скачать книгу бесплатно
Посмертные приключения пастора и феминистки
Агоштон Орос
Пастор Моника Бергер и председатель фонда борьбы за женское равноправие феминистка Изольда Мефодиевна Скуратова-Шуйская оказываются в непонятном месте. Кого они там встретят? И как оттуда выбраться? Кто их ищет? А кто не хочет, чтобы они нашлись? Какую роль в истории сыграет кот Роланд?
Агоштон Орос
Посмертные приключения пастора и феминистки
Глава 1
Моника сотворила молитву на сон грядущий и с чувством выполненного долга отправилась в объятия Морфея, в коих и почила сном праведницы.
Сначала волны сновидения плавно и ритмично приносили и уносили привычные образы, наполнявшие её благочестивую жизнь: лица, пейзажи, голоса, звуки органа кирхи. Ей казалось, что и её сознание, и её тело мягко покачиваются гармоничными волнами, пронизывающими всё мироздание. Потом всё ушло куда-то вдаль, и осталось блаженное чувство покоя, заслуженного долгой и честной жизнью покоя.… Ах, как спокойно и тихо. Мышцы расслабились. Тревоги ушли. Мысль остановилась…
Внезапно раздался трубный глас. Нарастающий звук вбуравливался в мозг. Сильнее сигнала воздушной тревоги, накрепко врезавшегося в память со времён войны. Пронзительный и оглушительный. Душераздирающий и нестерпимый. Звук всё нарастал и пронизывал её. Давил и наполнял тяжестью. Она хотела заткнуть уши, но руки не повиновались ей. Она перестала чувствовать тело, перестала ощущать что бы то ни было. Утратила способность мыслить. Этот убийственный звук парализовал её.
И тут неведомая сила вышвырнула её вверх. Воцарилась тишина. Моника стояла с широко раскрытыми глазами и не понимала, где она и как она там очутилась. Бледное небо свидетельствовало о раннем утреннем часе. На горизонте оно сливалось с водной гладью.
Чувства начинали возвращаться к Монике. Она поёжилась от прохлады, ей захотелось получше закутаться. В попытке согреться она обняла ладонями плечи. И тут обратила внимание, что одета она в сутану, поверх которой на массивной цепочке надет наперстный крест.
Моника огляделась по сторонам. Прибрежное селение. Невысокие домики. Немного растительности. Песчаные пляжи. Автостоянки. Людей нет. Это и не удивительно: раннее утро – все спят. Она сама ещё не успела толком проснуться, поэтому не очень и удивлялась. Что ж? Надо идти в посёлок. Она повернулась назад.
– А-а-а! – разнёсся крик этой немолодой и обычно сдержанной дамы.
Прямо перед ней зияла яма: так, что она стояла на её краю и рисковала при малейшем неловком движении провалиться в неё. Но это было не всё. В глубине ямы виднелся открытый гроб, крышка от которого валялась отдельно, а на ней…
– А-а-а! – повторила Моника уже гораздо тише.
На крышке гроба она увидела свою фотографию.
Несколько мгновений она стояла молча и неподвижно. Даже мысль остановилась. А потом решила, что, значит, она умерла и попала в рай. Какой-то странный, правда.… Но откуда мы знаем, как должен рай выглядеть?
А может, и не рай. Чистилище, скорее. Во всяком случае, не ад. И это утешает. Нет, ну конечно же не ад! Об этом и речи не могло быть. Вот только где же ангелы и всё такое? И даже никакого туннеля со светом в конце его. Она вспомнила описание потусторонней жизни в книге «Жизнь после смерти» Раймонда Моуди. А она-то считала, что там описана истина в последней инстанции….
Да может, и не умерла ещё! – пришла ей в голову разумная вроде бы мысль. Ну зачем бы на том свете потребовались автомобили на автостоянках, магазины вон с вывесками? Прочая вся инфраструктура? Зачем душам предметы?
Ладно. Тогда как она здесь оказалась?
Да мало ли как? Во-первых, скорее всего, она просто спит. Это самое вероятное. Она попыталась себя ущипнуть. Окрестный пейзаж от этого не исчез и даже не изменился.
«Ну и что? Значит, сплю глубоко. Вот сейчас высплюсь и проснусь». «А пока поброжу по своему сновидению»,– добавила она, стараясь привести в норму сердечный ритм.
Моника не торопясь направилась к домикам.
«Интересно, кто мне приснится в этой местности, – подумала она. – Соседи и прихожане? Или те, кто давно покинул юдоль земную?»
#
На лицах членов евангелистской общины было приличествующее ситуации выражение серьёзности и грусти. Перед портретом Моники Бергер, перевязанном траурной лентой, лежали цветы. Охапки цветов. И ещё – в вазах.
Произнесли много прочувствованных речей. И разошлись.
В углу остался сидеть изрядно потрёпанный жизнью кот Роланд. Он думал, как ему теперь жить дальше.
#
Моника подошла к крайнему дому. Так как она уже решила, что это сновидение, то и вошла в него без стука. Внутри никого не было. Не было никого, но было всё. Моника щёлкнула выключателем – включился свет. Она взяла со стола пульт от телевизора и нажала кнопку включения. Экран ожил. Она попереключала каналы.
Затем прошла на кухню. Все необходимые приборы. Плита, микроволновая печь, холодильник. Она открыла его. Запас продуктов на неделю. Как минимум.
И тут она вспомнила, что не выспалась, что её разбудил дурацкий звук трубы и что она хочет спать. Постель, как и всё остальное, – к её услугам. Сейчас поищет в шкафу пижаму. Не в сутане же спать. Она открыла платяной шкаф. Внутренняя сторона дверцы представляла собой зеркало. Практически во весь рост.
Она вгляделась в отражение. Ни морщинки. Ни одного седого волоска. Полные жизни глаза смотрели на неё с зеркальной поверхности.
«Ах, если бы я и впрямь была так молода и хороша, как в этом отражении!» – вздохнула она и потянулась рукой провести по отражению чудных волос.
– Эй-эй! Что за фамильярности?! – вдруг возмутилось отражение и оттолкнуло её руку.
– Извините, – от неожиданности оробела Моника.
– Мы против фамильярностей. Мы за уважительное отношение. Мы за равноправие и уважение личного пространства, – продолжило отражение, выбираясь из зазеркалья.
– Изольда Мефодиевна Скуратова-Шуйская, – представилось обретшее человеческую плоть отражение, протягивая руку для рукопожатия.
Моника подумала, что вообще-то не слишком вежливо со стороны более молодой особы первой протягивать руку. Изольда как будто прочитала её мысли и пояснила:
– Мы против эйджизма. Мы за равноправие!
– Простите, а вы – это кто? – осторожно спросила Моника.
– Феминистки, конечно. Мы вот уже несколько поколений боремся за равноправие. За международную женскую солидарность. К сожалению, мало кто нас поддерживает.
– Несколько поколений? – удивилась Моника.
– Ну да! В нашем древнем и славном роду идеи феминизма вызревали ещё с шестнадцатого века. Я происхожу из весьма древнего и благородного рода, знаете ли.
– О! – не нашлась, что ответить Моника.
– Основатель нашего рода – великий политический деятель, глава службы безопасности царя Иоанна Четвёртого Грозного Григорий Лукоянович Скуратов-Бельский. В историю он вошёл под именем Малюты Скуратова.
– Он тоже феминист? – удивилась Моника.
– У него было три дочери. Две из которых побывали царицами, – гордо пояснила Изольда. – Правда, недолго, – добавила она уже тише. – Одна стала женой Бориса Годунова и после его смерти правила страной. Была опекуншей своего сына Фёдора. Правда задушили их обоих – и мать, и сына – сторонники мужа её сестры – Василия Шуйского. А потом уже эта сестра – Екатерина её звали, от неё и наша линия идёт – уже родственника своего мужа отравила.
– О! – только и воскликнула Моника.
– А за сестру отомстила! – уверенно подытожила Изольда Мефодиевна Скуратова-Шуйская.
Она помолчала немного и перешла к вопросам:
– А вы кто?
– Пастор, а что? – растерялась от резкой перемены темы Моника.
– Кто-о-о?! Вы же женщина!
– Ну и что? Для христианина несть иудей ни эллин. Ни мужеский пол, ни женский! – продемонстрировала осведомлённость в церковнославянском языке евангелистский пастор.
– Хм!.. – задумалась Изольда. И, подумав, одобрила. – Вообще-то, это по-нашему!
– По-вашему? У вас же не бывает женщин-священников!
– Я имею в виду: по-нашему, по-феминистичному!
– Да-а-а? – не поняла пастор.
– Ну да! Равноправие же!
– А-а-а! – протянула не вполне понимающая Моника.
– Это у вас здорово придумано! А у нас – только мужики. И даже – ты не поверишь… Ой, это ничего, что я на «ты» перешла? – опомнилась потомок древнего боярского рода.
– Ничего. Но вы же вроде бы против фамильярностей?
– А да! Точно! Ну так вот! У нас даже мужики без очереди в храмах лезут. А старушки на них ещё и умиляются! Вот можно цивилизованному человеку такое себе представить?
– Нет, конечно. А куда они лезут? Без очереди-то?
– Да в любой очереди без очереди… И не только в храме. Понимаете, – она опять перешла на «вы», – у нас в деле равноправия в последнее время – полный регресс. Ваши Роза Цеткин и Клара Люксембург в гробу бы перевернулись, если бы увидели, что в стране, первой в мире объявившей равенство в правах мужчин и женщин, опять хотят посадить женщин в клетку из четырёх «К»!
– Кирхе, киндер, кюхе, кляйдер… – со знанием темы поддержала Моника.
– Вот-вот! Дети, церковь, кухня, платья! Безобразие, короче! – горячилась боярыня.
#
Собрание первичной ячейки феминисток проходило оживлённо. В связи с безвременной кончиной несменяемого председателя – потомка славного боярского рода Изольды Мефодиевны Скуратовой-Шуйской – на повестке дня стояли выборы нового председателя.
– Утрата наша тяжела, – открыла собрание княгиня Анфиса Лонгиновна Шаховская.– Но мы должны подхватить знамя борьбы за женское равноправие и преумножение нашего фонда, председателем которого являлась незабвенная Изольда Мефодиевна. В этот скорбный день и час наш – потомков древних аристократических родов – долг: взять на себя это тяжкое бремя ответственности за наше движение и наши материальные фонды.
– Ех, ничё себе! – раздался отнюдь не аристократичный возглас. – Как в акциях участвовать в чём мать родила – так мы, разночиницы…
– Разночинцы, – сухо поправила Анфиса Лонгиновна.
– Не-ет! Разночиииницы! Всю грязную работу мы за вас делаем! А как фондами заправлять – так вы!
– Успокойтесь, милочка! – попыталась замять конфликт княгиня. – Отложим решение вопроса.
#
– Так вот я и говорю… Ик!.. Ик! Ик!
– Что это с вами, Изольда Мефодиевна?
– Ох, не иначе как кто-то меня вспоминает… Ик!
– ?
– Примета у нас в России такая.
Изольда Мефодиевна продолжала икать, как вдруг стены дома начали раскачиваться. Зазвенела люстра. Начали подпрыгивать на полках чашки и тарелки. Задрожала мебель: сначала мелко, а потом – всё сильнее и сильнее. Зашатался пол. Изольда, схватившись за подоконник, ещё разок икнула и в ужасе спросила:
– Что это?
Моника, вжавшись в кресло, которое тоже начало изрядно вибрировать, дрожащим голосом ответила:
– Кажется, землетрясение.
Глава 2
Стены ходили ходуном.
– Надо же выбираться! – закричала Изольда Мефодиевна.
Моника не отвечала. Кресло под ней шаталось и уже начало подпрыгивать. Сама же она, вжавшись в него, мёртвой хваткой вцепилась в подлокотники.
Изольда, борясь с волнами сухопутной качки и спотыкаясь, добралась до окаменевшего пастора и потянула за руку. Моника никак не желала отцепляться от кресла. Собрав все свои силы, Изольда потащила её к выходу. Та по-прежнему не отпускала кресло. Тащить впавшего в оцепенение пастора пришлось вместе с креслом. По штормящему полу под угрожающе завывающим и раскачивающимся потолком.
«Тяжёлая-то какая», – бубнила Изольда, с трудом волоча кресло с пастором к выходу. Пот катился градом с её лба, руки немели, мышцы дрожали от напряжения, всё вокруг шаталось и зловеще скрипело.
Наконец они выбрались из готового в любую минуту схлопнуться дома. Изольда в изнеможении упала на землю. Уф! Все вроде живы… Тряска прекратилась. Земля ходуном не ходила, и всё было спокойно. Как будто только и надо было их из дома выкинуть.
Не растерявшаяся в трудную минуту феминистка перевела дух и обратилась к сидевшей как изваяние Монике:
– Мы ведь могли погибнуть!
Та всё ещё не оправилась от шока. Она сидела с отрешённым выражением лица и, казалось, ничего не видела и не слышала.
Постепенно её взгляд обрёл осмысленность, и она сказала твёрдым голосом:
– Не могли.
– Ещё как могли! Ведь дом разваливался! – закричала Изольда.
Моника странно посмотрела на неё и хотела что-то сказать. Но передумала и как будто ушла в себя. Потом сказала:
– Я не смогла даже проснуться.
Помолчала и добавила:
