скачать книгу бесплатно
Я – Человек! Часть 1. Фашист
Алекс Кама
Однажды, в привычном нам мире, случается невероятное – воспитанный на фашистской идеологии человек получает способность переселять свое сознание в тела других людей, убивая при этом астральное тело донора. Он становится бессмертен и поднимается над социумом. Реакция иммунной системы мироздания на такой антиген неизбежна – она создаст антитела и вереницу событий, которые сведут их вместе.
Алекс Кама
Я – Человек! Часть 1. Фашист
Глава 1. Узник.
За дверью послышались шаги и железная створка маленького, окошка на массивной двери со скрипом распахнулась. Генрих поднялся с кровати и подошел к окошку.
Вроде еще не время ужина, кого там принесло? Когда проводишь целые дни лежа на матрасе, набитом соломой, разглядывая редких мух, залетающих сквозь решетку, то любое событие, случающееся в этом замкнутом мирке камеры смертников, должно разнообразить существование узника. Так думали его тюремщики. С одним ему даже удалось подружиться.
Отто, молодой парень, исполнительный охранник, еще не испорченный долгими годами работы в этом каменном мешке. Отто еще не перестал видеть в заключенных живых людей и мог вот так, пока начальника нет на этаже, открыть окошко и поболтать с Генрихом просто так, о погоде на улице или справиться о его здоровье. Вот и сейчас, завидев в проеме зеленую форму тюремщика, Генрих собрался уже завести разговор о событиях на воле, как Отто перебил его:
– Добрый день, арестант, я тебе хорошую новость принес!
– Что случилось, Отто? Тебя повысили в звании?
– Нет, сегодня после ужина к тебе поселят соседа – Отто смеется – Будет с кем в слова поиграть!
– Соседа!? Как? Зачем? Не надо мне никого! – Генрих почувствовал недоброе в этом известии.
– Отто, погоди, зачем мне кого-то подселяют?
– Генри, я тут ничего не решаю, это приказ Директора.
– Так скажи Директору! Не надо мне никаких соседей!
– Еще чего. Директор и так не одобряет то, что я с тобой общаюсь. А то, что подселяют, так потому, что «Белый Остров» не такой уж и большой, чтобы всех вас держать в отдельных апартаментах. Вон в соседнем корпусе и по шесть человек в одной камере сидят и ничего. Уживаются.
– Но ведь я не все! Мне никто не нужен!
– А кто ты, Генри? Чем ты лучше других? Тем, что отсоветовал Директору проклятый дом покупать? Надо бы еще разобраться, откуда ты узнал про него. Ты такой же заключенный, как и все! То, что Директор когда-то пошел тебе на уступки, так только потому, что пустующие камеры были. А теперь нет. И не спорь, все равно уже ничего не изменить. Все! Жди ужина!
Окошко с лязгом захлопнулось. Да, известие неприятное. За семь лет, проведенных на «Белом Острове», в камере для осужденных пожизненно, Генриху удавалось удачно избегать неприятных соседей.
За все это время в его камеру соседа подсаживали лишь один раз. Это был немолодой датчанин, учитель младших классов – педофил и убийца. Худой, тщедушный, с блестящей лысиной, в круглых очках с простыми стеклами и постоянно трясущимися руками. Генриху было непонятно, почему этого, психически нездорового человека, осудили пожизненно, а не отправили на лечение в клинику. Но в таком месте соседей выбирать не приходилось, и первое время Генрих мирился с его присутствием. Датчанин только спал и читал библию, видимо, так осваивался на новом месте. Никакого интереса к соседу не проявлял, и Генрих, убедившись в его безобидности, мог снова начать медитировать.
Глубокая медитация, которая нужна была Генриху как воздух, подразумевала полное отключение от материального мира, так как он оставлял свое физическое тело, отправляясь в астральные путешествия. Наличие каких-либо соседей, в непосредственной близости к оставленному беззащитному телу, в это время, вызывало сильную озабоченность.
