скачать книгу бесплатно
И тут, неожиданно для меня самого, меня прорвало…
– Ах ты, сволочь! Сука поганая!!! Гнида, гнида! Ты поймал? Значит ты, гад, поймал?!
Ярость ослепила меня и понесла. Все, что я делал дальше, делал будто и не я. Стопой правой ноги, как лопаткой, я гребанул рыхлый песок и швырнул его прямо в ухмыляющуюся Витькину рожу. Попал в рот и в не успевшие закрыться глаза. Взвыв, Витька рефлекторно вскинул руки к глазам, а я подъемом той же ноги ударил его в нос, торчавший между ладонями. Брызнула кровь… Тут же на меня набросились Витькины друганы. Образовалась «куча мала».
Драться толком никто не умел. Ну, какие драчуны из шести-семилетних деревенских мальчишек?! Ну, потолкаться там кулаками в плечи, ну подзатыльник отвесить тому, кто поменьше. Можно побороться и, оказавшись сверху, упереться коленом в грудь противника, который после этого сдавался. Если же вдруг появлялась кровь, то выяснение отношений сразу прекращалось. Нечаянно разбитого носа или треснувшей губы было достаточно, чтобы признать поражение. Крови, в общем-то, все боялись, так как, замарав ею майку или рубашку, можно было потом еще и от родителей за драку схлопотать. Но обычно обходились без драк. Все решали возраст и внешний вид, особенно рост.
Младшие добровольно подчинялись старшим, которые и габаритами обычно были покрупнее. Иерархия среди мальчишек устанавливалась как-то сама собой и лишь изредка корректировалась бескровными стычками длительностью в полминуты, а то и короче. А тут вдруг случилось такое, к чему, как оказалось, никто не был готов.
Я был в середине, а вокруг, бестолково сгрудясь, толкаясь и мешая друг другу, пытались побольнее меня ударить Витькины кореша. Но сделать это было непросто. У меня были могучие союзники. О, ярость! О, праведный гнев, удесятеривший мои силы! В этой куче детворы я был как ртуть подвижный и неустрашимый, как разъяренная кошка. Движимый каким-то мощным, внутренним мотором, я махал руками и наносил удары, почти не глядя, куда попало, и почти всегда куда-то попадал. Лягался ногами, ногтями царапал каждую рожу, до которой мог дотянуться, зубами вгрызался в руки, пытавшиеся меня удержать. Кто-то подбил мне глаз, кто-то чуть не оторвал ухо, но это уже не могло меня утихомирить, а силы во мне были неуёмные. Я дрался за моего сомика, за мою маленькую, но такую важную для меня правду, за мое поруганное достоинство. А они влезли в это дело из тупой и неправедной местечковой солидарности с этой сволочью-Витькой, который сейчас сидел в стороне, зажимая пальцами обильно кровоточащий нос. И им меня было не одолеть. Хоть мне и досталось, но и я их здорово потрепал. А когда еще кому-то случайно расквасил нос, они отступили. Куча распалась.
Тяжело дыша, сжав кулаки и зубы, я стоял в центре неправильного круга, готовый броситься на любого, кто сделает шаг в мою сторону. Но никто этого шага не сделал.
– Пацаны, да он взбесился, – сказал кто-то. – Ну его к черту, он мне чуть глаз не выдрал!
– А мне майку разодрал!
– А мне харю расцарапал.
– А у меня нос набок!
Фанфарами победителю звучала у меня в ушах эта перекличка. Но инстинкт подсказывал: силы слишком неравны, и если они решатся вновь наброситься, то неизвестно, как дело обернется.
Мой главный обидчик так и сидел на песке.
Левой рукой он зажимал нос, а пальцами правой пытался очистить глаза от попавшего в них песка. Больше мне там нечего было делать.
Нагнув голову к груди и как бы изготовившись протаранить ею любое препятствие я сделал несколько решительных шагов в нужном мне направлении. Круг расступился. Задерживать меня никто не стал. Отойдя шагов десять, я остановился и обернулся. Все они смотрели на меня.
– Сома поймал я, – четко выговаривая каждое слово, сказал я им, как плюнул.
Повернулся, ушел.
После этой драки деревенские мальчишки за глаза стали называть меня Колька Бешеный.
Дед, увидев меня побитого, помятого и взъерошенного, вначале здорово встревожился, но держался я бодренько, не ныл, а когда рассказал ему, что пострадал «за правду», за сомика, да еще, не удержавшись, похвастался двумя разбитыми носами, он мое поведение одобрил и даже, похоже, мной гордился.
– Какая яблоня, такие и яблоки, – сказал дед про Витьку и его отца. – Еще, гляди, и жаловаться на тебя придут. И как в воду глядел. Ближе к вечеру явился Витькин отец. Несмотря на бабушкины примочки подбитый глаз у меня к тому времени здорово заплыл, а ухо сильно распухло и горело огнем. Непрошеный гость смотрел на эти несомненные свидетельства моих физических страданий с нескрываемым удовлетворением.
– Ну, чо, паршивец, допрыгался… может еще и окривеешь, – предположил он. – Оно б и поделом. Это где ж такое видано – кидается на всех, как пес бешеный. Полребятни перекусал. Ты это, Тимофеич, доктору его, что ли, покажи. Может у него там, в башке, нелады какие. Пусть полечат.
– Не волнуйся ты за него. – Ответил дед.
– С ним все в порядке. Лучше о своем Витьке подумай, каким он человеком вырастет.
– А чо с ним не так? Пацан ловкий и мне в доме – первый помощник.
– Может оно и так, да только зачем он Кольку-то обидел, унизил перед пацанами, наврал всем будто это он сома поймал. А Кольке разве не обидно? Что ж это он брехун получается? Нельзя так.
Похоже, для Витькиного отца услышанное было новостью.
– Вот засранец, а мне про это ни гу-гу… Набросился, дескать, ни с того, ни с сего. Ой, ребятня – ребятня, хлопот с ними…
Он встал из-за стола.
– Ну ладно, пойду я. Вижу, ему и так перепало крепко, так что чего уж его ещё наказывать. Но ты смотри мне, – это уж он ко мне обратился со строгостью в голосе, – прекращай это… Что «это» он не уточнил.
– А то вырастешь бандит-бандитом… И посадят, и пропадешь в тюряге. Ладно, пойду. Так была поставлена точка в этой истории. Больше деду никто на меня не жаловался.
Глаз у меня болел долго, но не окривел, и ухо постепенно приняло свои обычные форму и размер. А из деревенских мальчишек, сколько помню, больше меня пальцем никто не тронул.
Утомлённая
«Тебя я лаской огневою И обожгу, и утомлю» М. Пойгин.
*****
Каждый раз при встрече она здорово меня распаляла. Мы не были знакомы, но довольно часто я видел её среди отдыхающих. Невозможно было её не заметить. Впервые я встретил её на третий день пребывания в кемпинге, где дожидался звонка от шефа, который, отправив жену с детьми в Сухуми, на бывшую сталинскую дачу, развлекался неподалёку со своей очередной «моделью». Нужно было ждать, когда ему это надоест, чтобы затем на новеньком шикарном мерсе отвезти их в Москву. По месту, не желая ненужных глаз, шеф раскатывал сам. А я был неподалёку для страховки.
– Отдыхай, парень, – сказал он, принимая ключи от мерседеса. – Неделька точно твоя. А затем будь, как пионер, всегда готов, то есть абсолютно трезв и во всеоружии. Это тебе бонус за московские перенапряги. В командировочных себя не стесняй, но и не хами особо. Всё, пока, через неделю в любой момент жди звонка. Далеко от цивилизации не забирайся, чтобы такси всегда было поблизости.
Она была, что называется, мой тип. Как писал Тао Юань-мин: «Не обмолвился словом, а душа уже опьянела». Женщина около тридцати, почти брюнетка, почти красотка и почти идеально сложена. Несколько случайно услышанных фраз грамотным построением и интонационным богатством выдавали умную женщину. И голос у неё был почти волшебный. Но ещё одно «почти» мешало немедленно с нею сблизиться. Они оба были почти, но всё же не совсем свободны.
При ней был спутник, которому на пару дней раньше повезло с ней встретиться. И времени он даром не терял. Объективности ради нужно было признать, что выглядел он неплохо, «но не орёл», и после двух-трёх её взглядов уже казалось, что теоретически у меня есть шансы.
Я тоже не одиночествовал, чему, её увидев, был совсем не рад. Любуясь ею, когда удавалось, я не знал, что делать.
В автобусе, увозившем нас с пляжа, мы оказались на сидениях друг против друга, и эта поездка была из тех, что запоминаются на-долго. Её спутник, разомлевший на пляже от солнца и тёплого пива, вскоре задремал, и моя подружка, будто с ним сговорившись, тоже по-дрёмывала. Но нам-то было не до сна. Жадно, проникновенно я погрузил свой взгляд в её глаза. И она их не отвела. «Мы глазами встретились, и это нам понравилось», – вспомнились слова модной тогда песенки. Наши взгляды вначале осторожно и сдержанно, а затем всё более и более откровенно и страстно как бы целовали друг друга невидимыми, но такими сладкими губами! Не сказав ни слова, мы ска-зали друг другу всё. Платья на ней было совсем немного и, скажу я вам, там было чем полюбоваться. Не таясь, я перевел свой снимающий остатки одежды взгляд пониже шеи и мне показалось даже, что её великолепная, слегка обильная грудь затрепетала и подалась мне на-встречу. Ниже… всё было тоже хорошо загорелым, пропорциональным и манящим. Кто-то развёл внутри меня большой костёр. В эти минуты я понял, что значит вожделение – это состояние предельной напряжённости чувства, провоцируемое ответным, но также не могущим осуществиться желанием. Напротив, в каком-то полуметре, сидела женщина прекрасная и вожделенно-желанная, и, судя по всему, тоже испытывала ко мне влечение. Наша простран-ственная близость, явные знаки взаимной заинтересованности и невозможность немедленного дальнейшего сближения дико меня напрягли.
Позднее я написал:
Теперь я знаю, что это за пытка:
Держать себя в тугих тисках приличий.
Пусть это удаётся мне отлично,
Но кто бы знал, какая это пытка!
Едва-едва заметно она улыбнулась и поддала этим жару. Желание стало настолько болезненно-острым и напряжённым, что я уже не знал, как с этим справиться, как удержаться от мучительного искуса. Хотелось схватить её за оголённые загорелые плечи, притянуть к себе, впиться в её безмолвно просящие об этом губы… Но…
И это нельзя нам, и это…
О жизни такой ли мечтали?!
Придумав все эти запреты,
Счастливее люди не стали.
Как страстно, как обречённо-безнадежно хотелось нам такой невозможной малости – оказаться вдвоём.
Водитель автобуса тормознул немного резко.
Я и моя задремавшая спутница качнулись вперёд. Я почти коснулся своей «прекрасной незнакомки», почти…
На следующий день мы опять были на пляже.
Я сразу её заметил. Похоже, что и она искала меня взглядом. Её спутник увлечённо что-то рассматривал в бинокль. Возможно, выискивал кого-то получше своей подружки. Вскоре, однако, ему это надоело, и он начал играть в карты с соседями по топчанной лёжке. Мне показалось, что головой она подала мне знак, а затем пошла к воде. Я следил, как она всё дальше и дальше отплывала от берега. И понял: она приглашала меня поплыть за ней. Моя спутница плавала плохо, и я мог не опасаться, что она последует за мной.
– Пойду окунусь.
Уверенным кролем я нагнал её довольно далеко от берега.
– Здравствуй!
– Здравствуй!
Не нужно было больше ничего говорить. Мы взялись за руки и, одновременно сделав глубокий вдох, нырнули. Не глубоко, лишь бы не было видно, чем мы занимаемся. А мы пытались сделать то, что не смогли сделать вчера в автобусе – слиться воедино. Мы плотно переплелись руками и ногами и, отдаваясь безотчётному порыву, пытались поцеловаться. Ничего не получилось. Почти ничего… Наши губы всё же соединились, и, хотя поцелуй был скорее символическим, он всё же много значил для нас, подтверждая единство наших устремлённостей друг к другу.
– Умираю, так хочу тебя.
– Я тоже.
Мы снова нырнули. Я опустил её символический топик пониже и в чистейшей морской воде, пронизанной обильными лучами солнца, увидел красивейшую грудь на свете. Как мог я поцеловал это великолепие, а затем, повинуясь притяжению изысканнейших линий и легкого колыхания манящим волшебством наполненных объёмов, прижался лицом к этому нежному и трепетному чуду. Она обхватила мою голову руками и ещё сильнее прижала к себе. Я думал, что рехнусь. Чёрт бы побрал это море! Что бы я ни отдал тогда за крохотный уединённый кусочек суши для нас двоих! Я завёлся и уже готов был на всякие безумства. К счастью она лучше владела собой.
– Не дури. Утонем.
– Давай утонем!
– Зачем, милый, лучше придумаем что-нибудь.
Остатками здравого смысла я с огромным трудом взнуздал свои шальные чувства и, наконец, разум ко мне вернулся: «Она права».
– Давай расплывёмся ненадолго. Возможно, он снова взялся за бинокль.
Мы отплыли друг от друга метров на десять и с этого расстояния обменивались радостными взглядами и улыбками. Но долго быть порознь мы не могли и вскоре снова сплылись. Опять мы ныряли, обнимались и ласкали друг друга под водой, насколько это было воз-можно.
– Кто он тебе?
– Да так, здесь познакомились, пока тебя не было.
– Ты можешь его послать?
– Ну… могу, наверно. Но не уверена, что стоит.
– А для уверенности что нужно?
– Нужно знать, чего ты от меня хочешь.
– Я тебя хочу, и у меня осталось для этого максимум три дня.
– А потом?
– Потом я уже не буду себе принадлежать ни здесь, ни в Москве, куда уеду.
– Ну что ж, ответ честный и исчерпывающий. Видишь ли, я тоже тебя хочу, вот прямо сейчас бы тебе отдалась. Но три дня мне мало. Я уже не девочка, мне пора в тихую гавань. Есть у тебя тихая гавань для меня?
– Нет.
– Вот видишь… так что не буду я его посылать. Он как бы серьёзно в отношении меня настроен. Не женат. Зовёт с собой, обещает любить и холить. И мне он нравится, хоть и не так, как ты.
Я снова увлёк её под воду, где с нежной силой мял, тискал и прижимал к себе её прекрасное тело. Стало только хуже, градус неудовлетворённости повысился, и мне казалось, что море вот-вот закипит вокруг нас. Мы едва не задохнулись, так не хотелось всплывать. Отдышавшись я спросил:
– Ну и что же нам делать? Ты ведь хотела что-то придумать.
– Уже придумала, если ты от своей подружки сможешь отлипнуть ночью.
– Думаю, что смогу.
– Тогда слушай. По соседству санаторий. У меня там знакомая – старшая медсестра. У неё ключи от процедурной. Ну а ночью какие процедуры?! Своему я скажу, что нездорова, и мы сможем встретиться.
– Понятно. Вариант отработанный, – сказал я с неожиданно прорвавшейся ревнивой ноткой.
– Милый, не будь занудой. Ты же меня хочешь?
– Ещё как!!!
Мы снова нырнули…
– Слушай, мне придётся уехать этой ночью. Ситуация изменилась, нужно получить новые инструкции.
– А по телефону нельзя?
– Нельзя.
– Ну да, понимаю, вы люди государственные, – сказала она, даже не пытаясь скрыть сарказма в голосе. – Только дуру из меня не надо делать. Видела я, как вы друг на друга пялились.
– О чём это ты?
– Не о чём, а о ком. О той шикарной брюнетке, с которой ты плавал в сторону горизонта.
– Не фантазируй. Ты же видела, она не одна.
– То же мне аргумент. Голь на выдумки хитра. Да не парься ты! Я всё понимаю. Я тебе подружка «на недельку, до второго…». А при необходимости срок можно и сократить. Только обманывать меня не надо. От этого больнее. Ты свободен. Мне хорошо с тобой было. Похоже, что и ты не скучал. Но человек, как известно, ищет, где лучше, вот ты и нашёл. Всё, я пошла.
Она развернулась и зашагала в сторону домика, в котором жила с другими отдыхающими девушками.
– Погоди.
