скачать книгу бесплатно
в заводь звучную стаи мальчишек гуртом.
Вертикальные гаммы, усталые связки,
ощущенье нуля в обертонном строю.
Эти звуки-конфетки, как сладкие сказки,
сочиняли причастность к музыке мою.
Эти старые ноты в прямых Ленинграда
струнах улиц, бренчащих под дробью дождей,
созревали во мне, как цветы из рассады,
в неподъёмный букет вдохновенных идей,
где, безумствуя, юность плоды раскидала
на промёрзшие годы трудов и бытья……
И сегодня я мнусь (как школяр подле зала,
опоздав на распев…)
у оград Бенуа…
Невские миражи
Петербуржец, бредущий устало,
сквозь очки росчерк улиц дрожит,
в проржавевшее всуе забрало
ночь нацеживает миражи.
Час Быка. Отмороженный ветер
переулками влагу, как лёд,
распыляет с Невы. Он в ответе
здесь за всё, что, склоняясь, растёт.
Зов реки, как моё безрассудство,
волн свинец обратит в облака,
что куда-то спешат, но сойдутся
в невской бездне, где стынут века.
Отойди, и потом всё сначала,
иль в конец, или вдоль, поперек,
всё равно, над тобой покрывало
кто-то чуткой рукой приберёт.
Улиц контуры слишком прямые,
чтобы ложное смог обойти
хитрый разум, – порой обходные
к общей истине сводят пути.
Свет в окне. Как наивное счастье,
там прабабушкин фикус живёт.
Город сумрака в лапах ненастья
верит в сентиментальное всё.
И осталось мне тоже поверить,
всё как есть до конца полюбить,
остальное – безбожная ересь,
что клюют по утрам воробьи.
Эти путы-прогулки у края,
где нисходят с небес этажи,
одиночества гордость смиряют
с неизбежностью попросту жить…
Мутация
«Девушка пела……….»
А. А. Блок
Мальчики пели в церковном хоре.
К вере причастность ловя во вторе
эха под сводом, в мерцанье свечек.
День растворялся в тревожный вечер.
Будет всё после: разруха, горе,
боль, помешательство на раздоре
братьев меж братьев… Всё будет после,
после, где станешь зачем-то взрослым.
Всё неминуемо канет в вечность.
Всё позабудется.
Бесчеловечно
жаждать мутации гласа веры
в мире, где звуки так липки, серы…
Мальчики пели в церковном хоре.
К вере причастность ловя во вторе
эха под сводом…
Дядя Ваня
1
Детство, двор-колодец, северный оскал
неба хмурого над ленинградской жизнью.
Дворник дядя Ваня, – это твой причал,
чуть рассвет в окне, а ты уж рисовал
чистоту метлой по камням, точно кистью.
2
Кто удержит неуемного птенца,
как шаги утихнут утром на работу
мамы ласковой и строгого отца?
Мигом сдунет озорного сорванца
в коммуналке душно-нищей несвободы.
3
Во дворе без солнца, будто на посту,
нас встречал с обыденной в губах усмешкой
дядя Ваня. Аккуратно под метлу
сор сгребал он, вглядываясь там, в углу,
в жизнь дворовую, где был он просто пешкой.
4
Но судьба готовила свой страшный ход:
крик раздался как-то на рассвете раннем
с чердака, где чёрный дядиванин кот
терся преданно у висельника ног
в вое дворничихи, жутком и прощальном…
5
Ваня, боль твоя, как жизнь вошла в петлю…
Из войны, подлюги, боль, – гласила справка… —
Миллионы безответных «почему»
и сегодня, падая в глухую мглу,
давят, вопрошая, как твоя удавка…
6
…Двор всё тот же, и обшарпан, как тогда,
но помельче, вроде, погрязнее стало…
Чудится, как тянет что-то из угла, —
точно, боль сердечная, иль от ума…
то, что время изначально заметало?
7
Кто же ныне «дядя Ваня» во дворе?
Кто «из пешек» подметает камни в вечность? —
Те же люди бродят, жмурясь, по заре…
Так же тесно, но привычно плыть в толпе
под клочками неба в дождь и неизбежность…
В аквариуме поезда
В аквариуме поезда всегда
живу подохшей рыбой – кверху брюхом,
в глазах напротив скуки пустота,
замаринованная мерным стуком…
В любимый город еду – Ленинград,
чтоб утонуть на Невском в захолустье…
чтобы Михайловский (английский сад)
листвой накрыл меня в аллее грусти…
Спрессованная жизнь летит к концу,
её разгон опасен виражами.
И хлещут тени в окна по лицу
забытыми из детства миражами.
Откройся дверь
Откройся дверь в несказанное слово,
разбей бокал дрожащая рука, —
сегодня я во власти дорогого
изысканного красного вина.
Улыбок сон, и похотливый шёпот,
изнеженный телесный аромат,
и страсти вожделенный ропот
настроят на сознанья полумрак,
где на пути руки в одеждах шёлка
раскроется настроенная плоть,
где кровь клокочет волнами настолько,
сколь можно в жилах по вискам колоть…
В заснеженном пространстве Ленинграда
я Петербург безвременья отпил, —
блаженство в горячи земного ада,
холодный рай, беспечный, как тротил.
Среда
Убийца-чай на нет свел шумный спор…
Мы распрощались как-то неумело,
но лужи отражали разговор,
косыми брызгами кусая тело.
По городу натоптаны круги,
где в сумраке сопровождают тени,
пути из прошлого привычно нелегки. —
В созвездьях петербургских настроений
в безвыходность замкнулись, как всегда…
В беспомощность, глядящего спросонья
на город, где привычная среда
волшебна столь,
сколь вредна для здоровья…
