скачать книгу бесплатно
Парикмахер смеется:
– Конечно, без проблем. Вы едете обратно в Америку?
Мужчина закатывает глаза:
– Нет, я не еду в Америку, я не еду в отпуск, и я не собираюсь никого встречать в аэропорту. Я просто собираюсь улететь. Подальше. Отсюда. Вы, ирландцы, задаете много вопросов.
– Разве?.. – Парикмахер накрывает американцу плечи и показывает на него ножницами. – Попались!
– Да, – отвечает тот сквозь стиснутые зубы. – Вот уж действительно.
Я громко хихикаю, и он сразу же поворачивается ко мне. Он выглядит немного смущенным. Может быть, мы действительно знакомы. Может, он работает с Конором. Может, мы вместе учились в школе. Или в колледже. Возможно, он тоже занимается недвижимостью, и я с ним работала. Нет, ведь он американец. Может быть, я показывала ему дом. Может, он известный человек, и я не должна была его разглядывать. Я смущаюсь и быстро отвожу взгляд.
Мой парикмахер заворачивает меня в черную пелерину, и я еще раз украдкой смотрю в зеркало на мужчину в соседнем кресле. Он смотрит на меня. Я смотрю в сторону, а затем снова на него. Он отводит глаза. И наш теннисный матч взглядов продолжается все время нашего пребывания в парикмахерской.
– Так что вы хотите, сударыня?
– Состричь все, – говорю я, пытаясь не смотреть на свое отражение. Однако холодные руки касаются моих пылающих щек, поднимая мою голову, и меня заставляют посмотреть себе в лицо. Есть что-то лишающее воли в том, что тебя заставляют смотреть на саму себя, когда ты не хочешь себя разглядывать, боясь увидеть что-то кровоточащее и реальное, от чего не можешь убежать. Ты можешь лгать себе, но когда ты смотришь себе в лицо, что ж, ты знаешь, что лжешь. Со мной не все в порядке. Я не скрываю этого от себя, и эта правда смотрит мне в лицо. У меня впалые щеки, большие черные круги под глазами, обведенными красными дужками век. Это следы ночных слез, и глаза от них все еще горят. Однако при всем при этом я выгляжу… собой. Несмотря на огромную перемену в жизни, я выгляжу как раньше. Уставшая, но узнаваемая. Не знаю, что я ожидала увидеть. Полностью изменившуюся женщину, при взгляде на которую людям сразу станет понятно, что она прошла через тяжелое испытание? А вот что говорит мне зеркало: никто ни о чем не догадается, просто взглянув на меня. Никогда нельзя узнать о человеке все, просто посмотрев на него.
Мой рост пять футов пять дюймов, волосы средней длины ложатся на плечи. Их цвет – что-то среднее между русым и каштановым. Я человек середины. Не толстая, но и не тощая, делаю зарядку два раза в день, немного бегаю, немного гуляю, немного плаваю. Ничего чрезмерного, ничего недостаточного. Ни на чем не помешана, ни к чему не пристрастилась. Меня нельзя назвать общительной, но и стеснительной тоже нельзя, во мне есть оба эти качества, проявляющиеся в зависимости от моего настроения и от событий вокруг. Я никогда ни к чему не прикладываю больше усилий, чем требуется, и получаю удовольствие от большинства вещей, которые делаю. Нечасто скучаю и редко жалуюсь. Когда я пью, то пьянею, но никогда не отключаюсь и не мучаюсь похмельем. Мне нравится моя работа, но я не люблю ее. Я симпатичная, не сногсшибательная, не уродина; не жду слишком многого, потому глубоко не разочаровываюсь. Редко бываю сильно возбуждена, но и полностью спокойна тоже, однако многое меня интересует. Я нормальная. Ничего захватывающего. Я смотрю в зеркало и вижу этого среднестатистического человека. Немного уставшего, немного грустного, но не разваливающегося на части. Смотрю на мужчину рядом с собой и вижу то же самое.
– Простите? – Парикмахер прерывает мои размышления. – Вы хотите состричь всё? Вы уверены? У вас такие здоровые волосы. – Он перебирает их пальцами. – Это ваш натуральный цвет?
– Да, обычно я его немного оттеняла, но перестала из-за… – Я чуть не говорю «ребенка». Мои глаза наполняются слезами, и я смотрю вниз, но он думает, что я киваю на свой живот, спрятанный под пелериной.
– Из-за чего перестали? – спрашивает он.
Я продолжаю смотреть вниз и вожу по полу ногой. Старый трюк с шарканьем. Не могу придумать, что бы ему сказать, и делаю вид, что не слышу вопроса.
