banner banner banner
Записки штрафника. Млечный Путь
Записки штрафника. Млечный Путь
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Записки штрафника. Млечный Путь

скачать книгу бесплатно


Судя по поведению собравшихся солдат и сержантов, его ждали. Кто посмелее, пытался проявить такт вежливости, подойти поздороваться, а кто в сторонке приветствовал кивком головы. К этому времени в расположение поднялся старлей, с повязкой на рукаве «Дежурный по части».

– Да, – подумал Салман, – основательно подготовились. И ему не нравились эти сюрпризы. Прозвучала команда «смирно» от дневального на «тумбочке» и ответ – «Вольно», – от старлея. Старлей обратился к Салману:

– Вас ожидает замполит части, майор Крамаренко. Идите и доложите о Вашем прибытии!

– Так Вы уже доложили ведь, мне зачем туда ходить? – парировал «Организм».

– Выполняйте приказ, товарищ солдат! – потребовал властно усатый старлей.

– Ладно, – подумал Салман, – ёжики так ёжики… в «родных» стенах старлей голос круче подаёт. Он пришел в штаб, расположенный в метрах тридцати от казармы, вошёл вовнутрь, где его встретил сержант с повязкой «дежурный по штабу», Салман прошел мимо него, не удостоив того и взглядом, тот и вовсе обрадовался, видимо, но захотел подсказать:

– Направо по коридору и в конце дверь слева.

– Не жуй сопли, салага, – бросил ему в ответ «Организм». Кабинет замполита и его расположение было Салману знакомо. Тот кабинет при его службе и дежурств по штабу, (несмотря на малый срок службы в армии, Салману доверяли это дежурство) занимал в то время майор Русов, родом из Киева. Он во время следствия по его делу хлопотал, но, увы. И Русов уже, как полгода перевелся в другой военный округ из Дальнего Востока. Салман, подходя к двери, где была прибита бронзовая табличка с надписью «зам. полит. части», остановился и осмотрелся. Поправил шапку, ремень, шинель, застегнулся как положено и постучался…

– «Войдите», – услышал Салман за дверью металлически-ржавый, охрипший голос. Он вошёл.

– Товарищ майор, рядовой Тасаев прибыл из дисциплинарного батальона номер десять для прохождения воинской службы – прикладывая руку к головному убору, Салман ощутил, как его рука отдернулась назад. За полтора года в дисбате, никто: ни дисбатовский офицер, ни сержант, ни прапорщик не смог заставить его отдать им воинскую честь, прикладывая руку к виску. В Дисбате честь отдавали только уже сломленные осужденные, а таких, как он на более тысяча осуждённых было всего пару десяток. Салман сдержал себя в руках, понимая, что он в другом месте, и нужно поскорее отделаться от этого назойливого замполита.

Майор сквозь очки внимательно осматривал «Организм». Очень чистая новая солдатская шинель, в общем неожиданно чистый, опрятный солдат. Майор ожидал увидеть полную противоположность – грязного, замызганного, запуганного, сломленного дисбатовца, а перед майором стоял Коллос. Наконец он опомнился и сказал:

– «Вольно»! А далее сразу – мечом, саблей, шашкой, пушкой, устрашением, напором – начал майор:

– Тасаев! Я хочу Вас предупредить, что Вы должны забыть все ваши дисбатовские «ржавости», которые будут нарушать воинскую дисциплину. Мы будем категорически пресекать Ваши всяческие действия, разлагающие воинский устав внутренней, строевой, боевой службы и дисциплины нашей части. Мы не позволим Вам разливать «гной» на нашу строжайшую дисциплину воинской повинности! В свое время Вы пытались это сделать, до моего прихода в эту часть на службу. Так вот, я хочу предупредить Вас, что за малейшее неповиновение и нарушение, я отправлю Вас назад или куда подальше валить лес. Вам всё понятно, или у Вас есть ко мне вопросы? Если нет, то идите в казарму, там Вас ждут, чтобы со всеми вместе протрубить отбой на сон.

