, мы наткнулись на большой рыболовный флот будума из сорока каноэ. Был вечер, и все были заняты подготовкой к постановке своих сетей. До этого времени будума всегда убегали, но теперь к нашему удивлению их начальник (или качелла) приветствовал нас и предложил показать дорогу к другому берегу. Он был человеком среднего возраста, высоким и худощавым, но его лицо было добрым. Он был важным начальником, имеющим значение, и имел большую свиту. Перед тем, как наши лодки разошлись, вода вокруг была вспенена оживленными мужчинами и маленькими мальчиками, бредущими по дну и плывущими наперегонки, чтобы добраться до нас, многие несли нам рыбу. Все желали пожать мне руку, как будто они были заинтересованы в моей дружбе. Они также не успокоились, пока все по очереди, вплоть до самого маленького мальчика, не потрясли мою руку. Впоследствии они вернулись к своей рыбалке, и вскоре многие каноэ были видны, как привидения в сгущающихся сумерках. Было удивительно видеть маленьких мальчиков, не старше десяти лет, управляющих каноэ с мастерством опытных шестовиков.
Вожди (качеллы) племени будума владеют большим количеством рабов, которых они покупают у тубу, как я уже писал в предыдущей главе. Рабы выполняют почти всю тяжелую работу по рыболовству и управлению лодками. Их хозяева жестоки по отношению к рабам, держат их голодными и избивают. Обычай людей будума состоит в том, чтобы построить станцию на каком-либо острове рядом с промысловыми участками, где они остаются до тех пор, пока они не поймают и не высушат достаточно рыбы. Сети используются по большей части, но большие рыбы добываются копьями. Примерно неделя тратится на сушку рыбы и заполнение ей каноэ. Затем, для безопасности, они объединяются с другими каноэ, и все направляются к одному из поселков на берегу озера, где они торгуют с людьми из соседних селений.
Качелла племени будума
Утром качелла с несколькими из своих старейшин подошел к лодкам и сказал, что он отвезет меня на свой остров, называемый Карра-рагга. При волшебном звучании этого имени все напряжение последних трех месяцев исчезло, и я, казалось, наконец увижу то, что так долго отрицалось многими – город народа будума. Новость вызвала радость «боев», которые смеялись и усиленно толкали лодки шестами, несмотря на чрезмерную перегруженность лодок людьми, которых они теперь везли. Через некоторое время качелла стал более общительным и назвал мне имена всех островов, которые я набросал ранее на своей карте.
Вечером мы прибыли в Карра-раггу. Это большой остров, длиной около четырех миль и шириной более двух. Вокруг его берегов поднимались темные заросли высокого кустарника, за которым был виден скот, блуждающий по отдельным пятнам травы, чередующимся с зарослями мимозы. Яркая зелень была освежающим зрелищем после песчаных равнин Борну. Мы расположили наш лагерь недалеко от места высадки, пообещав качелле, что посетим его на следующий день в его селении, которое находилось на другой стороне острова. Тем временем, некоторые из женщин пришли к нам с большими калебасами молока и жидкого масла, а молодой бычок, подарок качеллы, был убит, чтобы накормить «боев». На следующий день меня с эскортом проводили в деревню, и все женщины по дороге останавливались, чтобы поглазеть на меня.
Будума говорят на языке канури. Мужчины высокие, часто ростом более 6 футов, с высокими лбами и тупыми носами. Они носят свободную одежду в виде темно-синей тоги из обычной для Борну ткани, которую они получают в Кова-Баге в обмен на рыбу и поташ. Будума разделены на множество отдельных сообществ.
Жена качеллы племени будума
Основными группами будума, обитающими на островах в устье Шари, являются буджия, мадоджия, марбуллуа, медиа и кури. Каждая из них управляется своим качеллой, а все они находятся под «королем», которого называют карамми. Женщины маленькие и выглядят, как женщины канембу, которых они напоминают также в том, как причесывают свои волосы с густо смазанными маслом косами, свисающими повсюду вокруг головы и поднятым гребнем в центре. Они украшают скрученные кудри раковинами и серебряными кольцами, а также ожерельями из белых бусин. Несомненно, люди будума и канембу пришли из Канема, и сходство их типов связано с общим происхождением и еще больше укрепляется в результате межплеменных браков. Племенные знаки будума – это два небольших перпендикулярных разреза по обеим сторонам носа, еще два на каждом виске, а один – по центру лба. Их хижины построены из тростника и имеют коническую форму вплоть до земли. Рядом с каждым жильем находится низкая, круглая постройка, покрытая циновкой, непроницаемой для москитов. Здесь будума прячутся от москитов ночью.
