Бретёр

скачать книгу бесплатно


Понятное дело, что правоохранители немедленно организовали объезд, так что их акция не возымела должного эффекта, правда, отдельные тупицы выстраивались перед ними на машинах и бибикали. Небольшая группа ментов – те, которые поавторитетнее, – ставка главного командования, что-то решали, а потом разошлись, глядя на них. Из камер нацболов снимали уже крупным планом, они чувствовали легкий неприятный мандраж.

Все, сейчас будут брать!

Сотрудники кидаются на них, как на амбразуру, выхватывая всех подряд из их цепи; цепь уже разорвана и превратилась в клочья. Кто задержан, кто скоро будет задержан, кто кидается врассыпную. Когда два озверевших мента бросились в аккурат за Бретёром с Лешей, то они резко рванули в сторону и им удалось запрыгнуть в трамвай, менты за ними. Вот они уже бежали по кишке трамвая… потом выпрыгнули в последнюю дверь и уже неслись неведомо куда. Вроде как пронесло.

11

Они еще какое-то время прятались во дворах, пока все не рассосалось. Бретёр медитировал. Когда засыпал, он часто видел яркие, экстремально живые сны, которые никак не может увидеть обычный человек. Во сне он мог ощутить вкус, прикосновение, взмыть в небо и сражаться с джиннами. Иногда он мог чуть задремать и увидеть грезы наяву, чуть позже он узнает, что это не совсем обычный дар.

Прищурившись, он смотрел на город и видел… дымящиеся городские руины, их кривизну и неровность – все это напоминало огромный рот злой хищной старухи. Высотку уродливо перекосило, дворец – с него сошла кожа-штукатурка, а этот, после продолжительной атаки, и вовсе похож на источенный клык, какое-то могучее дикое растение проросло из всех щелей, кое-где разорвав в клочья архитектуру. Отдельные строения полыхали от огня, так что небо наполнено сиянием апокалиптического ужаса. Весь город захвачен и оккупирован их войсками.

Армейские сапоги, АК-47 и еще несколько единиц всякого мелкого оружия – они шествуют с Лешей по городу и время от времени делают несколько залпов в воздух, чтобы подогревать напряжение.

Людей немного, разбросанные тут и там маленькие группки. Кто подвергается немедленному или отсроченному насилию, в зависимости от их сиюминутных предпочтений, их охватывают приступы внезапной жестокости, которая, впрочем, ничем не мотивирована. Такое бывает у полубогов, перед которыми ползают на коленях.

Все население города в их руках. Можно делать с людьми все что угодно. Проводить геноцид или реализовывать общественные утопии самого различного толка.

На центральной площади города установлен праздничный эшафот. Здесь без разбору казнят чиновников городской администрации. Судьи в цветных мантиях – подростки лет по пятнадцать – коротко зачитывают приговор, а палач в черном, как полагается, одеянии приводит в действие исправно работающий механизм гильотины. Время от времени гильотина тупится, застревает в шее жертвы, как десертная ложечка в желе. Тогда палач вытирает пот со лба, берет здоровенный нож и дорезает голову собственноручно. Головы складируются в бочку для мусора, перевязанную красными лентами…

Все, отставить! Бретёр обнаружил у себя внутри странную склонность к насилию и испугался ее. С другой стороны, насилие – это, вне всякого сомнения, проявление жизни, сама жизнь. Брать города, брать женщину – все это насилие.

Он приоткрыл глаза. Город был никем не захвачен и жил в привычном ритме. Что касается гильотин, то ее, конечно, тоже нигде не было. Сейчас это дорогое удовольствие, и ее можно приобрести только во Франции по спецзаказу.

12

– Я в шоке, я просто в шоке! – Рыжая борода нервно расхаживал взад-вперед во время собрания, руки дрожали, а глаза искрились патологической злобой и ужасом. Женя Павленко никак не мог успокоиться.

Вчера в пьяной драке зарезали бывшего гаулейтера петербургского НБП[1 - Национал-большевистская партия (НБП), которая упоминается здесь и далее, запрещена законом 7 августа 2007 года. (Примеч. авт.)] Андрея Гребнева. Вживую Бретёр его никогда не видел, но по рассказам партийцев составил себе портрет крепкого рабочего парня с окраины, дерзкого, безбашенного и заносчивого.