– К Вам, товарищ майор, у меня не будет никогда никаких вопросов. Я к гнилым болванам не обращаюсь…

– Как Вы смеете со мной так говорить, да я Вас… тебя, солдат сейчас отправлю на гауптвахту, я отдам тебя… Вас… трибунал…, под суд…, – майор вскочил, и с пеной у рта, бегая вокруг стола туда-сюда продолжал:

– Да Вы мерзавец… Я Вас… Я тебя…

– Вы мне лично ничего не сделаете, сядьте и не гоните тихоокеанскую волну, сидя на не предназначенном для себя стуле. Вам не место в советской армии, а тем более быть замполитом части Вы не достойны. И если Вы остались сегодня, лишив Ваше семейство своего общества, чтобы предупредить, напугать, устрашить меня, то в свою очередь должен сказать Вам, что именно такие как Вы разлагают армию и воинскую дисциплину. В моих жилах течет кровь, а не гной. Это от Вас несёт гноем! – Салман развернулся, открыл дверь и вышел, хлопнув ею так, что она чуть не вылетела с петель.

Услышав шум, ему навстречу выскочил дежурный по штабу сержант. Но, заметив несущуюся на себя лавину гнева, ринулся в сторону. Вернувшись в казарму, Тасаев крикнул:

– Дневальный, эй на тумбочке, ко мне!

Дневальный тут же подскочил, бросив свою тумбочку.

– Что надо? – запинаясь спросил дневальный.

– Найди каптерщика, скажи ему, что я велел, чтобы выделил вон на ту нижнюю кровать у окна в дальнем углу, чистый матрас, белье и всё необходимое для гигиены. И скажи, чтобы кровать второго яруса убрал над моей кроватью. А сейчас принеси мне ключи от душевой, (бани – душевые, работали только по субботам) но это уже не волновало Салмана.

– Хорошо, мы всё сделаем, но ключ, душ, взводный… дежурный…

– Скажешь я велел! Бегом!

Он помылся в душе на первом этаже, поднялся, а в расположении казармы уже не было никого. Всех повели на вечернюю прогулку с музыкой, где с улицы с плаца доносились слова из песни «Серая шинель» – согревает лааасково, сееерая шинель…

Салман разделся, лёг спать, не дожидаясь вечерней поверки. В армии каждый день перед отбоем проводят вечернюю поверку – перекличку, и расход людей по нарядам, по караульной службе и т. д. Перед сном он думал и понимал, почему сегодня затянули время отбоя – хотят приструнить, заровнять, показать кто есть кто, при всех, привзводно, приротно, батарейно и т.д…

IV

А потом все изнутри захватили неожиданные воспоминания о Родине, будто совсем рядом чувствовался волшебный запах ее лесов и чистых рек. Думал о родителях, братьях и сестрах, о светлом доме, где всегда так вкусно пахло чеченской едой. Салман и не заметил, как уснул в объятиях памяти и не услышал, как все вернулись с вечерней, т.е. уже с ночной прогулки, и как все разошлись по бытовым и туалетным комнатам на пять минут, чтобы приготовиться после поверки ко сну…

Через некоторое время, дневальный громко подал команду:

– Всем строиться на вечернюю поверку! Все, повзводно, по отделениям выстроились по центральному проходу казармы. Дежурный по роте сержант подал команду:

– Равняйсь! Смирно! Равнение на середину! И приложив руку к виску, строевым шагом пошел к стоявшему по середине старшему лейтенанту для того, чтобы доложить о построении на поверку, держа в одной руке журнал с данными личного состава.

– Товарищ старший лейтенант! Личный состав на вечернюю поверку построен. Дежурный по роте сержант Молчанов! Взводный, не давая команды – «Вольно»! прошёлся перед строем, и сказал обращаясь к сержанту:

– Почему я не вижу прибывшего с Дисбата рядового Тасаева?

– Товарищ старший лейтенант, рядовой Тасаев отпросился спать, с жалобой на усталость и головные боли – соврал сержант офицеру.

– Поднять и поставить в строй, немедленно! – приказал офицер, сам отходя в сторонку, в сторону тумбочки дневального.

