скачать книгу бесплатно
Варе опять стало не по себе. Странное происшествие становилось жутковатой реальностью и было теперь связано с ее лучшей подругой…
Варя нерешительно тронула дверь бухгалтерии, потом подергала за ручку. Дверь, конечно, была заперта. Она еще немного потопталась там, хмуря брови и покусывая нижнюю губу, но никаких конструктивных идей в голову не пришло. Вынув телефон, она набрала номер Иды. Недоступна… Да и бесполезно звонить, ничего Ида ей не скажет. Пошлет подальше…
Ладно, сейчас нужно идти домой, где ее ждет голодный и невыгулянный Персик. А все это непонятное и страшноватое пока отложим.
«Я подумаю об этом завтра», – сказала она себе, как Скарлетт О’Хара. И для верности добавила русский вариант: «Утро вечера мудренее».
В маршрутке было пусто, и Варя спокойно заняла свое любимое место – второе справа у окна. Автобус быстро покатил по загородному шоссе, в открытые окна задувал теплый ветер, пахнувший пылью и подвядшей травой. Только сейчас Варя почувствовала, как устала за этот сумасшедший день. Она закрыла глаза и почти задремала, а когда очнулась, автобус уже катил по городу.
Народу в автобусе прибавлялось, и Варя оказалась плотно прижатой к стенке плюхнувшимся рядом потным толстяком. Чтобы не дышать запахом пива и лука, Варя отвернулась и стала неотрывно смотреть в окно.
Автобус тем временем застрял в пробке и, судя по всему, надолго. Сначала Варя занервничала, но потом ее отвлекло зрелище, разворачивающееся за окном. Там было на что посмотреть.
Автобус встал прямо напротив ресторана «Кедр». Это был лучший ресторан в городе, с помпезной вывеской, с искусственными растениями у входа, по вечерам расцвеченный иллюминацией, как новогодняя елка. Внутри тоже все было круто, Варя один раз была там, когда в их институте проходила конференция по современным проблемам биологии, и она помогала организовывать банкет для гостей.
Сейчас перед рестораном толпились нарядно одетые люди. Мужчины в черных костюмах, белоснежных рубашках и бабочках, женщины в открытых вечерних платьях. У многих в руках были цветы. Внутрь ресторана почему-то никто не заходил.
Со стороны перекрестка медленно выплыл белый, нелепо длинный свадебный лимузин, сопровождаемый еще несколькими машинами, и причалил около расступившихся нарядных людей, которые зашумели и замахали руками и букетами. Стало понятно – гости ждали новобрачных.
Из лимузина выпрыгнул водитель, суетливо обежал вокруг и открыл дверцу. Высокий, осанистый, почему-то показавшийся Варе знакомым жених в черном костюме вышел и помог выйти ослепительно белоснежной невесте. Гости загомонили еще сильнее и окружили молодоженов плотным кольцом.
Визжащая стайка подружек невесты накинулась на пару с поцелуями. Если невесту целовали чисто символически, едва припадая щекой к щеке и чмокая воздух, то в жениха впивались всерьез, нарочно пятная помадой.
Развеселившиеся девицы не замечали, что их выдумка не доставляет удовольствия новобрачным. Испомаженный жених, похожий теперь на клоуна, глядел волком и нервно шарил по карманам, но в свадебный костюм, видимо, забыли положить платок. Невеста, полуотвернувшись, раздраженно теребила букет.
Одна женщина постарше из толпы гостей подошла к жениху и протянула ему пачку бумажных платков, сама стала помогать ему вытирать лицо. Варя хмыкнула – вот уж тесен мир. Это была та самая тетка в капроновой шляпе, которая сегодня утром в автобусе свалилась на Сливкова.
Девицы, по-прежнему галдя, толпились вокруг пары, мужчины, стоя в сторонке, посмеивались. Варя подумала, как по-разному воспринимается брак мужчинами и женщинами. Женщины ликуют, как будто празднуя победу, в поведении мужчин сквозит легкая горечь поражения.
Варя вдруг вспомнила своего соседа, деда Илью. Дед Илья дружил с Вариной бабушкой Варварой Георгиевной Иваницкой. Они часами беседовали на лавочке у подъезда, и дед частенько был зван на чай, на пироги, а когда Варя с бабушкой купили видеоплеер, то и «на старый фильм». После бабушкиной смерти дед Илья опекал Варю. Помогал в хозяйстве, чинил краны и вбивал гвозди в панельные стены, а после гостевания в деревне у родни привозил Варе, в зависимости от сезона, то пучки огородной зелени, то банку малины, то кедровые орешки и сушеные грибы.
В последнее время дед заладил:
– Взамуж тебе, Варька, надо. Мужика хорошего найтить, чтоб работящий, а не какой-нибудь сунька-вынька. Годков-то тебе уж порядком, останешься, не дай бог, в перестарках, так и будешь всю жизнь выть, как лайка-вайка.
Поначалу Варя пропускала мимо ушей дедовы советы, хотя сравнение с воющей лайкой ее слегка обижало, но дед все твердил:
– Так и провоешь всю жизнь, как лайка-вайка, взамуж надо выходить…
Варя так и пребывала в уверенности, что несчастная участь старой девы связана у деда с образом грустной воющей собачки, пока однажды дед не сказал:
– Опять вчерась выла, как лайка-вайка: «Вернись, Саша, вернись, Саша!» Взамуж надо выйтить, тут тебе и будет Саша.
Тут только до Вари докатило, что деду слышно через стенку, как она распевает под душем любимую бабушкину песню «Ах вернисаж, ах вернисаж!».
Вспомнив дедовы наставления, Варя неприлично громко хрюкнула, и потная туша рядом с ней вдруг активизировалась. Больно ткнув Варю локтем, исторгая луково-пивные миазмы, мужик загрохотал, тыча пальцем в окно:
– Слышь, ё!.. Исклевали мужика, козы! Вам, козам, только попадись, ё!.. Про-о-пал теперь, козлина! …! …! …!
– Перестаньте выражаться! – взвизгнула сидящая позади женщина. – Вы в общественном транспорте! Умейте себя вести!
Варин сосед всей тушей развернулся назад.
– Слышь, ты, общественница! Я таких как ты …!..!..! – в последовавшем монологе печатными были только местоимения. Варя подумала, что вот такой-то вот мат и называется отборным. Сжавшись, она сидела, боясь шелохнуться и привлечь к себе внимание виртуоза. Все остальные пассажиры тоже примолкли и даже слегка ссутулились, придавленные великим и могучим разговорным русским.
К счастью, пробка рассосалась, автобус тронулся и довольно резво покатил дальше. Через пару остановок Варин сосед встал и триумфально пронес к выходу свой пивной живот среди расступающихся пассажиров. Когда он вышел, раздался общий вздох облегчения.
– Время Хама, – печально сказала пожилая женщина на первом сиденье.
– А, брось, – не согласился сидящий рядом старик. – Такие были, есть и будут во все времена.
– Нет, нет! – горячо возразила женщина, – Наше время – это время Торжествующего Хама! Вы только посмотрите, что делается на телевидении, в газетах, загляните в интернет! Везде пошлость, нецензурщина…
Продолжения дискуссии Варя не слышала. Следующая остановка была ее.
Вечером, сто раз прокрутив в голове события злосчастного дня, Варя решила начать новую жизнь. Она не будет больше читать запоем детективы и любовные романы Барбары Картленд и Джейн Остин. Никакой романтики! Только научная литература. Она посвятит себя науке, и тогда посмотрим… Когда ей будут вручать Нобелевскую премию, Плохиш и Милый Дедушка будут сидеть у телевизоров, и с их отвисших челюстей потечет завистливая слюна.
Она не позволит больше Плохишу разводить ее на разговоры «за жизнь». И вообще больше никому не позволит лезть себе в душу, а потом предательски высмеивать… Она станет другой. Вежлива, приветлива, но холодна и самодостаточна – таков будет отныне ее стиль.
Во исполнение новой жизненной программы Варя решила сегодня не «листать книжки ночь-полночь», а лечь пораньше, чтобы завтра опять не проспать.
Но заснуть не удавалось. В голову лезли мысли об Иде, о нечаянно подслушанном странном разговоре, и на душе у Вари заскребли кошки. Все-таки было в том разговоре что-то такое… зловещее. Если Ида попала в беду, Варин долг ей помочь. Но как? Во-первых, Ида, активно участвуя в Вариной личной жизни, категорически не терпела вмешательства в свою. Во-вторых, Варя чувствовала, что не сможет заставить себя подойти к Иде, заговорить с ней. Слишком велика была обида. «Уродка… достала…» – Эти слова до сих пор причиняли жгучую боль, выедали душу. Сама она никогда бы не позволила себе таких слов, как бы ни была раздражена.
Однако она тут же вспомнила, как кричала на Борьку Плохинского. А не была ли она излишне резкой? Господи, и не вспомнишь теперь, что орала. И чего взбеленилась! Но в памяти тут же всплыла ехидная Борькина ухмылка и гадкий смешок Светочки, снова всколыхнулась обида.
Обиднее всего, что Борька высмеивал ее именно вместе со Светочкой, которую сам же в грош не ставил.
Светочка была типичной «силиконовой блондинкой» со всеми атрибутами гламурной красоты: волосами до попы, «высотными» шпильками и губами «дональддак». Ее естественной средой обитания могли бы стать конкурсы красоты, модельные агентства, подиумы и фотостудии. Но на свою беду Светочка родилась в семье университетского доцента с династическими замашками. Папа категорически запретил Светочке мечтать о фэшн-бизнесе, «поступил» ее в университет и «доучил» до диплома.
На преддипломную практику в их институт Светочка пришла с университетской кафедры ихтиологии, где под руководством папы делала курсовые работы. А следом за ней, передаваемые из уст в уста, пришли анекдоты.
Эти анекдоты, хохоча, рассказывал Варе не кто иной, как Борька Плохинский.
Говорили, что Светочка вела эксперименты с икрой осетровых рыб. На чашках Петри, в которые помещались икринки, она, помимо обычной нумерации, часто писала слово «спор», а когда ее спрашивали, что сие означает, простодушно отвечала: «Спортилась». Еще рассказывали, что реактивы Светочка использовала в оригинальных, ею самой изобретенных дозировках: «щепотка малая» и «щепотка большая».
Варя смеялась, но анекдотам не верила. Ну не может человек, оканчивающий университет, быть таким безграмотным! Борька хохотал: «Не веришь? Да Светочка типичная tabula rasa, «чистая доска»! Только в случае Светочки это такая доска, на которой невозможно ничего написать. Она навсегда такой и останется». И правильно! Каждому свое. Тело есть – ума не надо!
И вот с этой самой «доской» Борька насмехался над Варей, наплевав на их приятельство и задушевные беседы «под чаек». Наверное, волосы до попы и утиные губы важнее любых дружеских отношений.
Какие же все мужики сволочи! Нет, никаких теперь душевных разговоров с Борькой! И ни с кем другим тоже. Теперь все будет иначе.
Мысли пошли по кругу, и Варя поняла, что не уснет. Она встала, накинула халат и пошла на кухню. Где-то у нее была баночка меда, привезенная дедом Ильей «со свояковой пасеки». Она слышала, что мед помогает при бессоннице.
С чашкой чая и липким бутербродом на блюдце Варя вернулась в комнату и включила телевизор. Бдительный Персик поднялся со своей подстилки и сопроводил Варю сначала на кухню, а потом обратно. Усевшись напротив нее, он требовательно гавкнул.
Варя вздохнула. Персик требовал свою долю медового бутерброда. Варя, зачитывавшаяся в детстве Стивенсоном, называла это «доля Билли Бонса».
Когда два года назад Варя и бабушка приобрели Персика, он был смешным голенастым щенком с веселым хохолком над глазами. Фокстерьерчика звали пышно – Сэр Персиваль. Варя и бабушка, посмеявшись, перекрестили щеночка в Персика. Персик сразу же признал бабушку вожаком их маленькой стаи, а за второе место стал упорно бороться с Варей. Когда бабушки не стало, Персик решил, что теперь главный в доме он, и стал настойчиво приучать Варю жить по своим правилам.
Прибирая Варю «к лапам», Персик прибегал к разнообразным средствам. Сначала, чтобы добиться желаемого, он вилял хвостом, улыбался и нежно ворковал. Если не получалось – лаял, рычал и требовательно топал лапами. Если и «силовые методы» не помогали, в ход шло последнее средство. Персик садился на попу, так что задние лапки смешно торчали в стороны и, сгорбившись, опускал мордочку до земли, сразу делаясь невыносимо несчастным. В такие моменты казалось, что он горестно размышляет о тяжкой участи собаки, попавшей в руки злобных, безжалостных людей. Торчащие задние лапки и треугольные ушки тряслись, сгорбленная спинка была такой душераздирающе скорбной, что Варя сразу сдавалась, ведь после смерти бабушки Персик был единственным родным и нежно любимым существом. Словом, Персик всегда получал все, чего хотел.
Чаще всего это была «доля Билли Бонса». Варя просто обязана была делить с Персиком каждый кусок, который ела сама. Она прекрасно понимала, что это неправильно, что нельзя во всем потакать собаке, но устоять перед Персиком чаще всего не могла.
Получив кусок липкого бутерброда, Персик брезгливо съел его и отправился спать. Хлеб с медом был пустяковой, не собачьей едой, но поступаться принципами Персик не желал.
Допив чай, Варя сидела перед телевизором, тупо уставившись в экран. С экрана какой-то чиновник о чем-то вещал – Варя не вникала в смысл, только иногда вылавливала словесные «перлы», вроде: «Это налаживало на нас дополнительные трудности» или «Наши ряды полнеют» и хихикала. Да, судя по комплекции выступающего, их ряды действительно полнели.
От «своякового» меда Варю начало клонить в сон. Надо было встать, выключить телевизор и перебраться в постель, под одеяло, но не хотелось шевелиться. Варя дремала с открытыми глазами под мирное бормотание телевизора.
Красноречивый чиновник исчез с экрана. Начались вечерние новости. Варя поуютнее устроилась в кресле, лениво вслушиваясь в голос дикторши.
…Так, жители микрорайона Тополиные Горки протестуют против сноса старинного особняка, в котором, по преданию, когда-то останавливалась княгиня Трубецкая по пути на каторгу к мужу-декабристу. Молодцы, пусть протестуют. Она тоже бы протестовала, а то скоро весь город застроят коробками, и он потеряет свое неповторимое лицо.
…В районе Ящуновых болот опять пропали двое грибников. И что людей тянет туда? Эти болота – зловещее место. Рассказывали, что здесь жила когда-то ведьма Ящуна, которую односельчане утопили в болоте за какие-то козни. Перед смертью Ящуна прокляла род людской и с тех пор мстит людям, заманивая и утягивая в трясину тех, кто оказывается поблизости от болот. В это лето там потерялось уже два человека, и вот опять…
Вдруг голос дикторши стал громче и тревожнее. Она взволнованно зачитывала чрезвычайное сообщение: известный в городе предприниматель, спонсор и благотворитель Феликс Михайлович Гримайло внезапно и скоропостижно скончался, причем на собственной свадьбе.
На экране появился портрет покойного, и Варя сразу узнала его. Это был тот самый жених, которого она видела сегодня у ресторана «Кедр» из окна автобуса. Вот почему он показался ей знакомым, его лицо смотрело с рекламных плакатов, расклеенных по всему городу – Гримайло собирался баллотироваться в мэры Тайгинска.
Далее пошли кадры репортажа с места события. Банкетный зал, столы, ломящиеся от яств, испуганные гости и сам покойник, лежащий на банкетке. Камера оператора настырно лезла в мертвое лицо.
Сон мигом слетел с Вари. Это лицо, которое она несколько часов назад видела живым, испачканным помадой, раздосадованным, комичным, теперь было неузнаваемо ужасным. И ужаснее всего было то, что покойник улыбался. Его мертвая улыбка была неописуемо страшна. Она была нечеловеческая, злобная, словно сам дьявол растягивал уголки губ покойника и беззвучно и мерзко смеялся над теми, кто остался жить.
Варя трясущейся рукой схватила пульт и, с трудом нащупав нужную кнопку, выключила телевизор. Потом плюхнулась в постель и долго не могла уснуть. Жуткая мертвая улыбка плавала перед глазами.
2
Под утро Варе приснился кошмарный сон. Как будто они с Юрием Сливковым вышли из автобуса, а тот вдруг погнался за ними. Варя и Сливков убегали, ноги вязли в чем-то, и Варя стала отставать. Сливков вырвался вперед, Варя поняла, что автобус сейчас нагонит ее, и произойдет что-то страшное. Ужас сковал ее, ноги не шли, сердце бешено колотилось. Но автобус почему-то обогнал ее и помчался за Сливковым. Сливков бежал, оборачивался к Варе и кричал: «Хи, Иваницкая!.. Хи-и!.. Хи-и!..» Автобус и Сливков удалялись, превращаясь в точки, а назойливое «хи-и-и» все звучало и на грани сна и яви превратилось в звонок будильника.
После этого сна Варя явилась на работу с жуткой головной болью. Не помог ни аспирин, ни чай с лимоном. Поэтому Варю все раздражало. Вой центрифуги был невыносим, подсветка микроскопа больно била по глазам. Борька, сидя за своим столом, назойливо звякал пробирками и противно тряс ногой, а Светочка отвратительно, на всю лабораторию воняла приторным парфюмом и мятной жвачкой. К тому же Варя все решала и не могла решить трудную задачу. Завтра была пятница, последний день перед отпуском. Нужно было получить зарплату и отпускные, а в бухгалтерии не было никого, кроме Иды. Каким образом получить деньги, не заставляя Иду видеть, слышать, обонять и осязать себя, Варя не знала.
Из-за головной боли в глазах стоял туман, смотреть в микроскоп было трудно, и Варя никак не могла ввести микроэлектрод в клетку листа валлиснерии. Она пробовала и так и сяк, меняла электроды, передвигала лист, терла глаза.
Наконец удалось. Самописец резко пошел вправо, отмечая скачок потенциала. Теперь можно было отвлечься на полчаса, пока кривая не выйдет на плато. Варя решила пойти попить кофе.
Светочка накрывала стол для чая, чайник уже кипел. Борька брякнул на стол пакет пряников.
– Чайку, Варвара, – примирительно позвал он.
Но Варя отказалась. Не потому, что злилась на Борьку, нет, не злилась, она вообще не умела долго злиться. Просто сидеть сейчас рядом с благоухающей Светочкой было невыносимо.
– Нет, я схожу кофейку попью, – ответила она. – Голова жутко болит, может, от кофе полегчает.
Кафетерий за углом был пуст. Скучающая буфетчица зарядила кофеварку и выдала Варе чашку горячего кофе и не первой свежести песочное пирожное. Денежный запас в Варином кошельке заметно подтаял. Как же получить деньги, вновь задумалась она.
От горячего кофе головная боль и правда немного стихла, и это подвигло Варю на решительный поступок. Сейчас она пойдет в бухгалтерию и спокойно – вот именно спокойно и с достоинством – напомнит Иде, что завтра она работает последний день, и ей надлежит, да-да, именно надлежит начислить и выдать зарплату и отпускные. В конце концов, дружить или не дружить с уродкой Варей – Идино личное дело, а выдать Варе зарплату – ее служебная обязанность…
У дверей бухгалтерии стоял Вадим Геннадьевич Зольников, заведующий лабораторией генетики. С озабоченным видом он дергал ручку двери, явно запертой. Увидев Варю, он шагнул к ней.
– Вы не знаете, куда у нас подевалась Ида Витальевна? – спросил он.
Обычно Зольников называл ее Варенькой и та-а-ак на нее смотрел… Ну нет, положим, не «та-а-ак», а просто очень по-доброму и всегда с улыбкой. Но сейчас тон его был сухим и даже слегка злым.
– Не знаю, – ответила Варя, удивленная такой переменой. – Она мне самой нужна.
– Безобразие, – пробормотал Зольников и пошел прочь. Варя растерянно смотрела ему вслед.
Вадим Геннадьевич Зольников был бывший Идин «друг», сиречь любовник. И если Варя никогда не понимала увлечения Иды Сливковым, то Вадим Геннадьевич нравился ей чрезвычайно. Он был мужественно красив, умен, обаятелен и даже чуточку похож на Фокса Малдера. Зольников заведовал самой большой в институте лабораторией. Он появился в институте два года назад, когда неожиданно умер старый заведующий лабораторией генетики. Новый заведующий уволил почти всех старых сотрудников и привел с собой новый штат.
Сейчас лаборатория генетики занимала целый этаж в институте, а ее сотрудники, подобно небожителям, редко снисходили до простого институтского народа и между собой разговаривали преимущественно о грантах и зарубежных поездках.
Роман между Зольниковым и Идой возник почти сразу после появления Вадима Геннадьевича в институте, хотя это многих удивило – ведь Ида была простой бухгалтершей. Зольников был не ее поля ягодой. Но Иду это мало смущало, в этом мире все ягодные поля были ее.
Зольников, судя по всему, имел в отношении Иды серьезные намерения. Он уговаривал Иду поступить в университет, на платное отделение экономфака, намеревался оплатить ее обучение, а после окончания устроить на престижную должность в одном из банков. Варя думала, что этот союз навсегда, что Ида наконец-то нашла человека, достойного того, чтобы вручить ему себя. И полной неожиданностью для нее стало, когда по институту поползли слухи про Иду и Сливкова. Променять Зольникова на неудержимого бабника Сливкова! Никогда Варе этого не понять. «Тесто», видите ли! А кроме «теста» что? Есть о чем с ним поговорить? Жизнь ведь не из одного секса состоит. Но разговаривать с Идой на эту тему, разбираться в ее сложных отношениях с обоими любовниками и высказывать свое мнение по этому поводу было совершенно бесполезно. Варино мнение Иду никогда не интересовало.
И вот теперь у Иды нет ни Зольникова, ни Сливкова. И самой ее нет. И что-то непонятное с ней происходит. И непонятно, кто выдаст Варе зарплату.
Варя вытащила телефон и набрала Идин номер. Послушала сначала длинные гудки, потом сообщение о том, что «абонент не отвечает», вздохнула и засунула телефон обратно в сумку.
Потом вернулась в лабораторию. Борька Плохинский и Светочка давно кончили чаевничать. Кривая на Варином самописце давно выползла на плато. Надо было работать.
День покатился своим чередом. Варя включала и выключала освещение, меняла растворы, омывающие лист, делала пометки на ленте самописца. Борька оставил в покое свои пробирки и теперь набирал что-то на компьютере. Светочка в резиновых перчатках мыла колбы.
Телефон зазвонил так резко, что все трое вздрогнули. Светочка стянула с руки перчатку и взяла трубку.
– Ал-ле, – нежным голосом пропела она. Варя и Борька смотрели на нее, ожидая, кого из них позовут к телефону. Но Светочка слушала молча, и лицо ее бледнело и странно менялось. Испуганно расширились глаза, приоткрылся рот.
– Ой! – сказала она, отстраняя от уха замолкшую трубку. – Ой что случилось! Ой! Юрий Юрич умер! Ой!..
– Какой Юрий Юрич? – недоуменно спросил Борька.
– Сливков Юрий Юрич! – заплакала Светочка.
– Юрка?! – ахнул Борька. – Не может быть! Я ж его вчера только видел. Пиво с ним пили, в «Какашке». Отчего умер? Это кто вообще звонил?
– Это Ниночка звонила, секретарша, – рыдала Светочка. – Сказала, что скоропостижно. Сказала, чтобы мы деньги собрали. На венок.
Варя и Борька поняли, что все правда. Ниночка Нагель, секретарь директора, была девушкой серьезной и строгой. Она не могла устроить глупый розыгрыш.
Варя вспомнила свой сегодняшний сон. Отчего-то ей стало зябко и страшно.
В понедельник хоронили Юрия Сливкова. Конференц-зал института был наполнен тихой траурной музыкой и приглушенными рыданиями женщин. Войдя в зал, Варя поискала глазами Иду, но той нигде не было видно. За два прошедших выходных дня Варя пробовала дозвониться ей раз сто, но безуспешно. А вчера она даже сбегала к Иде домой и долго стучала в запертую дверь. Она очень беспокоилась и надеялась, что на похоронах-то Ида точно будет, но и здесь ее не было…
Варя не хотела смотреть на покойника и встала подальше, но входящие люди постепенно оттесняли ее ближе к гробу. В какой-то момент она подняла глаза и все-таки взглянула на умершего.
По спине у Вари поползли ледяные мурашки, стало страшно. Она вздрогнула и невольно подалась назад, наступив кому-то на ногу и автоматически извинившись. Несколько мгновений она не могла оторвать взгляда от лица Сливкова, потом отвернулась и стала проталкиваться к выходу. Скорее, скорее отсюда. Потому что на лице Сливкова, каменно застывшем, белом, стояла та же самая жуткая улыбка, какую она уже видела на лице умершего «жениха». Два таких разных в жизни лица превратились в одинаковые маски – это было так явно, так отчетливо, так непонятно и жутко…
Кто-то тронул Варю за руку, и она, опять резко вздрогнув, обернулась. Это была Ольга Тимофеевна, главный бухгалтер, она манила Варю за собой к выходу. Они тихонько вышли.
