Воздух над шелком. Неизвестное о Цветаевой: стихи, рукописи, тайны, факты, гипотезы

скачать книгу бесплатно

Итог – ничтожество, как человек, и совершенство – как существо. Человекоподобный бог, не богоподобный человек.

Есть в нем – но это уже не <причем?>, а бред: и что-то из мифов Овидия (Аполлон ли? Любимец ли Аполлона), и что-то от Возрождения, – мог бы быть люб <имым> учен <иком> Леонардо и что-то от Дориана, и что-то от Лорда Генри (и соблазнитель, и соблазненный!) и что-то от последних часов дореволюционной Франции – и что-то – и что-то… (далее зачеркнуто: « [И так как я также – в итоге неуязвима, как он, только больше страдаю, ибо наполовину – человек – я… не) счастлива не то слово

В лице его у меня столкнулись две роскоши

И я, суровая с детьми, твердая и горючая, как кремень] – Е. А. РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 1, л. 80 об-81)

– Из всех соблазнов его для меня – ясно выделяются три – я бы выделила три главных: соблазн слабости, соблазн

/

 – и соблазн Чужого. 31 янв <аря> 1919 г. МЦ» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 1, л. 80—81. Впервые письмо публикуется полностью).

В письме Цветаева рассуждает о личности Завадского – артиста, человека театра и игры «отражений». Во всех определениях, которыми она наделяет своего героя: красавец, ангел, демон, херувим, серафим, князь тьмы; ученик, ведомый, существо «скрипичное и лунное», призрак – просматривается: Завадский занимает ее воображение, оттого что не похож на остальных. Цветаева любит «Чужого», восхищается «существом», презирает человеческое, бытовое, житейское. Двоемирие, отмеченное Цветаевой в Завадском, в пьесе «Каменный Ангел» дано в двух персонажах, каждый из которых несет черты реального Завадского: в Ангеле (божественное) и Амуре (плотское). Кстати, в трактовке Цветаевой, и земная любовь, любовь к Амуру, живет в области «верха» жизни. Это любовь к двойнику Ангела, обману, миражу, к нечеловеку, к богу любви и поэтов. С подлинным Ангелом ассоциируется муж Сергей Эфрон, воюющий в белой армии, а образ Колдуньи вызван воспоминаниями о С. Парнок.

Поскольку вслед за письмом в тетради заглавие «Колодец Св. Ангела» и подзаголовок «Семь писем», можно предположить, что Цветаева намеревалась написать произведение, построенное как повесть или роман в письмах, избрав любимое число «семь» для обозначения композиции новой вещи (о семантике чисел см. : О. Г. Ревзина «Выразительность счетных слов». БЦ, с. 370—394; Войтехович Р. Стихия и число в композиции цветаевских сборников. ЦА, с. 372—399. Существует также неопубликованная статья Д. А. Мачинского «Магия слова в жизни и в поэзии Марины Цветаевой»). Позднее она соберет для публикации несколько писем, обращенных к Геликону, – <«Флорентийские ночи»>. Такую вещь ей захочется сделать и из своей переписки с рано погибшим поэтом Николаем Гронским (НГ, с. 6). Истоком замысла мог служить неоконченный и при жизни неопубликованный «Роман в письмах» А. С. Пушкина, (1827), с десятью письмами без названия. Центральной интригой пушкинского романа была любовь двух молодых людей.

В тетради М. Цветаевой 1919 года читаем:

«Колодец Св. Ангела.

(Семь писем)

Итак, решено: мы будем любить друг друга ангельской любовью. Ангелы бесстрастны и бесполезны. Вы бесстрастны, я бесполезна, мы встретились у колодца Св. Ангела, – в субботний, блаженный, ангельский час, кроме того – я забыла главное – ни Вам ни мне – раз навсегда – ничего не надо: Вам, потому что у Вас уже все было, мне, – потому что мне всего слишком мало.

Прекрасный старый Бог – для меня он червонный король и дедушка – смотрит с розовых своих облаков на Вас и на меня и благословляет нашу встречу, встречу женщины, которая будет ангелом <,> с ангелом, который был человеком.

Это Бог Вас послал, я в это твердо верю (тверже, чем в существование Бога!)» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 1, л. 82. Публикуется впервые).

