скачать книгу бесплатно
Хочу танцевать с тобой
Катя Степанцева
Мама странно скривилась, обмякла и упала. Я не успела подхватить ее, мы рухнули на пол. Скорую! Нужно вызвать скорую! Голос подводит, я начала заикаться. Попыталась задержать дыхание – и рассмеялась. Вызов сбрасывали, потому что я хохотала в трубку. Когда я все же успокоилась и дозвонилась до врачей, было уже поздно. Мама умерла по дороге в больницу… Отца всегда раздражали ее жалобы. Он говорил, что мигрень – несуществующая болезнь, что мама притворяется. Теперь он напивался и кричал, что это я виновата, не спасла ее. Бабушка говорит, что я должна начать все заново. Я покрасила волосы в розовый – назло! А еще меня отправили в лагерь – если бы я только знала кого встречу там!
Катя Степанцева
Хочу танцевать с тобой
Посвящается тому, кто
обещал читать все мои книги.
Глава 1
Снова проснулась от того, что кричала во сне. Я отлепилась от подушки и оттолкнула ее от себя, прильнула щекой к прохладной простыне. Мне снился один и тот же сон: я звоню в скорую.
В тот день мама не пошла на работу. Отец ворчал, собираясь: «Вечно у тебя голова болит! Эти мигрени – несуществующая болезнь». Хлопнула дверь. Мама встала с кровати, чтобы привычно поцеловать меня перед школой, лицо её исказилось, она стала так часто и судорожно дышать, что я испугалась. Бросилась к ней и успела подхватить обмякшее тело. Мы рухнули на пол. Я еле умудрилась удержать её так, чтобы она не ударилась головой. Закричала страшным чужим голосом: «Мама! Мамочка, что с тобой?», но она не отвечала. Я сидела, бережно держа её под голову и прижимаясь щекой к её лбу. Через несколько минут она попыталась что-то сказать, но получалось только мычание. Её бледное перекошенное лицо напоминало маску из школьной театральной студии. Я попыталась втащить её на кровать и устроить поудобнее, послышались звуки подступающей рвоты. Я не понимала, что делать. Наконец усадила маму на кровать так, чтобы голова её опиралась на подушку и немного свешивалась набок, поползла к сумке, которая валялась у двери. У мамы уже случались обмороки, но рядом всегда были бабушка или папа, и они справлялись с этим. Вызывали скорую! Нашарить мобильник в сумке никак не удавалось, и я просто вывалила всё её содержимое на пол, а когда он был найден, я никак не могла сообразить, какой номер нужно набирать.
– Скорая, слушаю.
– Здрасте… – я задыхалась, мысли путались в голове, слова вырывались как-то прерывисто с придыханием, – маме пло… хо.
В горле пересохло, и я вдруг начала икать.
– Возраст?
– Ей… ик… пло… хо, слышите?
– Возраст какой? – строго спросила трубка.
– Тринадцать… ик…
– Маме сколько? – негодовала трубка.
– Тридцать… ик, ой, семь, – я никак не могла сдержать икоту. Я запретила себе бояться, надеясь, что всё обойдётся. Икота не отступала, тогда, чтобы подавить её, я надула щёки и задержала дыхание, и вдруг от этого стало так смешно. Я, как могла, старалась хихикнуть тихо, но плохо получалось. Слёзы потекли по лицу, я снова икнула и уронила телефон на пол. Гудки. Вызов был прерван. Я набрала номер.
– Тётенька, ахахх-ик, – хрипло, еле сдерживаясь, кричала я в телефон, – скорую ик…ой, при… ик… ой… шлите, ахахах…. – И вроде уже надо успокоиться, а я не могла.
– Дети, что ли, балуются? – сказали в трубке и сбросили вызов.
Я не верила своим ушам. Скорая отказалась принимать вызов. Снова набрала номер, сквозь слёзы еле разбирая цифры. Я почти не слышала слов стандартного приветствия и не смогла ничего сказать в ответ, потому что смех набрал свою высоту, не давая мне шанса остановиться.
