скачать книгу бесплатно
За други своя. Повести
Станислав Афонский
«Дамский перевал» – неофициальное название перевала «Донгуз-Орун» – лёгкий и общедоступный перевал. В то же время таящий смертельную опасность для всех, преодолевающих его. «За други своя» – о вспыхнувшей неожиданно симпатии громадного и свирепого зверя и альпиниста друг к другу. И не только об этом.
За други своя
Повести
Станислав Афонский
© Станислав Афонский, 2017
ISBN 978-5-4485-3302-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Дамский перевал
Утро оказалось еще более промозглым и сырым, чем вчерашний вечер. Осторожно выставив из спальных мешков головы, отряд увидел низко нависшие над ущельем тучи и уходящие в них скалы хребтов, черными столбами выделяющиеся на белом снегу. Будто небо поддерживали подпорками, как бы не упало ненароком. Лохматые мокрые животы облаков волочились прямо по острым углам палаточных крыш, резались о них и из прорех посыпали камни сырыми белыми и скучными крупными хлопьями.
Вчера снега не было. Это значило, по всей логике погоды, что он выпал ночью. Далее следовало, что и горный хребет засыпан снегом так же, как и гора Ирик-Баши. Падал вместе со снегом и другой вывод: снежный покров на склоне этой горы увеличил её альпинистскую категорию трудности и таким образом сделал недоступной для новичков, которым высунутые из спальников головы и принадлежали. Поняв это после недолгих, но зрелых размышлений, головы поникли. И в ущелье Ирик-Чат, и в мокрых палатках, и в отсыревших спальниках они оказались только для того, чтобы нынешним утром подняться на вершину Ирик-Баши, взять там вложенную в каменный тур записку предыдущих восходителей, оставить на ее месте свою, вернуться в свой родной альплагерь «Шхельда» и получить там заветный значок «Альпинист СССР» – плод усилий и мечтаний целого года тренировок. И вот все насмарку и тучам под хвост…
Снег нахально забрался и в палатки. Альпинисты в штормовых лагерях спят с открытыми пологами, не закрываясь и не завязываясь. Головой к входу – выходу. На всякий экстренный, или даже экстремальный, случаи. Если вдруг что-то ночью случилось – лавина, сель или ещё какая-нибудь сверхъестественная напасть, бодро проснулся, кувыркнулся через голову и оказался на свободе вне палатки. Схватил рюкзак с ботинками и дёру, если это требуется для сохранения здоровья и жизни. С закрытым и завязанным входом, конечно, теплее, но опаснее. Если накроет в палатке – выбраться из неё гораздо проблематичнее, если вообще возможно… Как-то на «Зелёную гостиницу» в верховьях ущелья Адыл-Су среди ночи и, по своей гнусной и пакостной привычке внезапно, обрушился сель. Проснулись от грохота камней и истошного рёва воды. Едва успели выскочить из палаток, и кто как смог допрыгать до безопасного места, многие без ботинок и рюкзаков. Палатки завалило и снесло потоком напрочь. Одну – вместе с теми, кто для тепла и уюта связал тесёмки на выходе из палатки… А «Зелёная гостиница» – само, казалось бы, воплощение гарантии безопасности – за то её и гостиницей прозвали, да ещё и зелёной – травка там растёт, зелёненькая… И вагончик гляциологов, вертолётом грузовым поднятый, стоит эдаким символом цивилизации среди дикого пейзажа ледников и гор…
Нехотя выбрались из спальников. Вяло уселись на них. Достали из-под «подушек» -рюкзаков окованные зазубренной сталью ботинки – «трикони». Поставили на камни, стараясь не задеть острыми зубцами материю палаток, втиснули в заледеневшее и окаменевшее нутро ноги. Обулись. Холод ботинок моментально проник через все три слоя носков в кожу ступней и от них поднялся по всему телу до носа. Там засвербило. К холоду наружному прибавился холод внутренний. Теперь надо согреть ногами ботинки, направив сохранившееся где-то тепло в обратную сторону… Потопаем, побегаем для пробуждения энергии… «Ножками похлопали, ручками потопали», – пропел кто-то дурашливо. Посмеялись. Но как-то не весело.
