скачать книгу бесплатно
Все собеседование Игорь Владимирович пытался понять, кого эта женщина в сером клетчатом пиджаке ему напоминает. Дама с длинными черными волосами смотрела на него внимательно и долго, словно это не он ее спросил о чем-то, а она ждала ответа от него. Ее кошачьи зеленые глаза были притягательными: большие, с четко очерченными контурами, под навесом пышных ресниц; и уверенный долгий взгляд, который почему-то сбивал его с толку. Ее зрачки не бегали по предметам стола, не шарили по сероватым стенам, не цеплялись за мелкие оборки и детали в костюме Игоря Владимировича; она смотрела четко и целенаправленно – точно зная, что и для чего она говорит. Возможно, это ему сходу и понравилось в ней, но все же это было второстепенным и блекло на фоне какого-то странного чувства, которое словно ил поднялось со дна его обычно невозмутимой души, которую уже давно ничего не удивляло.
– Нет, у меня нет вопросов, – ответила она и широко, по-доброму, почему-то улыбнулась.
«Забавно все же, – подумал Игорь Владимирович, – как иногда смысл слов и выражение лица, а особенно что-то такое потаенное в глазах, не совпадают. Но она красива. Привлекательна». За те тридцать минут, что женщина находилась в его кабинете, он успел быстрыми и неназойливыми взглядами изучить ее всю: смугловатая кожа, пухлые губы, чуть подпорченные ботоксом, которые показались ему слегка не естественными – он не понимал, что конкретно с ними не так, но видел, что это есть; черные-пречерные волосы натурального цвета, как заключил Игорь Владимирович; тонкие пальцы, словно принадлежавшие пианистке и эти аккуратные ноготки в нежно-розовом цвете. Он оценил ее стройную речь и то, как она держится и как совсем не волнуется и умеет себя преподнести. В ней не было вульгарности, несмотря на небольшой тюнинг внешности и аккуратную шлифовку, которую сможет заметить только внимательный и настороженный глаз; и это ему явно симпатизировало. Даже не столько как к женщине, а как к человеку, умело наносящему штрихи на себя. У нее отсутствовало кольцо не безымянном пальце правой руки, но Игорь Владимирович почему-то сразу подумал, что она наверняка замужем и, скорее всего, у нее есть дети. Возможно, он в этот момент судил по себе, так как сам обручального кольца последние пару лет не носил. И чем больше он смотрел на нее, тем больше он понимал, что прав. Он множество раз отмечал внутри себя, что в женщине, когда она становится матерью, возникает некая неосязаемая, но ощутимая черта – в поведении и манерах, черта, которой не было в молоденьких девушках, хотя, он это тоже подмечал, бывали исключения и в них эта черта также встречалась.
Он смотрел на женщину и что-то его отталкивало от нее, и эта примесь разнородных ощущений, которыми она его опутала, начинала мужчину томить своей слишком сложной антропологической загадкой. Игорю Владимировичу вдруг сильно и жгуче захотелось, чтобы женщина побыстрее покинула его кабинет – в ту же секунду испарилась и ему бы стало легче. Он не мог никак объяснить себе возникнувшего желания, но ему уже подумалось, что, чтобы понять, в чем дело, необходимо было срочно распрощаться с кандидаткой и остаться в одиночестве.
– Хорошо, – он опустил глаза, столкнувшись снова взглядом с буквами на резюме, лежащим прямо перед ним на столе, – тогда на этом пока все, – он посмотрел ей прямо в ее зеленые глаза.
– Когда мне ждать обратной связи? – она не торопилась уходить. Ни одна мышца на ее теле не задвигалась, ничто в ней, и она сама не собиралось к выходу. Игорь Владимирович помолчал, выдержав паузу, хотя внутри него уже что-то начинало вскипать, но показать он этого не мог, потом взглянул на календарь справа на стене, на котором в верхней части, прямо над стройными рядами чисел, был изображен величественный собор с золоченой крышей, задержался на слове февраль, а потом сухо сказал:
– В среду будет ответ. От Екатерины.
– Хорошо, спасибо, – она снова улыбнулась ему и Игорь Владимирович почувствовал неприятный укол где-то в области груди. Он стиснул зубы и больше ничего ей не говорил.
Наконец – к его радости – она поднялась со стула, взяв одновременно с соседнего свою черную сумку, и направилась к двери. Игорь Владимирович нажал на кнопку и дверь щелкнула. Он снова, так же, как и в начале, увидел ее во весь рост – в черной юбке и клетчатом сером пиджаке, в телесных колготках и черных блестящих сапожках.
«Как можно?» – подумал он в тот момент, когда его глаза повторно резанул контраст цвета колготок, облегавших худые голени, и цвета сапожек. Игорь Владимирович был эстетом и педантом и считал, что внешний вид многое говорит о человеке. И данный аргумент только добавлял силы к его уже сложившемуся не самому приятному мнению о кандидатке. Помимо внешнего вида, многое рассказать о человеке, считал Игорь Владимирович, могло еще рассказать его чувство юмора. Он часто вспоминал, как отец говорил ему: «Просто понаблюдай, над чем человек смеётся и легко ли его рассмешить и тебе многое станет ясно и о нем и его отношении к тебе».
– До свидания, – обернувшись, женщина бросила ему на прощание.
– До свидания, – уже отвернувшись от нее к монитору компьютера, ответил он.
Дверь захлопнулась. Игорь Владимирович выдохнул. Кабинет окутала тишина, которую слегка нарушала секундная стрелка настенных часов, находящихся слева от входа и справа от его стола. Взгляд мужчины с двери, которая только что захлопнулась, переместился на стационарный телефон, стоящий неподвижной глыбой у края стола. На нем красным цветом мигала кнопка. Игорь Владимирович заметил это, но глубина мыслей не отпускала его и он, скорее всего, даже не понял, что кто-то звонил ему, пока шло собеседование, и что он, еще с утра, забыл снять беззвучный режим с аппарата. В такой задумчивости он просидел несколько минут, а потом встал и подошел к окну.
Облака в небесной синеве разбредались рваными клочьями ваты. Они плыли куда-то на восток, по пути своего следования, все время трансформируясь в неведомые фигуры. По дороге, которая тянулась под окнами, катились в стройном потоке автомобили и большегрузные машины. Еще не успело стемнеть и были видны краски объектов за окном: многоэтажного дома, людей в куртках и пальто, шедших по тротуару – все это еще не поглотила одноцветная по своей природе тьма. Игорь Владимирович, наблюдая за машинами, чувствовал, как скрипят в его голове маленькие детали, как они пытаются сложиться в единый механизм, но не могут. Его внутренняя поисковая система сейчас производила огромную обработку файлов, но все было безуспешно. Он словно пытался вытащить что-то из какой-то особой коробочки, но содержимое не поддавалось – слишком тяжелым оно было. Его сосредоточенность прервал стук в дверь и через пульт, который был у него в руках, он открыл ее.
– Здравствуйте, Игорь Владимирович, – входя сказала Катя.
Он обернулся, а она прошла дальше по кабинету, стуча каблуками своих черных кожаных туфель, и села на тот же самый стул, на котором еще не так давно сидела черноволосая дама. Стук маленьких набоек остановился.
«Каблуки, – думал Игорь Владимирович, – приблуды дьявола. Приправа к женской хрупкости, призванная усилить вкус эфемерной неустойчивости женщины».
У девушки был тонкий, чуть вздернутый вверх нос, зеленовато-оливкового цвета глаза и густые, но аккуратные брови, а волосы – тонкие и не очень длинные, доходящие до плеч – струились темными, цвета кофе, природными завитками и окружали с двух сторон ее тонкие скулы. Под правым глазом – небольшой, почти черной точкой застыла в природной вечности родинка.
– Я видела, что вы закончили, – неуверенно, но мягко, не смея взглянуть ему в глаза, сказала Катя, – что скажете?
Кате становилось не по себе уже от одного сурового взгляда его лица. Его сдвинутые друг к другу, над большими голубыми глазами, брови, сомкнутая челюсть и всегда, практически всегда напряженный лоб приводили ее в какое-то физическое и мыслительное онемение, из-за которого она забывала все слова и, находясь в одном кабинете с Игорем Владимировичем, долго думала и необычайно медленно формулировала фразы.
С того самого момента, как Лариса Евгеньевна передала Кате вакансию руководителя отдела информационной безопасности по новой, недавно введенной в штатное расписание должности, Катя начала ощущать жгучую тревогу. Тревога эта была связана непосредственно Игорем Владимировичем, потому как контактировать с ним, как и многим другим сотрудникам в компании, было сложно и требовало от человека немалых усилий, а также подстройки под его непростые и высокие запросы.
Отдела еще не существовало, так как всё застопорилось именно на данной вакансии, которую уже полгода не могли закрыть Катины коллеги. Перед тем, как приступить к поиску кандидатов, несколько дней назад она зашла к Игорю Владимировичу, чтобы обсудить нюансы и подробности профиля кандидата и в тот же день, почти дрожа, но сумев все-таки совладать с собой, она почувствовала, что в ближайшее время ей придется нелегко.
– Нет, – сухо ответил Игорь Владимирович, и отвел глаза. Катя от удивления даже наклонила голову в бок. Она в этот момент ожидала совершенно другого ответа.
– Как нет? – с трудом выговорила Катя, – она же идеальная. Она крутая…она… – Катя терялась в эпитетах. Она открыла рот в желании выдать новое прилагательное, да так и застыла в растерянности и поиске еще более подходящего слова.
Игорь Владимирович ощутил легкий аромат чего-то сладкого. Запах медленно распространялся в воздухе и быстро дошел до его ноздрей. Девушка, сидящая сейчас в его кабинете, принесла с собой это конфетно-цветочное облако, и он истово пытался разложить этот запах на ингредиенты. Он сел обратно за стол и наконец-то их взгляды с девушкой встретились.
– Вот так, – он снова заглянул ей в глаза – удивленные, с огромными зрачками, которые перекрыли всю радужную оболочку, – бизнесу не надо идеально, ему надо хорошо, оптимально. Тут высокие идеалы никому не нужны, – сказал он первое, что пришло ему на ум.
– Пожалуй, не соглашусь с вами, – подрагивающим неуверенным голосом, выждав паузу, через пару секунд ответила Катя, – только бизнес с высокими идеалами дорастает до больших корпораций, а те, кому надо хорошо, а не отлично, со временем погибает. Ну или будет так же влачить своего жалкое существование, – она не смогла промолчать и перебороть себя. От возмущения и ответа Игоря Владимировича, которого она никак не ожидала, ее язык сработал быстрее, чем она смогла осмыслить, что и кому она говорит, но как только она произнесла последнее предложение, Катя тут же пожалела о сказанном. Она знала, что Игорь Владимирович совсем не любит, когда ему перечат и диалогов, и дискуссий почти не признает. Однако, чувство справедливости, нежели страх, в ней взыграло первым.
– Хотите поговорить о бизнесе? – язвительно произнес он с издевательской интонацией, щуря свои глаза и наклонив голову набок, подставив под висок согнутые фаланги пальцев правой руки. Глаза его были сосредоточенными, а взгляд метким и уверенным, отчего хотелось сбежать, не видеть этих глаз и больше никогда не попадать под их прицел, потому что смотрел он на нее так, словно держал на мушке.
Катя чувствовала, как ее сердце забилось быстрее, и она от волнения не могла подобрать слов и, не опуская головы, вперила свой взгляд в стол, будто бы ища те самые слова там. После небольшой паузы Игорь Владимирович нарушил молчание:
– У вашей Матвеевой, – он взял в руки резюме и тряс в воздухе листами, – маленький опыт именно как у управленца. Всего два года. И она уже куда-то бежит с хорошего места. А вы же видели, – тут она остановился, потом добавил, – наверное, видели… что у нас в заявке, – он снова остановился и поправил себя, – в профиле… стоит требование «от трёх лет». Читайте повнимательнее, – формальным, сухим, таким, какой обычно свойственен языку протокола, голосом произнес он, бросил листы на стол и отвернулся к компьютеру. Катя ощущала, что ее внутри начинало трясти: все органы как будто бы задвигались в теле и сжимались. Она силой мысли пыталась унять задрожавшие от его слов и его сурового взгляда колени и встать, чтобы побыстрее выйти из кабинета.
По истечении некоторого времени проживания в Петербурге Катя начала замечать, что агрессия в людях, живущих в этом городе, скрываясь под маской интеллигентности, переквалифицировалась в сарказмы, шуточки и, говоря по-молодежному, в троллинг. В тебя летят не тумаки и пощечины, а слова – резкие, колкие, которые иногда бывают побольнее кулаков и ладоней. Культура здесь не подавляет агрессию – она ее трансформирует в нечто другое.
Катя встала.
– Хорошо, – произнесла она, еще чувствуя дрожь в ногах, и двинулась к выходу.
«Черт бы ее побрал, эту кандидатку», – подумал Игорь Владимирович, когда за девушкой закрылась дверь. Он сжимал шариковую ручку. Сжимал так сильно, что мгновение и она бы переломилась. Наконец он выдохнул, бросив ручку на стол. Ему стало неприятно от самого себя: от того, что он не смог корректно выразиться сразу и до конца сдержать свои эмоции. Он заметил еле уловимое, но все же читаемое волнение в глазах девушки и ее желание скрыть это самое волнение. Но сам Игорь Владимирович находился между тем, что чувствует Катя и тем, что он сам пока не мог словами нащупать в своей душе. Противоречие это в данную минуту его тяготило, и он пытался сбежать от него. Он все спрашивал себя, почему ему так не понравилась кандидатка: что в ней не так? Ведь по всем формальным признакам она подходила, и он бы мог закрыть глаза и на небольшой руководящий опыт и на многие другие недочеты и тонкости, но Игорь Владимирович, опустив наконец-то все свои размышления и аргументы в пользу кандидатки, все же понимал – брать ее на работу он точно не собирался – это было исключено.
12.
«Игра, Катюш, – говорил он, – она как жизнь. В ней начинаешь лучше понимать себя и других, – его голос чуть понизился. Он всегда так играл голосовыми связками, когда внутренне ощущал, что скажет что-то важное, – игра показывает, кто ты и на что ты способен и еще, на что способны другие. Особенно, они. Особенно, они, Катюш». Он сидел на подоконнике и курил сигарету. По плечу правой руки, окольцевав и трицепс, и бицепс, бежала извилистая чернильная, чуть поблекшая и уже начинавшая отдавать в неприятный синий, линия, перекинувшая свой рисунок дальше – через плечо. При более близком рассмотрении линия превращалась в дракона и достаточно увесистого, основная масса которого легла на двигающийся, переливающийся мышцами каркас спины.
«Даже если у тебя на руках очень сильные карты, – дым от сигареты вытягивался потоком майского воздуха в окно, – ты можешь все равно проиграть. Из-за страха. Страха все потерять и боязни риска. Вдруг у соперника карты лучше? А никогда не узнаешь, пока не проверишь. А жизни, как и игры, без потерь не бывает. Это непреодолимое и обязательное условие, Катюш». С этими словами он потушил уже и так переставшую дымить сигарету.
– Девушка, – вклинился какой-то голос, – девушка, – голос был настойчивым, – предъявите…
Катя очнулась и перевела свой стеклянный взгляд от пустующего утром проспекта, которого она все равно не замечала, на людей, находящихся с ней по одну сторону окна. На неё смотрела женщина в жилете оранжево-кричащего цвета, которая держала в руках пластмассовую чёрную продолговатую штуковину, периодически издающую звуки. Катя засуетилась и быстро вытащила кусочек зелёного пластика из бокового кармана сумки, а потом приложила к черной пластмассовой электронной коробочке. Женщина удовлетворилась и пошла дальше искать пассажиров, только что вошедших в салон. Так сонное тёплое майское воспоминание сменилось февральской реальностью воскресного дня и прохладного салона троллейбуса. Недалеко от Кати, через проход, у окна с другой стороны, как она несколько секунд спустя обнаружила, сидел парень. Из правого рукава бетонного цвета куртки выглядывал хвост дракона, главная часть которого была спрятана под тканью. Катя заметила этого парня, когда он заходил в троллейбус и прошел мимо нее, но именно сейчас она смотрела на этот рисунок не отрываясь, как загипнотизированная. Заметила она эти рисунки потому, что всегда первое, на что обращала внимание Катя при взгляде на мужчину, были его руки, а если быть еще точнее – безымянный палец правой руки.
«Как ты там, интересно?» – подумала про себя Катя. За прошедшую неделю все напоминало о нем. Она размышляла и предположила, что, возможно, этому посодействовал ее визит к психологу, который оживил, как ей казалось, не так давно уснувшие воспоминания. Катя глубоко вздохнула и также, как пару минут назад, уставилась в грязное, вымаранное окно. Голос в маленьком репродукторе объявил следующую остановку и дребезжащие створки дверей закрылись, наконец-то ограничив проникновение холодного воздуха в помещение.
«Есть три вида людей, Катюш, – он встал с подоконника, застегнул ремень своих джинсов и на его упругом торсе проступил рельеф, – первые – это те, кому многого в этой жизни не нужно. Они это осознают и делают свою небольшую, но зачастую очень важную работу, которую мы обычно не замечаем. У них нет амбиций и они составляют большую часть нашего общества. Вторые знают, чего хотят и добиваются этого. Не ноют и часто вдохновляют других на подвиги. А есть третьи: с претензией на жизнь, с хорошими умственными способностями, но так и не решившиеся что-то сделать, прыгнуть выше себя. И эти последние, – сказал он, внимательно глядя ей в глаза, – самые несчастные». Он надел рубашку и двинулся на кухню.
– Остановка метро Петроградская, – механически проговорил репродуктор где-то в уголках троллейбусного потолка. Створки, раскрывавшиеся уже миллионы раз, чуть скрипнули и салона внутрь снова проник свежий февральский воздух. Катя, через долю секунду осознавшая произнесенные мертвым голосом слова, резко повернулась, а потом вскочила со своего пригретого места и вылетела наружу – на улицу. Троллейбус закрыл свои двери и последовал дальше по маршруту. Субботний проспект был практически пуст и редкие машины, как могли, заполняли проезжую часть.
Неподалеку от метро, в кафе на углу старинного дома с длинной бетонной лестницей, заканчивающейся небольшим пятачком перед входной дверью, было тепло. Даже жарко. Работавшая там же, в одном пространстве с кассой пекарня издавала крайне много жара, с которыми специальные вытяжки, увы, не справлялись. Практически каждую минуту открывающаяся то и дело дверь, впускавшая посетителей, исправно дарила помещению пусть и небольшую, но остужающую порцию свежего воздуха. В зале, состоящем из нескольких столиков, несмотря на середину дня, было немноголюдно: подальше от входа, в углу сидел высокий парень в огромных наушниках, спущенных на плечи, а недалеко от него, через столик – грустная старушка, взявшая чашку чая и маленький рогалик и если бы не бодро-торжественная музыка, лившаяся из круглых серебристых колонок, вмонтированных в потолок, то в те редкие моменты между посетителями, делавшими заказы, и хлопавшими дверьми, в помещении стояла бы тишина.
Вся выпечка за стеклянной витриной, отполированной до блеска и отсутствия разводов, выглядела аппетитно. Свежие румяные розаны, круассаны, конвертики, миниатюрные грузинские хачапури стояли ровными рядами друг от друга, не соприкасаясь. На деревянных паллетах они громоздились позади чёрных квадратиков – крошечных меловых дощечек, на которых аккуратным почерком были выведены цифры, обозначавшими цену. Катя считала, прикидывала, складывала в уме эти цифры, невольно вспомнив, что на карте осталось всего лишь семьсот с небольшим лишком рублей, а до зарплаты – еще пять дней. Целых пять дней, которые нужно было просуществовать. Питаться и ездить на метро. Она, как могла отгоняла от себя неприятную мысль, осознавая, что придётся брать в долг.
– Сахар, корица? – спросила моложавая девушка за кассой, облачённая в чёрный фартук, туго обернувший ее пышную грудь, а поясом – тонкую подростковую талию.
– Нет, не нужно, – ответив томным басом, какие случаются обычно у актеров или дикторов, мужчина средних лет в чёрном кашемировом пальто блудливо и медленно, словно облизывая таявшее мороженое, скользил глазами по фигуре девушки по ту сторону деревянной стойки. Вся погружённая взглядом в горящий экран, по которому она быстро ударяла пластиком, девушка этого не замечала.
Катя наконец определилась. Нутро все ещё жгло неприятной мыслью. Сам факт одалживания денег воспринимался Катей как унижение, хотя оно, это унижение случалось часто – практически каждый месяц. И унижало Катю это потому, что данный поступок каждый раз констатировал ее собственную ничтожность и неумение зарабатывать в эпоху рыночных отношений, когда способов получить деньги было предостаточно. Тем более, когда тебе тридцать. От этих размышлений на душе Кати становилось грустно. Неприятно и стыдно. Стыдно за саму себя и за то, что на оставшиеся рублевые крохи она не дотянет до зарплаты.
Рыжий парень в сером капюшоне толстовки, находящийся в двух шагах от нее, поглядывал на Катю искоса, иногда отрываясь от своего смартфона. Возле его ног вилась маленькая собачонка с короткими ногами и большими ушами. Ее длинной чёрная шерсть была особенно примечательна белым пушистым воротником и рыжеватыми вкраплениями-клоками по бокам, а также на коротких её, но упругих ногах. Собака ходила вокруг хозяина кругами, обходя его то с одной, потом с другой стороны, останавливаясь только на пару секунд – посмотреть вверх, на него. Мужчина в кашемировом пальто, бросив «Спасибо» девушке, посмотрел ей пристально в глаза и неторопливо взял в руки сначала белую картонную коробочку, потом бумажный стаканчик с кофе, а затем степенно дошёл до двери и вышел.
– Два розана, пожалуйста, – сказала Катя куда-то в сторону, не глядя на сотрудницу пекарни.
– Напитки? Чай? Кофе? – мило отозвалась вопросом девушка. Катя помотала головой.
– Вам здесь или с собой? – атаковала вопросами сотрудница кофейни.
Катя вдруг подумала, что этот вопрос один из самых популярных в современном мире, популярнее которого может быть только «Карта или наличные?». С этой мыслью она достала смартфон из кармана зеленого пухового пальто. Второго вопроса отчего-то не последовало и на маленьком пластмассовом аппарате высветилось число. Числа, по природе своей абстрактные, думала Катя, стали ещё более абстрактными за последние несколько лет, и все более переходили в утрированную виртуальную реальность. Впрочем, виртуальными стали не только деньги, но и люди. И если с деньгами ещё можно было разобраться, размышляла она, то с людьми всё в разы сложнее. «Хотя, – промелькнула в ее голове мысль, – деньги всегда связаны с людьми и приходят через них».
Выйдя из тёплой пекарни, Катя почувствовала, как ее привычно обдало свежим, густым, пронизанным крохотными частицами воды, северным ветром. Тяжелый как свинец, воздух ловко нырял под полы пальто и заставлял съеживаться, выколачивая из тела последнее тепло. Катя пошла по поблескивающему застывшими лужами тротуару вдоль магазинов и офисных помещений, расположившихся на первых этажах зданий. Пройдя метров пятьсот, она заметила отделение банка и быстро в него зашла. В зале, наполненным огромными машинами-аппаратами, был один человек – девушка, которая стояла возле окна во всю стену и смотрела на падающий большими бесформенными хлопьями снег. Она говорила по телефону.
«Введите сумму», – говорил с Катей банкомат – бездушное железное существо, знавшее только стандартные шаблонные фразы. Она взяла две купюры из небольшого углубления в аппарате и спрятала их в глубине сумки. Катя снова попрощалась с теплотой помещения и вышла на улицу. Здесь, недалеко от метро, где обычно скапливается большинство магазинчиков и кафе, торговых точек и различных заведений, холод ощущался не так сильно – будто бы эпицентр капитализма пригревал своих адептов иллюзорным чеканенным теплом. Словно, чем ближе к костру подходил человек, тем теплее ему становилось, а само тепло между очагами торговли просто не успевало улетучиваться и перетекало из одной двери в другую.
Катя увидела на противоположной стороне улицы большие желтые буквы на красном фоне. Возле входа в здание стояло несколько человек – все были мужчинами, и все были в полугрязных, неопрятных одеждах. Они громко разговаривали и их голоса были слышны даже Кате – оттуда, с той стороны улицы. Она взглянула на серое, с маленькими вкраплениями блестящих стеклышек кольцо на среднем пальце своей левой руки. Фианиты образовывали небольшую вытянутую восьмерку, являвшую собой знак бесконечности. Катя посмотрела на мужчин с опаской, чувствуя небольшую тревогу, но все же решила идти.
То был ювелирный магазин с несколькими витринами: одна казалась бесконечной и тянулась по всему периметру зала, вторая же расположилась в центре. В зале было всего трое сотрудников: две женщины в белых рубашках и черных брюках, друг с другом что-то живо обсуждающих, и седовласый мужчина в форме охранника, наблюдавший за окошком, которое было врезано в одну из стен в углублении зала. В этом окошке, отделенного от остального зала толстым стеклом, сидела молодая девушка в красной легкой жилетке с логотипом магазина на груди.
– К сожалению, принять не можем, – девушка просунула парню, стоявшему по ту сторону стекла синий маленький сотовый телефон с потертыми кнопками. Парень, судя по всему из той компании, что ожидала его снаружи, с виду был совсем молодым – не достигшим еще тридцатилетнего возраста, но казавшимся старше своих лет из-за обрюзгшего лица, кожа которого начинала потихоньку покрываться тонкой шершавой коркой. Его возраст выдавали глаза, которые Катя случайно увидела, приблизившись к нему, ожидая своей очереди. Он был одет во все черное – все запыленное и обмаравшееся землей и песком. Волосы на его голове, выглядывавшие из-под шапки, были слипшимися, запутавшимися, а пальцы, по всей своей длине, особенно на фалангах с ногтями, выглядели замызганными, с въевшейся в кожу грязью.
– Как не можете? – обомлел паренек, – девушка, ну посмотрите еще, ну миленькая, ну, пожалуйста, – вымаливал он у нее последнюю надежду. Он увидел в выемке под стеклом, в полке, которая ходила то туда, то обратно, свой телефон.
– Мы не принимаем такие, – сухо ответила она, – идите, – она зло бросила ему, – иначе я позову охрану.
Молодой человек нехотя забрал телефон и медленно поплелся к выходу. Он один раз обернулся и его тоскливый взгляд поймала только Катя, которая встала на его место. Ей стало жаль паренька, но она ничем не могла ему помочь.
– У меня кольцо, – она нехотя его вложила в углубление и придвинула.
Девушка за стеклом взяла кольцо и начала его рассматривать через вытянутую лупу, которую она зажала в глазнице, потом вынула из колбочки стеклянную пипетку и что-то капнула на кольцо. Катя наблюдала за девушкой внимательно, ощущая странное волнение где-то внутри себя. Ей показалось, что зашла она в то помещение по ошибке и делать ей этого не стоило, чувствовала она себя неуютно, неуклюже и не своей тарелке, а когда девушка по ту сторону стекла приблизила к кольцу что-то похожее на напильник, Катя не выдержала.
– Что вы собираетесь делать? – воскликнула она.
– Проверяю, – обратила на нее свой удивленный взгляд девушка, сняв лупу с глаза.
– Я передумала, – строго и сухо ответила Катя, – верните, пожалуйста, кольцо.
Девушка, хмыкнув, положила кольцо обратно – в выемку. Катя взяла кольцо и развернулась, кинув на сотрудницу все тот же строгий взгляд и вышла из помещения. Возле входа толпы мужчин уже не было, остались лишь несколько окурков на том месте, где они ожидали своего товарища. Катя накинула на голову капюшон и застегнула до упора молнию на пуховике, слегка поежившись от холода.
«Катя, Катя, – ругала она сама себя, – вот и стала ты его заложницей».
13.
В коридоре, чуть поодаль от троицы, восседавшей за столом на кухне, громоздились пирамиды коробок: коричневых, молочно-коричневых, разноцветных, с описанием и упоминанием разных брендов заграничного и отечественного рынка бытовой техники. Лена с Мишей жили временно в квартире, которая не была жилым фондом, а числилась как мастерская художника, каких в Петербурге было много и обычно их владельцы нелегально сдавали эти квадратные метры в аренду, но раз в год, согласно плановым осмотрам, наведывалась проверка в виде комиссии, целью которой было удостовериться в том, что мастерская используется по назначению. Доподлинно неизвестно, догадывались ли проверяющие об обмане или им все было понятно с самого начала и проверка совершалась только для галочки.
В квартире старого дома в самом сердце Петроградской стороны, было прохладно. Батареи были скупыми на тепло и то, что они отдавали в квартирное пространство, казалось слёзно малым, чтобы отогреть все многочисленные квадратные метры.
– Мне кажется, по нам видно, что у нас любовь, – сказала Лена, улыбаясь, одновременно с этим примостив свою голову на плечо Миши. Она прятала слегка озябшие руки в рукава своей просторной, но уже довольно поношенной толстовки. Немного шумела газовая плита, нагревая синим пламенем эмалированную посудину – кастрюлю, в которой закипала вода. Катя смотрела на Лену с Мишей и тоже невольно улыбалась. Два розана, купленные в пекарне полчаса назад, лежали теперь перед ней на керамическом блюдце.
– А что, есть пары, по которым можно сказать что-то другое? – Катя двумя пальцами подцепила из крошечной керамической миски болотного цвета маслину. Рядом с миской стояло блюдце и на нем лежали оставшиеся с завтрака, белые, с пустыми выемками, половинки яичного белка, которые так не любила Лена и не ела их. За Леной их обычно доедал Миша, но сегодня, по всему видимому, не успел или не захотел.
Катя знала Мишу еще по Новосибирску. Он был старше ее на три года. Познакомились они в студенческом клубе много лет назад – сколько точно, никто уже не помнил – учась на одном факультете истории в университете. Миша переехал в Петербург восемь лет назад, Катя – на пять лет позже и, попав в новое окружение, познакомилась с Леной, которую, в свою очередь, познакомила с Мишей. На почве одной профессии на двоих и схожих взглядов, мировоззрений и суждений у них завязались отношения и год назад они поженились.
И Лена, и Миша были дизайнерами – очень продвинутыми для своего времени. Они знали о всех технических новинках на рынке гаджетов, открывающихся кафе и ресторанах в городе, проводимых мероприятиях, были знакомы со многими интересными людьми, и далеко не только из своей сферы, и вхожи также в разные круги общения. Лена была девушкой любознательной, предпочитала смотреть наперёд и просчитывать возможные последствия и риски, она прочесывала весь интернет в поисках нужной информации и это ее роднило с Катей и было их общим знаменателем в противовес всем остальным качествам, составлявшим большие противоположности. Миша же, наоборот, всегда считал, что проблему надо решать тогда, когда она возникнет и даст о себе знать. Он, как и Катя больше импровизировал по жизни. При редких почти философских разговорах, разгорающихся между Леной и Катей, когда они могли спорить несколько часов, он откровенно скучал, уходил с головой в виртуальный мир своего смартфона и иногда вставлял в разговор свои короткие реплики в виде шуток. Мишу интересовали вещи приземлённые, практичные: то, как был устроен какой-либо предмет, как он функционировал, как его можно было разобрать и по возможности еще и собрать. Что-то изучать или читать он любил только по делу – для него должна была стоять задача, к которой требовалось найти решение. Все духовные страдания, которые окружающие его люди постоянно крутили в своей голове, вызывали в нем, если не скуку, то, возможно, некоторую отвлеченность отрешенность. Он сразу в своей голове находил себе задачу, которую нужно было решить или обдумать и зачастую сбегал в потоки информации, которая потом могла пригодиться и которую в дальнейшем следовало применить. Эти знания уходили будто бы не в мозг, а сразу в руки, которыми Миша мог работать подолгу.
– Да,– подняла с плеча Миши голову Лена, – например, Лёша с Таней. Мне кажется, они выглядят так, будто задолбали друг друга.
Катя хотела возразить, что, возможно, они не всегда были такими и, может, когда-то тоже смотрели друг на друга влюблёнными глазами, но промолчала, дабы не рыть яму для спора.
– А ещё Юля с Ваней, – продолжала Лена, – они ругаются постоянно. И так и не разводятся.
Миша в разговоре не участвовал и что-то сосредоточенно печатал в телефоне.
– Она же хотела от него уйти вроде, – вспомнила Катя.
– Да, она года два уже об этом говорит, – тон Лены стал немного строже и чуть презрительнее. Потом она на пару секунд замолкла и позже добавила, – не знаю, почему не уходит. Говорит, что из-за ребёнка.
– Моя мама все наше детство говорила мне, что не разводится с моим отцом только из-за нас. Потому что у детей должен быть отец, – вставила Катя.
– Говорить можно все, что угодно, – Лена сдвинула брови, а Катя, услышав последнюю фразу, наморщила лоб, – Юля не уходит, потому что… да черт его знает. Говорит, что из-за Тёмки, – Лена имела ввиду сына своей подруги, – но мне кажется, что она просто боится. Остаться одной с ребёнком, хотя она зарабатывает больше, чем он. Может, боится что-то менять.
– Но моя мама не из таких, – возразила Катя.
– Мне кажется, время было другое, -сказала Лена, глядя на Катю, – девяностые. Тяжело было.
За час, который Катя находилась здесь, у друзей, снег в городе покрыл практически все: от бесконечных проводов, пересекавших диагоналями улицы, до вечно треснутых тротуаров и узких поребриков. Но сквозь окна, которые глядели во двор-колодец, были видны только крыши домов, покрытые белой снежной скатертью, скрывавшей все прорехи, трещины и ржавчины старого, практически не ремонтируемого города.
– Я иногда смотрю на своих родителей, – оторвавшись от смартфона, неожиданно включился в разговор Миша, до этого словно отсутствовавший в комнате, – и вижу, как они друг друга достали, и думаю: ну разведитесь уже, не мучайтесь.
– Ну ты что, – снова возразила Катя, – ну сколько им? Под шестьдесят, наверное, уже? В таком возрасте уже не разводятся.
– Да ну, – не унимался Миша, словно речь шла о чужих ему мужчине и женщин.
– Ну куда они разойдутся? – стояла на своем Катя, – столько лет прожили вместе.
– Да у них даже жилплощадь вторая есть, – аргументировал Миша, положив телефон на стол.
– Нет, уже не разойдутся, – сказала Катя и почувствовала, как что-то опустилось ей на колени. Она увидела, что собака Лена и Миши, взрослый кобель бордер-колли положил ей свою морду на колени. У собаки была черно-белая шерсть. Оба уха и область вокруг глаз были окрашены в черный, а с самой холки и далее по узкой мордочке тянулась белая тонкая линия, расширявшаяся ниже, у рта, и окружавшая черный мокрый нос. Карие глаза смотрели на Катю по-доброму, сверху вниз, и даже будто слегка виновато.
– Ты мой хороший, – она взяла его за уши и опустила свою голову к его мордочке, прижавшись к ней, – ты мой сладкий, хороший, – разговаривала она с ним, как с ребенком.
Кобель по имени Дюк, спрятавший свою мордочку внутри Катиных волос, облизывал ей ухо, от чего она начала смеяться и уворачиваться от пасти собаки.
Миша в это время дошёл до прихожей и вернулся оттуда со связкой ключей.
– Держи, – протянул он их Кате, – сразу отдадим, а то потом забудем. Это твой экземпляр ключей.
– Когда вы уезжаете? – Катя взяла ключи и кинула их в сумку, стоящую возле стула, слева от нее, а потом продолжила гладить Дюка.
– В пятницу, – ответил Миша, – мы с ним после обеда погуляем. Ты можешь и утром в субботу приехать.
– Я приеду в пятницу, но, скорее всего, уже вас не застану, – ответила Катя, отпуская голову собаки, а та легла возле ее ног, – в воскресенье вернетесь?
– Да, вечером, – произнес Миша.
– Я дождусь вас, – сказала Катя.