– Дети, не занимайте линию! Кому-то, может быть, сейчас требуется помощь! Имейте совесть! – истерично кричал женский голос мне в ухо, а я хваталась руками за предметы и роняла их на пол, еле стоя на ногах, и хохотала, то держась за живот, то хлопая себя по коленкам. Я хотела разогнуться и протереть глаза от слёз, вздохнула, резко выпрямившись, и со всей силы ударилась макушкой об острый угол навесной книжной полки. Книги повалились, водопадом увлекая за собой тетради, фотографии и какие-то мелкие бумажки. Я сидела на полу, держа рукой голову, заплаканная, растерянная, размазывая сопли по лицу, не понимая, что со мной случилось.
По рукам потекла горячая красная струйка. В голове мелькнуло: «Что я делаю? Зачем я здесь сижу? Мне нужно к маме!» Я медленно встала, еле держась, подошла к ней, взяла за руку, пульса не слышно, попробовала найти его на шее, и только там еле-еле почувствовала слабые удары. «Где этот поганый телефон?!»
Кое-как, нашарив среди раскиданных вещей мобильник, я снова позвонила в скорую, заплетающимся языком назвала адрес и потеряла сознание.
Мама скончалась по дороге в больницу, а мне предстояло жить с мыслью, что я убила её идиотским смехом.
С тех пор прошел год, я так ни разу и не засмеялась.
Глава 2
Она появилась так, как появляются только волшебницы. За окном бушевал ветер и моросил дождь. В такую погоду люди сидят дома под пледом и смотрят бесконечные сериалы, поглаживая толстого пушистого кота.
Я мыла посуду. «Ненавижу! Ну почему, блин, её так много? Почему я вообще должна её мыть? Хочу лежать и бесконечно слушать музыку».
Звонок в дверь разрушил тишину столь внезапно, что тарелка выскользнула из рук и шлёпнулась обратно в раковину, наполненную водой. Я удивлённо выглянула из кухни, соображая, кто это может быть? Открылась дверь и громко захлопнулась резким порывом ветра, в коридоре появилась маленькая хрупкая женщина. У неё были тонкие аристократические черты лица и добрые синие глаза, светлые волосы аккуратно уложены в пучок, волосок к волоску. Несмотря на непогоду, одета она аккуратно, а ботинки сверкали, будто только начищены. На тёмно-синем пальто блестели капельки, словно бусинки. В руках она сжимала длинный чёрный зонт-трость и довольно вместительную кожаную сумку. «Чёрт, я опять забыла запереть дверь на замок».
Это была Мария Андреевна. У старшеклассников, мечтающих поступить в пединститут, она преподавала педагогику и психологию раз в неделю, а всё остальное время работала школьным психологом. Я ходила к ней уже полгода, но отношения наши не ладились. Мария Андреевна всё пыталась со мной играть, как с маленькой, в дурацкие игры, рисовать страхи (разве можно их вообще нарисовать?), предлагала тесты с глупыми вопросами и ещё более глупыми вариантами ответов. В общем, сплошное мучение. Но однажды всё изменилось. Я пришла на занятие немного раньше обычного. Дверь была приоткрыта, в кабинете кто-то громко и злобно кричал. Я прислушалась, заглянув в щель.
– Вы абсолютно некомпетентны в оценивании детей на уроке! Почему у вас в журнале одни пятёрки? – надрывался неприятный голос.
– Потому что дети хорошо готовятся, тянут руки… – тихо ответила Мария Андреевна.
– То есть пятёрки вы им ставите за то, что они руки хорошо тянут? Оценки ставят за знания, милочка, если вы забыли, то я вам об этом напоминаю! – Огромная фигура завуча нависла над хрупкой женщиной, как девятый вал над утлой лодкой.
– Но ребята правда знают материал, – оправдывалась Мария Андреевна.
– Да неужели? Все как один, и троечники, и двоечники на ваших уроках обладают феноменальной памятью, как я посмотрю. Или просто вы идёте у них на поводу? Это непрофессионально! Вам тогда в школе не место! Я буду весь месяц посещать уроки старшеклассников и проверять вашу систему оценивания!
«Вот ведь противная тётка!» – возмутилась я. Обвиняющая тирада была сказана уже почти у самой двери, и я поспешно отскочила в сторону, пропуская завуча Инессу Владимировну, бомбой вылетевшую в коридор. Я заглянула в кабинет, Мария Андреевна сидела, сгорбившись на диване. Когда я вошла, она поспешно отвернулась к окну. Мне хотелось обнять её, но я не решилась. Быть может, она хотела что-то сказать, но не могла справиться с собой. Знаю, как сложно подавить неумолимо подступающий комок, как только начинаешь говорить. Так мы сидели молча несколько минут. Это были неловкие минуты, потому что я совсем не умела утешать. Перед уходом положила ей на стол завёрнутую в бумажку фигурку из киндерсюрприза. Фигурка изображала неведомое существо, смешно растопырившее руки-лапы в стороны.
На следующий день Мария Андреевна, увидев в коридоре, позвала меня и сказала: «Спасибо! Извини, что вчера не удалось поговорить, что-то я совсем расклеилась. А это, кстати, тебе!» Она протянула мне маленькую серебряную подвеску-якорь. С тех пор наши встречи стали более тёплыми, что ли. Но я никак не ожидала, что молодая психологиня появится у меня дома в августе.
– Здравствуй, Катя! – пропела она своим серебристым голосом.
– Здра-а-сте, Мария Андреевна, – удивлённо протянула я.
– Я ненадолго. Звонила твоей бабушке, договорились сегодня встретиться.
– Зачем?
Мария Андреевна, хитро улыбнувшись, открыла сумку и достала коробку шоколадных конфет, большую упаковку моих любимых мармеладок-змей, три сахарные булочки и маленькую баночку молотого кофе. Не удивлюсь, если у неё там есть и плед, и толстый кот, на всякий случай. Как раз бы влез.
– Ставь чайник, Катя! Скоро всё расскажу.
Я отвлеклась от созерцания сумки и пошла наливать воду в чайник.
В коридоре хлопнула дверь. Кого там ещё принесло? Бабушка тоже вся блестела капельками дождя, но лицо её сияло, словно дождь смыл с неё тревоги последних месяцев. Я смотрела на неё и не узнавала. Определённо это была моя бабушка, но она помолодела и выглядела очень бодрой, покрасила волосы и брови, её чёрные глаза от этого стали ещё более выразительными.
– Ну вот и все в сборе, – сказала Мария Андреевна. – Итак, сегодня я пришла сообщить, что завтра начинается новая смена лагеря школьных активов и я приглашаю Катерину съездить туда. Как раз есть одна путевка!
У мультяшных героев в такие моменты отпадает челюсть, а глаза становятся размером с блюдце. Я тоже удивилась, не столь бурно, но всё же.
– Она согласна, – радостно сказала бабушка, но потом её взгляд метнулся в мою сторону и сразу потух.
– Что? Опять за меня решила? – возмутилась я, разливая кипяток по чашкам. А сама подумала: “Что может быть хуже, чем попасть в лагерь лидеров из всех школ города?”
– Домики в лагере отапливаются, в каждом есть душ. Возьми с собой побольше тёплых вещей, – невозмутимо продолжила психологиня. – Людмила Васильевна, я знаю про ваше финансовое положение, поэтому путёвку выбила бесплатную. Не переживайте, всё будет хорошо! Вы абсолютно правы были, когда сказали, что Кате необходимо сменить обстановку.
Бабушка слушала, задумчиво помешивая сахар в чае. Мария Андреевна осторожно подула на кофейного джинна, поднимающегося из чашечки. Я раздражённо встала, захватила мармеладных змей, чтобы не достались больше никому, и демонстративно вышла из кухни в свою комнату. А бабушка-то хороша! Они уже давно договорились про лагерь. «Кате необходимо сменить обстановку, – передразнила я гостью. – Необходимо! Кому? Да откуда они вообще могут знать, что мне необходимо?»
Из кухни доносились обрывки фраз: «Вам надо жить ради ребёнка… Если вы не возьмёте себя в руки, то и она не сможет… Всё получится…»
Мармеладом меня купить хотели. Я с отвращением отбросила ароматные полоски и подобралась к серванту. Достала из самого дальнего угла нижнего ящика заветную коробочку с письмами и тёмно-русым локоном в белом конвертике. Бережно достала этот локон и погладила его: «Все тебя забыли, мама. Они хотят, чтобы и я забыла». Слёзы повисли на ресницах, и жутко захотелось их сморгнуть. Зашумела в коридоре, собираясь, Мария Андреевна, и я, смахнув непрошеные слезинки, торопливо спрятала свои сокровища обратно в ящик.
Она ушла, быть может, спешила осчастливить ещё какую-нибудь сиротку. Бабушка молча собирала мой чемодан.
– И давно ты знаешь про лагерь? – спросила я, подозрительно щурясь.
– Мы ещё весной его обсуждали. Я думала, она пораньше с тобой поговорит.
– Я не поеду! – упрямо сказала я.
– Да почему? Съезди! Всё лучше, чем бездельничать одной.
– Не надо разговаривать со мной как с маленькой.
– А ты какая? Большая, что ли? Съезди в лагерь, отдохни. Тебе эта взрослая жизнь ещё вот так надоест, – бабушка выразительно приложила ладонь к горлу.
– Ах вот как ты со мной, да? – сказала я дрогнувшим голосом.
– Как? Мария Андреевна уверена, что тебе этот лагерь только на пользу пойдёт! Познакомишься с новыми хорошими людьми, друзей заведёшь. Нормальных.
– А у меня типа друзья ненормальные только? Может, и я, по-твоему, ненормальная? – в голосе появились истерические нотки, несмотря на то что мне очень хотелось их скрыть.
– Да причём здесь это? Ты поедешь, я всё решила.
– Почему ты всегда решаешь за меня? Ты мне не мать, зачем ты лезешь в мою жизнь? – закричала я. Бабушка застыла на месте от таких слов.
– Катерина, прекращай концерт, – произнесла она устало. – Мария Андреевна едет старшей вожатой, она присмотрит за тобой. Тебе раньше очень нравилось ездить куда-нибудь. Вспомни! Начни уже жить, наконец-то, как раньше!
– Как раньше? Да не будет этого никогда! – закричала я и хлопнула дверью.
Я бухнулась на кровать, ударила подушку кулаками с двух сторон и разрыдалась. «Вы ещё пожалеете, что отправили меня туда!»
Я чувствовала себя так, будто с моего сердца сорвали пластырь.
Глава 3
Мама уверяла, что собрала только самое необходимое, но чемодан упрямо не закрывался. Рома давил на крышку, а мать упорно тянула «собачку» молнии, едва слышно бормоча ругательства. В его душе росло глухое раздражение. Запихнуть бы половину из этих вещей обратно в шкаф, да мама не позволит.
– Давай я сам?
– Да погоди, он уже почти закрылся! Отдохни. Как ты себя чувствуешь? Иди посиди, мы сами как-нибудь, – покраснев от натуги пропыхтела она.
– Норм, – ответил Рома, наверное, раз двадцатый за день. Но послушно обогнул журнальный столик с многострадальным чемоданом и поплёлся к дивану.
– Давай уберём этот свитер? В нём только девок пугать, – саркастически заметил папа, показывая пальцем на кусок серой шерсти, застрявшей между зубцами молнии.
– Нормальный свитер. Он связан с любовью, а следовательно, прекрасен, – сказала мама, утрамбовывая его поглубже в недра чемодана. – Рома, не слушай отца, у него в голове один ветер, – она укоризненно посмотрела на папу. – Забыл уже, как тебя недавно продуло? А кто тебя потом лечил? В августе по вечерам уже прохладно, так что свитер точно пригодится.
– А пацан-то вырос уже, ему пора носить что-то помоднее. Он же не дед в шерсти париться, – не унимался отец.
– То есть тебе свитер мой не нравится? Ещё скажи «прошлый век», – мама зло зыркнула на отца, а потом с удвоенной силой налегла на чемодан, под таким яростным напором он сдался и, наконец, закрылся.
Он стоял возле двери и всем своим пухлым видом показывал, что готов к трём неделям свободной жизни. Мама устало упала на диван рядом с Ромой, задев гитару, отчего та жалобно застонала.
– Всё равно мне не нравится идея с лагерем! Ромка опять там чего-нибудь отчебучит в своём репертуаре, – сказала она, отдуваясь и оттягивая ворот водолазки горчичного цвета.
– Ну всё, опять началось! – возмутился Рома, порываясь встать, но мама схватила за руку, и он плюхнулся обратно.
– Чего опять? Не опять, а снова. Вот как тебя отпускать? Двух недель не прошло с твоей последней выходки, до сих пор в себя прийти не могу.
– Бесит уже! Сто раз ведь говорил, просто ролёвка была и всё! Побегали с пацанами, помахались мечами. Подумаешь, с лестницы прыгнул неудачно, а ты и рада развести кипеж. Ничего страшного не стряслось.
Рома лукавил. Сам испугался, когда подвернул больную лодыжку. Именно её он полгода назад сломал на такой же ролевухе. В глазах потемнело, и он еле схватился за перила лестницы. Не помнил, как очутился на ступеньках, тут же вырвало. Голова кружилась. Парни перепуганно столпились, трясли его за плечи, со страху подумали, что снова сломал ногу, и вызвали скорую. Скорая, конечно, связалась с полицией, подозревая избиение. Полиция насмерть перепугала маму. В общем, та ещё заварушка вышла. Мама тогда неделю рыдала и показательно капала в стакан корвалол.
– Всё будет хорошо. Ну чего ты, правда, – отец втиснулся между ними. – Там отличные вожатые. Ростислав сказал, что детям просто некогда будет заниматься ерундой, каждая минута занята. Он показал расписание – концерты всякие, интеллектуальные игры, викторины. И никакого экстрима!
– Да знаю! Но всё равно как-то неспокойно мне!
– Я Ростика с универа знаю. Он лучший у нас на потоке был, всегда и во всём первый. А уж сколько он сам вожатым проездил, не перечесть, потом методистом, потом до начальника лагеря дорос!
Отец ещё что-то говорил подбадривающее, а Рома вспомнил тот день, когда родители встретились с Ростиславом Александровичем и тот долго уговаривал маму отправить сына в лагерь. Отец давно уже был «за», а вот мама…
– Приму как родного, – сказал Ростислав Александрович. – Но и спрос будет в два раза строже.
Мама вроде сдалась, но после этого десять раз пожалела о своём решении.
Она вздохнула:
– Там же нагрузка огромная, они всё время бегают и что-то делают.
– Вот и хорошо! Чем больше двигается, тем быстрее придёт в норму, поверь мне.
Она вздохнула, как бы соглашаясь с ним, но в глазах всё равно сквозило недоверие. Рома, в душе негодуя, делал вид, что ему всё равно, а сам исподтишка наблюдал за родительскими препирательствами.
– И кстати, насчёт девушек, – выделила мама слово «девушек» и повернулась к Ромке. – Ты поаккуратнее там. Выбирай, с кем общаться, а то знаешь, всякие сейчас пошли. Найдётся какая-нибудь… Глупостей каких-нибудь не натвори. Об учёбе надо сейчас думать.
Рома закатил глаза:
– Да ё-маё! Мам, ну не начинай, а! Какая учёба? Ещё только август!
– Ой, да ладно тебе, Лен! – хитро сощурившись, попытался сгладить обстановку отец. – Что ты к нему пристала? Такая, не такая. Она должна ему нравиться, а не тебе. Ты себя-то вспомни. Примерная, что ли, была?
Мама обернулась к нему, прикоснулась пальцами к непослушной чёлке. Рома отвёл глаза и заелозил на диване, пытаясь встать. «Самое время смыться. Чемодан собран, может, сыгрануть в «колду»?