Качелла вскоре стал откровенным и высказал мне свои проблемы. Он сообщил, что я первый белый человек, который когда-либо приходил на его остров. Вокруг деревни он показал мне большие открытые пространства, которые были сильно вытоптаны скотом, которого больше здесь не было, а затем рассказал мне, как туземные солдаты из окрестных гарнизонов (он не понял, из британских или французских) однажды приплыли в каноэ, увели стада и убили несколько людей. Чтобы подтвердить свой рассказ, он отвел меня в хижину, где лежал человек с разбитой пулей левой ногой, которая гноилась. Чтобы защитить себя от таких нападений в будущем, он попросил меня дать ему флаг. Но я чувствовал, что не смогу удовлетворить его просьбу, потому что я не был осведомлен о том, на территории какого протектората расположен этот остров и где проходит граница между нашими и французскими владениями.
Женщина народа будума
Через два дня мы покинули Карра-раггу, сопровождаемые качеллой, чтобы достичь восточного берега. Мы проплыли мимо многих обитаемых островов с заметными возвышенностями и обильно поросших кустарниками.
Наконец, пройдя расстояние в десять миль, мы достигли побережья Канема в месте под названием Вуннда. Берег в этом месте очень сильно размыт, а сама Вуннда во время подъема воды должна быть отрезана от материка, потому что за ней видны болотные протоки. Здесь я увидел большое количество поташа, который проделал пятидневный путь из внутренних районов Канема. Поташ производится в плоских конусообразных блоках весом 30 фунтов каждый, восемь блоков продаются в Борну за 4 шиллинга. Канем представлял собой самую пустынную страну, состоящую из песчаных дюн, иногда покрытых чахлыми мимозами, ветви которых были отбелены песком и ветром. 19 мая качелла и его люди попрощались с нами, и мы отправились на юг в Буи, небольшую французскую станцию, в которой находились два офицера, сержант и рота сенегальцев. Здесь я получил известие о Гослинге, который все еще был в Форт-Лами, где его охватило чувство беспокойства из-за того, что я где-то пропал. Он опасался, что я заблудился или был убит будумами. В Буи французы продемонстрировали мне практику исследования озера на нескольких туземных байдарках, которые были оснащены травяными навесами для белых людей. Из Буи, обойдя побережье Канема на расстояние в двадцать пять миль, мы повернули на юго-запад. Наш курс теперь осложнялся обширными поясами тростника, водных кустарников и островов, которые часто делали фарватер извилистым и узким. В этих каналах мы находили глубины от 9 до 12 футов. Вокруг юго-восточной части озера страна становится болотистой, здесь когда-то было устье реки Бахр-эль-Газаль, которая была поглощена дрейфующими песками, выдутыми на запад из Судана. Мы теперь плыли по каналу через тростники, которые когда-то были прорублены туземцами кури-будума (одна из групп племени будума) для французов, которые используют канал в качестве средства сообщения водой между устьем Шари и их станцией в Буи.
Хижины будума в Карра-рагге
Каноэ, перевозящее поташ
Канал, прорубленный в зарослях туземцами кури
Примерно за пятнадцать миль до устья Шари на юге озера, мы миновали большие пояса мрачных зарослей и вышли на великолепную открытую воду, и здесьЧад впервые принял величавый вид, ожидаемый от любого большого африканского озера.
Прежде чем покинуть Чад, я попытаюсь дать общее представление об озере, основанное на наблюдениях, которые я смог сделать. Что касается размера, я определил его значительно меньшим, чем раньше предполагалось; например, северная часть, которая раньше была отмечена на картах на протяжении шестидесяти миль от устья реки Йо, мне показалась не больше тридцати, и мое путешествие по южному бассейну к устью Шари составило сорок пять миль вместо предполагаемых девяноста. Существует идея о том, что озеро высыхает (это подтверждено съемками из космоса в наше время, см. иллюстрацию) из-за потери воды, вызванной исчезновением реки Бахр-эль-Газаль, но я считаю, что размеры не очень сильно меняются, а предполагаемая ранее большая площадь во многом является результатом неточных обследований и частично тем фактом, что деревни на стороне Борну находятся в нескольких милях от озера, что создает впечатление, что они ранее были на побережье.