К палатке начальника отряда новичков Коли Павлова, прокладывая тропы по свежему снегу, побрели командиры отделений – обсудить ситуацию, нельзя сказать, что неожиданную, но очень нежелательную. К тучам поднялись облака дыма от первых сигарет. Николай из командирской памирки ещё не вылезал. Ему и в ней всё было уже ясно – достаточно одного взгляда на своеобразную живописность салата из туч, снега, воды и гор. Не спеша вытащил из пухового спальника своё длинное тело в трусах, занялся одеванием его в горные доспехи. Мастер спорта по альпинизму, Павлов имел не богатырское, но крепкое сложение, высокий рост, лошадиное лицо и добрые человеческие глаза на нём. Повозившись, через несколько минут он предстал перед командой в полной амуниции. «Хороша», – отметила мысленно команда. Новенькое и даже шикарное штурмовое обмундирование стального цвета изолировало фигуру начальника отряда от непогоды надёжно. Бегло осмотрев экипировку, зрители отметили даже такой штришок, как специальный треугольный клапан, закрывающий сверху горные ботинки командира… Николай стоял под ленивыми обстрелом дождя и снега молча и спокойно
– Что делать будем, товарищ Павлов? – С неофициальной улыбкой официально обратился к начальнику Валера из Питера, плечистый крепыш с лицом, окантованным словно приклеенной шкиперской бородой.
– Тамбовский волк тебе товарищ, – хмуровато попытался пошутить Николай, – А Павлов думает, что восхождение и связанные с ним неудовольствия придется отменить.
– Что же, ребята без значков останутся? Год тренировок на фук – в речку Баксанку? Ведь сам знаешь: на будущий год они опять в новички вынуждены будут топать, да и наша с тобой работа тоже в воду вместе с концами. Не думаешь, что они тебе где-нибудь на прощанье фонарей понавешают, чтобы светлее думалось?
– Кто навешает? Концы, что ли?.. Не думаю. Фонарей не хватит, – продолжал попытки шутить Павлов, – У тебя есть что предложить?
– Есть, конечно. И очень простой выход. Маршрут, сам знаешь, не так чтоб уж очень сложный сам по себе. Ну, после снега поинтереснее стал, но не настолько уж, чтобы совсем неприступный: «в мире нет таких вершин, чтоб взять нельзя». Давай мы, командиры отделений, возьмем по одному из своих, посильней которые, да и сходим наверх. Записку возьмём, свою оставим – и все дела. Что скажешь?
Николай даже не колебался
– Скажу, что не согласен. А ты другого ожидал?.. Так будет не честно. Ты сам это знаешь. Нам не показатели нужны. И нашим ребятам тоже. Они хотят восхождение сделать, а не значки на себя нацепить… Быстро всех построить. Скажем о своем решении и скорее в лагерь, пока не вымокли насквозь и даже глубже.
– Ну, Николай, ты не прав, – вмешался москвич Саша, моргнув длинными девичьими ресницами над суровыми мужскими глазами. – Отступать без попытки штурма… Мы же их мужеству учить должны, а не пасовать перед сложностями.
– А ты видишь отсюда эти «сложности»? Тучи все закрыли – ни черта не видно. В любом случае идти нельзя… А если там снега столько навалило, что лавина пойдет?.. – Павлов помолчал, – я все понимаю и всем сочувствую, но давайте новичков еще и дисциплине учить… Без нее иногда и мужество не поможет, если оно без головы останется.
1
Вскоре весь отряд, пронюхавший, что снег засыпал не только горы, но и их надежды, молча, но возмущенно стоял перед своим благоразумным командиром. Речь его выслушали мрачно. Раздались решительные возгласы:
– Мы не согласны!
– У нас год пропадает!
– Давайте взойдем. Мы сможем! Мы уже ходили по снегу…
– Кто не рискует тот не выигрывает!..