«А ну-ка, все вставайте в строй! А кто не встанет – тому я лично дам в морду!» – кричал на шествии молодой фюрер в кожаной куртке и берете в стиле команданте. На собрании царила атмосфера беспросветного мрака, даже говорили вполголоса. В углу стоял его брат Сид и молчал, его жена плакала.

Когда-то в Питере было два известных гаулейтера: Андрей Гребнев и Дмитрий Жвания, они были антиподы. Первый: ярый националист, предводитель ватаги уличных штурмовиков. Второй: интеллектуал-индивидуалист, тяготеющий к анархизму и разным мелким экзотическим течениям. В свое время в Питере между их сторонниками развернулась настоящая баталия, тогда нацболы захватили крейсер «Аврора» (каждая группа отвечала за определенную часть акции). Борьба за власть, как видите, идет даже в полузапрещенной партии, где дело ну никак не касается денег, а до реальной власти в стране еще ой как далеко.

Гребнев активно нравился Лимонову и в конечном итоге выиграл, но позже стал с трудом выносим из-за наркотиков и отошел от руководства; как-то, когда Лимонов приехал проинспектировать отделение, тот сутки пролежал в соседней комнате, обдолбанный «колесами», и даже не вышел пожать руку вождю. Сейчас в Питере вождя не было, но было коллективное руководство.

Накануне Бретёр бухал в коммуналке у одного рядового старого нацбола, которого за глаза называли Угрюмый, так тот полностью выдал ему весь расклад, от партийных кличек до самых интимных сплетен. Встреча сопровождалась просмотром старых партийных фотографий. Бретёра, понятное дело, больше всего интересовала вылазка отряда Лимонова на Алтай, он до сих пор не понимал, что там на самом деле произошло. Он расспрашивал, но деликатно, чтобы не показаться каким-нибудь ментовским стукачом – ибо члены радикальной партии по понятным причинам люди довольно подозрительные. Выяснилось, что из питерских в отряде был только Сид. Угрюмый сказал, что Сид – личный друг Лимонова. «Вот это да!» – подумал Бретёр.

– Ну, понятное дело, ребята на Алтай не просто так отдыхать ездили! – резюмировал партайгеноссе.

Было ли в действительности оружие? Если да, то сколько автоматов? (Бретёр слышал по телевизору невнятную расшифровку переговоров в программе «Человек и закон: суд над призраком».) Если речь шла об отторжении территорий Северного Казахстана в пользу России, то каким образом? Что мог отряд из нескольких человек? Это же чистое безумие… Завербованный ФСБ предатель Акопян гордо утверждал, что они готовились проводить диверсии и теракты на крупных предприятиях, для чего больше года занимались промышленным шпионажем. Бретёр подумал, что правду про алтайский поход он узнает еще очень не скоро.

После перекрытия проспекта Стачек забрали почти всех, в том числе Песоцкого, у которого было с собой несколько красных нацбольских повязок. Он рассказал, что в отделении их надели полицаи и стали играть в Нюрнбергский съезд в нацистской Германии, они расхаживали взад-вперед и весело кидали зиги.

13

Бретёр шагал в колонне национал-большевиков, и у него в руке развевался огромный красный флаг с черным серпом и молотом. Их колонна двигалась в хвосте общего гигантского шествия в день годовщины Великой Октябрьской революции. Как-то глупо и нелепо, подумал он, что из-за смены календарных стилей Октябрьская революция переехала в ноябрь. Сейчас, как вы понимаете, праздничная демонстрация 7 ноября и наш герой сливаются воедино с этим бескрайним организованным потоком человеческих тел.

Сбор традиционно проходил у БКЗ «Октябрьский» под аккомпанемент советской эстрады, перемежающийся, впрочем, и с мощными песнями, обладающими сокрушительной силой.

«Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!» Под такую музыку хорошо идти на смерть или, по крайней мере, бросаться в атаку.