«Лован» Ковы, которая находится в пяти милях от озера, сказал, что двадцать лет назад из-за сильного западного ветра в течение нескольких дней вода поднялась до этого селения, а еще семь лет назад она прошла даже дальше, покрыв равнину до места под названием Монгонью. Пока наводнения продолжались, будума поднялись сюда на своих лодках и основали рыбный рынок недалеко от Ковы. Этими наводнениями и объясняется строительство туземных деревень вдали от побережья озера.
Сейчас на восточном берегу, который выше западного, и ему не угрожают наводнения из-за длительных сильных ветров, деревни располагаются рядом с озером.
Однако, тот факт, что проход, используемый французами в 1902 году вдоль восточного побережья до Н'гигни на севере, стал непроходим два года спустя, когда я был там, может быть воспринят, как свидетельство того, что озеро все-таки высыхает.
Другой факт, который, создает впечатление, что озеро уменьшается, состоит в том, что цепи островов, которые когда-то были отдельными, теперь более или менее соединены болотом. Фактически, мои наблюдения показывают, что озеро представляет собой практически два озера, разделенных пятнадцатью милями болот и водяных кустарников, которые я пытался прорезать. Таким образом, образованы отдельные бассейны двух рек (Йо – на западе и Шари – на юге). Более того, качелла сказал мне, что между этими двумя частями нет связи, а я обнаружил, что люди с разных берегов не контактируют и мало знают друг о друге.
Это подтверждается выраженной разницей пейзажей и в характере людей. На севере берега плоские и голые, а глубина воды не превышает 4 фута. Поверхность озера изобилует бесчисленными небольшими необитаемыми островами, которые в большинстве тоже песчаные. Люди не многочисленны и бедны, заняты более или менее разбойничьим промыслом.
Но на юге, или в бассейне реки Шари, все более процветает. Глубина воды составляет от 5 до 9 футов, а острова, которые имеют сравнительно высокие берега и четкие очертания, являются плодородными и густонаселенными. Повсюду пышная растительность, и его темно-зеленая листва придает очень мрачный характер пейзажам. Это настоящий дом будума, которые являются процветающим народом, добывающим средства для существования ловлей рыбы и поташем, и которые имеют рабов и стада крупного рогатого скота.
ГЛАВА XXII. ВВЕРХ ПО РЕКЕ ШАРИ ДО ГУЛЬФЕ
Когда человек приближается к дельте реки Шари, он видит голую скалу Хаджа-эль-Хамис («Скала-слон»). Она находится примерно в трех милях от озера и поднимается на высоту 800 футов, по форме и внешнему виду, она напоминает скалу Вазе (см. фото в первом томе). Кури-будума говорят, что за семь лет до этого воды озера подошли к скале и подмыли ее подошву.
26 мая мы достигли устья реки, всего через три месяца после того, как отправились пересекать озеро. Было быстрое встречное течение и сильный ветер, который вызвал довольно высокие волны потому, что мы теперь имели под килем 8—10 футов воды. Шесты были заменены на весла, так что «бои» не так сильно могли контролировать лодки, и не понимали необходимости держать их «носом на волну». Следовательно, мы не один раз были близки к кораблекрушению. Река в дельте распадается на пять рукавов, из которых два крупнейших называются Ламкабу и Суве. Первый – основной рукав, и на данный момент имеет глубину 3 фута.
Невозможно описать великую радость, которую я испытал, когда мы вошли в рукав реки и увидели твердую землю с обеих сторон. После того, как я преодолел лабиринт озера, у меня появилось чувство, что я утопил все мои проблемы в его водах, и началась новая фаза, полная перспектив для экспедиции.
Хаджа-эль-Хамис («Скала-слон»)
То же чувство охватило людей, когда лодки коснулись берега реки. Оделай (лодочник) выпрыгнул, взял кусочек земли в рот и съел его. Мужчины после того, как отбросили свои шесты, дико кричали и разбрелись по песчаной отмели. Никакой живности не было, чтобы увидеть нашу радость, за исключением диких гусей и уток, которые были обращены в бегство.
