скачать книгу бесплатно
Римские знаменосцы
«Контратнии» задавались совсем другим вопросом: ради кого или ради чего им это делать, и сами давали себе ответ на тот вопрос: ради своего полководца, чью клиентелу они фактически составляли и чей образ, собственно говоря, и олицетворял для них «Отечество», которое они присягали защищать от врагов внешних и внутренних; ради золота, серебра и собственной сельской усадьбы на собственном клочке земли в Италии по истечении срока службы. Ополченцы республики – преимущественно мелкие земельные собственники – превратились в навербованных из неимущих «пролетариев» (и потому весьма озабоченных вопросом своей социальной защищенности по окончании контракта) наемников удачливого «дукса» – «кондотьера» (если употребить термин, принятый в уже не античной, а средневековой Италии), «полевого командира» или, если угодно, «владельца ЧВК» (если употребить термин начала нашего, XXI века). Эти честолюбивые «полевые командиры» (вне зависимости от того, происходили ли они, как сам Гай Марий, из простонародья, из аристократов или «всадников») де-факто, хоть и исподволь, но очень быстро, образовали новый, совершенно отдельный от традиционного нобилитета, слой чисто военной аристократии, со своими специфическими корпоративными интересами.
Впоследствии Цезарю, племяннику Мария, будет суждено пожинать плоды посеянного его дядей, причем на том же самом театре военных действий, в северном приграничье Римской державы.
Практические результаты проведенной Марием реформы римской армии не заставили себя ждать. В двух поистине грандиозных сражениях – при Аквах Секстиевых (ныне – Э-ан-Прованс, на территории Южной Франции) в 102 и при Верцеллах (ныне – Верчелли, на территории Северной Италии) в 101 году до Р. Х., не уступавших по размаху и по численности вовлеченных в них противников крупнейшим сражениям войн Рима с Карфагеном, Македонией, Сирией, Понтом и другими «развитыми» государствами античного мира, обновленное Марием римское войско нанесло германо-кельтским «вооруженным мигрантам» настолько сокрушительное поражение, что сегодня его назвали бы геноцидом (или, по крайней мере, этноцидом)[31 - Почему-то в наши дни «геноцид» считается более серьезным преступлением против человечества, чем «этноцид», хотя оба термина означают, строго говоря, одно и то же. «Генс» означает «народ» по-латыни, «этнос» означает «народ» по-гречески. Следовательно, и то, и другое означает «истребление (буквально: «резня», «убийство», «избиение») народа».]. Гордые и свободолюбивые германские (и, надо думать, кельтские) женщины разбивали головы своих детей о повозки, соединенные в укрепления на колесах-«вагенбурги», прежде чем вонзить себе в сердце меч (чтобы избежать римского плена самим и избавить от тяжкой рабской доли свои порождения). Устроенная римлянами «варварам», пришедшим с севера, «кровавая баня» была столь чудовищной и истребительной, что после этой массовой резни от народа тевтонов осталось лишь название, которое стали с тех пор применять как собирательное для обозначения германцев (а впоследствии – немцев) вообще (отсюда – Тевтонский, то есть – Немецкий, орден и т. д.). Судьба амбронов «со товарищи» была немногим лучше. Впрочем… «кровь давно ушла в землю. И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья.» (Михаил Булгаков. «Мастер и Маргарита»).
Победоносный Марий, прославляемый на все лады своими легионерами, досыта напоившими свои остро отточенные гладии и пилумы горячей кровью северных «варваров» (а также «варварок» и «варварят») и обратившими недобитых побежденных в рабство, с триумфом вступил в «Вечный Город» на Тибре.
В Риме друзья безродного триумфатора, невзирая на то, что угроза Отечеству, казалось бы, была им полностью устранена, добились (вопреки неписаной конституции Римской республики), избрания победителя консулом на шестой срок подряд…
Именно в год шестого консульства Гая Мария родился его племянник Гай Юлий Цезарь.
5. «Популяры» против «оптиматов»
В тот же самый год Марий, однако, «потерял лицо», и притом – самым недостойным образом. Сын латинского земледельца, отважный воитель, умный и энергичный полководец, пламенный народный трибун, «вождь и заступник обездоленных», рупор и лидер «популяров», в одночасье предал своих сторонников и изменил своим политическим целям… если только имел таковые. Имелись ли принципы у людей его типа, и если да, то к чему они сводились? И как эти принципы можно было бы сформулировать? К чему вообще стремилась и чего хотела партия «популяров», возглавляемая, как принято считать, Гаем Марием – «сыном трудового народа»?
Бой гладиаторов (изображение на римском бронзовом сосуде)
Говоря о «партиях», существовавших в поздней Римской республике, нам ни в коем случае не следует считать их некими аналогами современных политических партий. У римских «партий» не было ни предвыборных платформ, ни партийных уставов, ни партийных билетов, ни партийных съездов, ни партийных конференций, ни партийных программ, ни прочих партийных документов, обязательных к исполнению. Люди, объединявшиеся в римские «партии», имели только общие интересы. Но эти интересы могли изменяться (и изменялись) с течением времени и под влиянием обстоятельств.
Римский нобилитет состоял из очень и не очень крупных (но все-таки не средних) знатных землевладельцев. Однако наличных денег у нобилей было мало (ведь они не желали продавать свои земли, как основу их экономического и, соответственно, политического могущества, и вели в своих обширных поместьях натуральное хозяйство). А потребности у господ аристократов были немалые, им требовалось и того, и этого, день ото дня – все больше и больше. Они считали себя прямо-таки обязанными сохранять все внешние признаки своего высокого положения, как достойных представителей знатного сословия, своей фамильной гордости и чести (как говорится, «лопни, но держи фасон!»). Льстить массам оборванцев-избирателей, подкупая их, так сказать, «гуманитарной помощью» – раздачами продовольствия, организацией пиров для бедных сограждан, ристаний на колесницах (столетиями разделявших римлян на цирковые партии «зеленых», «синих», «красных» и белых», чем-то напоминавших группировки современных спортивных – прежде всего, футбольных» – «фанатов» и дававших власть имущим дополнительную возможность разделять своих подданных и властвовать над ними), гладиаторских игр, театральных постановок…
В-общем, «хлеба и зрелищ» (лат. panеm еt circеnsеs), как писал римский поэт-сатирик Марциал, или, точнее, «хлеба и цирковых представлений». Кроме подкупа избирателей, нобилям необходимо было оказывать «материальную поддержку» своим политическим сторонникам и союзникам. Для этого нобили также постоянно нуждались во все больших суммах денег. Известный «денежный мешок», ростовщик и спекулянт недвижимостью Марк Лициний Красс (отпрыск состоятельного плебейского рода, вошедший в историю, прежде всего, благодаря своей победе над вождем восставших рабов Спартаком и своему поражению, понесенному от парфян, от чьих рук Красс и погиб) утверждал, что не назовет богатым никого, кто не в состоянии содержать на собственные средства армию (или хотя бы легион). А уж Красс-то наверняка знал, что и о чем говорил…
Колесничные бега на арене римского цирка
Закон строжайше запрещал членам сенаторского сословия, как высшего в Римской республике, заниматься торговлей и денежными операциями. Обойти этот закон господа сенаторы пытались, предаваясь этим запретным для них видам экономической деятельности не от собственного имени, а через подставных лиц более низкого звания. Вследствие чего все финансовые операции и товарообмен сосредоточились в руках не сенаторского сословия (лат. ordo sеnatorius), а другого, в принципе, не менее могущественного, социального слоя – упомянутых выше «эквитов»-«эквесов», римских «всадников», или «всаднического сословия» (лат. ordo еquеstеr)[32 - Впоследствии внучатый племянник и приемный сын Гая Юлия Цезаря – император Август – сделал принадлежность к «всадническому» сословию наследственной, превратив «всадничество» в римскую «знать второго ранга» (стоявшую в социальной иерархии Римской державы ступенькой ниже сенаторской знати). Внешним знаком отличия «всадников» были, кроме золотых колец, ангустиклавы – белые туники и тоги с узкой пурпурной полосой (лат. angustus clavus), или, возможно, с 2 такими полосами. В средневековой латыни понятие «ордо эквестер» стало, в соответствии с изменившимися реалиями, употребляться в значении «рыцарское сословие» или «рыцарский орден», а древнеримский термин «эквес»-«эквит» был переосмыслен как «рыцарь».].
Римские «всадник» (слева), сенатор (в центре) и народный трибун (справа)
Чтобы стать римским «всадником» и получить право на ношение узкой пурпурной полосы на одежде и золотого кольца на пальце, необходимо было иметь соответствующий ценз, равный четыремстам тысячам сестерциев (для сравнения: сенаторский ценз превышал «всаднический» более чем вдвое, составляя миллион сестерциев). Сестерцием именовалась римская серебряная монета, первоначально весившая один скрупул (1,137 грамма) и равная половине денария, или динария. Дословно «сестерций» означает «половинa трех» (лат. sеmis + tеrtius), то есть «два с половиной» (по аналогии с нашим русским выражением «пол-третьего», то есть «два часа тридцать минут»), поскольку в период с 268 по 217 год до Р. Х. сестерций был равен двум ассам и одному семису (лат. Semis – половине асса). Отсюда и происхождение символа сестерция – IIS, то есть «два асса (II) и семис (S), – ставшего прообразом всем известного в наши дни символа американского доллара – $. В общем, вопрос причисления к «всадникам» был чисто денежным вопросом. В качестве банкиров усердно занимавшиеся ростовщичеством «эквиты» держали в своих руках торговлю и промышленность, в качестве «публиканов» (откупщиков налогов)[33 - Откуп – система сбора с населения налогов и других государственных доходов, согласно которой государство за определенную плату передает право их сбора частным лицам (откупщикам).] они часто объединялись в товарищества – корпорации, систематически занимавшиеся крупномасштабным грабежом римских провинций. Причем нередко, выражаясь современным языком, инициировали пересечение и сочетание различных практик разрешения корпоративных разногласий. У больших денег, как всегда и везде, был запах крови, хоть и принято считать, что «деньги не пахнут» (или «нон олет», как говорили римляне)…
Ни один из вышеупомянутых высших слоев римского общества, ни сенаторы, ни «всадники», не был заинтересован в принципиальном и всеобщем перераспределении собственности. И когда речь заходила о решающих вопросах, вроде подавления восстаний рабов или бунтов свободных бедняков, о защите государственных границ или об усмирении мятежных вассалов вроде Югурты, между именитыми сенаторами и неименитыми «всадниками» воцарялось трогательное единство.
Совсем иначе обстояло дело, когда речь заходила о разделе военной добычи или о дележе власти. Тут уж сенаторы и «всадники» были друг к другу беспощадны.
Старая сенаторская должностная (или, если угодно – служилая) знать, консервативная, чванливая и думавшая, прежде всего, о сохранении своих привилегий, связанная в единое целое родственными связями, кумовством и непотизмом, общностью интересов и разного рода «коррупционными схемами», составляла ядро политической клики (лишь условно именуемой позднейшими историками «партией») так называемых «оптиматов». Эти «превосходные», или «наилучшие», опирались на политическое могущество сената.
Противостоящая «оптиматам» группа «популяров», стремившаяся опереться на народное собрание[34 - Народное собрание, или, по-латыни – «комиции» (по месту их проведения, о котором еще будет подробнее сказано далее), избирало должностных лиц, принимало законы, решало вопросы войны и мира. В Риме было 3 вида комиций: 1) куриатные комиции по куриям; 2) центуриатные комиции по центуриям и 3) трибутные комиции всех римских граждан по трибам.] и выступавшая от его имени, собрала в своих рядах виднейших представителей римской финансовой олигархии, став орудием претворения в жизнь замыслов этих «денежных мешков». Главными пунктами, по которым расходились точки зрения обеих «партий», были неизменно крайне острые, насущные проблемы, в первую очередь – перераспределение государственной власти в пользу «новых людей» и аграрный, то есть земельный, вопрос, направленный своим острием, прежде всего, против знатных латифундистов (которых русский публицист эпохи Грозного Царя Иван Пересветов назвал бы «ленивыми богатинами»).
Сестерций
«Безродные» римские финансисты предпочитали, особенно на первых порах, «не высовываться», действовать украдкою, исподтишка, руками других людей, своих вольных или невольных марионеток, публично выступавших за реализацию скрытых замыслов манипулировавших ими закулисных кукловодов. В качестве рупора, озвучивавших требования рвавшихся к власти плутократов, остававшихся в тени, выступали как обедневшие молодые аристократы (например, братья Тиберий и Гай Гракхи), более или менее охотно бравшие на себя предназначенную им кукловодами роль – порой из идеалистических побуждений (искреннего стремления облегчить положение сограждан, обделенных милостью Фортуны); порой – тревожась за судьбу Отечества, лишающегося своих защитников, разоряемых алчными богачами, что день ото дня снижало обороноспособность республики; порою же – из вполне понятного желания прославиться либо из чисто карьерных соображений, так и «новые люди» вроде Гая Мария. Об этом красноречиво свидетельствуют события 100 года до Р. Х.
В Римском государстве, по законам которого обратиться напрямую (или, по-латыни – апеллировать) к народу значило совершить преступное деяние, дозволение кому-либо из граждан все-таки сделать это, нуждалось в четком юридическом обосновании. «Ius agеndi cum plеbi, то есть – право вести переговоры с народом и созывать народное собрание, было исключительной привилегией учреждения, право на которое плебеи обрели в борьбе с патрициями на заре римской истории, а именно – упомянутого нами выше народного трибуната, именовавшегося иногда для краткости просто трибунатом.
Различной формы орлы римских легионов
Народные трибуны избирались для защиты интересов плебса. Дверь их дома должна была оставаться открытой денно и нощно, чтобы к трибунам могли беспрепятственно входить сограждане, ищущие у них совета и защиты. Трибуны обладали огромной, хотя и весьма своеобразной, властью. Они не могли повелеть сделать то-то и то-то (и в этом смысле не были магистратами). Однако же народные трибуны могли повелеть, чтобы то-то или то-то не было сделано. Данная их прерогатива, придававшая ключевое значение институту народных трибунов в рамках римской государственной системы сдержек и противовесов, называлась «правом вето». Произнесенное народным трибуном в сенате слово «вето» («Запрещаю») могло парализовать все действия римского государственного аппарата, отменить любой закон или подзаконный акт (за исключением постановления цензора или диктатора) и вообще приостановить весь ход римской государственной машины. Народный трибунат был эффективным тормозом государственному произволу в интересах (простого) народа и серьезным противовесом претензиям аристократического римского сената на безраздельную власть. Не зря даже на «сигнумах» – боевых значках – «всегда непобедимых (pеr dеfinitionеm[35 - По определению (лат.)])» римских легионов красовалась аббревиатура S. P. Q. R., расшифровываемая как SENATUS POPULUS QUE ROMANUS, СЕНАТУС ПОПУЛУСКВЕ РОМАНУС, то есть «РИМСКИЙ СЕНАТ “И НАРОД” (курсив наш – В. А.».
Необходимость института народных трибунов как неотъемлемой части римской государственности за долгие столетия своего существования прочно укоренилась в правовом сознании римлян. Даже внучатый племянник и приемный сын Гая Юлия Цезаря – император Август – хотя и обладал фактически самодержавной монархической властью, официально обосновывал свое полновластие не, скажем, «Божественным произволением», или «милостью Божьей», но тем, что как римский сенат вручил ему высшую государственную власть – «проконсульский империй» (лат. impеrium proconsularе), так и римский народ – полномочия народного трибуна (лат. tribunitia potеstas).
Действовавшие неизменно «в тени» финансисты не сомневались в необходимости привлечения, в политической борьбе с сенаторским сословием, на свою сторону народных трибунов, сделать их рупором политических требований партии «популяров».
Политические перипетия этой борьбы были крайне сложны и запутаны. Не подлежит сомнению одно – борьба носила крайне ожесточенный характер. Обе стороны не стеснялись в выборе средств, в борьбу были втянуты не только верхушка, но и широкие массы римских граждан, понимавших, что речь идет об их коренных интересах.
Народные трибуны Сатурнин и Главция (Главкия), два видных сторонника партии «популяров», внесли на рассмотрение сената два законопроекта, вызвавшие большое общественное внимание и волнение. Первый законопроект предусматривал значительное снижение цен на хлеб в интересах городского плебса (которому даровые хлебные подачки от власть имущих доставались не ежедневно, а лишь от случая к случаю). Второй касался распределения земли. Сатурнин и Главция предложили безвозмездно наделить каждого ветерана армии Гая Мария земельным участком размером в сто югеров[36 - Югер – римская мера поверхности, служившая для измерения пахотного поля и означавшая буквально площадь, которую можно вспахать за день 1 парой (лат. uno iugo), волов, впряженных в ярмо (лат. iugum). Югер был равен примерно 2500 квадратных метров.] на территории римской Африки (отвоеванной в свое время «ромулидами» у карфагенян) либо же отвоеванных «энеадами» у кимвров и тевтонов «со товарищи» областей Галлии (хотя последние, собственно говоря, принадлежали галлам, римлян это мало волновало).
Оба законопроекта должны были поразить крупных аристократов-латифундистов в самое сердце. В воздухе Града на Тибре, раскинувшегося на семи холмах – Авентине, Виминале («ивовом холме»), Капитолии, Квиринале (посвященном богу войны Квирину-Марсу), Палатине, Целии (названном в честь этрусского «полевого командира» Целеса Вибенны, получившего, в благодарность за военную поддержку, оказанную одному из римских царей, территорию холма для поселения ветеранов своего военного отряда) и Эсквилине – запахло грозой…
Обе стороны вознамерились отстаивать свои жизненно важные интересы всеми доступными им средствам. Плебс явился на избирательное собрание (или, по-латыни – «комиции»), вооруженный дубинками, но столкнулся с навербованными сенаторской кликой бандами громил-боевиков, явившихся также не с голыми руками. Произошли уличные столкновения, пролилась кровь римских граждан, тела убитых в схватках сторонников обеих партий усеяли мостовые «Вечного Города». Жирную черту под беспорядками подвели, наконец, «контрактники» Мария, появившиеся на столичном «театре военных действий» в полном вооружении. Убежденный этим «последним доводом», или, как говорили римляне, «ultima ratio», сенат принял оба законопроекта. Однако это было только полдела. Теперь было необходимо провести принятые законопроекты в жизнь. Сатурнин был повторно избран народным трибуном. Главция же метил куда выше. Он вознамерился стать консулом, чтобы окончательно гарантировать осуществление задуманного.
Беспорядки не прекращались. «Вечный Город» содрогался от охватившей его форменной оргии поджогов, политических убийств и столкновений вооруженных шаек боевиков противоборствующих сторон. Сенат решил, наконец, что настал час решительных действий и объявил Отечество в опасности. Произнесением ритуальной формулы: «Да позаботятся консулы о том, чтобы государство не понесло ущерба…», означавшей, выражаясь современным языком, введение чрезвычайного положения, вся полнота власти была передана консулу Гаю Марию, обязанному теперь «по должности», «невзирая на лица», силой оружия усмирить гражданскую смуту.
Великий полководец подчинился. Он приказал связанным с ним клятвой верности «контрактникам» осадить своих недавних друзей и «товарищей по партии» Сатурнина и Главцию, пленить их и убить на месте в его, Мария, присутствии. Хотя впоследствии Гай Марий (если верить анналистам) и утверждал, что не имел к убийству обоих смутьянов никакого отношения…
Раздача зернового хлеба в Древнем Риме
Что же, в сущности, произошло? Да ничего особенного (подобное случалось в «Вечном Городе» и раньше – достаточно вспомнить хотя бы трагическую судьбу других «народных заступников» – братьев Тиберия и Гая Гракхов). Но, изучив вопрос внимательнее, понимаешь, что наделение ветеранов армии Мария землей в провинциях нанесло бы немалый ущерб не только интересам аристократов-латифундистов из сенаторского сословия, но и интересам откупщиков и финансистов из сословия «всадников». Сатурнин и Главция, мягко говоря, «зарвались», зашли слишком далеко – в этом мнении «оптиматский» сенат сходился с «популярской» оппозиций. Сойдясь во мнении, они «свистнули» своему верному сторожевому псу Гаю Марию, сказали ему «Фас!» (конечно, по-латыни) и проследили за тем, как он загрыз обоих «левых[37 - Автор настоящего правдивого повествования извиняется перед уважаемым читателем за этот анахронизм, сознательно допущенный им, чтобы «осовременить» расстановку политических сил в поздней римской Республике, в целях лучшего понимания ее читателем. В действительности же деление политических партий, движений и сил на «левые» («прогрессивные») и «правые» («консервативные», «реакционные») возникло лишь в конце XVIII века, в связи с соответствующим размещением депутатов французского Национального (Учредительного, Конституционного) Собрания, а впоследствии – Конвента.] радикалов», обезглавив тем самым народное движение и несколько снизив общественный накал (хотя бы на некоторое время)…
Впрочем, за подобные услуги обычно не приходится ожидать благодарности. После того, как «вышедший из народа», «народный» консул послушно сделал порученную ему правящими олигархами «грязную работу», как «оптиматы», так и «популяры» могли со спокойной душой и совершено безнаказанно, сколько угодно, хулить и злословить «презренного» Мария, «запятнавшего свои руки кровью сограждан».
Ставшему в одночасье политическим банкротом Гаю Марию пришлось покинуть Рим. На некоторое время…
6. «Высшая школа демагогии»
Военно-политические события, свидетелем и современником которых Гай Юлий Цезарь был на протяжении первых пятнадцати лет своей бурной и переменчивой жизни, характеризовались беспримерной жестокостью практически всех своих участников. «Гражданский мир», временно воцарившийся между сенатской партией и «всадническим» сословием после ликвидации Марием «левых радикалов» Сатурнина и Главции, оказался, как и следовало ожидать, крайне непродолжительным. Трудности, вызванные охватившей Рим «ползучей» (или, выражаясь современным языком», «гибридной») гражданской войной, усугублялись внешнеполитическими осложнениями, беззастенчиво используемыми представителями правящих кругов в своих интересах.
Римская республика была поставлена на грань уничтожения так называемой «Союзнической войной» – вооруженной борьбой италийских племен и народностей за равноправие с римлянами, ибо Рим обращался со своими италийскими «союзниками» не как с равноправными партнерами, но как с колониальными народами, прикованными к римской державной колеснице. А тут еще и воинственный царь Понта – Митридат (тезка несчастного раба, прибитого к кресту за непочтительное слово о гении своего хозяина, из Петрониева «Сатирикона»), у которого, как говорится, «меч так и чесался в ножнах», всерьез взялся за ликвидацию римской гегемонии на Востоке, приветствуемый, как освободитель от ненавистного римского ига, населением (мало)азиатских эллинистических государств, не исключая бывшего Пергамского царства, раболепно следовавшим дотоле в фарватере Рима.
Римские «оптиматы» назначили командовать экспедиционным корпусом, направленным против воинственных понтийцев царя Митридата VI, патриция Луция (Лукия) Корнелия Суллу, бывшего подчиненного Мария в годы Югуртинской войны, рьяного приверженца сенатской партии, а кроме того – личного, и притом заклятого, врага «безродного выскочки из арпинского захолустья», чьим головокружительным успехам Сулла втайне отчаянно завидовал (впрочем, Марий отвечал Сулле взаимностью, затаив на «спесивое патрицианское отродье» злобу еще с тех пор, когда именно «столичный мажор» Сулла, будучи подчиненным Мария, убедил мавританского царя Бокха выдать ему бежавшего к маврам от римлян Югурту). Чтобы досадить Марию, Сулла не снимал с пальца кроваво-красной яшмовой камеи, на которой была изображена выдача ему Бокхом Югурты. Вид этого драгоценного перстня, нарочито выставляемого Суллой напоказ при каждом удобном случае, доводил до белого каления «мужлана из окрестностей Арпина», возмущенного столь неприкрытым умалением его, Мария, собственных заслуг в одолении Югурты. Одержав победу над понтийским царем Митридатом, «оптимат» Луций Корнелий Сулла стал опаснейшим из соперников «популяра» Гая Мария в борьбе за власть над «вечным» Римом…
На протяжении следующих пятнадцати лет партии «оптиматов» и «популяров» попеременно одерживали друг над другом верх, используя голую силу. Рим осаждали, штурмовали[38 - За свою долгую историю «Вечный Город» на Тибре подвергался захвату и разграблению, по меньшей мере, двенадцать раз: 1) галлами Бренна в 387 (или 390) году до Р. Х.; 2) римлянами Луция Корнелия Суллы в 88 году до Р. Х.; 3) римлянами Гая Мария в 86 году до Р. Х.; 4) римлянами Суллы (повторно) в 83 году до Р. Х.; 5) германцами-вестготами Алариха в 410 году п. Р. Х.; 6) германцами-вандалами Гейзериха в 455 году; 7) римскими войсками (состоявшими, впрочем, в основном из германских наемников) Рикимера в 472 году; 8) германцами-остготами Тотилы в 546 году; 9) остготами Тотилы (повторно) в 550 году; 10) арабо-берберским десантом в 846 году; 11) норманнами-варягами Роберта Гвискара в 1084 году; 12) войсками кайзера Священной Римской империи германской нации и короля Испании Карла Габсбурга в 1527 году.], поджигали, грабили – и кто же? Не внешние враги, не «варвары», не супостаты-иноземцы, а сами же римляне. Действовавшие, якобы, в интересах «прекращения гражданской смуты». «Смутьянами» же неизменно считались представители партии, находящейся в данный момент не у власти…
После очередной смены власти победители устанавливали режим кровавого террора, методично и систематически вырезали виднейших представителей враждебной партии, конфисковывали их недвижимость и движимость, перераспределяя их в пользу собственных сторонников. Одержав, в очередной раз, победу над «популярами»-марианцами, беспощадный Сулла приказал истребить несколько тысяч побежденных, цинично заявив дрожащему от ужаса, приведенного в панику доносящимися снаружи воплями убиваемых, сенату, что он лишь «наказывает нескольких преступников» (или, в другом варианте, «дает урок кучке негодяев»). Однако марианцы «популяры» на поверку оказались, в общем-то, ничуть не лучше противостоявших им сулланцев-«оптиматов». Взяв, в свою очередь, штурмом Рим в 87 году до Р. Х., «народники» свирепствовали в «Вечном Городе», как дикие звери, на протяжении целой недели. Причем озлобленный, состарившийся, консул Марий сам подавал пример своим сторонникам, выделяясь даже на фоне творимых теми зверств особенной жестокостью (как утверждают, «марианцы», взявшие Рим, немедленно, без лишних разговоров, убивали всякого, на кого озверелый от крови сограждан вождь указывал им кивком головы или даже каждого, на чье приветствие Марий не отвечал). Между прочим, жертвами развязанного «марианцами» террора пали в 87 году отец и брат упомянутого выше Марка Лициния Красса, «самого богатого человека в Риме» (если верить Плутарху Херонейскому). Смерть Гая Мария в следующем, 86 году, лишила «популяров» партийного лидера, но не партийного руководства в целом. Борьбу с «сулланцами» возглавили другие «марианские» вожди – более молодые, но не менее энергичные, честолюбивые и алчущие власти, чем умерший Марий Старший (его сын – Марий Младший – также активно боролся с «оптиматами»). Сторонник Мария – Цинна (Кинна, Синна) – сам объявил себя консулом и оставался им на протяжении целого ряда лет, обеспечивая себе поддержку плебса искусным политико-экономическим маневрированием. На дочери этого четырехкратного (!) консула – самозванца Цинны – впоследствии женился наш Гай Юлий Цезарь…
Утопающее в пышной зелени садов фамильное гнездо рода Юлиев наверняка не осталось незатронутым этими бурными событиями, особенно с учетом тесных семейных связей Юлиев с верхушкой партии «популяров».
Несомненно, бурные перипетии гражданской смуты представлялись внимательно следившему за ними молодому Цезарю следствием нескончаемой череды беспощадных схваток в борьбе за власть, в которой побеждает самый беззастенчивый в средствах, сильный, быстрый, решительный и ловкий, лучше других владеющий искусством цинично использовать идеалы как средства достижения успеха. Вот каковы были его «университеты». Или, с позволения сказать, Высшая Школа Демагогии (сокращенно – ВШД).
7. Планы карьерные и матримониальные
В соответствии с традициями лучших семейств патрицианской знати, наш Гай Юлий Цезарь Младший получил первоклассное, по тем временам, воспитание и образование. Его научили читать и писать не только на родном латинском языке, но и на греческом – языке светского общения римской аристократии (игравшем роль, сравнимую с ролью французского, как языка общения правящей верхушки и образованных кругов всех стран, в XVIII–XIX веках и английского в наше время). Подобно всем своим знаменитым современникам, Цезарь изъяснялся и писал по-гречески не только бегло, без труда, но и с особым изяществом, не хуже высокообразованного природного грека. Главным предметом для молодого человека его происхождения была, несомненно, риторика – искусство красноречия. Опытные риторы тщательно готовили его к политической карьере. Другим, не менее важным, предметом была изящная словесность, или, иначе говоря, литература. В юные годы Цезарь, подобно многим своим знатным сверстникам, баловался сочинением стихов и даже написал трагедию, что также диктовалось правилами хорошего тона, принятыми у людей его круга. Возможно, нам с уважаемым читателем следует возблагодарить Бога (или муз) за то, что эти, несомненно, дилетантские сочинения не сохранились. Зато какое наслаждение читать сухую, но яркую прозу зрелого Цезаря (разумеется, если она действительно написана им самим, а не одним из рабов-секретарей по его приказу).
О необразованном человеке в Риме времен Цезаря говорили, что он «не умеет ни читать, ни плавать». Что свидетельствует о важной роли физической подготовки в воспитании гармоничной личности (как ее понимали в ту эпоху). Если верить многочисленным анекдотам, возмужавший Цезарь мог без особого труда, спасаясь бегством от врага, плыть по морю, гребя одной рукой и держа в другой руке над водой свиток с собственным прозаическим произведением (или, согласно Плутарху – свои записные книжки). А также ездить верхом, не используя поводья и не держась за конскую гриву, с заложенными за спину руками (хотя седел и стремян тогда у римлян еще не было). Да и в других сложных жизненных ситуациях Гай Юлий проявлял завидную физическую крепость и выносливость. Он всегда держался молодцом и никогда не пасовал перед жизненными трудностями, стойко перенося все одолевавшие его недуги, будь то периодические нарушения пищеварения (у него были проблемы с желудком), валившие его время от времени с ног рецидивы перемежающейся лихорадки (малярии, или, по-латыни – «дурного воздуха», «мал ария»), которой Цезарь заразился, спасаясь бегством от преследователей через Понтинские болота (не имевшие с Понтийским царством Митридата ничего общего, кроме сходного названия), или тщательно скрываемые им от посторонних приступы «священной болезни» – эпилепсии (или, как говорили на Руси – падучей), окружавшей его неким зловещим, вызывающим суеверный страх и трепет, но, в то же время – и благоговение, ореолом в глазах сограждан, да и иноземцев (ведь от эпилепсии страдал в свое время сам непобедимый Александр Македонский – «покоритель мира»).
Коссутия – невеста (или первая жена) Гая Юлия Цезаря
Судя по всему, в семье Цезаря не было единого мнения о том, какую стезю юному нобилю следует избрать. Уже в детском возрасте его обручили со столь же юной Коссуцией (Коссутией). Что говорит о достаточно скромных планах родителей Гая Юлия в отношении своего отпрыска, ибо избранная ими для него подруга жизни, хоть и должна была принести своему суженому богатое приданое, но происходила не из сенаторского, а всего лишь из «всаднического» сословия, будучи родом даже не из Рима, а «с периферии» – из города Пис (современной Пизы). Поэтому честолюбивый Цезарь, достигнув совершеннолетия, первым делом поторопился расторгнуть помолвку с Коссуцией. По другой версии, будущий диктатор Рима, едва начав носить «мужскую тогу», во исполненье воли своего отца, все-таки женился на своей нареченной Коссуции. Обе семейства, Юлии и Коссуции, даже выбили в честь мезальянса монеты (или памятные медали) с ее профилем и надписью (по крайней мере – на одной из них) «СУПРУГА ЦЕЗАРЯ» (лат. UXOR CAESAR.). Однако этот первый брак нашего Гая Юлия оказался, к сожалению, бездетным. В 84 году, после смерти отца, шестнадцатилетний Цезарь развелся с Коссуцией и вступил в законный брак с патрицианкою Корнелией – дочерью того самого «уронившего честь своего знатного рода» и «изменившего своему классу» демагога Цинны, который на протяжении нескольких лет возглавлял партию «популяров» и заставлял весь Рим плясать под свою дудку, хотя не был избран консулом законным порядком, а сам себя выдвинул и назначил на эту высшую должность в служебной иерархии Римской республики.
Римский брак был достаточно сложным обрядом. Основная его часть справлялась днем в присутствии жрецов и свидетелей. Подписывался контракт о приданом, «пронуба» (а по-нашему – посаженая мать) соединяла руки жениху и невесте, совершались установленные символические действия. При патрицианском браке новобрачные вкушали от полбенного хлеба и сидели на креслах, покрытых овчиной. При плебейском браке невесту «продавали» жениху за медную монету, которой ударяли по весам. Совершались жертвоприношения богам, после чего устраивался свадебный пир в доме отца невесты. С наступлением темноты начиналось шествие, провожавшее невесту в дом жениха, с факелами, флейтами, пением непристойных песен и разбрасыванием орехов, символизирующих плодовитость. Невесту сопровождали три мальчика-«дружки», у которых оба родителя были в живых. Один мальчик нес перед невестой факел, двое других вели невесту за руки и передавали ее перед домом жениха посаженым матерям («добрым женщинам-единомужницам»). Невеста натирала дверные косяки жиром и переступала порог, стараясь не задеть его (во избежание дурного знамения).
Еще при жизни Гая Цезаря Старшего, дядюшка Марий, используя свой «административный ресурс», помог племяннику занять государственную должность. Обойдя двух других, богатых и влиятельных, кандидатов, Гай Юлий Цезарь, благодаря семейным связям и, конечно, подкупу, был, несмотря на свой юный возраст, избран «фламеном диалисом» – Верховным жрецом, или Первосвященником, бога-громовержца Юпитера, аналога греческого Зевса и главы римского пантеона.
Это был пост, вполне достойный предполагаемого потомка богини Венеры. Кстати говоря, непременным условием его занятия был законный брак с патрицианкой (так что, возможно, причиной развода Цезаря с незнатной Коссуцией и его последующей женитьбы на патрицианке Корнелии было именно намерение стать Верховным жрецом, а не безродность или бездетность Коссуции). Должность первосвященника не давала Цезарю особой власти, но считалась весьма почетной, несравненно повышая его общественный статус, престиж и – самое главное – популярность. Хотя и была связана с целым рядом традиционных запретов и ограничений, несомненно, казавшихся герою нашего правдивого повествования (как и большинству его образованных современников, учившихся у просвещенных греков «любомудрию» и потому критически смотревших на всю римскую – как, впрочем, и на эллинскую – религиозную архаику) явно не соответствующими духу времени, устарелыми, непонятными и просто нелепыми, как дань временам седой древности. «Фламену диалису» издавна запрещалось ездить верхом, приносить клятвы, появляться на улице с непокрытой головой, притрагиваться к сырому мясу, козам, плющу, бобам и т. д. Жреческий сан – или, вернее, должность – первосвященника Юпитера настолько глубоко уходила своими корнями во тьму веков, что ни происхождение, ни смысл связанных с ее исполнением запретов и ограничений в Риме эпохи Цезаря уже не были известны никому. Так что герою настоящего правдивого повествования, знакомому с учениями греческих философов, включая, надо думать, вольнодумцев, вроде Демокрита или Эпикура, оставалось только, покидая поутру свой дом, со вздохом говорить супруге (или, может быть, из не вредившей никогда и никому предосторожности, лишь самому себе): «Что ж, пойду отдать дань этому распространенному заблуждению»…
Жертвоприношение в Древнем Риме
8. Несколько слов о римской государственной религии
Характер традиционной римской религии, как не личного, а государственного дела, выражался, в частности, в том, что ее священнослужители – жрецы – были фактически государственными чиновниками (как и все «светские» римские магистраты, не получавшими жалованья, а служившими «из чести», поскольку они происходили из состоятельных кругов верхушки римского общества). Официальный римский религиозный культ сводился, в большей или меньшей степени, к выполнению определенных, строго установленных обрядов, или ритуалов, сопровождавших всю общественную жизнь и санкционировавших, то есть освящавших, те или иные государственно-политические акты.
Следует еще раз повторить, что всякого рода божеств в Риме было множество. Были среди них боги общегосударственные, городские, домашние и сельские, хранящие леса и водоемы, скот, виноградники, плодовые сады, оливковые рощи, огороды или уничтожающие на полях сорняки и колючки. В шутку говорили, что в Риме больше богов, чем граждан. Каждый римлянин обязан был знать – в каком именно случае к какому именно богу обращать свои молитвы. «Это так же важно, – утверждал один древний писатель, – «как знать, где живет булочник или столяр, когда имеешь в нем надобность».
И потому совсем не удивительно, что в Риме существовал целый ряд регулировавших вопросы общения мира смертных людей с миром бессмертных богов, строго специализированных жреческих коллегий, со столь же четко, как в сфере городского и государственного управления, разграниченными сферами деятельности и ответственности.
Так, например, жрецы, входившие в коллегию понтификов (буквально: «строителей мостов» или «наводящих мосты», то есть, отвечающих за поддержание постоянных контактов между миром людей и миром богов; версия, что понтифики некогда отвечали за строительство мостов через реку Тибр, представляется автору настоящей книги менее вероятной), вели календарь, устанавливали и определяли «благоприятные» и «неблагоприятные» дни, разбирались в вопросах мер и весов и хранили память об исторических событиях. Их глава – Великий Понтифик (лат. Pontifex Maximus) осуществлял верховный надзор над всеми религиозными обрядами, совершаемыми в «Вечном Городе». Любопытно, что чисто языческий по происхождению титул «Великого Понтифика» по сей день носит папа римский – христианский епископ города Рима и глава Римско-католической церкви. Но это так, к слову…
Жрецы, входившие в коллегию фециалов, выполняли функцию своеобразных «священных посланцев» при общении римлян с соседними народами и государствами. Фециалы отвечали за объявление войны и заключение мира, составление и соблюдение договоров, а также за проведение связанных со всеми этими действиями религиозных церемоний. Именно фециалы, после объявления римлянами войны соседнему народу или государству, бросали через границу, с римской территории, на территорию соседа, омоченное в крови жертвенного животного священное копье. Когда, со временем, римская территория расширилась настолько, что поездка вестников войны к границе заняла бы слишком много времени, фециалы стали бросать окровавленное «копье войны» в особый священный столб, установленный перед храмом бога войны Марса в самом Городе на Тибре.
Большим влиянием и уважением пользовались в Риме так называемые гаруспики. Гаруспиком (лат. haruspеx), от «hirat» (этрусск. harus) – «кишки», «внутренности» и лат. «spеcio», (наблюдаю) именовался в Древней Этрурии, а впоследствии – в Древнем Риме жрец, гадавший по внутренностям (чаще всего – печени) жертвенных животных. Лучшими гаруспиками в Риме считались этруски, от которых и был заимствован этот вид гадания – гаруспиции, или гаруспикии. Справедливости ради, следует отметить, что не менее распространенным данный вид гадания был еще у шумеров, аккадцев (позднее – вавилонян и ассирийцев) и древних греков (о чем писал, к примеру, греческий автор Ксенофонт в своем произведении «Анабасис»). Многие греки, а не только греческие жрецы, хорошо разбирались в этих гаданиях и присутствовали при вскрытии печени. Наиболее важным жертвенным животным был черный баран, или, за отсутствием барана – овца. Все модели печени, дошедшие до нас, соответствуют размерам и формам именно этого животного. Но, помимо, печени для гаданий использовались и другие органы, а именно – сердце (только с III века до Р. Х.), легкие, толстая кишка и, возможно, селезенка, но печень, тем не менее, оставалась основным органом для прорицания. При этом дурным знаком считалось любое ненормальное строение печени, а также ее отсутствие или небольшой размер органа. Согласно сохранившейся бронзовой модели печени из Плаценции, или Плацентии (сегодняшней Пьяченцы в Северной Италии), те или иные зоны исследуемого органа находились «в ведении» того или иного божества.