– Есть! – ответил сержант и поплелся в глубь расположения казармы, где уже давно спал Тасаев. Сержант растолкал Тасаева и сказал обращаясь по имени:

– Салман, пожалуйста, он не успокоится, встань в строй, а то он заставит всех стоять, чтобы на тебя это воздействовало!

– Передай ему, что я сплю, – отворачиваясь на другой бок, ответил Салман сержанту. Сержант, подойдя к офицеру доложил:

– Он не встаёт, он болен…

– Поднять и привести его в мою канцелярию, – повысив тон на сержанта, офицер пошел в сторону своей канцелярии, которая находилась на том же этаже за тумбочкой дневального. Сержант вернулся ни с чем. Тогда из канцелярии выскочил разъяренный старлей и, громко стуча каблуками хромовых сапог, пошел искать Тасаева в дальний угол расположения. Подойдя к кровати, офицер сбросил с Тасаева одеяло, и громко скомандовал:

– Встать! Подъём!

«Организм» приподнялся, поднял с пола одеяло, и накрылся им вновь.

– Рядовой Тасаев! – приложив руку к виску и головному убору – шапке, продолжал офицер, уже отдавая официальный приказ, – я приказываю Вам подняться и встать в строй! «Организм» не подавал признаков жизни. Следующий приказ гласил:

– Рядовой Тасаев! Я приказываю Вам перед всем личным составом подняться и пройти за мной в канцелярию. В противном случае, я вынужден буду подать на Вас рапорт в Военную прокуратуру за неподчинение приказу дежурного офицера по воинской части, – номер такой-то, при присутствии всего личного состава. К Вам будет применена мера пресечения прямо сейчас, и Вы будете сопровождены на гарнизонную гауптвахту или в дисбатовскую гауптвахту. Через три минуты я вынужден буду снарядить конвой по вашей доставке туда! – отчеканив угрозы, офицер быстро удалился в канцелярию.

Строй стоял и «кипел» в шёпоте. Салман повернулся на спину, забросил руки за голову и стал размышлять о том, как ему всё это осточертело и как же теперь было плевать ему на всё, пусть сажают…

Подошёл сержант Молчанов и стал уговаривать Салмана:

– Пойми, они с замполитом что-то задумали, не ломай себе жизнь. Хотя бы дождись нормально завтрашнего дня. Приедут офицеры, приедет командир части, твой друг старшина батареи прапорщик Крылов – он про тебя много рассказывал, какой ты. У тебя здесь в части больше друзей, чем врагов. Ты и так много испытал и пережил. Мы с моим другом младшим сержантом, в увольнительные дни, случайно в портовском клубе «Маяк» встретились с сержантами Дисбата, которые нам рассказывали про тебя, когда мы спросили знают ли они тебя. Мы, вернувшись в часть, рассказывали про тебя многим из нашей части. И офицеры, встречались дисбатовские с нашими, в гарнизонном доме офицеров, и им про тебя много известно. Здесь про тебя такое говорят. Этот старлей, и замполит недавно в нашей части, а замполит вообще не кадровый офицер, он попал в армию из парткома, какого-то гражданского хозяйства по блату, чтобы сделать в Северном регионе выслугу лет, здесь год за полтора идёт, плюс надбавки. Идём, зайди к нему, отпросись спать, или встань в строй, я быстро закончу перекличку. Салман встал, одел солдатские тапки на босу ногу, как был в одних трусах, так и пошел перед строем в канцелярию.

Строй замер, «кипение» шептаний затихло. Дневальный у тумбочки провалился за тумбу с грохотом, когда он подходил к двери канцелярии. Салман резко дёрнул дверь от себя, она не поддалась, потом на себя, и он вошёл, как в «баню», и тут же услышал топот солдатских сапог за дверью. Строй сломался и подался к двери канцелярии.

Сидевший за своим рабочим столом офицер подскочил и, заикаясь, вымолвил:

– Рядовой Тасаев, немедленно привести себя в порядок, наденьте на себя форму одежды и войдите заново надлежащим образом, иначе я Вас выкину с кабинета!!!!

– Вы меня разбудили и позвали в канцелярию, я пришел, но вы не говорили мне о форме одежды абсолютно ничего.

– Я сейчас выброшу Вас отсюда…

– Никуда Вы меня отсюда не выбросите, а если попытаетесь, это будет последняя попытка в Вашей жизни вообще что-либо сделать… И вообще, летёха, запомни, меня пугать – без зубов остаться.

Офицер потянулся к кобуре, где находился его табельный пистолет…

– Брось, летёха, играть в Фантомаса, пуганый уже. Ты не успеешь его достать, как вылетишь в окно со второго этажа. Я выйду сам, но в строй становиться не стану, и не собираюсь вставать, хоть вся эта часть, вооружившись набросится на меня. Сегодня мне нужно отдохнуть и подумать, будешь ли ты моим непосредственным командиром, я за эти два общих года много отдал армии, и всё что будут дальше с меня требовать, я буду рассматривать – хочу я, или не хочу я! Учти, летёха, я не собираюсь наравне со всеми летать перед тобой и другими на карачках. И потом, твоя первая ошибка, по прибытии меня с Дисбата, ты должен был подстраховаться, чтобы я обязан был выполнять твои и замполита прокачки. Меня не поставили на учёт этой части, я не поставлен на довольствие, и ужином у вас не кормился. Ведь, когда мы прибыли, начальника штаба не было в штабе, он уехал домой со всеми отдыхать, а без него, и его учёта меня в личный состав части не зачислили, я здесь ещё на правах гостя или чужака. Меня с Дисбата вывели с довольства и сняли с учёта, но здесь я ещё как бы не числюсь, чтобы по твоей и замполита прихоти, перед вами прогибаться. И ещё, совет, хочешь не потерять остаток авторитета офицера и командира, не пытайся меня ломать! Вернись в Дисбат и спроси, там спроси, можно ли меня сломать!? Ты меня пугаешь гарнизонной кичей – гауптвахтой, дисбатовской кичей – гауптвахтой, запомни, матросы, солдаты, сержанты, прапорщики и офицеры младшего состава, попадая на кичу с суточными арестами, за пару дней кровью мочились. А я там полтора года отбыл, когда ваши за два три дня превращались в дерьмо. Не смешите чертей, пугая меня гауптвахтами или пистолетом. Для случая подними мой архив здесь, по сдаче экзаменов боевой и политической подготовки за четыре месяца моей службы. Там найдешь и мишени, в которых я стрелял до Дисбата на стрельбах, и с пистолета, и с автомата, пулемёта и даже с пушки.

Насчет пушки, конечно, Тасаев соврал. Он ни разу не стрелял с пушки, не успел, посадили. Но для пущей уверенности приплел и ее. Хотя он и знал все системы пушек, стоящих на вооружении береговой охраны порта, начиная от былой сорокапятки, и современными – сто двадцатки, сотки, сто пятьдесят двух миллиметровки, и т. д.

Напоследок, развернувшись, Тасаев равнодушно бросил

– Удачного дежурства, старлей!

Салман не стал резко открывать дверь, чтобы не ударить ею по лицам солдат, которые, как он понял, столпившись, прилипли к двери, слушая происходящее в канцелярии. Да и старлей об этом не мог не знать. Салман предварительно, пару раз дёрнув за ручку, открыл дверь, за которой уже успели расступиться любопытные лица десяток солдат.

Он прошел мимо, не глядя ни на кого, дошел до солдатской кровати и плюхнулся, утопая в ее пружинной сетке. Офицер позвал к себе сержанта, приказал провести без него поверку, и вышел на улицу служить и дальше Родине…

А Салман провалился в глубокий сон. Тасаев сорвал подлый экзамен на прочность, который хотели ему устроить здесь. Что это было – дисбатовский опыт или врожденная сила воли? Скорее второе… Просто этой ночью Тасаев снова доказал, что управлять им не сможет никто, какие бы звезды не сверкали на его погонах.

Глава 2. «Организм»

I

В казармах погас свет. Но сон среди солдат не шел. Громкое возвращение дисбатовца в часть не могло никого оставить равнодушным. Салман проснулся до подъёма личного состава части. Он стал готовиться ко встрече с командиром части, который должен прибыть перед утренним разводом личного состава части. Он умылся, побрился, почистил зубы – всё как полагается в соблюдении личной гигиены и опрятности солдата. Разбудил каптерщика, чтобы тот выдал ему его парадную форму одежды, которую он не видел со дня суда военным трибуналом, уже полтора года. Его личный комплект парадного кителя висел в гардеробном шкафу, аккуратно завуалированной белой простыней…

– Даже пылинка не села, – подхватил каптерщик Тиллаев, таджик по национальности, – прапорщик Крылов, всегда говорил, чтобы я следил за твоей формой.

Прапорщик Крылов занимал должность старшины батареи, и по совместительству был ответственным по хозяйственной части. Он был единственным человеком в этой части, кто остался здесь со дня ее образования. Крылов был одним из первых, кого призвали служить в эту часть. После срочной службы он остался на сверхсрочную службу, прошел успешно школу прапорщиков и продолжал служить по сей день, уже как восемнадцать лет. Когда на суд Салмана приезжали его мама и старший брат, прапорщик пригласил их жить к себе на квартиру, на то время их пребывания до окончания суда и их возвращения домой, а сам оставался ночевать в части. И таким образом, семья Тасаевых сблизилась с семьёй Крылова, у которого ещё были жена и двое детей – сын и дочь.

Крылов пару раз приезжал на свидание в Дисбат к Салману и привозил гостинцы, которые присылала ему мама с Родины. Они с Салманом ладили и до суда. Прапорщик так и хлопотал, чтобы Тасаев служил под его началом каптерщиком, но, а сам Тасаев, отказывался, решив, что ему это не подходит. Он хотел быть водителем какой-нибудь военной машины или стать заместителем командира взвода на должность сержанта. Прапорщик Крылов находился на лучшем счету командования части, так как он являлся бесценным хозяйственником и ветераном части.

Салман отказался идти на завтрак. Он ждал, пока приедут из военного жилого городка офицеры и прапорщики, чтобы сначала встретиться с Крыловым, а потом и с командиром части. Тасаев погладил свою парадную форму одежды, начистил до блеска сапоги, начесал шинель, в общем привел себя в порядок. В это время вернулся с завтрака каптерщик, который принес Тасаеву хлеб, масло, какао со сгущенным молоком. Он, конечно, преднамеренно отказался от этого угощения, зная, что возможно ему пригодится эта «необъявленная голодовка». Уж очень многому научила Салмана эта суровая школа Дисбата. И здесь ведь всегда нужно быть начеку. От замполита можно было ожидать чего угодно, а за старлея и не так уж он переживал. Несломленный Дисбатом, он никогда не прогнется и здесь. А что подобную цель ставят, Салман убедился еще вчерашним вечером. Он пристальным взглядом окинул себя в зеркале.

Возможно, этим утром он последний раз надел на себя эту парадную форму. Совершенно не исключается то, что сегодня на него будут поданы два рапорта на имя военного дознавателя – особиста, который всегда находился при части и, как голодный зверь, рыскал в поисках дела на кого-нибудь из инакомыслящих. В любом случае Тасаев был готов к самому печальному исходу. Напугать его уже ничем не напугаешь. А как можно наказать человека, из сердца которого выжгли страх?

II

С утра личный состав занимался обычным уже и привычным распорядком дня воинской службы, быта и деятельности. С утреннего подъёма – туалет, физзарядка, умывание, утренний осмотр, приготовление на завтрак, после завтрака пять минут перекура, двадцать минут строевой подготовки, а дальше построением на развод к прибытию командира, офицеров и прапорщиков. Когда Салман гладил форму, в бытовую комнату заглянул дежурный по части. Их взгляды встретились, но они не обмолвились ни одним словом друг с другом. Офицер ушел, захлопнув дверь. Салман быстро оделся и пошел к окну с выходом на штаб и плац.