Пока датчанин-педофил штудировал библию и не разговаривал с соседом, он еще кое-как устраивал Генриха, но через неделю-другую датчанин освоился и начал задавать вопросы, без спросу рассказывать о себе и, что самое неприятное, мог подойти и запросто потрясти его за плечо, если ему вдруг что-то захотелось рассказать, а Генрих лежал с закрытыми глазами.
Однажды, вернувшись из астрального путешествия обратно в свое тело, он застал склонившимся над собой тюремного врача и обеспокоенного Отто. Как оказалось, датчанин, решив поделиться очередным своим воспоминанием с Генрихом, подошел и попробовал его разбудить. Так как пустая оболочка тела на ощупь выглядит, как неуспевший остыть труп, то датчанин, который своими руками лишал людей жизни, сразу смекнул, что тут что-то не то и бросился барабанить кулаками в дверь, крича: «Помогите! Он умер сам! Я его не убивал!» Встревоженный Отто вызвал тюремного врача, и в этот момент Генрих вернулся.
– Как Вы себя чувствуете? Следите за моим пальцем! – тюремный врач посчитал пульс, убедился, что у арестанта все в порядке.
– Что это с ним было, доктор? – Отто тоже успел почувствовать, что это был не просто сон. Однако Генрих поспешил успокоить всех:
– Нет, нет, все нормально, я просто очень крепко уснул, извините за беспокойство.
Не хватало, чтобы охрана заподозрила что-то и стала более пристально наблюдать, или, не дай бог, переведут в больничный бокс, а там вообще никакого покоя не будет. С соседом нужно было что-то делать, чтобы такого больше не повторилось. Датчанин хоть и выглядел довольно начитано и служил в «прошлой жизни» учителем в школе, но все равно своей набожностью не производил впечатления человека, способного понять, чем в действительности Генрих занимался в камере.
Генрих давно мечтал встретить человека, способного понять и разделить с ним ту глубину интересного и прекрасного, которую дает освоение астрального мира, многомерного и нематериального, без чувств и эмоций, основанного на информационных потоках, чистого и безупречного. Но чем дальше он продвигался в освоении астрала, тем яснее он понимал, что вряд ли в его окружении найдется человек, способный понять хоть часть того, с чем приходилось сталкиваться Генриху в своих путешествиях.
Трудно такое объяснить, это сможет понять только тот, кто сам владеет техникой выхода, а овладев таким знанием, человек перестает быть простым смертным. Такие люди стояли вне общества, они имели истинные знания о природе вещей и на основании этих знаний имели возможности на эти вещи влиять. Таких людей Генрих встречал во время экспедиции в Тибет, но никогда не сталкивался ни с кем подобным у себя дома, в Германии. Один из таких, тибетский маг, и был причиной того, что Генрих уже седьмой год обживал камеру в тюрьме для осужденных пожизненно – «Белый остров».
На некоторое время пришлось прекратить медитации, но долго это продолжаться не могло, Генрих не мог останавливаться в развитии. Что-то объяснять полоумному педофилу, который задушил свою ученицу, не имело никакого смысла. Если бы он даже и понял, что ему говорит Генрих, скорее всего, он бы счел его сумасшедшим и рассказал бы все охране, а вот этого допустить было нельзя. Техниками гипноза Генрих в совершенстве не владел, чтобы, например, просто усыпить датчанина. Да всегда как-то обходился более жесткими методами.
Людей ему никогда жалко не было, тем более, что Генрих знал, что, убивая человека, он отпускает его астральное тело в истинную свободу. Да и убивал он легко и безболезненно, ментальным ударом выбивая душу из физического тела. Генрих понимал, что во время такой смерти человек просто вдруг осознает, что тело исчезло, потом приходит понимание что ты – воздух, и все это приносит огромное облегчение, так как в астральное тело не ощущает чувств, эмоций и боли.