– И не пьет шампанского!
Коля Павлов спокойно и невозмутимо, как ледник, выслушал все эмоциональные крики и «рацпредложения».
– Ребята, без истерик. Я очень хорошо вас понимаю. И сам огорчен. Но в альпинизме такое встречается очень часто, и ничего с этим не поделаешь. Вот если бы нас снег на маршруте застал, там другое дело – там риск оправдан. Ну, допустим, мы вас поведем. А опыта у вас надлежащего нет и что-нибудь случится – виноват буду только я – повел вас на категорию сложности, к которой вас, по условиям игры, допускать нельзя – не доросли еще. И не обижайтесь. В конце концов, не в моей ответственности и не в условиях игры дело, а в вашей жизни. У вас еще «всё впереди – надейся и жди»… А насчет выигрыша в риске… Горы – не карточная игра. Здесь часто кто не рискует – тот не проигрывает. Свою жизнь, имеется в виду. А шампанское не пьют и покойники…
Коля сделал эффектную паузу. Смысл сказанного дошел мгновенно. Открытые рты закрылись. Закрытые отверзлись. Народ таких доводов не ожидал.
Полюбовавшись произведенным эффектом, Павлов продолжил:
– Насчет пропавшего года не переживайте: он не пропал и никуда не денется. По положению вы имеете право на значок при восхождении на одну вершину первой «А» категории и на два перевала или на одну вершину первой «Б» и одну второй «А». Мы хотели сделать вам двойку «Б» – без перевалов, но, вот, не получилось. Но одна вершина у вас уже есть, перевал тренировочный есть. Еще на один перевальчик сбегаем и – значки на ваших доблестных грудя’х и гру’дях. А на будущий год – даешь на разряд. Ну, что, пойдет?
Дружного и громового «ура!» не грянуло, бурных аплодисментов не вспыхнуло, но отряд относительно повеселел и успокоился – безысходность ничего иного не оставляла.
Бивак быстро свернули, орюкзачились и под впечатляющим дождем вперемешку с мокрым снегом быстро пошли, а потом и побежали особым альпинистским бегом по осклизлой тропе, извивающейся среди скал и камней, вниз по ущелью. Ноги короткими быстрыми шагами, колени неразделимо вместе, топают по обильно политым водой камням на тропе, извивающейся змеиным телом по каменистому, а потом и по травяному склону. Ветра нет – заглох в тучах, нудный дождь разлиновал пространство вертикальными нитями… Впереди лагерь, просушка всего мокрого, а мокрое всё, горячий чай, почти такой же душ, перспектива «беганья на перевальчик», торжественное вручение значков «Альпинист СССР», прощальный вечер и – год ожидания…
А через год у Витьки заболело горло…
2
Мир состоит из случайностей. Пусть говорят об их закономерности, пусть подводят под это мнение философические и математические теории, но
Если они – эти теории, не помогают некоторые « закономерные» случайности предугадать и избежать их, то они только случайностями и остаются. Вот выпал снег в горах. Для метеорологов безусловная закономерность в этом явлении есть. Для альпинистов же – несчастный случай. Знай они об этом заранее – пошли бы в другое ущелье и на другую вершину. В горах часто бывает так, что в разных ущельях – разная погода: тут плохо – там хорошо… Особенно где нас нет.