Письмо оказалось единственным. Встреча у колодца перерастет в пьесу, а видение Бога, начерно данное в письме, воскреснет в октябре 1919 года в стихотворении «Бог! – Я живу! – Бог! – Значит ты не умер…», где создан образ угрюмого старика и карточного короля, к которому лирическая героиня испытывает сыновне-дочерние чувства.

Так Цветаева решила написать еще одну пьесу. К тому времени ею были закончены «Метель», «Приключение» и «Фортуна».

Восход и Закат

Цветаева начала писать «Каменного Ангела» в воскресенье 27 февраля 1919 года по старому стилю, в день вести о том, что 26-го февраля покончил с собой актер Алексей Александрович Стахович. Она составила подробный план и написала начерно вариант первой картины. Мартом 1919 датированы стихи «Памяти Стаховича» и дневниковая проза о нем. Можно предположить, что переживания по поводу смерти Стаховича, еще одного встреченного Ангела, повлияли на стремление Цветаевой зарыться в новый творческий «сон».

Трудно согласиться с мнением, что в любви и привязанности к Стаховичу, к князю Волконскому, к другим старшим по возрасту мужчинам Цветаева искала замены умершему отцу (Клинг О. Поэтический мир Марины Цветаевой. М., 2001). Отцом (он был гораздо старше матери) Марина Ивановна восхищалась, но не было с ним подлинного внутреннего родства. Она унаследовала от Ивана Владимировича филологическую чуткость, трудолюбие, но отец никогда не знал по-настоящему своих дочерей. Стахович, князь С. М. Волконский, Рильке – старшие современники, по отношению к которым Цветаева испытывала духовно-мистические чувства. 16 августа 1928 года о Волконском Цветаева писала поэту Гронскому: «Любите его, Колюшка, пусть себе спит. Спящий орел. Ганимед, стерегущий Зевеса. Все миф» (ЦГ, с. 67). В марте Цветаева начинает писать пьесу о придворном и комедианте – пьесу о Мэри, поминая Стаховича и Завадского (впервые пьеса была опубликована в кн. «Russica-81». Литературный сборник. Нью-Йорк, 1982. В Ц7 печаталась по тексту первой публикации, расшифровка А. Сумеркина и В. Швейцер). Черты последнего узнаем в образе комедианта с королевской фамилией Артура Кинга: «Придворный и комедиант. Женщина ищет в комедианте то, что есть в придворном. Комедиант – тщеславное, самовлюбленное, бессердечное существо, любящее только зеркало» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 2, л. 3). Мотив пьесы отразился в стихотворении, опубликованном в цикле «Комедьянт» (№4) :

Да здравствует комедьянт!
Да здравствует красный бант
В моих волосах веселых!
Да здравствуют дети в школах,
Что вырастут пуще нас!

    (I, 462) (март 1919)
Упоминаемый «красный бант» есть и у Мэри («Радуйся, бант мой красный!») и знаком читателю по стихотворению «Красный бант в волосах…» (10 ноября 1918). Вторую картину пьесы о Мери Цветаева назвала «Эолова арфа», по одноименной балладе Жуковского, а в образе Джима отразилась любовь Цветаевой к Пушкину. «Негр», «чёрный» слова, окрашенные для Цветаевой поэтически, соотносились с Пушкиным, отсюда символические строки в плане пьесы о том, что надо выбирать нелиняющее. В тексте пьесы, в разговоре с чернокожим слугой – воспоминание об утраченной матери Мэри. С Джимом Мэри роднит ее сиротство. Имя лорда Дельвиля, отца Мэри, вводит еще одну любимую Цветаевой тему – Англии и лирических туманов, родины Байрона и поэзии.

Новая роль, роль Мэри, видимо, предназначалась Цветаевой для актрисы Сонечки Голлидэй (С97, с. 160). Имя Мэри Цветаева выбрала из-за родства со своим именем и, возможно, основываясь на литературных источниках: «Пире во время чумы» и стихотворении «Barry Cornwall» (1830) Пушкина и «Герое нашего времени Лермонтова». Эпитет «сквозная» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 2, л. 4 об) на полях тетради с черновиком пьесы, роднит Мэри с еще не созданной тогда Марусей из «Молодца», а диалог с ветром делает ее похожей на Аврору «Каменного Ангела» и на будущую героиню поэмы «Царь-Девица». Мэри, как и другие персонажи Цветаевой, сновидица.

Мотивы Восхода и Заката из несостоявшейся пьесы о Мэри: «Двое спешат… Восход и Закат…» – в 1921 году получат развитие в цикле «Ученик», где с одним из «солнц» отождествит Цветаева себя, с другим князя Волконского.. «Видела только, что два плаща…» – говорит Мэри о своих «крылатых» гостях, похожих на Господина в плаще пьесы «Метель». Во время работы над второй картиной сбоку в тетради – запись о Мэри «Собеседница Мира» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 2, л. 8), перекликающаяся со строками стихотворения «Что? другим не нужно – несите мне (1918) : «Высоко? несу свой высокий сан – / Собеседницы и Наследницы!» Цветаева видела себя собеседницей Неба, наследницей высоких поэтических традиций, идущих из литературы прошлого. Девиз Мэри – «Юность и доблесть» – созвучен стихотворению «Белая гвардия, путь твой высок…» (1918), посвященному воинам белой армии, соратникам мужа. Так что пьеса о Мэри – еще один сон о Старом мире.

Есть сходство замысла пьесы о Мэри с «Каменным Ангелом». В канун шестнадцатилетия Цыганка нагадала Мэри встречу с двумя мужчинами ее жизни: коршуном и лебедем, ангелом и демоном, стариком и юношей: «Коршун и лебедь… Закат… Восход…». В 1919 году Закат – Стахович, о нем горюет Цветаева, Восход – Завадский или Эфрон? Но пьеса о Мэри перестает занимать Цветаеву. Она пишет «Стихи к Сонечке» и служит в Наркомнаце на Поварской, во Дворце Искусств, потом на Пречистенке, на Смоленском бульваре (С97, с. 146). На Благовещенье, 7—го апреля 1919 года, узнает о здравии Эфрона. И возвращается к «Каменному Ангелу» только летом: «Пьеса задумана в марте, начата 14 (27) июня 1919 года, кончена 1 (14) июля 1919 года» (Театр, с. 129). Начало работы над «Каменным Ангелом» привязано к 27—му июня: Цветаева вспоминала Стаховича, еще раз отдавала дань памяти личности, ассоциировавшейся у нее с 18 веком. Можно сказать, со Стаховичем у нее состоялся роман после его смерти. Они почти не знали друг друга, но самоубийство Стаховича заставило Цветаеву подумать о том, что к умершему она ближе всех, потому что больше всех на краю, легче всех пошла бы вслед за ним. 14 июля по новому стилю, в главный национальный праздник Франции, в день взятия Бастилии, Цветаева окончила «Каменного Ангела» и приступила к «Концу Казановы».

Варианты плана и композиция

В марте Цветаева записала два варианта плана первой картины «Каменного Ангела». Оба довольно сильно отличаются от окончательного. В первом варианте главной героине является Колдунья, которая насылает видение об Ангеле на женщину, разлюбившую и мужа, и любовника, чтобы через нее рассчитаться со Святым Ангелом за его нелюбовь. В окончательном тексте пьесы Цветаева оставляет намек на любовь Венеры (бывшая Колдунья) к Св. Ангелу: «Чтобы помнил Ангел / Старую Венеру!» (Там же, с. 101). В первоначальном плане речь шла об опытной, знающей жизнь героине, разлюбившей мужа и любовника из-за «видения» и «голоса». В окончательном тексте Аврора – почти ангельское создание. Кроме того, в первом варианте плана женщина сама приходит за советом к коварной колдунье, враждовавшей с Ангелом. В окончательном тексте встреча Авроры с Венерой произойдет в четвертой картине, в замке Венеры, где статуя Венеры преобразится в ожившую статую Богородицы.

Написав часть плана первой картины, Цветаева начинает заново. В новом варианте вводится в пьесу Сон как персонаж: «Колдунья и Сон. Сон приходит за распоряжениями: одна знатная дама – проездом в нашем городе – осталась без сна. <…> «Одень плащ Матерь Божия, явись ей во всем блеске и славе, зови ее в монастырь, вели ей забыть любовника и направь ее шаги к Колодцу Св. Ангела». Сон выслушал, вышел с поклоном. (Колдунья – символ Любви, Ангел – бесстрастия.)» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 1, л. 83 об). В плане Cон превращается в Богоматерь, чтобы исполнить повеления Колдуньи. В окончательном тексте пьесы Аврора своего Ангела видит во сне, и образ поломанного крыла во сне Авроры напоминает образы блоковской «Песни Судьбы» и «Стихов к Блоку». Мотив сна в пьесе связан, видимо, с Эфроном и с Завадским (СМЦ, с. 455) :

Амур (взрывом)

Святость, бледность, милость, —

Как призрак! – Что ж тебе приснилось?

Аврора

Поломанное – как всегда —

Крыло и темная вода. Театр, с.123

В черновом плане второй картины узнаем черты первой картины окончательного текста пьесы: «Колодец Св. Ангела. Приходят женщины с молитвами. <…> Молитвы: просит <ельные>, благодарств <енные>, упрекающие. Площадь пуста. Вечерняя заря. <…>» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 1, л. 83 об). Здесь же в плане – мотив вожатая – один из важнейших для Цветаевой, связанный с «Капитанской дочкой» Пушкина, отразившийся в поэме «На Красном Коне», в прозе «Пушкин и Пугачев». В плане второй картины – намек на двух Ангелов – настоящего, каменного, и – мнимого. Это Цветаева сохранит в окончательном тексте пьесы. Но ее героиня, абсолютно земная и страстная, станет впоследствии более одухотворенной. Здесь же намечен мотив волшебного напитка. Автор не решил еще точно, земного, для Ангела, или небесного – для героини: «Дама пьет из ковша. – Холодно? – Нет, странно-жарко! – Выпей и ты <.> Или набирает в <о> фляжку» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 1, л. 83 об).

В первоначальном плане третьей картины Цветаева намеревалась дать диалог Ангела и Любовника. Был намечен эпизод «В гостинице», когда женщина рвется к любовнику. Цветаева задумывает, что Ангел насильно разлучает даму с любовником, но не дописывает, недовольная: Ангел не может выступать в подобной роли.

В окончательном тексте действие происходит в лачуге Венеры (Колдунья). Вместо Сна появляется Амур ветреный сын Венеры, богини любви, «охотник», «красавчик», «француз», и жалуется Венере, что Аврора занята лишь Ангелом. Нет, Амур не влюблен, но «затронута честь стрелка».

В четвертой картине, в черновом плане названной «У монастырских врат», происходит вочеловечение Ангела, которому впервые открывается земной мир, – мотив, сближающий пьесу Цветаевой с «Песней Судьбы» Блока: «У монаст <ырских> врат – ангел и дама. Беседа о цветах и звездах. – Бесстрастие. – Но вдруг ангелу хочется пить. Дама достает серебряную фляжку, пьет сама, дает ему. – «Странно-жарко». – Ангел впервые видит: руки, губы, глаза. Мир открывается ему. Безумная нежность.

Но дама, вспоминая сон о Б <ожьей> Матери, дергает за веревочку, колокольчик звонит. Монахини уводят ее. Ангел на камне, плачет» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 1, л. 84). Таким образом, Цветаева планировала закончить пьесу уходом дамы в монастырь. В окончательном тексте не Ангел, а Аврора, невинное дитя, вкушает дар земного чувства, пьет любовный напиток, ей открывается соблазн земной любви (см. третью картину «Обольщение»). Аврора забывает об истинной любви к Ангелу, хотя чувствует обман, но не в силах противиться охватившей ее земной страсти.

В черновом списке действующих лиц плана пятой картины – Св. Ангел на колодце, Венера, в образе колдуньи, Сон, Амур, Вероника. Впервые колдунья и женщина названы по имени и созвучно. Вероника беседует со стоящим на цоколе колодца Амуром, поставленным туда Венерой вместо Ангела. Вероника укоряет Амура, что забыла любовника, что ей снится теперь статуя Ангела-Амура, просит сойти с пьедестала и идти с ней (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 1, л. 83об-84об). Здесь же мотив пожара, города в огне, от которого может спасти Ангел. Картина заканчивается поцелуемстатуи и словом «Монах»: так появляется настоящий Ангел или Сон, зовущий в монастырь. Мотив поцелуя статуи подсказывает, что, уже в 1919 году Цветаева читала «Флорентийские ночи» Г. Гейне. К тому же, имя Гейне, с которым Цветаева чувствовала родственность пера, упоминается именно в записной книжке 1919 года, в эссе «О Германии»: «Гейне всегда покроет всякое событие моей жизни, и не потому что я… (событие, жизнь) слабы: он – силен!» (IV, 547)