Смерть от Генриха несла за собой безмятежность и спокойствие и, зная это, Генрих часто дарил ее окружающим, пока тибетский маг не остановил его.
Генрих и сейчас мог бы применить свои умения и легко превратить «Белый остров» в кладбище, но делать этого, конечно же, он не будет. Он хорошо усвоил урок тибетского старика, больше он не будет никого убивать без необходимости, чтобы не привлекать к себе внимание. Он знает способ, как выйти отсюда. Он выйдет не как арестант, а как нормальный человек и будет жить среди людей не изгоем, а нормальным человеком, не скрываясь и радуясь всем благам, которые дает жизнь. Он снова будет видеть красоты внешнего мира, и наслаждаться каждой эмоцией, каждым нервным импульсом, которые дарит физическое тело. Но чтобы все это вернуть, нужно еще время, нужны ежедневные медитации, в которых он все дальше и дальше продвигался в своих познаниях и поражался вновь открывающимся горизонтам.
– Молодой человек! – датчанин хотел что-то сказать, но Генрих щелкнул пальцами, посылая в его сторону ментальный удар, тело педофила вздрогнуло и обмякло на кровати. «Гм, ну вот, почти восстановился» – сам себе улыбнулся Генрих. За последние несколько лет ему не доводилось выбивать дух из людей, после того, как тибетский гуру обезоружил его, это умение он восстанавливал долгими медитациями, а попрактиковать мог только на собаках, которых тоже нельзя было убивать без опасения вызвать подозрения. Он убил двух овчарок во внутреннем дворике, охрана списала их смерть на чумку, но больше рисковать было нельзя. Генрих переключился на крыс, но эти твари оказались на редкость умными и моментально исчезли из его поля зрения. Вот как природные инстинкты спасают жизни в животном мире, Генрих решил поискать информацию в информационном поле астрала. А вникнув, впитав это знание в себя, долгими ночами медитаций, понимал, что теоретически становится еще сильнее, чем раньше, вот только практики маловато…
Вот, попрактиковался на педофиле, и тогда его смерть списали на сердечный приступ, и никто ничего не заподозрил.
«Белый Остров» – не был для Генриха, как для остальных, «последним прибежищем». Генрих точно знал, что уйдет отсюда, а пока это можно было назвать даже весьма удобным местом для восстановления и совершенствования своих способностей. Кормили тут довольно неплохо, кровать, туалет, душ, чистая одежда, книги по желанию, какие можно было достать в ближайшем городе. Обслуживающий персонал относился к Генриху хорошо, за время своего пребывания тут он произвел на всех впечатление интеллигентного, образованного человека, с каким-то легким налетом чего-то мистического. Он был осужден за убийство нескольких человек в Тибете, но доказательства его вины и обстоятельства тех убийств были какими-то расплывчатыми и непонятными для коренных европейцев. Большинство считали его пострадавшим винтиком военной машины третьего Рейха. Винтиком, потому как пока Гитлер утюжил танками Европу, ученые мужи Германии по заданию Ahnenerbe отправились на другой край планеты, в Тибет, не убивать, а изучать и исследовать. А то, что кто-то там, на другом конце планеты умер, так это слишком далеко, да и блекло на фоне Второй Мировой войны. Но этот человек носил форму СС и, значит, был военным преступником, каким бы интеллигентным он ни казался.
Единственное, что требовалось Генриху, это чтобы не мешали. Его полностью устраивала одиночная камера, в которой он мог, приняв удобную позу на соломенном матрасе, оставлять свое тело в тишине и отправляться блуждать по эфиру в поисках крупиц информации, которые потом в долгих часах медитаций он складывал в замысловатую мозаику знаний, недоступных простым смертным. План, по которому ему предстояло пройти, чтобы покинуть «Белый Остров», он уже сложил в голове, но для его реализации требовался покой и одиночество медитаций.
Астральные путешествия занимали много времени, астрал был для Генриха бескрайним многомерным океаном, всю глубину которого он с каждым выходом понимал все больше, и все больше убеждался, как мало он про него знает. Он уже знал, что в этом океане можно перемещаться не только в тех измерениях, в которых движется физическое тело, но и в каких-то, неведомых ему, но старался не заходить далеко в этот океан, всякий раз оставляя себе проверенную дорогу назад.
Путешествие по внешнему миру он освоил еще в детстве, мог, оставив свое тело, «слетать» посмотреть, что делается в соседней комнате, и теперь это простенькое знание, ему часто помогало. В первую же ночь, как его привезли на «Белый Остров», Генрих, оставив свое физическое тело, облетел остров по кругу и осмотрел окрестности.
Тюрьма представляла собой небольшую старинную постройку на острове в северном море. Раньше это строение было старинным мужским монастырем, по каким-то причинам покинутым монахами, и переделанным предприимчивыми властями под тюрьму для смертников. Между островом и материком был сооружен длинный, узкий, каменный мост, разделенный на два этажа – сверху пешеходная часть, внизу – узкоколейная железная дорога, по которой на остров доставлялись уголь и продукты. Это была единственная дорога, по которой узники и тюремщики попадали на остров, и по которой происходило снабжение тюрьмы. Со всех сторон островок окружали голые скалы, уходящие отвесно в вечно бушующее штормами море. Даже чаек и бакланов не было видно над этим, забытым богом, местом. Внутри, за каменными стенами, в каменных мешках, доживали свой век арестанты, осужденные на пожизненное заключение, а с другой стороны стен коротали свой век тюремщики и рабочие обслуги. Они топили котельные, готовили еду, стирали, возили на больших вагонетках уголь и провизию с материка. А, вечером, закончив рабочий день, возвращались в поселок на берегу, где жили в небольших, деревянных домиках. Наблюдая за этими людьми, Генрих видел, что различие между ними заключалось часто лишь в том, что одни чувствовали себя пожизненно заключенными, а другие нет, хотя и те, и другие проводили свои дни на одном же острове.
Генрих не чувствовал себя заключенным, он мог путешествовать по миру и не выходя из камеры, поэтому и производил впечатление человека свободного, возможно поэтому Отто и другие охранники часто разговаривали с ним, как с равным.
Как-то, еще когда они только познакомились, в разговоре Отто упомянул, что Директор, так они называли управляющего тюрьмы, самого влиятельного человека в округе, собрался покупать большой дом в поселке. Дом этот достался после войны в наследство женщине, живущей в Европе, и она решила от него избавиться за небольшую цену. На дом уже есть желающие, но в этом поселке Директору никто, конечно, против ничего не скажет. Генрих решил в тот вечер слетать посмотреть, что это за дом.
Вечером он перебросил свое астральное тело через пролив, начал двигаться к поселку и, вдруг, почувствовал, нет, не почувствовал, ведь в астрале нет эмоций, а получил прямое указание: «не приближайся или умрешь!» Это указание исходило от большого, темного дома с черепичной крышей и башенками, по описанию как раз того, который и хотел купить Директор. Генрих не стал приближаться к дому, но, разглядывая его издалека, он чувствовал, нет, не чувствовал, а понимал, что кроме этого предупреждения на него цепляется и как бы прилипает еще какая-то информация. Вернувшись обратно в тело, он погрузился в медитацию и начал разбирать тот ворох астральной информации, который он притащил с прогулки в поселок. Информации было много, она вся была темная, обрывочная, как перемешанные части мозаики, и из этих обрывочных крупиц Генриху, за несколько дней медитаций, удалось собрать картинку, которую уже можно было анализировать и делать выводы.
Как он понял, в этом доме жила зажиточная семья рыбаков. Отец и несколько сыновей ходили на промысел в море, привозили лодки полные трески и скумбрии и сбывали рыбу на рынках города. Это была большая дружная семья, они были счастливы в этом мире, пока не пришла война. Мужчины погибли все почти в одно время. Мать умерла от горя, когда, в один день, получила похоронки на мужа и всех сыновей. Ее физическое тело не смогло вынести этих страданий, но в астрале нет эмоций, и она все еще ждет их возвращения в этот дом, потому что не видела их мертвыми.
Генрих понял, что призрак не пустит никого, кто бы мог посягнуть на его былое счастье. Этот дом принадлежал счастливым людям, и он будет принадлежать им всегда. Видимо, прижизненные душевные страдания, а может любовь, придали призраку небывалую силу. Генрих понял, что его приближение призрак видел и был готов убить его, нераздумывая. С такими явлениями Генриху приходилось сталкиваться в Тибете, но там призраки были астральные, без человеческого начала, а тут… Анализируя то, что удалось узнать, Генрих заметил еще одну особенность: он понял, что дом будет принадлежать этой семье всегда. Значит, заглянул в будущее? Путешествия в океан астрала становятся все дальше и уже затрагивают время? Что ж, хорошо.
На радостях от таких продвижений в освоении нереальности, Генрих в разговоре с Отто сказал:
– Зря Директор покупает этот дом. Уверен, он об этом пожалеет.
– Ну что ты говоришь, откуда ты можешь знать? – Отто хоть и не дождался ответа, но на следующий день, в разговоре с Директором, передал ему слова Генриха. Директор читал дело Генриха и знал о его причастности к Ahnenerbe, поэтому отнесся к его словам неожиданно серьезно – он отказался покупать этот дом.
Дом купил приезжий французский промышленник, бизнес которого унесла война, и который решил доживать свой век в тихом местечке на берегу моря. Но тихо дожить у него не получилось. Как говорили потом, через некоторое время он сошел с ума, сжег этот дом и сам погиб в этом пожаре.
После этого случая Директор посетил Генриха. Он вошел в камеру в сопровождении охраны, не здороваясь и ничего не говоря, с минуту стоял, молча смотрел на Генриха, а потом неожиданно сказал:
– Я хочу отблагодарить. Чего ты хочешь?
Генрих на секунду растерялся и ответил:
– Отдельную камеру.
– Хорошо, будет. Спасибо.
Директор вышел, и с тех пор Генрих жил в одиночке почти шесть лет, если не считать случая с датчанином-педофилом. Его все устраивало, путь был уже намечен, освоение астрала двигалось полным ходом, и тут Отто со своим «приятным» известием! Черт! Скоро уже ужин, Генрих почувствовал непонятное волнение. Странно, вроде, редко когда волновался, видимо, привычка остается от путешествий по астралу. Ведь там нет эмоций. Нет ощущений, нет чувств, нет ничего, только информация.
Все ощущения, которые испытывает человек, чувства, эмоции, запахи, осязание – это лишь импульсы электронов в нервных волокнах, раздражающие клетки головного мозга, которые и дают представление об испытанном чувстве. В астрале физического тела нет, поэтому нет и никаких событий, связанных с импульсами в нервах, там просто бесконечное спокойствие и нирвана. Поэтому путешествия в астрал чреваты невозвращением. Человек, впервые попавший туда, воспринимает его как рай. Абсолютное спокойствие, из которого никуда не надо спешить, зачем? Чувств нет, эмоций нет, никаких раздражителей, только спокойствие. И остаются там незадачливые путешественники, пока не умрет физическое тело, и получается, что для многих выход в астрал – это билет в один конец. Но не для Генриха. Еще в детстве он освоил технику выхода из тела и тогда сразу понял, что нужно заставлять себя возвращаться. С годами тренировок он уже настолько легко ходил и возвращался из таких глубин, что даже ему приходилось потом подолгу медитировать, чтобы разобраться, где же он был, и какие крупинки информации ему удалось притащить на себе. Астрал научил его не волноваться. Даже когда убивал, он не испытывал особых эмоций, а тут известие о соседе волнует?