А у Виктора заболело горло. А Радослав об этом не знал. Ну, заболело. Ничего сверх естественного – обычное дело… Поднимите руки у кого оно не болело?.. Поболит, да и перестанет… Но все дело в том – чем именно это несчастное горло сподобилось заболеть и в какое время. Болел бы Вик вместе с внутренностями своей шеи да болел в свое удовольствие. Трагичность же ситуации заключалась в том, что Вик вместе с Радиком ехал в Приэльбрусье. И не просто так – отдыхать на какой-нибудь там турбазе, а в альпинистский лагерь, чтобы интересно и полезно отдать ему свой отпуск. «Отдых» там такой, что за смену организм может избавиться от своих драгоценных килограммов десяти. Лучшее средство похудеть или даже совсем избавиться от организма… Нагрузки иногда зашкаливают… А Витя ангиной заболел. И не сказал. Знал, а не сказал… Не сказал, больная его душа, а ведь знал. Пили чай, оба два, из одной кружки. И спали на одной палатке, расстелив ее на полу автостанции, в ожидании автобуса…
А у Витьки в это время горло болело… С этим горлом он и автобуса утром дожидался. И вместе с Радославом. Автобуса не было. Долго не было. Уже и время отправления подошло, а потом и миновало, по расписанию. А автобуса не видно… Странно и удивительно: никто из будущих пассажиров не возмущался и не волновался. Все сидели абсолютно спокойно и невозмутимо, как будто так и надо, что все, кому надо ехать, никуда не едут… Вон пятеро мужчин с азартом наблюдают, как два джигита играют в нарды. Закутанные с ног до головы бабульки мирно дремлют, прикорнув спинами к стене. Симпатичные девушки что-то весело обсуждают и смеются… Все ведут себя так, словно просто время пришли сюда провести с раннего утра – дел других у людей не имеется…
– Почему автобуса до сих пор нет? – стараясь казаться таким же спокойным и невозмутимым, спросил, наконец, Радик, обращаясь скорее к пространству, чем к кому-то конкретному.
– Вах, какой странный вопрос ты спрашиваешь, – осуждающе покачал черноволосой головой местный житель «кавказской национальности», оторвавшись от созерцания гуляющей неподалеку свиньи. – Его нет потому, что он не приехал.
«Логично», – мысленно согласился Радик, но вслух сказал:
– А почему он не приехал, если по расписанию он это давно должен сделать?
– Всё очень просто, дорогой: потому что его уважаемый водитель на свадьбе гуляет – у него друг позавчера за муж вышел… Э-э, нет – наоборот: его невеста за муж вышла за его друга… Опять не то… Друг женился на его невесте… Ну, свадьба, панимаешь?
Радик помотал слегка головой, пытаясь, по мере сил, разобраться кто за кого вышел и куда, но тотчас же оставил эти попытки, как совершено для него бессмысленные. Смысл был прежний – уехать в Баксанское ущелье.
– Так когда друг-то придёт? Он же на работе быть должен!
– Вот же какой ты непонимающе непонятливый молодой старик! – с искренней досадой воскликнул кавказец. – Что, по-твоему, шофёру и на свадьбе нельзя погулять?
Радик безнадёжно махнул рукой и плюхнулся на скамью рядом с Виктором и его больным горлом, о котором друг не сказал…
Наконец, ПАЗ-ик, плотно набитый местным народом, Радиком, Виктором и их рюкзаками, поднимается в горы вдоль реки Баксан. Радик с удовольствием и волнением смотрит в окно на поднимающиеся одна за другой и одна из другой горы, на их заснеженные вершины и острые скалы, узнавая их вновь. Кажется, не автобус движется к горам, а горы, величаво прекрасные и грозные в своей непостижимой таинственности, торжественно шествуют навстречу автобусу.
Радослав ехал в «Шхельду» с радостно-тревожным ожиданием новых, еще более интересных восхождений, новых впечатлений, новых знакомств и друзей, и не без честолюбивого желания получить разряд, как ступень к еще более интересным альпинистским приключениям… Кроме рюкзака в походе он имел за плечами тридцать три года жизни. Среди спортсменов эта цифра вызывала явное недоумение: в таком возрасте многие уже бросают спорт, какого бы вида он не являлся, кроме шахмат, разумеется. А этот мужик, роста выше среднего, но не очень, и возраста, точно, среднего, только собрался в него войти. Правда, на вид Радославу никто его возраста не угадывал. «Давали» лет двадцать пять, не более Он больше и не брал, правда, и не скрывал истины. Общительный, иногда по-детски любознательный и даже простодушный, но в тоже время ироничный, со склонностью к сарказму, он мог вписаться в любую компанию настолько же легко, как и «выписаться» из нее. Виктор, будучи на десять лет моложе, разницы в возрасте не ощущал.
Оба ехали при бородах. Виктор по моде. Радослав по необходимости, а вовсе не для романтического облика. Просто был с ним случай, когда солнце украсило его физиономию ярко-красным болезненным ожогом, отразившись снизу от зеркала белого снежника. На фоне ожога декоративно выделялся отчетливой белой полосой след крепежного ремня каски. Оригинально и красиво, но очень уж неприятно. От бритья на несколько дней пришлось отказаться, отросла щетина, да потом так и продолжала расти, пока не превратилась в бородку несколько пижонского вида. Радика это обстоятельство слегка огорчило, но делать было нечего – борода формировала себя самостоятельно. До марксовых размеров Радик доводить ее не собирался, позволял расти, лишь иногда критически на нее поглядывая. Борода защищала от ожогов, утепляла, как никак, и избавляла от необходимости скоблить подбородок и щёки каждое утро вместо каких-нибудь других, более приятных, занятий.
Открытое лицо Виктора поверх бороды украшали очки, которые очень ему шли. Виктор приземист и широкоплеч – таких в старину на Руси называли ширяями. Смел в уличных драках, разухабист, в компаниях весел, фанат джазовой музыки, сам на чём-то играет – и это все о его характере, что было известно Раду. И еще он был студентом политехнического института. Радослав работал на оборонном авиационном заводе, настолько секретном, что все мальчишки, жившие окрест завода, знали о том, что там делают. Сложение имел пропорциональное и симметричное, пользовался успехом у женщин, они у него тоже, но пока не настолько еще, чтобы покончить с этими успехами, остановившись на какой-нибудь одной…
Вот и поселок Эльбрус. Название его местные жители произносят с ударением на первом слоге. Особых архитектурных украшений это горное поселение не имеет, привлекая к себе альпинистов главным образом тем, что здесь можно купить какие-нибудь бесхитростные деликатесы, сигареты и пиво, впрочем, альпинистам противопоказанное… За поселком сразу же – мост через реку Баксан, гремящую по камням изумрудной прозрачности водой. Справа в белоснежных королевских мантиях с черными скалами вместо горностаевых хвостиков, горы. Рядом с мостом красавицы-сосны из песни «Баксанской первой» – «стройный лес Баксана». Вверх- вправо уходит до самого Эльбруса Баксанское ущелье. Вверх-прямо – ущелье Адыл-Су, впадающее в Баксанское грациозной речкой того же названия. Оба ущелья упираются в заснеженный и бронированный ледниками Главный Кавказский хребет.
А автобус, между тем, уперся перед мостом в стадо овец… Эти кроткие животные выстроились вдоль шоссе плотным неподвижным шерстяным блеющим клином. На вершине клина, воткнувшегося в столб ограждения возле моста, – вожак стада – баран, прикинувшийся вдруг скотиной, объятой диким ужасом перед с розового детства знакомой речкой: не пойду и баста. В овечьем стаде дисциплина несокрушима, как ослиное упрямство. Поперед батьки или через его голову не посмеют сунуться ни одни копыта, подставленные под овечью душу. Вот и стояли эти блеющие души непроницаемой массой. Истошные гудки автобуса на окаменевших животных – никакого впечатления. Так же, как и пинки чабанов, пытавшихся пробудить овечий разум не только физическим воздействием, но и виртуозным русским матом. Пассажиры беззлобно смеялись.
Не до смеха было Радику с Витей. Оба срочно – до отчаянности срочно, нуждались… Нужда возникла еще в городе Баксане, но реализовать ее не хватило времени – уходил автобус. В Тырныаузе, где автобус стоял посреди городка, ни места, «куда не зарастет народная тропа», ни самой тропы, ни кустов, ни сараев на худой конец, не нашли, как ни старались. Тропа, вероятно, все-таки заросла… От Тырныауза до поселка Эльбрус автобус тащился часа полтора и к нему наши друзья прибыли уже в критически взрывоопасном состоянии. До выхода из автобуса в долгожданную дикую природу оставались считанные минуты, и на тебе – эти идиотские бараны… К гортанным матюкам пастухов присоединились мысленные матюки наших героев – именно героическими были их нестерпимые муки. Наконец, одному из пастухов удалось прямо по овечьим спинам добраться до вожака. Гнусную скотину за шиворот подняли в воздух и вышвырнули, как пустой бурдюк, на другой конец моста. В ту же секунду шерстяной поток, тряся курдюками и хвостами, хлынул следом. Автобус двинулся с места…
– Я думал, сейчас речка из берегов выйдет… – Утерев со щёк обильные слёзы облегчения выдохнул Радик.
– А я думал, что сейчас лопну, – поежился от такой перспективы Витя.
– Ну ладно, уцелели. Пошли в лагерь.
Нахоженная и наезженная дорога лежала на плоскости у берега реки потом поднималась постепенно вверх. От моста до ворот альплагеря «Шхельда» ровно тридцать минут ходьбы по сказочно живописным местам. Внизу короткая, будто ее аккуратно стригли много лет, трава на каменистой поляне. Вокруг высокие задумчивые сосны и ели. Среди безмятежности и тишины, нарушаемой только ровным шумом реки, чуть в стороне от дороги – кладбище… Альпинистское. Расположенное у входа в ущелье, оно впечатляет каждого. Словно предупреждает: подумай, «всяк сюда входящий»… И, наверное, у каждого в глубине души или ближе к ее поверхности брезжит тревожная мысль: зачем я сюда приехал и стоит ли идти дальше?.. Появлялись такие мысли и у Радослава в первый его приезд. Тем более, что в тот год из-за нелепейшей случайности неподалеку от альплагеря при возвращении с восхождения на пик Кавказ погиб мастер спорта Рощин. Да не просто мастер спорта, а «Снежный барс»… Здесь находилась и могила его.
Друзья постояли. Помолчали. Радик незаметно покосился на Виктора: как у него настроение и впечатление. Внешне, кажется, никаких тревожных симптомов не видно, задумался и побледнел слегка, так это естественно. А что внутри – проявится в горах, на высоте. Там всё проявляется отчётливо и ясно.
– Радик, а отчего Рощин погиб, да еще уже внизу, как ты говоришь?
– Есть, Вик, такая традиция, неписанная, у альпинистов: не поздравлять друг друга с успешным восхождением до травы. То есть: пока не ступишь на траву у подножья горы – не ликуй и не впадай в экстаз. Спуск бывает опаснее подъема. Тому причины есть… Ну вот, а Рощин – он же «Снежный барс» же – он же все семитысячники страны покорил, а тут какой-то «пупырь» – пик Кавказ, и в самом деле вершина не больно страшная, на внешний вид, – он и расслабился… Уже подходили к траве. Он отстегнулся от веревки, страхующей связку от случайностей, а случайность тут она как тут – подвернулась нога на камне. Рощин упал и – головой об острый угол. Каску он перед этим тоже снял. Остался в одной узунколке – все один к одному. Вот и всё. И конец… А, между прочим, произошла эта случайность после их восхождения на гору, которую местные жители считают обиталищем горных духов… Вроде местной «Ведьминой горы».
– Почему?
– Ну, есть, должно быть, какие-то причины… В горах много странностей, – таинственным голосом со зловещими нотками чревовещнул Радик. – Например, на этой горе много «чертовых пальцев»…
– А это еще что за чертовщина? – с деланной беспечностью поинтересовался Витя.
– Это такие, знаешь ли, острые скалы, которые торчат именно там, где им торчать совершенно ни к чему. К тому же у них ужасно скверный характер. Приходится их обходить, время терять – вот и чертыхаешься. А чертыхаться, да еще на горе духов… У-у-у…
У Радика бывали приступы своеобразного юмора. Он это сознавал, но не мог отказать себе в удовольствии слегка нагнать на кого-нибудь страха – для тренировки их духа и собственного удовольствия. Витин дух отреагировал, кажется, без особо заметных эмоций. Вик всегда отличался спокойствием. На равнине…
Собственно, горы уже начались и не только в географическом понятии: кладбище альпинистов у дороги, ведущей в альплагерь – тоже горы. Радик чувствовал их особую атмосферу, какие-то неописуемые вдохновляющие сигналы, нисходящие со снежных вершин, их излучали скалы, деревья, реки, ручьи. У каждого источника – свой. Все они, казалось, приветствовали его, и он здоровался с ними: «Здравствуйте, дорогие мои, долгожданные! Рад вас всех видеть, друзья!» И они отвечали ему, молчаливо и благосклонно, как короли своему верному подданному. Только река что-то хотела сказать: она рокотала внизу, перебирая камни, словно четки – молилась или искала в них что-то потерянное. Рокот ее звучал приветливо. Необыкновенной чистоты и свежести легкий воздух, невидимо струящийся по всему пространству ущелья, вливался в грудь при каждом вздохе, наполняя ее силой и восторгом. Хотелось вот прямо сейчас легко и радостно взбежать на любую вершину… «Эйфория от недостатка кислорода и от нулевой акклиматизации», – умудрёно и скучно остудил себя Радик.
Он равномерно топал под своим красным абалаковским рюкзаком, прислушиваясь к физическому состоянию своего «органона», как он его иногда называл. Подозрительному, отметил он про себя. Все, кажется, здорово и хорошо… Эмоционально… А вот что-то такое… Чересчур потею… Э, ладно, – бывает. Акклиматизация, перепад давления, кислород… Рад беспечно махнул рукой.
– Ты чего размахался? – поинтересовался Вик, пыхтя на подъеме.
– Да вот ионы ловлю. Разлетались тут – не протолкнёсси…
– Какие такие ионы, Рад, разлетались? – Вик недоуменно покосился на приятеля, даже пыхтеть забыл, заодно запамятовав и о том, что такое ионы.
– Отрицательные, Вик. Их тут намедни развелось видимо-невидимо. Так и норовят в нос забраться. Щекотят до чихоты.
И Радик громоподобно чихнул, уронив на камешек слезу. Вик ответил тем же.
– Вот видишь – я же говорил, что щекотят, – резюмировал Рад, – Что-то мы с тобой расчихались, альпинист.
– Я еще не альпинист, – самокритично отметил Вик, возобновив трудолюбивое пыхтение.
– Ещё – да. Но на подходе к уже… Что-то во мне дискомфорт какой-то непонятный. Очень я почему-то мокрый, а всего-то минут десять идем. Ты-то сам как?
– Да ничего, вроде бы…
Радик внимательно всмотрелся в свободные от бороды и усов участки Витиной физиономии. Ничего себе «ничего»: простынная бледность и с бороды капает, как после дождика. Но он в горах первый раз – ему простительно. Но Радослав-то – тертый «саксаул»… А слева внизу Адыл-Су погромыхивает. А справа склон вверх уходит, весь в соснах и елях… Дошли до прямого с ровными склонами, сходящимися клином внизу канала, словно искусственно вырытого – лавинный желоб, поднимающийся вверх.
– Подожди, Виктор. Постоим. Здесь памятное место…
– Что: с девочкой тут забавлялся? Уютно… – решил пошутить Вик.
– Пошляк ты, Витя, «а еще в бороде и очках». Ага, очень уютно. Здесь, брат, такой «уют», что в любой момент можно в Адыл-Су спикировать в очень свободном полете. И без всякой инициативы со своей стороны. И момент этот нипочем не угадаешь… Отойди-ка в сторону – мне что-то там наверху показалось…
– Да брось ты, Рад, чудить. Знаю я твои штучки. Перекрестись, если кажется. «Показалось», – занервничал Виктор. – Ну и что тут может случиться и почему?
– А «по кочану». Этот канал, который ты перед собой видишь, – лавинный желоб. Уходит он далеко наверх – к снежникам на очень крутых склонах. И черт их знает, эти снежники, что там у них творится на высоте – отсюда не видно. Может быть там снегу навалило невпроворот, и он оттуда вот по этой канаве хлобыснет вниз лавиной. А перед ней – ударная волна. Фукнет так, что утрепыхаешься неведомо куда, но навсегда… Возвращалась как-то в лагерь пешком жена начальника нашей учебной части, Рита. Альпинистка, радистка, переводчица, очень интересная и красивая женщина. Возвращалась, да не вернулась. Как раз в тот момент, когда она проходила здесь, на этом самом месте, мимо вот этого самого желоба – по нему полетела лавина… Риту снесло воздушной волной вниз к реке, а следом обрушился снег…
Виктор снял очки, потом снова надел, поежился, наверное, вообразив себе всю картину трагедии.
– Она тоже на том кладбище лежит?
– Нет. Там она не лежит. Она исчезла. Нашли только ее сумочку возле вот этого камня, – Радик погладил большой валун, стоящий у дороги, как памятник. – Больше ничего не осталось. Искали и в снегу, и на склоне ниже дороги, и в реке. Ничего. Пропала бесследно. Такое при сходе лавин бывает. Особенно если лететь вот с этого отвеса, – Радослав указал на грань возле дороги, за которой прерывалась плоскость дороги и начинался край пропасти. На её дне далеко внизу блестел клинок речки, а от неё взлетал вверх абсолютно лысый склон соседнего хребта…
Помолчали. Виктор внешне оптимизма не утратил, только как бы ненароком отошел от жуткого места в сторонку. Впрочем, оно кажется жутким только тем, кто знает о происшедшей здесь трагедии. Для всех других – овраг оврагом с ровными склонами. На дне снег… Даже летом. Значит – пополняются запасы регулярно. На склонах – никакой растительности, хотя кругом могучий лес. Значит, стирают лавины начисто все, что здесь пытается вырасти…
– Ну пошли, Викентий. Расскажу тебе еще одну историйку. «Политическую». С участием Риты, вечная ей память. И меня.
– Э-э… После того, что с ней произошло? – осторожно осведомился Вик.
– Ценю юмор, хоть и считаю его не уместным… Нет, раньше. Это история о том, как я чуть международный конфликт не спровоцировал.
– Ты? Здесь?
– Ну, не совсем на этом самом месте, но поблизости. А что: не подходящее место? Для политики все места подходящие: равнины, города, горы, жесткие и мягкие места. Мягкие, конечно, удобнее, но ежели их нет, то… А дело было так. В свой первый приезд сюда, когда в выходной день мы пошли по Баксану на познавательную вроде как экскурсию наподобие туристов, я обратил внимание на группу явно не наших соотечественников – ну совершенно не советских, понимаешь, людей. Не советское в них обличала одежда: очень уж ладная да складная – для горного туризма. Но не в амуниции дело было. Их стояло человек с десяток пареньков спортивного вида, крепеньких таких. А среди них старик, тоже очень поджарый и весь из себя подтянутый, как профессиональный военный. Лет черт его знает скольки: то ли пятидесяти, то ли ста – их ведь не поймешь. И вот этот дуб вековой что-то тем парням рассказывает. Они его очень внимательно слушают и вертят своими иностранными башками вслед за его рукой. А рукой он показывает то на ущелье Ирик, то на Адыл-Су, то в сторону перевала Бечо… Откуда ему, мху лишайному, знать эти места? И меня осенило: да он же, скорее всего, воевал здесь! В Баксане же орудовала немецкая дивизия «Эдельвейс». А в Баксанское ущелье она просочилась именно через ущелье Ирик-Чат. А перевалы Бечо и Донгуз-Орун они пытались взять, да не взяли. Прошли они в Баксан сами – без проводников, потому что знали все проходы и подходы к нему по ущельям и перевалам – до войны приезжали сюда. Кто под туристов косил, кто под альпинистов. Как у Высоцкого:
«А до войны вот этот склон
Немецкий парень брал с тобою.
Он падал вниз, но был спасен
А вот теперь, быть может он
Свой автомат готовит к бою…»