– Вы сказали, что прекратили из-за чего-то.
– Мм… да. – Не плачь. Не плачь. Если ты начнешь сейчас, то не остановишься никогда. – Да я не знаю… – бормочу я и наклоняюсь, будто мне необходимо порыться в стоящей на полу сумке. Это пройдет, это пройдет. Когда-нибудь, Джойс, все это пройдет. – Я перестала, чтобы не портить волосы химикатами.
– Хорошо, вот как это будет выглядеть. – Он собирает мои волосы сзади. – А что, если мы сделаем прическу, как у Мэг Райан во «Французском поцелуе»? – Он вытягивает пряди во все стороны, и я выгляжу так, будто засунула пальцы в розетку. – Получается очень сексуально, волосы растрепаны, словно вы только что встали с постели. Или мы можем сделать так. – Он еще немного возится с моей головой.
– А мы не можем ускорить процесс? Меня тоже на улице ждет такси. – Я смотрю в окно. Папа болтает с водителем. Они оба смеются, и я немного расслабляюсь.
– Ну что ж… Но это нельзя делать на скорую руку. У вас такие густые волосы…
– Ничего страшного. Я разрешаю вам спешить. Просто отрежьте их все. – Я снова смотрю на такси.
– Дорогая, мы же должны оставить несколько дюймов. – Он опять поворачивает мое лицо к зеркалу. – Мы же не хотим сделать из вас Сигурни Уивер из «Чужого», правда? Мы сделаем вам челку набок, очень утонченно, очень модно. Я считаю, вам это пойдет, подчеркнет высокие скулы. Что вы об этом думаете?
Мне наплевать на мои скулы. Я хочу состричь всё.
– Почему бы нам попросту не сделать вот так? – Я беру у него ножницы, отрезаю свой хвост, а затем протягиваю ему и то и другое.
Он ахает. Хотя больше это напоминает писк.
При виде моего парикмахера, в руке которого зажаты длинные ножницы и десять дюймов волос, у американца отпадает челюсть. Он поворачивается к своему парикмахеру и хватает ножницы до того, как тот успевает отрезать следующую прядь.
– Не надо, – показывает он в мою сторону, – делать этого со мной!
Парикмахер с хвостом вздыхает и закатывает глаза:
– Конечно нет, сэр.
Американец снова начинает чесать левую руку:
– Наверное, меня кто-то укусил. – Он пытается отвернуть рукав рубашки, и я наклоняюсь в кресле, стараясь взглянуть на его руку.
– Пожалуйста, сидите спокойно.
– Пожалуйста, сидите спокойно.
Парикмахеры говорят в унисон. Потом смотрят друг на друга и смеются.
– Что-то смешное сегодня в воздухе, – замечает один из них, и мы с американцем смотрим друг на друга. Действительно, смешное.
– Сэр, пожалуйста, смотрите в зеркало.
Американец отворачивается.
Мой парикмахер кладет палец мне под подбородок и в очередной раз поворачивает мое лицо к зеркалу. Он протягивает мне мой хвост:
– Сувенир.
– Мне это не нужно.
Я отказываюсь брать у него свои волосы. Каждый дюйм этих волос связан с тем, чего теперь нет. С мыслями, стремлениями, надеждами, желаниями, которых больше не существует. Я хочу начать сначала. С новыми волосами.
Он начал придавать прическе форму, и я смотрю, как медленно опускается на пол каждая отрезанная прядь. Голове становится легче.
Волосы, которые выросли в тот день, когда мы купили кроватку. Чик.
Волосы, которые выросли в тот день, когда мы выбирали краску для детской, бутылочки, слюнявчики и распашонки. Все куплено слишком рано, но мы были так рады… Чик.
Волосы, которые выросли в тот день, когда мы выбрали имена. Чик.
Волосы, которые выросли в тот день, когда мы рассказали друзьям и близким. Чик.
День первого УЗИ. День, когда я узнала, что беременна. День, когда был зачат мой ребенок. Чик. Чик. Чик.
Более болезненные свежие воспоминания еще какое-то время останутся в корнях. Мне придется подождать, пока волосы вырастут, чтобы избавиться и от них тоже, и тогда все следы исчезнут, и я буду жить дальше.
Я подхожу к кассе, когда американец платит за свою стрижку.
– Вам идет, – говорит он, рассматривая меня.
Смущаясь, я пытаюсь заправить за ухо волосы, но их нет. Я чувствую себя легче – легкомысленной, радостной до головокружения.
– Вам тоже.
– Спасибо.
Он открывает мне дверь.
– Спасибо. – Я выхожу на улицу.