Железная створка на двери брякнула и со скрипом отворилась. В проеме показалось лицо охранника, и он произнес:
– Отойди и повернись лицом к стене!
Генрих повиновался, повернулся и оперся ладонями в стену. Сзади открылась дверь, послышалась возня, и чье-то тяжелое дыхание известило о том, что в камере стало на одного арестанта больше. Дверь с грохотом захлопнулась, и Генрих обернулся. «Нет, это не человек» – почему-то сразу подумалось Генриху, глядя на здоровенного, под два метра ростом, рыжего детину.
Детина, с дебильным выражением на конопатом лице, ухмылялся гнилыми желтыми зубами, разглядывая нового сокамерника. Подмышкой у него был свернутый в рулон соломенный матрас, а в руке грязный холщевый мешок, видимо, с личными вещами. От него сильно воняло чесноком и немытым телом. Одет он был в матросские шаровары и лоснящуюся от грязи жилетку, на голых ногах растоптанные кожаные ботинки. Крепкие руки, покрытые рыжими кудрявыми волосами, были по плечи изрисованы расплывшимися татуировками в виде якорей и цепей.
Оглядев Генриха с головы до ног, он подошел к нему и сунул ему в руки свой матрас, а потом, не говоря ни слова, завалился на кровать Генриха прямо в грязных ботинках.
– Может, сначала познакомимся? – опешил Генрих, он положил матрац на вторую, не заправленную койку, и повернулся к соседу.
– Ты, держись от меня подальше, могу пришибить ненароком! – детина загоготал, обращаясь к Генриху, и потом крикнул басом в сторону двери:
– Есть хочу! Когда там пайку принесут? Эй, охрана!
Генрих вдруг понял, почему известие о соседе его так встревожило. Он сел на свободную койку и закрыл лицо руками. С одной стороны его радовало, что он так научился заглядывать в будущее и предчувствовать грядущие события, с другой стороны, этот новый сосед мог стать реальной проблемой для Генриха. В том, что соседа придется убить, Генрих не сомневался. Договориться или вообще как-то построить диалог с таким мужланом никак не представлялось возможным. Судя по поведению этого рыжего, интеллекта в его голове ноль, а если он еще и агрессивный? Надо расспросить Отто, кто он и за что тут. Может, его подсадили в эту камеру ненадолго? Общаться с дебилом, который сейчас лежал на его кровати, ковыряя в носу и вытирая пальцы об одеяло, у Генриха не было никакого желания. Этот сосед и был реальной опасностью, не предусмотренной планом.
Ведь если у этого детины случится сердечный приступ, как тогда у педофила-датчанина, Директор может догадаться о неслучайности этих событий. А прибавив сюда информацию о проклятом доме, которая взялась неизвестно откуда, мог вполне сделать вывод о паранормальных возможностях Генриха. Тогда можно было ждать что угодно. Воображение рисовало пожизненное заточение на дне колодца, куда еду спускают в ведре на веревке, в каменном мешке, закрытом от всех людей, которым Генрих мог принести смерть простым щелчком пальцев.
Цепочка событий могла завести Генриха в такие обстоятельства, из которых выбраться уже было гораздо труднее, а, может и невозможно.
Рыжий лежал на кровати Генриха, не обращая на него никакого внимания, Генрих тоже предпочел молчать, сидел, закрыв лицо руками, и размышлял. Наконец, за дверью послышался грохот железной тележки, на которой развозили ужин, и окошко на двери со скрипом распахнулась. В него подали две алюминиевые миски, наполненные кашей, и две деревянные кружки с чаем. Генрих встал, взял в окошке хлеб и чай, а рыжий бодро соскочив с койки, схватил обе тарелки. Он вывалил кашу из одной тарелки в другую, а пустую тарелку выбросил в угол. Потом подошел к столу, забрал весь хлеб, подвинул к себе обе кружки с чаем, и, усевшись прямо на стол, начал, громко чавкая, уплетать кашу.
– На, жри! – рыжий кинул Генриху кусок хлеба.
– Только там жри, а не тут! – показал он грязным пальцем на пол возле кровати.
Генрих есть не хотел, и ему вдруг стало весело. Он знал свои возможности, и рыжий для него особой опасности не представлял, он наблюдал за этим грязным, вонючим, монстрообразным детиной и удивлялся, насколько человек, венец природы, может уподобиться животному. Рыжий доел кашу, громко рыгнул, уставился на Генриха пустыми бледными глазами и потом рявкнул:
– Что, девочка, развлечемся!?
Ждать и терпеть унижения дальше смысла уже не было. Генрих глубоко вздохнул, сконцентрировался и щелчком послал в рыжего ментальный удар, способный выбить душу из любого человека. Рыжий вздрогнул, часто заморгал, потряс головой, потом медленно осел на кровать и вдруг зевнул, широко разинув рот. Он не умер! Генрих, ничего не понимая, щелкнул пальцами еще раз, рыжий поднял на него тяжелый взгляд и проворчал:
– Сейчас я посплю, а после мы с тобой… – и, закрыв глаза, завалился на бок и засопел.
Генрих был ошарашен, не понимая, что происходит. Точно так же тогда, в Тибете, его обезоружил тибетский маг, лишив умения концентрировать удар, и Генрих стал безопасен для людей. Но сейчас Генрих был уверен: никаких посторонних воздействий на него не было! Этот рыжий детина был не восприимчив к ментальному удару, как будто у него отсутствовало астральное тело! Раньше Генрих даже не подозревал, что могут быть такие люди. Ведь любое живое существо – это душа заключенная в тело-оболочку. Если повредить физическое тело, астральное оторвется от него, и существо умрет. Если нарушить связь между астральным телом и физическим – существо умрет. Эти правила казались Генриху незыблемыми, но этот рыжий монстр их опровергал. Генрих, тяжело дыша, опустился на кровать. «Ментальный удар подействовал на рыжего, как снотворное, похоже, все-таки, я его зацепил» – думал Генрих, значит, астральное тело у него, все-таки есть, просто у него немного другая волна, на которой оно существует. Животные, например, тоже имеют свою «волну» астрального тела, и, чтобы на них воздействовать, нужно было специально настроиться. Ладно, потом, подключившись к информационному полю астрала, нужно будет узнать природу этого феномена, а пока нужно было срочно что-то решать. Рыжий скоро проснется, и Генриху, судя по всему, не поздоровится.
Окошко на дверях со скрипом открылось – Отто пришел забрать посуду после ужина. Генрих прильнул к окошку и быстро заговорил:
– Отто, дорогой, помоги, сделай что-нибудь, убери от меня этого злодея!
– Что случилось, Генри?
– Он отобрал у меня пищу и грозился убить меня!
– Я понял, Генри, я буду наблюдать за вами. Можешь надеяться, в мое дежурство я не позволю ему тебя обижать! Принести тебе поесть?
– Нет, не надо… – Генрих понял, что сделать ничего нельзя, теперь все зависит только от него самого.
– Отто, а что это за тип? Расскажи мне про него?
Отто вздохнул и, взглянув на храпящего Рыжего, начал рассказывать:
– Честно говоря, тебе не очень повезло, это Эрик Якобсон, известный бандит. Много людей в порту покалечил и убивал даже за мелкую монету. Виселица давно по нему плачет, и я не понимаю, что это за суд, который выносит пожизненный приговор такому головорезу. Говорят, он в детстве ходил на китобое юнгой, и однажды, в грозу, ему довелось быть на грот-мачте, когда в нее ударила молния. Его тогда еле откачали, но с головой у него с тех пор стало что-то не то. Он абсолютно не выносит, когда ему кто-то перечит. Говорят, тех, с кем он спорил, потом находили прибитыми к берегу прибоем с перерезанным горлом. В общем, суровый тип, но ты не бойся, у нас и не такие становятся шелковыми. Его лишь вчера прислали на «Белый остров», и я думаю, что через недельку-другую он станет смирным, как и все тут.
Генрих задумался.
– Отто! Окажи, пожалуйста, мне услугу? Я хочу порисовать.
– Ну так рисуй, где твои карандаши?
– Те карандаши, которые у меня были, уже стерлись, принеси, пожалуйста, новые?
– Хорошо, Генри, сейчас уберусь и принесу. Хочешь порадовать нового соседа портретом? – Отто улыбается и закрывает окошко.
«Да уж. Придется порадовать…» – про себя добавил Генрих, отходя от двери.
Неуязвимость рыжего пошатнула веру Генриха в свои исключительные силы. Он считал себя непобедимым среди простых людей и в любой ситуации всегда был спокоен, но то, что происходит сейчас, выходило из-под его контроля. Жизнь преподала ему еще один урок, показала, что нельзя быть абсолютно уверенным. На любую силу найдется соответствующая сила противодействия, и сейчас, чтобы победить и выжить, Генриху предстояло сделать то, чего он еще никогда не делал. Предстояло превзойти самого себя, подняться еще на одну ступень развития. Доказать самому себе, что он смог бы выживать даже без своих паранормальных способностей. «Отступать нельзя, отступить – значит умереть! Или я, или он».
Окошко в дверях опять заскрипело, открылось, и Отто протянул Генриху два остро отточенных простых карандаша и школьную тетрадку.
– Спасибо, Отто, премного благодарен.
– Да ладно, тут у вас не так уж много развлечений. Уж чем могу.
– Спокойной ночи!
Окошко захлопнулось, Генрих сел за стол и задумался. Отступать нельзя, медлить нельзя, надо действовать. Он взял со стола увесистый томик Библии, подбросил его в руке, как бы взвешивая, и подошел к кровати, на которой храпел рыжий. «Так-с… наверное надо его посильнее усыпить, чтобы, не дай бог, не проснулся» – Генрих щелкнул пальцами, рыжий вздохнул и засопел. «А теперь получи!» – Он взял одной рукой карандаш, его остро отточенный конец вставил рыжему в ухо, затем примерившись, размахнулся Библией и ударил изо всех сил.
Карандаш с хрустом вошел в голову почти полностью, тело рыжего напряглось, изогнулось, и вдруг он открыл глаза и схватил рукой Генриха за горло. Глядя прямо в глаза и хрипя, рыжий сжал горло Генриху, а он, перепугавшись, одной рукой пытался оторвать от себя его лапы, а второй шарил по столу. На столе ему попался второй карандаш и он, схватив его, изо всех сил воткнул его рыжему в горло. Из разорванной артерии в лицо Генриху брызнула горячая струя крови. Рыжий захрипел, рухнул на пол, и его тело задергалось в конвульсиях, поливая все вокруг темным фонтаном крови. Генрих повалился на него сверху и откатился в сторону, тяжело дыша. Все. Он сделал это! Генрих чувствовал, как растекающаяся кровь пропитывает его одежду, но его уже это не волновало, теперь можно расслабиться.
«Да, с датчанином было проще…» – мелькнула мысль, и, видимо, от пережитого выброса адреналина все вокруг закружилось, поплыло, Генрих закрыл глаза, и потерял сознание.
–
– Ге-енрих! Вставай маленький лежебока! – это фрау Марта, супруга управляющего. Мальчик отбросил одеяло, соскочил с постели и, шлепая босыми ногами по теплому от летнего солнца деревянному полу, подбежал к открытому окну. Он перегнулся через подоконник и, глядя на женщину в белом переднике, стоящую на пороге летней кухни, закричал:
