Триумф мечты

Регина Альба

Триумф мечты

Глава 1.

Искушение Доны Анны

– Вот вам и Дона Анна! – радостно сообщила помощник режиссера, широким жестом распахнув дверь кабинета.

Мы вошли. У окна стоял высокий худощавый мужчина, который, услышав голос, резко повернулся к нам.

– А не слишком ли она молода? Она же совсем юная!

Он подошел к нам и пристально посмотрел на меня.

– Так Дона Анна и должна быть юной, – возразила помощник режиссера, – ее же совсем девочкой выдали замуж за командора.

– Учитесь? – спросил режиссер, обращаясь ко мне.

– Да, в университете.

– На каком факультете?

– На филологическом.

– Прекрасно! Нам очень повезло! Это то, что нам нужно!

– А вас не смущает, что я не актриса? – спросила я.

– Ничуть. Вот мы с вами порепетируем, поработаем над ролью, и все получится. Прямо сейчас и начнем. Пройдем самую сложную сцену – в гостиной замка Доны Анны. Дайте героине текст!

Я опешила.

– Как, прямо сейчас?

– Ну да. Сначала прорепетируем со мной, а скоро и Дон Гуан подъедет.

Заметив мое замешательство, он спросил:

– Вас что-то смущает?

– Ну да, конечно. Ведь если я не ошибаюсь, эта сцена завершается прощанием Доны Анны с Доном Гуаном, перед самым появлением статуи командора.

– А вы хорошо знаете пьесу.

– Да, это моя любимая часть «Маленьких трагедий».

– Почему?

– На мой взгляд, она самая яркая и сложная. Во всех остальных речь идет о каком-то одном пороке: о зависти, жадности – а здесь – целый клубок страстей!

– Браво! Вы совершенно правы! К этому разговору мы еще обязательно вернемся. А что, собственно, вас смущает?

– Ну, во-первых, не совсем понятно, зачем он ей? Почему она не прогнала его или не ушла сама, когда узнала, что он не монах? Зачем она приняла его у себя? Мне непонятен мотив ее поступков. Ну, не влюбилась же она в него с первого взгляда у гробницы мужа?!

– Нет, конечно. Мы сейчас обсудим это, а еще что?

– А во-вторых, эта сцена завершается поцелуем. Что же, я должна буду целоваться с незнакомым мужчиной?

Он улыбнулся.

– Ну, какие пустяки! Это же кинематографический поцелуй – ненастоящий, бутафорский! И потом, мы вас обязательно познакомим.

В этот момент дверь открылась и вошел он – Дон Гуан.

– Кстати, вот и он – знакомьтесь! А это Олечка Печерская, наша Дона Анна, – представил меня режиссер.

Он подошел ко мне, улыбнулся, и у меня земля ушла из-под ног и совсем по-ахматовски «от лица отхлынула кровь». Смятение! Так вот он какой – наш Дон Гуан! И с того момента я стала мысленно называть его «наш Дон Гуан».

Режиссер, заметив мое смущение, подбодрил меня:

– Ну, Олечка, что вы так напряглись? Это же не Дон Гуан, он не будет вас соблазнять!

Когда Дон Гуан ушел на грим, я немного пришла в себя. А режиссер продолжал:

– Так о чем мы говорили? О поцелуе?

– Нет, о том, почему Дона Анна сразу не остановила Дон Гуана. Почему она стала слушать его «речи странные», по ее выражению. Ведь она могла просто уйти, даже ничего не объясняя.

– Вы представьте: Дона Анна – совершенно неискушенная женщина, хотя и вдова. Ее девочкой выдали замуж за командора, она не познала ни любви, ни даже влюбленности. Что нам известно о ее жизни с Дон Альваром? Только то, что он был богат, и, по ее словам, ее любил. Можно предположить, что она, хотя ни в чем и не нуждалась, но вела однообразный и уединенный образ жизни («Он Дону Анну взаперти держал»), вдали от житейских страстей. А каково это молодой девушке? Ей даже не приходилось бороться с искушениями, потому что их не было. К тому же, Дон Альвар «нрав имел суровый», по словам Дон Гуана.

Он помолчал, потом сказал:

– Давайте сейчас пройдем эту сцену до кульминации – до признания героя в том, что он Дон Гуан, а не Дон Диего.

Потом, уже обращаясь ко мне:

– Значит так, попробуем сыграть пробуждение страстей в ее «небесной душе». Сначала вы разговариваете с ним, не поднимая глаз, потом постепенно происходит внутреннее раскрепощение, что отражается и во взгляде (он становится более смелым и открытым), и в разговоре (интонация становится более уверенной, даже властной: «А! Так-то вы моей послушны воле!»). Наконец, она с интересом смотрит на него. А вот эту реплику: «Мне вас любить нельзя. Вдова должна и гробу быть верна», – она произносит не столько для него, сколько для себя. Она пытается прежде всего убедить в этом себя.

Мы прошли эту сцену с режиссером, после чего он внимательно посмотрел на меня:

– У вас еще остались вопросы?

– Конечно! Почему она так быстро сдалась? Ему почти не понадобилось усилий, чтобы ее завоевать! Когда он приглашает статую командора прийти к ним на свидание, он ведь уже уверен в своей победе и хочет продемонстрировать силу своего обаяния и обольщения: вот, мол, как я быстро овладел твоей вдовой!

– Дело в том, что в Доне Анне с первой минуты встречи с Дон Гуаном начинается борьба ума и сердца, подогреваемая любопытством («я страх как любопытна») и интересом: «Кто же вы?..»

– Ну да, – согласилась с ним я, – если бы ей это было неинтересно, она бы в ту же минуту ушла.

– Правильно. А вместо этого она вступает с ним в диалог: «Ну? Что? Чего вы требуете?» Казалось бы, какое ей до него дело? Кто бы он ни был, – от ворот поворот!

В этот момент вошел наш Дон Гуан и вмешался в разговор:

– А вы забыли: «Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья»? Мне кажется, разгадка в этом! Дона Анна одновременно боится и жаждет бурных чувств и сильных эмоций! Жаждет и боится! Она и слушает его со смешанным чувством любопытства и страха.

– Да, – согласился с ним режиссер, – страсти внутри нее копились, дремали до поры и, как вулкан, требовали выхода. Жизнь ее была полностью лишена поэзии – и тут появляется он, красавец и поэт, «импровизатор любовной песни»! Молодой, но уже очень опытный в искусстве любви и обольщения! Ну кто же устоит против такого?

Я дивлюсь безмолвно

И думаю – счастлив, чей хладный мрамор

Согрет её дыханием небесным

И окроплён любви её слезами…

– А кроме того, – заметил Дон Гуан, – Дон Альвар берег её, ограждал ее от дурного влияния. Может быть, даже чересчур. В результате он ограждал ее от самой жизни и Дона Анна оказалась к ней совершенно неготовой.

– Действительно, она была за ним как за каменной стеной, – согласился режиссер, – и при первом же искушении оказалась беззащитной. Это ее и сгубило. И в этом есть отчасти вина ее мужа, который, возможно, это понял, а потому и принял приглашение Дон Гуана, чтобы прийти и в последний раз защитить ее.

– Интересно, что пьеса Антонио де Саморы, которая легла в основу либретто к опере Моцарта, называется «Мщение из гроба», – добавила я, – а пушкинский командор приходит не только отомстить, но и защитить свою жену.

– Значит, она, овдовев совсем юной и ничего не испытавшей в жизни, должна хранить верность супругу, обрекая себя на одиночество? – продолжал свою мысль Дон Гуан. – Что же, ей теперь в монастырь идти?

Режиссер повернулся ко мне и спросил:

– Олечка, а что вы думаете по этому поводу?

– Я думаю, что в монастырь идти, конечно, не обязательно, а вот сохранять мужу верность необходимо.

Дон Гуан подошел ко мне и с интересом посмотрел на меня:

– И вы могли бы отречься от себя и сохранять верность до самой смерти?

– Конечно! – ответила я. – И такие случаи известны: Нина Чавчавадзе и Анна Григорьевна Достоевская (Сниткина), например. Или великие княгини Ольга и Елизавета Федоровна.

– Да, но все они любили своих мужей, а Дона Анна ведь вышла за Дон Альвара без любви! – воскликнул Дон Гуан. – К тому же, насколько мне известно, они все были верующими, а Дона Анна, скорее, набожная, чем верующая, и соблюдает траур и скорбит о муже из чувства долга. Помните: «Вдова должна и гробу быть верна»?

– А? Что вы на это скажете? – с азартом вмешался в наш спор режиссер.

– Я скажу, что совершенно с этим согласна и что из чувства долга и ответственности можно совершить очень многое, но с любовью и верой можно сделать абсолютно все! Они, как говорится, горами движут. Помните, как у Андерсена: «Что может быть сильнее преданного сердца?»

Тут в воздухе на какое-то время повисла пауза и воцарилась тишина. Первым молчание прервал режиссер и, обращаясь к нам, сказал:

– Ну ладно, теперь давайте пройдем эту сцену!

И действительно, эта подсказка дала мне «ключ» к пониманию поступков и поведения Доны Анны. Я поняла, что здесь надо играть именно эту борьбу ума и сердца и жажду чувств! Например, она говорит: «И я поверю, чтоб Дон Гуан влюбился в первый раз, чтобы не искал во мне он жертвы новой!» – а сама в душе надеется, что это именно так. И она хочет этому верить! А разве не так же, слушая речи какого-нибудь завзятого волокиты, женщины горазды развешивать уши? Ведь не только потому, что «женщина любит ушами», но еще и потому, что она хочет это слышать и готова принимать этот обман за правду («Ах, обмануть меня нетрудно: Я сам обманываться рад!»). И действительно, обольстительные речи Дон Гуана сделали свое дело: она уже забывает, что это убийца ее мужа и что она собиралась вонзить ему в сердце кинжал; думает не о себе, а о том, как ему уйти незамеченным; признается, что ненависти в ее душе нет; соглашается на следующее свидание («О Дон Гуан, как сердцем я слаба») и дарит ему на прощание поцелуй (думаю, отнюдь не «холодный» и не «мирный», а вполне страстный).

Когда мы прошли эту сцену, режиссер сказал:

– Ну-с, господа, на сегодня все. Олечка, вы свободны. Завтра с утра еще разок порепетируем и будем снимать. А сейчас снимем эпизод Дон Гуана с Лепорелло, ну а вы Дона Анна, пожалте в костюмерную – на примерку!

С этими словами он приобнял меня за плечи и увел. Пока мы шли по коридору, он тихо спросил:

– Вы так зрело рассуждали о любви. Откуда у вас, столь юного создания, такие познания – из книг?

Потом, словно отвечая на свой вопрос, сказал:

– Ну да, не из личного же опыта! Или, может, кто-то уже тронул ваше сердце? Заранее прошу меня простить за попытку влезть в душу.

– Нет, нет, ничего. В моей жизни действительно уже были и первое чувство, и разочарование, и встреча, заставившая меня забыть обо всем на свете…

– Я где-то читал, что ранняя страсть означает натуру поэтическую.

– Возможно. Правда, я сама не пишу стихов, но поэзию и музыку очень люблю!

– А вы уже открылись своему предмету?

– Нет. Человек, которому принадлежит мое сердце, об этом не знает. И никогда не узнает.

– Почему?

– Во-первых, я не инициирую своих отношений с мужчинами.

– Ну, еще бы! При вашей привлекательности это вам и не нужно! А во-вторых?

– А во-вторых, ему со мной будет неинтересно: я ведь, как говорится, «тяжелая артиллерия», ну, в смысле, слишком серьезная. А мужчины предпочитают таких женщин, как Лаура – беззаботных, легких и веселых. Правда, это я знаю уже из книг, – улыбаясь, добавила я.

– Да, а мне вы показались очень интересным человеком, – задумчиво произнес режиссер. – Ну ладно, увидимся завтра.

На следующий день я пришла немного раньше назначенного времени, и в студии еще никого не было, кроме Лилианы Васильевны, помощника режиссера. Мы разговорились.

– А где Лаура? – поинтересовалась я. – Интересно, какая она?

– Невероятно хороша! – воскликнула она.

– А она будет сегодня?

– Нет, все сцены с ней уже отсняты. И ты знаешь, – она перешла на полушепот, – мне кажется, между ней и Дон Гуаном, что называется, «проскочила искра». По-моему, у них роман.

Немного помолчав, она продолжала:

– Но это и неудивительно! Ну, Дон Гуана ты видела, а она – просто красотка! В нее невозможно не влюбиться! Ох, и хороша девка! Настоящая испанка!

– Как испанка?

– Ну, в смысле, потомок «испанских детей», вывезенных в СССР во время гражданской войны. Ее наш режиссер нашел в студии фламенко. Она танцовщица.

Потом, взглянув на меня, задумчиво произнесла:

– А знаешь, в тебе тоже что-то такое есть… А ты часом не испанка?

– Нет, по материнской линии я потомок древнего грузинского княжеского рода.

– Ах, вот оно что! То-то я думаю, откуда у тебя такая стать и достоинство? Как у Булгакова, помнишь: «Кровь – великое дело»? Он ведь и имел в виду породу, врождённое благородство, унаследованное от далёких предков.

Когда пришел режиссер, мы опять вернулись к вчерашней сцене. После того, как мы ее прошли, я спросила:

– Простите, мне показалось, что вы действительно поверили, что Дон Гуан всерьез влюбился в Дону Анну?

– Ну конечно, ведь он говорит:

Мне кажется, я весь переродился.

Вас полюбя, люблю я добродетель

И в первый раз смиренно перед ней

Дрожащие колена преклоняю.

– и все это благодаря настоящему сильному чувству к Доне Анне.

– Такого мнения придерживались и некоторые поздние пушкинисты: я специально изучала этот вопрос, когда писала работу по «Практической стилистике».

- Ну-ну, интересно, и к какому выводу вы пришли?

- Это очередная уловка, обман, в который он и сам хочет верить. Об искреннем и глубоком чувстве здесь не может быть и речи! Он попросту неспособен на него! Кроме того, он лишен и нравственного чувства. Ну, посудите сами: он убил мужа и приходит к жене с целью соблазнить ее, да еще и приглашает надгробную статую быть свидетелем этого. А это уже преступление, которое не прощается: унижение и оскорбление человеческой личности (чужой и своей) означает и оскорбление Бога, ибо человек есть образ и подобие Божие. То есть это вызов самому Богу плюс кощунство и отсутствие покаяния:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.