– Вы слишком уж вежливы, – говорит он мне.
– Спасибо, – улыбаюсь я. – Вы тоже.
– Спасибо, – кивает он.
Мы смеемся. Разглядываем ожидающие нас такси, будто стоящие в очереди, а потом с любопытством опять смотрим друг на друга. Он странно улыбается.
– Первое такси или второе? – спрашивает он.
– Мне?
Он кивает.
– Мой водитель болтает без умолку.
Я изучаю оба такси, вижу, как во втором папа наклоняется вперед и разговаривает с водителем.
– Первое. Мой папа болтает без умолку.
Он переводит взгляд на второе такси, где папа теперь прижимает лицо к стеклу и с недоумением рассматривает меня.
– Значит, второе такси, – говорит американец и, пока идет к своему, два раза оборачивается.
– Эй! – протестую я, зачарованно глядя на него.
Я подплываю к своему такси, и мы одновременно захлопываем двери. Водитель и папа смотрят на меня так, как будто увидели привидение.
– Что? – Мое сердце бешено колотится. – Что случилось? Рассказывайте.
– Твои волосы! – с чувством произносит папа, на его лице написан ужас. – Ты похожа на мальчика.
Глава восьмая
Чем ближе такси подъезжает к моему дому в Фисборо, тем сильнее затягивается узел у меня в животе.
– Занятно, что тот мужчина тоже попросил таксиста дождаться его, правда, Грейси?
– Джойс. Да, занятно, – отвечаю я, нервно покачивая ногой.
– Люди теперь так делают, когда стригутся?
– Как делают, папа?
– Оставляют такси дожидаться их.
– Я не знаю.
Он пересаживается на край сиденья и наклоняется ближе к водителю:
– Я говорю, Джек, люди, что, так теперь делают, когда идут к цирюльнику?
– Как так?
– Они просят таксистов дожидаться их на улице?
– Меня никогда раньше не просили, – вежливо объясняет водитель.
Папа удовлетворенно откидывается на сиденье:
– Так я и думал, Грейси.
– Меня зовут Джойс, – огрызаюсь я.
– Джойс. Это совпадение. А ты знаешь, что говорят о совпадениях?
– Ага.
Мы доезжаем до моей улицы, и желудок у меня переворачивается.
– Что совпадений не существует, – заканчивает папа, хотя я уже сказала «да». – Конечно нет, – говорит он самому себе. – Не существует. Вон идет Патрик, – машет он. – Надеюсь, он не будет махать в ответ. – Папа смотрит на своего друга из клуба по понедельникам, который опирается обеими руками на ходунки. – И Дэвид со своей собакой. – Он снова машет, хотя Дэвид останавливается, чтобы дать собаке покакать, и смотрит в другую сторону.
У меня складывается ощущение, что в такси папа чувствует себя довольно важной персоной. Он редко на нем ездит, так как это слишком дорого, а во все места, куда ему нужно, он может добраться пешком или немного проехать на автобусе.
– Дом, милый дом, – объявляет он. – Сколько я тебе должен, Джек? – Он снова наклоняется вперед. Достает из кармана две банкноты по пять евро.
– Боюсь, должен вас огорчить… двадцать евро, пожалуйста.
– Сколько? – Папа в ужасе поднимает глаза.
– Папа, я заплачу, убери свои деньги. – Я даю водителю двадцать пять евро и говорю, чтобы он оставил сдачу себе. Папа смотрит на меня так, как будто я только что взяла у него кружку пива и вылила его в канаву.
Мы с Конором живем в Фисборо в таунхаусе из красного кирпича с тех самых пор, как поженились десять лет назад. Эти дома были построены в сороковые, и мы годами вкладывали деньги в модернизацию своего жилища. Наконец дом стал таким, каким мы хотели, то есть он был таким до этой недели. Черная изгородь окружает маленький палисадник перед домом – царство розовых кустов, посаженных моей матерью. Папа живет в двух улицах от нас, точно в таком же доме, я в нем выросла, и, хотя мы никогда не перестаем расти, когда я оказываюсь там, то снова возвращаюсь в свою молодость.
Входная дверь моего дома открывается в тот момент, когда такси отъезжает. Фрэн, папина соседка, улыбается мне, стоя на пороге. Она странно смотрит на нас, избегая встречаться со мной взглядом. Мне придется к этому привыкнуть.
– Ой, твои волосы! – восклицает она, но спохватывается. – Прости, дорогая, я собиралась уйти до вашего приезда. – Она широко распахивает дверь и вывозит за собой клетчатую сумку на колесах. На ее правой руке резиновая перчатка.
Папа заметно нервничает и отводит глаза.