Через КПП въехал знакомый вчерашний автобус. К этому времени солдаты и сержанты выстроились на плацу в том месте, где обычно проводился утренний развод. Офицеры, уже по накатанному действию, пристроились с правого фланга к личному составу из числа солдат и сержантов, зная, что через пару минут через КПП въедет командирский УАЗ с командиром части в салоне. Салман наблюдал с окна. Он начал узнавать многих офицеров и прапорщиков из его прошлой совместной службы. Вот и прапорщик Крылов суетится, видимо, ищет в строю Тасаева. Он горячо что-то обсуждает с дежурным по части, часто поглядывая на окна казармы, куда у него не было времени подняться. Салман видит, как Крылов идет в сторону вчерашнего майора замполита и пытается отвести его в сторону, о чем-то эмоционально ему рассказывая. Но тот решительно поднимает обе руки и отмахивается от прапорщика, тот в свою очередь грозится ему кулаком.

В это время открываются ворота КПП и въезжает командирская машина. Водитель круто разворачивает машину, правой дверью командира в сторону строя личного состава. Выскакивает, открывает дверь, отдавая воинскую честь. Из кабины выходит подполковник Прокопенко, который занимает должность полковника – командира данной части. Дежурный по части, прикладывая руку к виску командует громко, обращаясь к строю:

– Чааасть Равняйсь! Чааасть Смирно! Равнение на середину! Круто разворачивается и строевым маршем направляется в сторону командира части, который уже остановился на том обычном месте, где он встречает доклад, стоя по стойке смирно с приложенной к виску рукой.

Дежурный марширует до определенной дистанции, а потом останавливается и во весь голос докладывает:

– Товарищ полковник! Личный состав части построен на утренний развод. За время Вашего отсутствия не произошло никаких чрезвычайных происшествий. Расход личного состава – караул 12 человек, наряд восемь человек, госпиталь четыре человека, санчасть ноль, гауптвахта ноль, самовольное оставление части ноль, в командировке семь человек, в отпуске восемь, прикомандированных два… Дежурный по части старший лейтенант Шелупанов! – и, отойдя в сторону, поворачивается лицом к строю. Раздался громкий голос командира:

– Здравствуйте, товарищи!

– Здравие желаю, товарищ – прогремел в ответ строй.

Салман спустился на первый этаж в Ленинскую комнату, не желая дальше наблюдать за разводом, так как начнется утренний проход строевым маршем перед командиром всего личного состава один круг по плацу и круг с песней. Потом разнарядки и т. п.

Дневальный на тумбочке был уже предупрежден Салманом, где его найти, когда придёт старшина. Он присел за первый стол в комнате Ленина. Осенила мысль написать домой письмо, но ни ручки, ни листка бумаги, годной для письма, он не обнаружил. Тасаев вышел в коридор, подумал закурить, но решил не дымить в помещении, а выйти нельзя – его увидят с плаца, там уже песню орут. Запасный выход с тыльной стороны помещения закрыт, можно ключ у дневального забрать.

– Нет. Пойду наверх – решил Салман.

Поднялся, вошёл в центральный проход напротив дневального на «тумбочке». Заметив его, дневальный в страхе или от растерянности проорал:

– Смирно!

Эту команду дневальный обязан подавать вне зависимости, есть ли кто в казарме кроме него или нет, но в том случае, если входит в казарму или выходит из казармы офицер или прапорщик. Салман подумал, молодец, так и будет с этих пор, когда он будет входить или выходить, вне зависимости от того будут ли офицеры или прапорщики находиться в казарме, кроме командира части. Тут уж, нельзя прыгать выше «хозяина», хозяин должен быть один, на то он и командир части, а править «балом» может тот, кто на это имеет силу воли, – решил он. Он не желал себе такой участи, но обстоятельства сами вынуждали его идти против «тихоокеанской волны», ёжики- пыжики Дальний Восток, не тот Восток мудрости…

III

Он курил в бытовой комнате, сидя на огромном гладильном столе, предназначенном для солдатского пользования с несколькими утюгами. Тишину нарушил дневальный

– Вас ищет прапорщик, ждёт в каптерке… Салман вскочил, вручил не затушенную сигарету дневальному и быстро пошел к каптерке и буквально ворвался вовнутрь:

– Здравие желаю, Николай Борисович! – Тасаев бросился в распростертые объятия старшины. Старшине было сорок два года. По выслуге лет до пенсии оставалось лишь рукой подать.

– Мужчина, красавец, джигит, молодца, рад! Рад безмерно, ой да молодца, дай-ка я рассмотрю тебя! Возмужал! Ну молодчина, мужик, джигит – Николай Борисович вновь и вновь обнимал Салмана, похлопывая его по спине, плечам, голове, в грудь. И тут же резко, оттолкнув от себя Тасаева, вскрикнул:

– Ты что, «сукин» ты сын натворил? Как ты мог…

– Эээээ, стоп-стоп старшина, без «суки», так не годится… Ёжики, пыжики…

– Ааа, понял, понял, ты же у нас гордый джигит! Гордый! А как мне теперь смотреть в глаза твоей матери, твоему брату? А? Ну как? Не успел ты переступить порог части, как ты набросился на этого замполита, мать его етить… Ты что натворил? Я его не смог остановить! Единственное, что я смог сделать, это доложить командиру, пока тот не успел побежать к особисту. Командир его перехватил, и пригласил к себе в кабинет, потому что я знаю, что бывший замполит майор Русов, очень просил командира за тебя, не ломать дальше твою жизнь. Уберечь твою дурную, бестолковую башку от дальнейших ошибок. Ты мать свою пожалей, как она добиралась до тебя на край света? Об отце своем ты подумал, дурень? После беседы с замполитом, командир тебя вызовет, делай что хочешь, проси, умоляй, но только не подставляй меня перед своей матерью, я ей обещал вернуть тебя домой во чтобы ни стало, да и присматривать за тобой. Она ночами плакала у меня в квартире, когда у тебя шел судебный трибунал. Ты что за человек? Удали свою гордыню, все служат, это долг, долг каждого советского человека служить Родине! Роооодинеееее! Понимаешь, ты?

– Вы же сами всё знаете, как всё произошло…

– То, что произошло, слава Богу. Слава вашему Аллаху уже прошло, прошлооооо, понимаешь!? А ты снова взялся за свою, черт ее бы побрал, справедливость. Салман стоял, опустив голову перед старшиной, а старшина читал ему морали, да и грозился сам его наказать, если надо будет. А мысли Тасаева были далеки от этих нравоучений. Они уносили его в теплый дом, где грустная мама сидит у окна и считает годы, месяцы и дни до его возвращения. Ведь на последнем свидании он обещал ей вернуться.

– Майор Русов тоже обещал твоей матери, что он проследит за тобой, а теперь его нет. Он уехал, перевелся. А мне теперь что прикажешь делать? – продолжал пытать Салмана Крылов. Прапорщик был очень строгим и вместе с тем добрым человеком. За годы службы в армии он пропустил через свое сердце тысячи судеб солдат-срочников. В этих жестоких условиях, в которые вгоняла армию Советская власть, он сумел сохранить в себе человека. Крылов принимал непосредственное участие в жизни молодых солдат.

За долгие годы своей работы, по его приказу еще ни один не сел в гауптхвахту, никто не остался один на один со своей бедой. В случае необходимости, Крылов всегда хлопотал о госпитализации солдат или краткосрочном отпуске на родину. Он не был из числа тех, кто хотел кого-то ломать, следовательно, и его не смогла сломать даже такая железная система. Любая эпоха бывает сопряжена определенной подлостью и грязью и примечательно, что в каждой из этих эпох находятся подобные Крылову люди, благодаря которым и сохраняется капелька света даже в самых темных уголках мрака.

В дверь постучали. Прозвучал голос дневального:

– Товарищ прапорщик, звонили из штаба! Тасаева к командиру вызывают!

– Свободен! – отпустил дневального старшина, а потом повернувшись к Тасаеву, взял его за плечи и стал просить:

– Сынок! Пожалуйста, сделай так, чтобы мне не было стыдно за тебя ни перед командиром, ни перед твоей матерью с братом! Иди!