Он увидел своих издалека по флагам, с собой он притащил пару товарищей, чем вызвал всеобщее одобрение. Столпотворение было довольно интересным и включало множество странных персонажей в духе какого-нибудь «Сатирикона» Феллини. Царила атмосфера непревзойденного сюра. Старушка с праздничным портретом Сталина соседствовала с толстобрюхим попом, который размахивал своей церковной утварью. Задастые дядьки из КПРФ, любящие тряхнуть стариной, экипировались в свои фирменные шарфы и с видом покровительственной невозмутимости созерцали простой народ. Кого только не было. Помимо реальных организаций из обоймы левых политических сил второй столицы присутствовало неиссякаемое число виртуальных, как будто наспех сколоченных для сегодняшней даты. Пенсионеры были тесно переплетены с молодежью, а также с рабочими, алкашами, люмпенами и просто случайными людьми. Троцкисты, маоисты, анархисты, а также все прочие уже развернули свои угрожающие агрессивные знамена на всеобщее обозрение, демонстрируя если не готовность достать оружие и всех поубивать, то хотя бы затаенную злобу, которая вот-вот способна привести к непредсказуемым последствиям для сытого и спокойного общества.

«Ешь буржуев!» – отличный лозунг, не правда ли? Социальная ненависть, приправленная изрядной долей каннибализма.

Их расставили в колонну, и они одними из последних двинулись, замыкая общий поток. Они шли последними, потому что больше всего раздражали власть, а коммунисты власть не раздражали. За ними шли только анархисты с антифашистами, представляя собой крохотную толпу плохо организованной ребятни.

Во главе, естественно, шли сытые и разрешенные коммунисты, которые ничего лучше в политическом смысле не придумали, как дважды в год выходить на санкционированный карнавал. Что может быть более выгодно режиму, чем ручная, да еще и не семи пядей во лбу оппозиция?.. Тесные сношения с властью превратили коммунистическую партию в неочерносотенцев, в один из оплотов путинского полицейского режима.

Президента – в отставку!

Губернатора – в отставку!

Весело скандировала их колонна. Лозунги, дерзкие, как выстрел без предупреждения в голову, иногда прерывались краткими выступлениями представителей питерской партийной верхушки НБП.

«Мы объявляем сегодняшний день днем русского бунта!» – кричал Барт.

Далее мегафон циркулирует из рук в руки Дмитриева, Песоцкого, депутата Леонова и всех, кто имеет опыт и может внятно сформулировать свои взгляды.

Со стороны само шествие их колонны в чем-то напоминает передвижение военнопленных, потому что их со всех четырех сторон конвоируют менты различных званий и комплекции. Так власть демонстрирует, что готова задушить революцию во младенчестве.

Путин – лыжи, Магадан!

Кричалки от злобного и негодующего стиля иногда скатываются в юмор, озорной и остроумный. Тем временем Бретёр гордо несет флаг и уже обнаруживает себя посередине Невского проспекта. Из окон маленьких кафе на них вылупляются люди различного социального положения и материального достатка, их лица перекошены в гримасе явного недоумения. Слегка испуганы молодые миловидные продавщицы бутиков, их не на шутку взбудоражили красные знамена.

У самого подхода к Дворцовой площади их небольшой отряд устроил торжественную кульминацию революционного праздника. Добрая половина нацболов извлекли из-за пазухи заранее припрятанные фаера, и колонна вся залилась торжественным праздничным светом. И все это на фоне возбужденных и негодующих ментов, которые никак не могут понять, что с ними делать. То ли оставить в покое, то ли немедленно задержать и доставить в отделение, а там избить. Принимают решение не трогать.

На митинг они не пошли, оргкомитет отказался давать слово их лидерам.

Нам нужна другая Россия!

14

Родословная Бретёра была тотально небольшевистской. Прадед по матери – известный и уважаемый начальник вагоностроительных мастерских – был расстрелян революционными рабочими. По отцу и того круче. Все воевали в царской армии, начиная примерно с XVII века. Наиболее близкими были участник Кронштадтского мятежа и главштаба Дикой дивизии барона Унгерна. И еще, что приводило Бретёра в особенный восторг, он приходился прямым потомком брата самопровозглашенного Верховного правителя России адмирала Колчака. Впрочем, он всегда считал героями и белых и красных.

Мысли о съезде партии не покидали Бретёра всю неделю. Стихийное, как пламя, воображение рисовало самые величественные и яркие картины, красные партийные знамена и факельные шествия. Недавно он посмотрел документальный фильм «Триумф воли» Лени Рифеншталь, и его увлекла могучая тоталитарная эстетика.

Из конспиративных соображений на съезд было решено отправляться несколькими группами, используя различные виды транспорта. Их небольшой отряд, одна четверть партийной ячейки, должен был в ночь выехать на автобусе. Вечером он собрал вещи, нацепил охотничью цвета хаки куртку с меховым капюшоном – это потому, что стоял осатанелый холод, – и вышел из дома, чтобы пешком пойти до автобусного вокзала. Денег на предстоящее путешествие едва хватало.

Они выехали в ночь. Бретёр, Андрей Песоцкий, Барт, Женя Павленко и остальные. Среди них был какой-то парень, про которого единственное, что он знал, – это то, что тот вклеил себе в паспорт фотографию Гитлера… С Бретёром рядом сидел довольно молчаливый нацбол Олег Петров, из коротких, обрывочных фраз которого он составил для себя портрет типичного молодого парня из необустроенной семьи. Олег учился в ПТУ на повара. Денег с собой у него было еще меньше, чем у нашего героя.

– Выехали из Питера! – сказал Бретёр маме по телефону.

Мама часто волновалась за него, но никогда не стремилась его контролировать.

– Ты что, совсем мудак?! – Перед ним возникла рыжая борода. Павленко смотрел на него яростными, осуждающими глазами.

– Все нормально. Его же не прослушивают! – крикнул Барт.

Они уносились прочь из города в Москву. Казалось, вся милиция должна быть озабочена только ими и должна бросить все силы, чтобы их поймать. Они, конечно, переоценивали свое значение на тот момент.

Вдоль дороги располагались самые мрачные и таинственные архитектурные сооружения, заброшенные заводы, цеха и кабаки. Вскоре город растворился и место домов заняли жиденькие разнокалиберные деревья. А потом наступила темнота. Самое приятное в ночной дороге – глубоко за полночь выйти где-нибудь на остановке и заказать горячего черного, как русская зимняя ночь, чая у бедняков-торговцев; как только выходишь из автобуса, они сразу набрасываются на тебя, как стая голубей на зерно.

Бретёр включил в плеере свою любимую песню. Она начиналась так:

Я сам себе и небо и луна,
Го-олая довольная луна,
До-олгая дорога,
Да и то не моя.

За мно-ою зажигали города,
Глупые чужие города,
Та-ам меня любили,
Только это не я…

Он закрыл глаза и вспомнил момент из детства. Ему шесть лет, папа забирает его из школы, и они выходят из метро «Горьковская». Прямо в саду, на траве, а точнее, на грязи, потому что весна и травы пока нет, играют уличные музыканты.

Рок-группа имеет двух солистов, маленького и длинного. Маленький, с черной шевелюрой на голове, экзальтированно завывает высоким, чуть картавым голосом. На нем зеленая растянутая и разорванная футболка. Длинный, фронтмен, похожий на циркового клоуна, облаченный в сплошь увешанный орденами и брошками черный пиджак, танцует как сумасшедший посередине огромной грязной лужи, так что брызги летят во все стороны прямо на прохожих. Их слушают всего с десяток зевак. Маленький Бретёр был околдован этой музыкой, и они остались слушать концерт до конца. Тогда он впервые заплакал от счастья.

Текст песни «Дорога» группы «АукцЫон» написан бессознательно, но Бретёр видел его смысл для себя таким: человек одинок и заброшен в этот полный призраков и иллюзий мир, и сам он суть такой же призрак. Потому глупо цепляться за что-либо тут. А лучше, удивляясь и очаровываясь, лететь, как во сне, в поисках новых страстей и приключений.

15

Когда радикалы различных калибров и направлений вдруг соединяются в одной оппозиционной партии, то какой власти это может понравиться? Никакой. Такая политическая организация обречена на вечную борьбу, на гонения и тюрьмы, и так до полной разгромной победы над врагом. Ее ждет революция или смерть! Своей кипучей энергией и личным примером Лимонов навсегда привил партии такой воинственный и наступательный дух.

Если Лимонов по типу был кшатрием, то второй отец-основатель Национал-большевистской партии, Александр Дугин, был явный брахман и походил на бородатого волшебника-медиума. Философ-эрудит, он популяризировал идеи интеллектуального фашизма и правых религиозных мыслителей-традиционалистов, таких как Рене Генон и Юлиус Эвола, он открыл для России геополитику и евразийство. Благодаря своему исключительному кругозору этот неисправимый романтик воистину стал первооткрывателем многих духовных тайн.

Что общего между писателем-радикалом и ультраконсервативным философом? Конечно, вера в имперское могущество России и фундаментальная ненависть к Западу. Именно поэтому в качестве партийного праздника Дня русской нации была избрана дата 5 апреля – годовщина Ледового побоища, первой сокрушительной победы России над Западом. Для того времени противостоящий войскам Александра Невского Тевтонский орден был своеобразным аналогом сегодняшнего НАТО.

НБП имела довольно синкретичную идеологию, но при этом вполне здравую и живую. Она соединила в себе социализм и национализм, анархизм и консервативную революцию. Получалось так, что внутри страны, для своих граждан, партия была левой: боролась за права бедных, гражданские и политические свободы. А снаружи, для врагов, партия была правой и выступала за агрессивную внешнюю политику.

Идеология не была жестко сформулирована раз и навсегда и оставляла возможность каждому, абсолютно каждому активисту и сочувствующему поделиться своими собственными мыслями. Газета «Лимонка» стала самым свободным политическим изданием за всю историю страны, в ней помимо анализа актуальных политических событий публиковались и сложные мировоззренческие статьи про Мао Цзэдуна, «Красные бригады», Карлоса Шакала и Чарльза Мэнсона, в ней печатали первые юношеские стихи и обсуждали фильм «Прирожденные убийцы».

В рядах партии свободно уживались между собой начитанные студенты и парни с рабочих окраин, простые работяги и интеллигенты, скинхеды и панки. Последние массово вступали в организацию благодаря третьему отцу-основателю, Егору Летову. Вечный борец с режимом и подпольщик, лидер группы «Гражданская оборона», играющей то грязный панк, то гаражный рок и наркотический психодел, обладал непререкаемым авторитетом в глазах огромной армии своих фанатов по всей стране.

НБП стала действовать стремительно и начала с решения не внутренних проблем, но внешних. Партия активно поддерживала русских в странах СНГ, привлекала широкую общественность к их проблемам, стремилась мобилизовать и организовать их, чтобы те наконец-то нашли в себе силу и храбрость снова, вместе со своими территориями, вернуться в одно мощное большое государство.

Именно нацболы первыми стали открыто говорить о необходимости и неизбежности присоединения Крыма к России. Чтобы сказать об этом во всеуслышание, пятнадцать активистов захватили башню матросского клуба в Севастополе и вывесили растяжку:

Севастополь – русский город!

То есть они были экстремально правы уже тогда, когда это еще не было мейнстримом. За свои убеждения им впервые пришлось отстрадать в тюрьме.

Однако больше всего на постсоветском пространстве русских притесняли не на Украине, но в Прибалтике. Здесь была болевая точка и столкновения были наиболее ожесточенными. Потому, когда нацбол Сергей Соловей вместе с товарищами мирно захватил башню Святого Петра в Риге, чтобы привлечь к этой проблеме побольше внимания, их, как особо опасных преступников, задержал антитеррор. Кстати, до этого еще один будущий участник акции, Илья Шамазов, нелегально пересекающий границу, умудрился выпрыгнуть из поезда на скорости семьдесят пять километров в час. Жизнь нацболов стала походить на настоящий приключенческий боевик в международном масштабе.

Самое настоящее кино началось на Алтае. Оттуда, по мнению следователей, сам Эдуард Лимонов со своими ближайшими подельниками планировал совершить вооруженное вторжение в Казахстан, чтобы присоединить впоследствии к России исконно наши территории с построенными казаками городами и преобладанием русских. Но вместо того чтобы благому делу поспособствовать – оно бы обогатило государство новыми плодородными землями и увеличило население, – спецслужбы, напротив, его пресекли и захватили группу Лимонова, когда она была еще на территории России. Со стороны это выглядело как вопиющий акт предательства.

Храбро воюя на передовой на всех внешних фронтах, партия была вынуждена открыть второй фронт. Внутренний. Против режима. Чтобы привлечь внимание к той или иной общественно значимой проблеме, партия устраивала нечто дерзкое, провокационное, порой выходившее за границы административного права. Ей удавалось делать мощные и радикальные акции прямого действия, находясь при этом в рамках закона. Иначе бы с ней расправились мгновенно.

Они могли закидать яйцами Никиту Михалкова за то, что тот публично поддержал режим Назарбаева, который, по их мнению, был антироссийским. Могли вломиться на либеральную конференцию с криком:

Завершим реформы так:

Сталин! Берия! ГУЛАГ!

Могли кинуть яйцо в генсека НАТО или облить майонезом председателя Центризбиркома Вешнякова. Понятное дело, что власть не собиралась ни регистрировать НБП, ни уж тем паче допускать до выборов в Государственную думу.

Долгие годы нацболы вынужденно держали круговую оборону. Но вскоре и у них стали появляться союзники.

16

Москва в пять утра с трудом выносима. Мерзлые пустынные улицы разворачивают перед тобой свое столичное убожество, недалекое соединение барского стиля с угрюмым советским классицизмом. Москва, ей-Богу, так же несуразна, как дачный поселок для новых русских – один дом пошлее другого, и вся эта пошлость никак не упорядочена. По улицам в дичайшем количестве циркулируют сотрудники милиции. «Здесь что, всегда так или все они нас ждут?» – подумал он. Впрочем, тут же отбросил эту мысль.

Первое, что они сделали с утра, – зашли в самое дешевое кафе и выпили водки, чтобы не промерзнуть. С селедкой на закуску. Что может быть лучше? Это было такое утонченное, изысканное удовольствие для особых русских сибаритов.

Их небольшой отряд передвигался все дальше от центра на периферию Москвы на новом, теперь уже городском автобусе. В дороге он ни разу не сомкнул глаз и был зверски измотан. Но ради любых приключений, как известно, следует отказаться от комфортной жизни.

– Нацболы из Питера приехали!

Они постучались в один из добротно обустроенных подвалов. Это бункер – московский штаб НБП. Им открыла компания крепких провинциальных ребят, пожала руки и запустила внутрь. Подвал был довольно вместительным и состоял из нескольких больших комнат. Общая приемная, кабинет руководства, кухня и другие помещения без конкретного, определенного предназначения. Была даже настоящая казарма!

Везде кипела работа. Рано утром штаб полузапрещенной организации работал в таком нечеловеческом темпе, как будто сегодня в полдень намечено восстание. Взад-вперед расхаживали люди, целые потоки людей с разных городов, раздавались поручения и приказы. Симпатичная девушка с обложки «Лимонки» занесла их фамилии в свой крохотный блокнот, и они счастливо отправились спать на нары.

17

Весь следующий день они провели в бункере. Бункер – это и ночлежка, и Мюнстерская коммуна, и община первых христиан катакомбного периода. В душном мрачном подвале царила атмосфера серьезной духовной борьбы.

Вставай, проклятьем заклейменный!

Так взывал с плаката на стене салютующий гигантский Фантомас.

Нацбольское изобразительное искусство имело свой неповторимый стиль, ловко соединяя в себе элементы соцреализма с имперским урбанизмом и поп-артом, здоровенные постеры в исполнении художников нацболов Лебедева-Фронтова и Беляева-Гинтовта звучали воинственно и агрессивно.

Первая ночь на нарах далась Бретёру не лучше ночи в автобусе, заснуть было невозможно. Рядом с ним лежал пьяный Олег, который своим чудовищным храпом терроризировал всю казарму. Храп звучал как трубный зов перед построением войск. Бретёр бесцеремонно будил его каждые пять минут, но храп всякий раз возобновлялся.

Ночью, где-то в три, когда все, кроме него, спали, один шибко пьяный поднял бучу. Вмиг подоспела группа нацболов оперативного реагирования, скрутила его и выставила на улицу в снег.

Они провели в бункере весь следующий день. Такое впечатление, что они перенеслись в коммунистическую утопию будущего. Ты ешь, спишь, читаешь, разносишь газеты – любое твое действие коллективно, ты больше не наедине с самим собой, ты часть партии.

Я, воин НБП,
Приветствую новый день.
И в этот час единения партии
Я со своими братьями
Чувствую мощную силу
Всех братьев партии,
Где бы они сейчас ни находились.
Пусть моя кровь
Вольется в кровь партии,