В окончательном тексте Венера превращается в мать Веронику, она всякий раз разная: то старая колдунья, то настоятельница монастыря, то сводня. В четвертой картине, когда мать Вероника благословляет союз Авроры и Амура, из уст Амура звучит истинное имя Колдуньи-Афродиты:» – Матерь! – Богиня! / Пеннорожденная»! (Театр, с. 116). Юную Веронику Цветаева назовет Авророй. Aura – «предрассветный ветерок», а в римской мифологии богиня утренней зари, соответствующая утренней Эос. Аврора сродни не только небесному Св. Ангелу, но и Амуру. Она, любящая крылатого Ангела и легкомысленного Амура, «ветерок», дующий то в одну, то в другую сторону, недаром голос Амура в окончательной редакции пьесы «как ветер переменный».

Далее Цветаева записывает новый план пьесы, в котором значится четыре картины:

«Колодец СВ. Ангела

1. Обручение.

2. Заговор.

3. Замок Венеры

4. Колодец Св. Ангела» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 1, л. 85—86).

В окончательном тексте – шесть картин: 1. Колодец Св. Ангела. 2. Не имеет названия. 3. Обольщение. 4. Замок Венеры. 5. Кольцо. 6. Ангельский благовест (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 2). Если в первоначальном плане все заканчивалось у колодца, то в самой пьесе символический колодец – точка завязки сюжета. Окончательная композиция содержит важные добавления: Цветаева всю жизнь любила серебряные кольца и воспела обручальное кольцо как символ единения с мужем в стихотворении «Писала я на аспидной доске…». Судя по сохранившемуся кольцу С. Я. Эфрона, на кольце Цветаевой было выгравировано имя мужа и дата венчания (Поэт и время, с. 159). В пьесе кольцо с надписью – знак верности Ангелу, своей подлинной любви, а в тогдашнем жизненном измерении – верности Эфрону. Д. А. Мачинский в беседе с автором этих строк высказывал мысль о том, что надпись на кольце связана с образом Иоанны Д, Арк. У Иоанны было простое, дешевое кольцо, подаренное родителями с надписью: «Иисус и Мария». Ряд стихотворений этого периода творчества Цветаевой отмечены интересом к личности Жанны. Во Франции, в Мёдоне, Цветаева жила на авеню Ж. Д. Арк. Еще в финале прозвучит ангельский благовест – знак божественной помощи и спасения.

Четырежды переделывалась ремарка к пятой картине. Шестая картина пьесы в окончательном варианте состоит из двух эпизодов: диалога Венеры и Авроры и диалога Венеры и Богоматери. Венера собирается сделать Аврору публичной девкой. Аврора помнит об Ангеле, читает надпись на кольце, и происходит чудо: настоящая Богоматерь в синем звездном плаще призывает Аврору испить из чаши забвенья, покинуть этот мир вместе с ребенком, чтобы соединиться в райском Саду с Ангелом. «Он помнит, он любит, / Он ждет тебя в рай», – такой станет концовка пьесы летом 1919 года.

Вторая тетрадь

Во второй черновой тетради читаем новое название: «Каменный Ангел. Пьеса в 6ти картинах, в стихах» и посвящение:» – Сонечке Голлидэй – Женщине – Актрисе – Цветку – Героине“ (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 2, л. 14). Посвящение Сонечке соотносится с письмом к Софье Парнок, положившим начало работе над пьесой. Эпиграф: „Оттого и плачу много, / Оттого – / Что взлюбила больше Бога / Милых ангелов его. МЦ“ (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 2, л. 14) – Цветаева взяла из своего стихотворения 1916 года „Бог согнулся от заботы…“, написанного в день рождения Наполеона, 15 августа. В этих стихах – отчетливый отголосок стихотворения Ахматовой из сборника «Вечер»: «И мальчик…»: «Мне холодно! Крылатый иль бескрылый, / Веселый бог не посетит меня» (1911). Во-первых, для Цветаевой это стихотворение, созвучное стихам первого сборника «Вечерний альбом», воскрешало мир похожих девических грез. Во-вторых, в сборнике «Вечер» оно помещено после цикла «В Царском Селе» (туда оно впоследствии и войдет), где во втором стихотворении цикла тоже звучит мотив памятника, с которым соотносит себя лирическая героиня, признаваясь в любви почти на языке цветаевской Авроры: